Книга: Палач из Гайд-парка
Назад: Глава седьмая
Дальше: Глава девятая

Глава восьмая

На следующее утро страх Эмили обратился в яростный гнев. Она все еще вздрагивала, сидя за завтраком напротив Джека, который держался скованно, и она заметила, что он очень бледен.
– Что ты собираешься предпринять? – наступательно вопросила Эмили. – Это чудовищно! На члена парламента на улице совершает нападение убийца-сумасшедший!
Джек осторожно опустился на стул, словно любое движение могло причинить ему боль.
– Я не являюсь членом парламента, – тихо ответил он, нахмурившись и медленно подыскивая подходящие слова. – И нет причины, почему я должен быть исключением из общего правила…
– Нет, конечно, есть, – ответила Эмили. – Ты ничего общего не имел ни с капитаном Уинтропом, ни с мистером Арледжем или кондуктором омнибуса, и мы даже были не в Гайд-парке.
– Вот об этом я как раз и думаю, – и Джек уставился в тарелку.
За дверью раздались шаги, кто-то из слуг шел по коридору.
– Что ты имеешь в виду? Пока ты ничего необходимого не предпринял. Ты вызвал полицию? Я по-прежнему считаю, что тебе надо было сделать это еще прошлой ночью. Конечно, они уже никого не смогли бы поймать, но все же им надо было сообщить как можно скорее.
– Я хочу все обдумать…
Но прежде чем Джек успел закончить фразу, вошла горничная с дымящимся чаем и свежеподжаренными тостами для Эмили и спросила, чего бы хотел Джек: копченую лососину, яйца, сосиски, бекон с картофелем или котлеты. Он поблагодарил ее и выбрал рыбу.
– Подумать? О чем? – сразу же, как только девушка вышла, осведомилась Эмили. – На тебя напал Палач. О чем тут еще думать? – Она подалась вперед и пристально взглянула на него. – Джек? Ты болен? Он что-нибудь тебе повредил?
Он сделал забавную гримасу, но ему было не смешно.
– Да конечно, нет. Я немного ушибся, вот и все.
– Ты уверен?
– Совершенно уверен. – Он улыбнулся, но по-прежнему был бледен. – Я хочу все хорошенько продумать, прежде чем решить, что делать…
– Не понимаю, что ты этим хочешь сказать. Что делать? Ты должен немедленно сообщить об этом в полицию – и желательно Томасу. Он должен об этом узнать. – И, неотрывно глядя на него, Эмили облокотилась о стол.
– Конечно, Томасу надо сказать, – согласился он. – Но думаю, что больше никому.
– Не понимаю. Почему больше никому? Это вряд ли можно назвать личным делом, когда на тебя совершают на улице нападение! – Она рассеянно налила обе чашки и подала ему чай.
– Мне кажется, что лучше об этом не упоминать, – ответил он, принимая чашку и беря тост.
– Что? Да что все это значит? – Она возвысила голос, не веря своим ушам. – Никто же не собирается обвинить тебя в этом? Все обстоит прямо наоборот: в полиции все отнесутся к тебе с симпатией и пониманием.
– Ко мне – возможно, – сказал он задумчиво. – Хотя там могут быть и такие, у кого появится подозрение, не связан ли я каким-нибудь образом с убитыми, и эти размышления, несомненно, распространятся довольно широко. И мои враги начнут…
– Но нельзя же сидеть молчком из боязни, что кто-то плохо о тебе подумает, – быстро сказала она. – Те, кто склонны так судить, все равно отзовутся о тебе именно так. От этого не убежишь.
– Я не об этом думаю, – возразил он. – Я подумал о Томасе.
– Но это как раз может ему помочь, – резонно заметила она. – Чем больше у него будет информации, тем больше шансов, что он найдет убийцу.
Вернулась служанка с лососиной, спросила, не надо ли еще чего-нибудь, и, когда ей ответили отрицательно, удалилась.
– Я не уверен, что это был Палач, – сказал Джек, как только дверь за ней закрылась.
Эмили обомлела.
– Что ты хочешь сказать? Я видела его. У него был топор! Джек, я же его видела!
– Я знаю, – ответил он мягко. – Ты видела человека с топором, но это не значит, что ты видела того самого Палача. Как ты только что сказала, я никак не был связан ни с Уинтропом, ни с Арледжем, ни с кондуктором омнибуса. Да и не был поблизости от парка. – Он набил рот рыбой. – И он напал на меня, когда я был в компании другого человека. Это отличается от привычного способа действий Палача.
– Да у него нет никакого привычного способа! – негодующе воскликнула Эмили, не обращая внимания на поставленную перед ней еду.
Джек взглянул на нее, и очень серьезно.
– Конечно, я обо всем расскажу Томасу, но сообщать в местное отделение полиции не стану. Неужели ты не понимаешь, как отреагируют газеты на новое нападение? И все это будет на руку только Эттли.
– О! – Эмили откинулась на спинку стула, гнев ее моментально улетучился. – Да, конечно. Об этом я не подумала. Мы не должны давать ему ни малейшего повода. Он ведь тоже использует этот случай как орудие нападения, да?
– Я пошлю Томасу записку. – Джек больше не думал о завтраке и встал, оттолкнув стул.
За спиной появился дворецкий со свертком газет в руке. Лицо его было торжественно и мрачно.
– Я их позже просмотрю, – сказал Джек и хотел было пройти мимо. – Мне нужно написать записку суперинтенданту Питту.
– Но я думаю, он уже знает о вашем злоключении, сэр, – ответил дворецкий серьезно.
– Но он никоим образом не мог об этом узнать, – ответил Джек на ходу. – Тому человеку, который прибежал к нам на помощь, я словом не обмолвился ни о чем; только сказал, что живу поблизости. И было слишком темно, чтобы он мог меня узнать. Даже если он собирался обо всем этом рассказать, то никак не мог этого сделать.
Дворецкий откашлялся и положил газеты на краешек стола.
– Извините, сэр, за то, что я скажу, но вы ошибаетесь. О вчерашнем происшествии сообщается в заголовках многих газет. В частности – и особенно – в «Таймс». Боюсь, что мистер Эттли написал очень резкую статью о полиции.
– Что? – Джек повернулся, рывком схватил верхнюю газету и поднес в ужасе к глазам. – Но это же абсурд! Каким образом Эттли мог обо всем узнать, чтобы успеть сообщить об этом? Каким образом? Откуда?
– Я уверен только в одном, сэр, что не знаю этого. Вы все еще хотите послать записку суперинтенданту Питту, сэр?
– Да… нет. – Джек с размаху опустился на стул, царапая ножками натертый деревянный пол. – Это что же, черт возьми, такое?
Но прежде чем Эмили успела ответить, раздался стук в дверь, и горничная пошла открывать.
– Здесь суперинтендант Питт, сэр, и он хочет вас видеть. Сказать ему, что вы принимаете, сэр?
– Да. Да, конечно, принимаю, – с сердцем ответил Джек. – Принесите еще чашку и свежего чаю. И рыбы, если он захочет.
– Да, сэр.
Питт вошел почти сразу же, как она удалилась. Вид у него был усталый и крайне обеспокоенный.
– Вы в порядке? – быстро спросил он, глядя то на Джека, то на Эмили. – Что случилось? Почему же, черт возьми, вы мне не сообщили обо всем вчера ночью?
Эмили сглотнула и отвернулась.
– Садись, – указал Джек на стул недалеко от стола. – Сейчас принесут еще чаю. Хочешь что-нибудь съесть? Копченую лососину? Яйца?
– Нет, спасибо. – Томас решительно отклонил предложение позавтракать, но сел.
Джек продолжал:
– Я не рассказал тебе потому, что вообще ничего никому прошлой ночью не сообщал. Кроме слуг, о происшествии не знал никто. – И насмешливо улыбнулся. – Нельзя же все утаить от них, особенно когда возвращаешься домой, покрытый ссадинами и хромая, словно сатана. Но я как раз собирался послать тебе сейчас записку, когда Дженкинс принес газеты и сказал, что все расписано на первых страницах. И черт меня побери, если я знаю, как оно туда попало.
– Как это случилось? – спросил устало Питт.
Очень тщательно, точно, не прерываемый Эмили, Джек пересказал события вчерашней ночи с того самого момента, как они ушли с приема, и до прихода домой, когда они плотно заперли за собой двери, отгородившись от улицы с ее насилием и страхами.
Горничная принесла еще одну чашку. Эмили налила чай, и Питт стал понемногу отхлебывать, внимательно слушая рассказ. Наконец он поставил чашку на стол и, нахмурившись, взглянул на Джека.
– Ты уверен, что не упустил ни одной подробности?
Джек посмотрел на Эмили.
– Ничего, – ответила она, – он точно обо всем рассказал.
– А кто был человек, пришедший тебе на помощь? – Томас перевел взгляд с Эмили на Джека и обратно.
– Не знаю, – поспешно ответила Эмили, – я ведь не спросила, как его зовут, и сама тоже не представилась.
– А вы узнали бы его, если бы опять с ним встретились?
– Возможно, – на этот раз ответил Джек. – Хотя не уверен. Улица была очень плохо освещена, а я – довольно сильно потрясен всем случившимся. Надо еще учесть, что и одет он был не так, как полагается, когда с кем-нибудь знакомишься.
– А как вы были одеты?
– Во фраке и белой рубашке, как полагается для приема, – пожал плечами Джек. – Пальто на мне не было, потому что вечер был теплый. – Он взглянул на жену. – А Эмили была в темно-зеленом вечернем туалете, но на ней был плащ с капюшоном, накинутым на голову.
– Он мог бы узнать тебя? – задумчиво спросил Питт.
Эмили покачала головой.
– Прежде я его, насколько мне помнится, никогда не встречала. Так почему же он должен узнать меня? Я не баллотируюсь в члены парламента. – Она усиленно затрясла головой. – Нет, нет, я какое-то время лежала на земле, но, когда он помогал Джеку, я встала, но смотрела только на Джека. Не думаю, чтобы я хоть раз внимательно взглянула на этого человека.
Питт задумался.
– Но тогда каким образом он мог узнать, кто вы такие? Вы уверены, что рядом больше никого не было?
– Потом, когда мы уже уходили, подошел еще один, – ответил Джек. – Но мы сказали ему только, что физически не пострадали.
– Подходили и другие, – прибавила Эмили. – Я ведь кричала во всю мочь. Думаю, что несколько человек обратили на это внимание, от всей души на это надеюсь. Я так старалась…
– Но все произошло примерно в миле от Гайд-парка, – уточнил Джек. – И мне ничего не известно об Уинтропе и мистере Арледже, к ним я никакого отношения не имел. Почему же выбор пал на меня?
– Не знаю, – совершенно обескураженно ответил Питт, и Эмили так за него расстроилась, что совсем забыла о собственном волнении.
– Джек думает, что это не обязательно Палач, – сказала она очень серьезно, – хотя у него был топор, я видела его очень ясно. Ты не думаешь, что это связано с политикой?
Томас уставился на нее долгим взглядом. Эмили смутилась. Наверное, она задала глупый вопрос.
Питт встал и поблагодарил за чай.
– Хочу разузнать, как обо всем этом стало известно Эттли, – нахмурившись, сказал он. – Пока я ничего не понимаю.
Он ожидал, что ему будет довольно трудно найти Найджела Эттли, учитывая, что избирательная кампания была в полном разгаре, но на самом деле все оказалось очень просто. Эттли был дома, рядом с Манчестер-сквер, и сразу же без долгих предварительных ожиданий принял Питта. Политик предпочел выйти к нему в коридор, а не пригласить в библиотеку или в кабинет.
– Доброе утро, суперинтендант, – сказал он отрывисто, улыбаясь и засунув руки в карманы. – Чем могу служить? Боюсь, что знаю о событиях прошлой ночи из вторых рук и ничего не могу сообщить вам, кроме того, что вы и сами можете разведать.
– Доброе утро, мистер Эттли, – ответил мрачно Питт. – Это вполне может быть и так. Однако я хотел бы услышать именно от вас о фактах, которые вы изложили в «Таймс» и с которыми, по-видимому, очень хорошо знакомы.
Эттли вздернул брови.
– В вашем голосе мне послышалась саркастическая интонация, суперинтендант. – Говоря это, он улыбнулся и стал покачиваться с носка на пятку.
Холл был прекрасно убран, в сугубо классическом стиле. Стены под самым потолком украшал древнеримский фриз. Входная дверь была все еще распахнута, и внутрь врывался яркий солнечный свет. На ступеньках подъезда стоял какой-то молодой человек, очевидно ожидая, когда Эттли обратит на него внимание.
Питт с гораздо большим желанием обсуждал бы дело за закрытыми дверями, но Эттли явно стремился к обратному. Он собирался извлечь из этой встречи все возможные политические преимущества.
Питт игнорировал шпильку.
– Как вы обо всем этом узнали, мистер Эттли?
– Как? – Тот явно забавлялся. – Об этом рассказал местный констебль. А почему вы об этом спрашиваете? Ведь это же, конечно, не важно, суперинтендант?
Питт разозлился. Какой же безответственный полицейский мог рассказать гражданскому лицу о подобном происшествии? Вообще обсуждать данную тему в высшей степени непозволительно, но выбрать для этой цели политика, который строил свою платформу на обвинении полиции в некомпетентности, было непростительным нарушением лояльности и служебного долга.
– Как его зовут, мистер Эттли?
– Кого? Констебля? – И Эттли широко раскрыл глаза. – Понятия не имею. Я его не спросил. Вот уж действительно, суперинтендант, мне кажется, вы напрасно тратите время на совершенно неважные подробности. Возможно, он не должен был доверительно со мной говорить, но, очевидно, насилие, царящее в обществе, задевает его не менее, чем любого другого гражданина. – Он ссутулился, засунул руки еще глубже в карманы и продолжил очень громко и очень отчетливо: – Вы, наверное, не понимаете, суперинтендант, как глубоко встревожены люди. Женщины в ужасе, они не смеют выйти на улицу, они больны от страха за своих мужей и отцов, умоляя их не выходить из дому после наступления темноты. Парки опустели. Даже театры жалуются, что сборы падают, потому что никто не хочет возвращаться домой затемно.
Питт многое что мог ответить на это, но он никак не мог опровергнуть тот факт, что в обществе действительно существует страх, даже если Эттли и преувеличивает его масштабы. На улицах пахло паникой, и он сам ощущал этот запах.
– Мне это известно, мистер Эттли, – ответил Томас со всей возможной вежливостью. Его гнев возбуждало не то, что политик еще раз подчеркивал существование страха, но удовольствие, которое мерцало в глазах говорившего. – Мы делаем все, чтобы поймать этого человека.
– Но очевидно, этого недостаточно, – проницательно заметил Эттли.
К молодому человеку на ступеньках присоединился второй.
– Что рассказал вам констебль, мистер Эттли? – Питт изо всех сил старался, чтобы голос звучал спокойно, но не совсем в этом преуспел.
– Что на Рэдли напал человек с топором, который пытался его убить, – ответил Эттли, взглянув на человека на ступеньках. – Через минуту я к вашим услугам, джентльмены! – И снова взглянул на Питта, улыбаясь еще шире. – Вот уж действительно, суперинтендант, неужели это самое лучшее, что вы сейчас можете сделать? Уж конечно, человек вашего положения мог бы подумать о чем-то более необходимом, а не выспрашивать меня о второстепенных, добытых из вторых рук сведениях; и я не могу при этом не подумать, не поступаете ли вы так с целью принести в жертву какого-нибудь несчастного подчиненного за то, что он поделился со мной сведениями, которые вы, очевидно, хотели бы скрыть.
Молодой человек приблизился.
– Разумеется, мистер Эттли, если я узнаю, кто это, – процедил Питт, – я вынесу ему порицание за то, что он поставил в известность о случившемся не меня, а вас. Это нарушение служебного долга, и подобное нарушение потребует тщательного объяснения с его стороны.
– Не рассказал вам? – удивился Эттли. – Святое небо! – Лицо его преисполнилось изумления, а затем такого большого удовлетворения и восхищения от услышанного, что он даже не пытался этого скрыть. Он едва не смеялся. – Вы хотите сказать, что явились сюда узнавать факты, потому что ваши собственные полицейские не доложили вам о случившемся? Господи боже! Ваша некомпетентность превосходит всякое воображение. И если вы думаете, что я сильно критиковал вас в прошлом, то уверяю вас, мой дорогой: я только начал.
– Нет, мистер Эттли, я здесь не для того, чтобы узнавать факты, – отрезал Питт. – Я узнал их от самого мистера Рэдли, включая и то, что он не назвал своего имени тем, кто ему помог, и не вызывал полицию.
– Не вызывал полицию? – Лицо у Эттли вытянулось, у него был вид человека, совершенно сбитого с толку. – Что вы хотите сказать? На него напали и почти что убили! Ну конечно, он сообщил об этом в полицию.
– Да, на него напали, – Питт тоже повысил голос, – но сегодня утром он был совершенно здоров, и я так понял из слов миссис Рэдли, что он сразу дал отпор нападавшему и это стоило ему всего несколько ушибов.
– Это он сам так сказал? – Выражение лица Эттли стало менее насмешливым. – Какой он храбрый и как верен своей довольно странной задаче – во что бы то ни стало защитить полицию.
– Но разве он не прав? – коротко осведомился Питт.
– По слухам, на него напал Палач из Гайд-парка, – уже не так нагло продолжал Эттли. – И, разумеется, любой человек, обладающий хоть каплей ответственности перед обществом, сразу должен был сообщить обо всем в полицию, независимо от того, пострадал он или нет.
– Рэдли сообщил об этом мне, – отвечал Питт, весьма вольно распорядившись истиной, – но суть, если не идею, он передал точно.
Эттли пожал плечами, состроил гримасу и отвернулся.
– Но тогда, полагаю, вам известно все, что требуется. А это не оставляет сомнений на тот счет, что вы меня выспрашиваете с явной целью ущемить того несчастного констебля, не так ли?
– Если он занимается этим делом, то необходимо все у него выяснить, – ответил Томас, с каждой секундой обретая в себе уверенность. – А так как мистер Рэдли, едва спасшись от нападавшего, сразу покинул место преступления, то, может быть, именно констебль мог обнаружить что-нибудь вещественное на месте преступления, например топор.
Эттли вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
– Тогда, значит, вам лучше отыскать его. Не такой уж это непосильный труд для полицейского с вашим опытом, чтобы узнать, кто из констеблей это был. – Он громко засмеялся. – Но что же это за фарс получается! Гилберт и Салливан могли бы сочинить занятные куплеты, суперинтендант, даже более занятные, чем в водевиле «Пензанские пираты». Подождите еще, когда газеты узнают, что суперинтендант, занимающийся розысками Палача, прочесывает весь Лондон в поисках одного из своих подчиненных. Уверен, что карикатуристы тоже получат для своих усилий благодатную тему. Это будет для них просто замечательный подарок!
– Вы, по-видимому, считаете, мистер Эттли, что я нахожусь в затруднительном положении, – удачно найдясь, ответил Томас, – но ведь для того, чтобы узнать, кто дежурил в тот вечер, мне достаточно навести справки в соответствующем участке.
– Ну, мне об этом ничего не известно, – ответил Эттли, но щеки его чуть-чуть порозовели, и он уже избегал смотреть Питту в глаза, не то что раньше, еще глубже засунул руки в карманы и отвернулся. – А теперь, если я больше ничем не могу быть вам полезен, я бы хотел заняться другими, весьма многочисленными делами. К сожалению, я не в состоянии оказать для вас бо́льшую помощь, в которой вы так явно нуждаетесь.
– Но вы уже и так очень и очень мне помогли, – ответил Питт и прибавил с напускной живостью: – Вы, по сути дела, совершенно решили для меня эту задачу. Всего хорошего, сэр. – Он вышел через парадную дверь и, проходя мимо двух молодых людей на ступеньках, легонько дотронулся до шляпы. – Добрый день, джентльмены.
Молодые люди ошеломленно поглядели, как он спускается вниз, и затем уставились друг на друга.
Питт собирался направиться прямо в участок в центре Мэйфер, откуда выходили патрулировать полицейские в тот вечер. По дороге ему надо было миновать широкий переулок, по обе стороны которого громоздились ящики с рыбой и повозки, груженные овощами. И тут перед ним вырос, как из-под земли, очень толстый мужчина с длинными седеющими локонами, падающими на воротник. Зеленые глаза его были выпучены, лицо опухло, но одет он был безукоризненно, и на животе сверкала длинная золотая цепочка от часов. Рядом с ним был другой человек, едва достававший ему до локтя, его квадратная фигура была странно деформирована, личико дышало злобой, мелкие, потемневшие зубы оскалены в кривой усмешке.
– Доброе утро, Джордж, – сказал Питт великану и, взглянув на его спутника, добавил: – Доброе утро, Джорджи.
– А, мистер Питт, – сказал великан тонким голосом, странно жалобным и почти неслышным. – Вы подвели нас, сэр. Вот что вы наделали. Теперь джентльмены не прогуливаются по вечерам в парке. Стало опасно, и это ужасно накладно для дела, сэр. Очень накладно.
– Вы нехорошо поступаете с нами, сэр, – вставил Малыш Джорджи, как бы передразнивая в гротескной манере своего партнера, потому что в его голосе, тоже очень тихом, звучало еще какое-то шипенье, отчего он делался как-то особенно противен. – Нам все это очень не нравится. Это стоит нам кругленькой суммы, мистер Питт.
– Уверяю вас, если бы я знал, кто этот Палач, я бы моментально его арестовал, – ответил Питт ровно и спокойно, насколько был сейчас на это способен. – И мы делаем все, чтобы разыскать его.
– Недостаточно делаете, мистер Питт, – отвечал, гримасничая, Малыш Джорджи, – совсем недостаточно.
– Очень многие джентльмены боятся теперь доставить себе удовольствие, мистер Питт, – пояснил Жирный Джордж, ковыряя землю палкой с серебряным набалдашником, – и расстраиваются от этого, очень, очень расстраиваются.
– Тогда, значит, вам тоже надо поразмыслить, чем можете вы поспособствовать поискам и помочь узнать, кто он есть, этот Палач. У вас больше глаз и ушей в парке, чем у меня.
– Но мы ничегошеньки не знаем, – пожаловался Жирный Джордж. – Помнится, мы вам об этом уже докладывали. А иначе мы бы, мистер Питт, не стояли здесь между возами с картошкой и не ругали бы вас. Мы бы сами с ним управились. Он ведь не из наших людей. Если вы воображаете, что он хоть как-то вхож в наше дело, вы, мистер Питт, ошибаетесь.
– Дураком надо быть, – со злостью заметил Малыш Джорджи. – И кретином. Не так ли, мистер Питт? Неужели вы думаете, нам нравится, что здесь происходит? Если бы кто из наших начал отрезать господам головы, мы бы сами кое-что воткнули ему в спину и бросили бы в реку. Мы бы проучили этого рубаку, как надо жить и уважать джентльменов. А то наше дело страдает…
Он коснулся пальцами чего-то спрятанного под полой пальто. Томас уверен был, что это нож. Человечек облизнул губы острым языком и уставился на суперинтенданта немигающим взглядом.
– Джорджи правду сказал, мистер Питт, – прошептал, дыша с присвистом, Жирный Джордж. – Этот человек не из наших. Это кто-то из самих джентльменов, попомните мои слова.
– Какой-нибудь сумасшедший из… – начал Томас.
Толстяк покачал головой.
– Вам бы надо в этом получше разбираться, мистер Питт. Я вам просто удивляюсь и даром трачу с вами время. В парке сумасшедшие не живут, и мы с вами это знаем.
Малыш Джорджи переступил с ноги на ногу. Мимо проезжали вереницей возы. Питт не стал спорить. Он и сам не думал, что это бродяга-сумасшедший.
– И вы хорошо сделаете, если сыщете его, мистер Питт, – повторил Жирный Джордж, тряхнув головой так сильно, что его кудри разметались по каракулевому воротнику. – Или же мы очень огорчимся, Малыш Джорджи и я.
– Я и сам буду очень огорчен, – угрюмо ответил Томас. – Но если вы действительно беспокоитесь, вы и сами должны что-нибудь предпринять.
Малыш Джорджи язвительно посмотрел на него. Жирный Джордж улыбнулся, но в его улыбке не было ни веселья, ни добродушия.
– Это ваше дело, мистер Питт, – ответил он тихо. – И мы будем очень счастливы, если вы им как следует займетесь.
И не сказав больше ни слова, он повернулся на каблуках и через мгновение исчез между повозками. Малыш Джорджи опять смерил Питта весьма злобным взглядом и побежал за приятелем. Он должен был бегать, чтобы не отставать, и это всегда приводило его в бешенство.
Томас снова отправился своей дорогой, не придавая слишком большого значения состоявшемуся разговору, но все же это был показатель общественного настроения, ведь даже Жирный Джордж испытывал страх за свое дело.
В полицейском участке Питт встретился с полнейшим непониманием. С ним говорил высокий, тощий инспектор с мрачным аскетическим лицом и выражением уязвленного чувства собственного достоинства.
– Нам ничего не известно об этом событии, – сказал он хмуро. – Как ни невероятно это может вам показаться, но нам никто ничего о происшествии не сообщал. И я знаю об этом почти то же, что напечатано в газетах.
– Не сообщал? – сильно удивился Питт. – Я обратился в тот самый участок?
– Да, в тот самый, – ответил, вздыхая, инспектор. – Я опросил своих подчиненных, потому что хотел знать, какой же это безответственный болван все рассказал Эттли, но в том районе никто вчера ночью не патрулировал. Я все проверил, так что вам незачем беспокоиться, правду говорят мои люди или врут, чтобы замести следы. Каждый может дать отчет, где был в тот вечер. Эттли получил свои сведения не от моих людей.
– Как интересно, – задумчиво сказал Питт. Он не сомневался в правдивости слов инспектора и был уверен, что и констебли его не лгут – ведь это было бы очень глупо, их легко можно было проверить, а человек, провинившийся таким глупым враньем, сразу лишился бы должности.
– И если взглянуть на это дело внимательно, то есть еще, черт возьми, одно соображение, – мрачно сказал инспектор. – Я могу предположить, что Эттли все рассказал один из тех, кто пришел на помощь. Вряд ли сам Рэдли сообщал об этом в газеты. Он, кажется, один из тех, кто на нашей стороне. Причем, пожалуй, только он один. Вы видели газеты, сэр?
– Да-да, вот таким образом я и узнал о происшествии, несмотря на то что Рэдли доводится мне зятем.
Инспектор очень удивился.
– Он что, вообще не собирался сообщать об этом в полицию?
– Он хотел рассказать об этом именно мне, и только потому, что у человека был топор. Хотел уберечь нас еще от одной кампании газетных нападок.
– Но мы выглядим довольно глупо во всей этой истории, не так ли? – угрюмо спросил инспектор. – Печально, когда член парламента приходит к власти на волне общественного презрения к полиции, как Эттли. – Губы его скривились. – Но я замечаю тут какое-то совпадение: Палач напал на соперника Эттли по избирательной кампании.
– И даже немалое совпадение, – ответил Питт. – Благодарю, что уделили мне столько времени, инспектор. Наверное, теперь мне надо наведаться к этим господам, которые пришли на помощь Рэдли, и послушать, что они могут о себе порассказать.
– Не понимаю, зачем это. Они же не видели нападавшего, – мрачно ответил инспектор. – Вы считаете, что это будет не зря?
– О да, да, конечно, не напрасно.

 

– Безусловно, нет, – сказал очень удивленно мистер Милберн. – Это было бы непростительной нелояльностью с моей стороны, сэр. И, во имя всего святого, зачем мне делать подобную вещь?
– Ну, может быть, вы посчитали это своим общественным долгом? – умиротворяюще ответил Питт. – Ведь можно что-нибудь такое сказать под влиянием страшного момента.
Мистер Милберн стоял очень прямо.
– Видит небо, единственный страшный момент во всем этом, сэр, – когда совершилось нападение на бедного джентльмена. И на леди тоже. И прямо в центре привилегированного района. Теперь нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. – Мистер Милберн покачал головой и взъерошил короткими пальцами волосы. – Просто отказываюсь понимать, к чему все это приведет. Не хочу, чтобы слова мои прозвучали как осуждение, сэр, но полиция должна действовать более эффективно. Мы живем в самом большом городе мира – и, по мнению большинства, в самом цивилизованном городе, – однако мы боимся ходить по улицам этого города, опасаясь встретиться с анархистами или сумасшедшими. Довольно неприятное положение, сэр.
– Я сожалею об этом, – искренно ответил Питт, – но мы, кажется, употребляем все средства, чтобы справиться с этой напастью.
– Наверное, наверное, – Милберн кивнул, слегка смутившись, – страх возбуждает в нас не самые лучшие чувства. Возможно, я говорю чересчур поспешно. Не могу ли я быть вам чем-то еще полезен?
– А вы кого-нибудь узнали из присутствовавших, сэр?
– Мой дорогой, я даже не видел самого нападения. Я был в спальне и собирался лечь спать, когда услышал крики этой милой леди. Я немедленно выбежал по лестнице на улицу, посмотреть, чем могу помочь.
– Это очень похвально, – с чувством заметил Питт, – и должен сказать, очень отважно.
Милберн слегка покраснел.
– Спасибо, сэр, спасибо. Должен сказать, что даже не подумал о том, что мне может угрожать какая-то опасность, а то, возможно бы, рассудил иначе и не рискнул. Но все вышло так, как вышло… Нет, боюсь, что я ни в малейшей степени не могу быть вам полезен в том, что касается этого дела.
– Я, собственно, хотел спросить вас, сэр, не узнали ли вы леди и джентльмена, которые стали жертвами нападения?
– Нет, сэр, не узнал. Все свершилось с такой чрезвычайной быстротой… И потом, призна́юсь, обычно я хожу в очках. А в этом случае я их, конечно, не надел. Но джентльмен мне показался молодым. Он двигался в высшей степени быстро и ловко. И оказался таким крепким, да, положительно очень крепким. Но больше я ничего не могу сказать. – Он глубоко вздохнул и озабоченно посмотрел на Питта. – А что касается леди, то она, определенно, очень энергична и обладает хорошими легкими, но, кроме этого, я ничего не заметил – даже и то, блондинка она или брюнетка, хорошенькая или нет. Извините, сэр, но больше, кажется, я ничем не могу вам услужить. И я начинаю понимать, каким трудным делом вы сейчас занимаетесь.
– Напротив, мистер Милберн, – ответил Питт. – Вы оказали мне безмерную помощь. Признаться, я даже думаю, что вы помогли мне найти решение проблемы. Благодарю вас, сэр, всего хорошего.
Он извинился и ушел, оставив мистера Милберна буквально с открытым ртом, не находящим слов, чтобы сказать что-либо приличествующее обстоятельствам.

 

Но на Боу-стрит ему оказали совсем другой прием. Джайлс Фарнсуорт уже был в кабинете Питта, нервно шагая из угла в угол. Он круто повернулся, как только рука Томаса коснулась ручки двери, и встретил его сверкающим взглядом и с газетой в руке.
– Надо полагать, вы уже это прочли, – спросил он в ярости. – И как же вы это объясните? Что предпринимаете в связи с этим? – Он помахал газетой в воздухе. – Значит, будущий член парламента подвергается нападению в самом сердце Мэйфер! Да вы имеете хоть какое-то представление, Питт, об этом Палаче? Ну хоть, черт возьми, самое приблизительное представление!
– Я знаю, что это был не Палач, – спокойно и четко ответил Томас.
– Не Палач? – недоверчиво переспросил Фарнсуорт. – Вы хотите меня уверить, что по Лондону шныряют два сумасшедших маньяка, размахивающих топорами направо и налево?
– Нет, у нас есть только один сумасшедший – и еще кто-то решивший воспользоваться ситуацией и подделаться под Палача.
– Что? О чем вы это толкуете? Какую выгоду вменяемый человек может извлечь из этого кошмара?
– Политическую, – ответил Питт.
– Политическую? – Фарнсуорт вытаращил глаза и буквально окаменел на месте. – Вы действительно так думаете, Питт? Господи боже, если вы бросаете подобные обвинения, то в ваших интересах не ошибиться. Для вас же будет лучше, если вы сумеете это доказать.
– Я не имею достаточных доказательств, чтобы официально предъявить такое обвинение, – ответил Томас, входя в комнату и направляясь к столу. – Но я испытываю большое удовлетворение при мысли, что это именно он, а не Палач, напал прошлой ночью на мистера и миссис Рэдли.
Фарнсуорт не отрываясь смотрел на него, позабыв о газете.
– Неужели удовлетворены? Честное слово, Питт?
– Честное слово.
– Как же вы узнали об этом? Он это отрицал?
– Нет, конечно. Но об этом рассказали его статьи в газетах. Он сказал мне, что узнал обо всем от дежурного констебля, но этого констебля не существует; он не мог также узнать об этом и от человека, который пришел на помощь мистеру Рэдли, потому что тот не знал, что перед ним именно Рэдли.
– Вот это да, – задумчиво ответил Фарнсуорт. – В таком случае этот человек – круглый дурак, – в голосе его прозвучало язвительное презрение. Но оно тут же сменилось тревогой. – А что вы скажете насчет настоящего Палача? Весь город замирает от ужаса. Были уже запросы в Палате общин. Министр внутренних дел в большом волнении в связи с поступающей почтой. Ее Величество выразила озабоченность. Она очень огорчена данной ситуацией и не считает нужным это скрывать. – Он заговорил очень резко и сердито, на него снова нахлынул страх. – Ради бога, Питт, что с вами? Вы должны что-то придумать и найти достаточно улик, чтобы его арестовать!
– Вы снова говорите о Карвеле, сэр? – спросил осторожно Питт.
– Ну, разумеется, я говорю о Карвеле, – отрезал Фарнсуорт. – У этого человека был повод для убийства, средства для этого и возможность. А вы обладаете просто идеальным умением нажать и заставить признаться. Используйте это умение!
– Ничего такого у меня нет… – начал было Питт, но Фарнсуорт нетерпеливо его прервал.
– О нет, ради бога! – Он рубанул рукой воздух. – Телман прав, вы чересчур деликатничаете. Но сейчас не время и не место идти на поводу вашей чувствительной совести, Питт. – Он склонился над столом, опершись на руки, и заглянул Томасу прямо в глаза. – У вас есть обязательства, долг перед вышестоящим начальством и всей полицией. И вы должны подняться над личными соображениями. Они для начинающих, если угодно, а не для зрелых людей, исполняющих свой долг. Взгляните прямо в лицо вашим обязательствам, Питт, – или подавайте в отставку.
– Я не могу арестовать Карвела, – очень спокойно ответил Питт. – И отказываюсь преследовать человека за обстоятельства его личной жизни.
– Проклятье, Питт! – Фарнсуорт ударил кулаком по столу. – Этот человек имел незаконную любовную связь с жертвой убийства. Он не мог убедительно удостоверить, что не был на месте преступления ни в том, ни в другом случае. Арледж, возможно, был знаком с Уинтропом…
– Но откуда у вас такие сведения? – перебил его Питт.
Фарнсуорт опять посмотрел на него так, словно не верил своим глазам.
– Он же был знаком с миссис Уинтроп. И вполне возможно предположить, что и с самим Уинтропом тоже. А если Карвел ревнив, тогда вывод напрашивается сам собой.
– Это Телман вам так сказал?
– Конечно, мне все рассказал Телман! Да в чем дело? Чего вы все колеблетесь?
– Но ведь с той же вероятностью это мог сделать Бартоломью Митчелл.
Фарнсуорт смутился.
– Митчелл? Зять Уинтропа? Но почему же, ради бога? Какое он мог иметь отношение к Арледжу?
– Уинтроп бил свою жену, – ответил Питт. – И Митчелл об этом знал. Арледжа видели с миссис Уинтроп, которая в тот момент была чем-то очень расстроена.
– А кондуктор омнибуса? – не отступал Фарнсуорт, не обратив никакого внимания на сведения об Уинтропе и его жене. – Что вы скажете о нем? Не вздумайте уверять меня, что и он имел хоть какое-то отношение к этой семейной мелодраме.
– На этот счет у меня нет никаких идей. Но у нас нет также и малейшего понятия, что общего у него было с Карвелом, – доказывал Питт.
Фарнсуорт закусил губу, потом выпалил:
– Шантаж. Вот единственно правильный ответ. По какой-то причине он оказался в парке и стал свидетелем одного из убийств. Я все еще думаю, что убийцей был Карвел. Идите к нему, Питт. Заставьте его сознаться и выложить всю правду. Если он виноват, вы сумеете добыть признание.
Но прежде чем Питт успел ответить, в дверь постучали, и, не ожидая разрешения, в кабинет вошел Телман.
– О, – сказал он удивленно, притворившись, что не знал о присутствии Фарнсуорта. – Извините, сэр. – Посмотрел на Питта. – Я подумал, что вы захотите это знать, мистер Питт… Мои люди установили местонахождение мистера Карвела во время обоих убийств.
– Да? – переспросил Томас, чувствуя, как душа уходит в пятки.
Фарнсуорт, не мигая, уставился на Телмана.
– И не нашли ничего, что подтверждало бы его присутствие на месте преступления, – ответил инспектор. – Ни в случае с капитаном Уинтропом, ни в случае с мистером Арледжем. И я не знаю, что теперь следует предпринять.
– Но у нас и так достаточно доказательств, – решительно заявил Фарнсуорт. – Арестуйте его за убийство кондуктора. Двое других в данном случае уже не представляют интереса для обвинения. И как только вы засадите его под замок, он расколется.
Питт хотел было поспорить, но Телман его опередил.
– Но нам ничего не известно относительно Йитса, сэр, – быстро вставил он, глядя на Фарнсуорта. – Карвел был во время преступления совсем в другом месте и способен это подтвердить.
– И что он говорит? – раздраженно спросил Фарнсуорт.
– Что был на концерте. Мы это сейчас проверяем, – ответил Телман с простодушным выражением лица. – Мы глупо будем выглядеть, если арестуем его, а потом найдется кто-то, кто подтвердит, что видел его в театре за пять миль от места преступления, и как раз в полночь.
– А в какое время был убит Йитс?
– Очевидно, между двенадцатью и половиной первого ночи, – ответил Питт.
– Очевидно? – взвился Фарнсуорт. – Насколько точно показание судебно-медицинской экспертизы? Ведь это могло случиться и позже. Возможно, даже на пару часов. А это значит, что у Карвела было достаточно времени, чтобы взять экипаж до Шепердс-буш! – Он торжествующе посмотрел сначала на Телмана, потом на Питта.
Инспектор ответил весьма непочтительным взглядом.
– Не похоже, сэр. Вряд ли бы Йитс слонялся на конечной остановке спустя два часа после прихода туда омнибуса. Нам известно, что он сразу же отправился домой, это сказал вожатый. А так как до дому ему было всего пятнадцать минут ходьбы, или около того, хорошим прогулочным шагом, то это весьма сильно сокращает промежуток времени, в который его убили.
Фарнсуорт поджал губы.
– Тогда вам лучше всего сейчас разыскать кого-нибудь, кто тоже был на концерте и видел там Карвела. Если он был там, то кто-то ведь должен был его видеть! Он хорошо известная в обществе фигура и не имеет привычки сидеть дома в одиночестве. Благие небеса, приятель, вы же сыщик! Должен же быть способ доказать, присутствовал он на месте преступления или нет. А что известно насчет антракта? Он подкреплялся в буфете? Ведь он с кем-то должен был перемолвиться. На концерты приходят для общения, а не только чтобы послушать музыку.
– Он говорит, что ни с кем не общался, – ответил Телман. – Это было вскоре после смерти Арледжа, и он был не состоянии с кем-либо разговаривать. Просто пришел послушать музыку, потому что у него с ней были связаны воспоминания. Он пришел молча – и так же ушел.
– Тогда арестуйте его, – ответил Фарнсуорт, – он тот самый человек, который нам нужен.
– А если окажется, что нам был нужен мистер Митчелл, сэр? – наивно спросил Телман. – Сдается, у него тоже были причины для убийства и он тоже не может доказать алиби. Его могла бы, конечно, подтвердить миссис Уинтроп, но ее показания в данном случае немногого стоят.
Фарнсуорт направился к выходу.
– Ладно, вам надо начать действовать, и как можно скорее. – Он сделал вид, что больше не замечает Телмана, и повернулся к Питту. – Или же вам придется уступить место тому, кто будет действовать более эффективно. Общество вправе ожидать таких, более эффективных мер. Министр внутренних дел проявляет личный интерес к событиям, и даже Ее Величество озабочена. Даю вам срок, Питт, до конца недели – не более того.
Как только он ушел, Томас с любопытством взглянул на Телмана. Тот притворился, что его все это мало трогает.
– Они, конечно, озабочены, – сказал он насмешливо, – только жаль, что у них нет каких-нибудь полезных предложений на сей счет. Черт меня побери, если я знаю, что тут еще можно сделать. У нас двое человек стараются выяснить все насчет этого проклятого кондуктора. Он такой ничем не примечательный тип, как десятки тысяч других, его свободно можно было спутать с кем-нибудь из них. Напыщенный, любящий указывать другим, что делать и как поступать, жил с женой, имел двух собак, разводил голубей, по пятницам выпивал кружку эля у «Фокс и Грейпс», плохо играл в домино, но был довольно сноровист в старом добром дартсе. Но почему кому-то понадобилось его убивать?
– Потому что он видел то, что ему не следовало видеть, – просто ответил Питт.
– Но он же был в омнибусе, когда убивали Уинтропа и Арледжа, – ответил, изнемогая от неизвестности, Телман. – И омнибус не проходит поблизости от парка. И даже если Арледж был убит где-нибудь в другом месте, то мы точно знаем, где убили Уинтропа.
– Тогда надо послать кого-нибудь поискать место, где убили Арледжа, – без особой надежды сказал Питт. – Надо обыскать все окрестности, прилегающие к дому Карвела. И подумайте, нет ли какого-нибудь предлога навестить Митчелла и обыскать заодно и его дом.
– Да, сэр. А вы что собираетесь делать? – И на этот раз вопрос был задан без обычного нахальства.
– А я собираюсь присутствовать на заупокойной службе по мистеру Арледжу.

 

Даже вопроса не возникло, будет ли Шарлотта сопровождать мужа на заупокойную службу, а затем и на прием. Их новый дом был почти готов, хотя и оставалось немало таких мелочей, за которыми надо было проследить: как повесят занавеси, сплотят половицы, перенесут на другое место водопроводный кран, укрепят черепицу над кухней и, главное, над кладовой и тому подобное. Все это, однако, меркло перед возможностью повидать главных лиц, причастных к трагедиям, которые расследовал Питт.
Питты приехали пораньше и, как прочие сочувствующие, одеты были подобающе скромно. Правда, Томас потратил в три раза больше времени, чем обычно, стоя перед большим зеркалом, хотя это все равно заняло лишь несколько минут. Но он позволил Шарлотте поправить ему воротничок рубашки, галстук и пиджак, так что та осталась вполне удовлетворена их видом. Сама Шарлотта надела то же самое черное платье, в котором была на приеме по случаю похорон капитана Уинтропа, но другую шляпку, на этот раз с высокой тульей и меньшими полями, совершенно по современной и даже чуть-чуть по завтрашней моде. Это был подарок тетушки Веспасии.
Они только что вышли из экипажа за углом, чтобы не привлекать внимания отсутствием собственного экипажа, когда встретились с Джеком и Эмили, которые тоже приехали раньше времени. Джек, как всегда, был элегантен без нарочистости, хотя и шагал с некоторым трудом. Шарлотта узнала о случившемся из газет, от Питта и самой Эмили, к которой она, естественно, примчалась вскоре после того, как обо всем узнала.
Эмили была великолепна – в роскошном черном платье с широкими рукавами, обильно украшенном кружевами и складочками на плечах. Тем не менее во взгляде ее мелькнуло одобрение, когда она осмотрела шляпку Шарлотты.
– Я так рада, что ты приехала, – сразу же заявила она, подойдя к сестре, при этом ничего не сказала насчет шляпки. – У меня ужасное ощущение вины. Мы ничего не сделали, чтобы помочь Томасу, и, если быть честной, даже не пытались. То, что пишут в газетах, совершенно несправедливо, но ведь газетам и справедливости не по пути. Ты знаешь, кто здесь кто? – Она указала на собравшихся.
– Конечно, нет, – ответила шепотом Шарлотта. – За исключением вон той женщины, Мины Уинтроп, а это ее брат, Бартоломью Митчелл. Томас, – она оглянулась на Питта, – а почему они здесь? Из чувства солидарности, да? Она выглядит очень печальной.
– Она была с ним знакома, – ответил Питт, подходя и здороваясь с Эмили.
– Была с ним знакома? – Шарлотта очень удивилась. – Но ты мне об этом не говорил!
– Да я сам недавно узнал…
– И насколько близко? Каким образом она с ним познакомилась? – зондировала почву Шарлотта. – Не могло ли это быть?.. О нет, конечно, не могло…
– О, только взгляните на этого беднягу! – перебила ее Эмили, когда в нескольких шагах от них прошел Джером Карвел. – У несчастного вид просто ужасающий.
Так оно и было на самом деле. Его лицо казалось болезненно бледным, глаза покраснели, словно он полночи напрягал их, чтобы что-то разглядеть, – и когда он увидел это «что-то», то был потрясен до глубины души. Карвел шел усталой походкой, ни на кого не глядя, и говорил, только отвечая на выражения соболезнования.
– У него тревожный вид, – сказала тихо Шарлотта. – Бедняга. Интересно, он что-нибудь узнал или это просто от горя?
– Возможно, и то, и другое, – ответила Эмили, глядя то в спину Карвела, то на Мину Уинтроп.
Мина была в трауре – по поводу собственной утраты, конечно, и ради сегодняшнего события, – но теперь она надела украшения из гранатов и жемчуга и была без вуали. Лицо ее посвежело и чуть-чуть порозовело, она с интересом оглядывала собравшихся. Брат стоял рядом с ней. Шарлотте показалось, что он следит за каждым движением сестры и не хочет, чтобы та отходила от него, как будто она маленький ребенок, с которым может случиться что-нибудь плохое, если не смотреть за ним в оба, и которому постоянно угрожает опасность куда-нибудь забрести и потеряться. Точно так же сама Шарлотта стояла бы рядом со своими собственными детьми.
Она повернулась к Питту:
– Томас…
– Да?
– А Барт Митчелл – тоже подозреваемый?
– Почему ты так думаешь?
– Конечно, потому, что капитан Уинтроп бил его сестру… А что известно насчет Эйдана Арледжа и его отношения к Мине? Может быть, он тоже чем-то ее обидел?
– Не знаю. Но она была очень расстроена, когда их видели вместе.
– Возможно… А что известно насчет кондуктора?
– Понятия не имею. Относительно него нет никаких оснований так думать, кто бы он ни был.
– Но он что-то видел, – здраво заметила Эмили. – Из омнибуса.
– Но омнибус не проходит мимо парка.
– О!
Людей прибывало. Среди прочих выделялся человек весьма примечательной внешности, средних лет, с красивой головой, густыми волосами, седеющими на висках, и прекрасными усами. Он был безукоризненно одет – в сюртук по последней моде и шелковую рубашку – и шел, подняв плечи, с таким уверенным видом, что привлекал взгляды многих присутствующих. Очевидно, такое внимание было ему привычно, потому что нисколько его не волновало. Казалось даже, что он и не замечает его.
– А это кто? – спросила с любопытством Шарлотта. – Он министр или кто-нибудь вроде этого?
– Я его не знаю, – покачал Питт головой.
Эмили подавила смешок, приложив руку в черной перчатке к губам.
– Не смеши. Это же Салливан.
– Какой Салливан? – сердито переспросила Шарлотта.
– Сэр Артур Салливан! – прошипела Эмили. – Оперы Гилберта и Салливана помнишь?
– О да, да, понимаю. Конечно! Мистер Арледж был композитором и дирижером, да? Интересно, а мистер Гилберт придет?
– Нет, – быстро ответила Эмили, – ни за что, если узнает, что здесь находится сэр Артур. Они, знаешь ли, поссорились.
– Поссорились? – Шарлотта удивилась и почувствовала разочарование. – Вот не знала. Но как же тогда они вместе пишут свои замечательные оперы?
– Не знаю, может быть, больше не пишут.
Шарлотта, непонятно почему, была глубоко огорчена этим известием. Она все еще вспоминала блеск, шум, яркие краски, веселье и незабываемые мелодии тех нескольких вечеров, что ей довелось провести в «Савой-опере». А сейчас – как раз когда Питт получил повышение и они могли бы позволять себе чаще посещать такие увеселения, – их больше не предвидится…
Ее разочарование было смыто новой волной интереса к большой и все увеличивающейся толпе у входа в церковь. Люди сторонились, невольно толкая друг друга локтями, и все поворачивались в одну сторону, чтобы что-то лицезреть.
– Это он! – сказала Эмили с нескрываемой радостью.
– Кто? Гилберт? – прошептала Шарлотта.
– Ну конечно. У. Эс. Гилберт, – выразительно ответила Эмили.
– А они действительно в ссоре? – И Шарлотта стала наблюдать за тем, как мистер Гилберт неуклонно подвигается туда, где на ступеньках у двери в церковь стоял сэр Артур Салливан, очевидно заметивший вновь прибывшего. – А из-за чего?
– Не знаю. Я так слышала. – Эмили взяла Шарлотту за руку и целеустремленно стала проталкивать ее поближе к ступенькам. – Пора войти. Зачем заставлять людей ждать, это невежливо. А кроме того, смешно приехать так рано и войти в церковь последними.
Шарлотта не возражала.
Стоя наверху лестницы, сэр Артур заметил, что толпа активно зашевелилась, и увидел, как в нескольких шагах от него по лестнице размеренным шагом поднимается Гилберт, оживленно разговаривая со своими спутниками, а они слушают его с таким необыкновенным и абсолютным вниманием, что не смотрят, куда идут, и не замедляют шага, пока едва не сталкиваются лбами.
Сэр Артур твердо удерживал свою позицию, продолжая разговаривать с окружающими, словно занимался самым важным на свете делом.
Мистер Гилберт был вынужден остановиться на верхней ступеньке.
– Сэр, вы загораживаете мне дорогу, – сказал он ясно и четко, так что слышали все присутствующие.
Воцарилась мгновенная тишина. Один за другим все повернулись к знаменитостям и воззрились на них. Кто-то нервно откашлялся. Кто-то сдавленно хихикнул.
Сэр Артур прервал разговор с высоким седым человеком и медленно повернулся к Гилберту.
– Вы адресуетесь ко мне, сэр?
Тот обернулся вокруг, словно для того, чтобы удостовериться в отсутствии других загораживающих дорогу особ, и опять взглянул на сэра Артура.
– Вы удивительно ясно видите то, что очевидно, сэр, – ответил он, – а я вижу, что вам потребовалось только одно дедуктивное усилие, дабы ухватить самую суть проблемы. Да, я адресуюсь к вам, сэр. Вы загораживаете вход в церковь. Не будете ли вы столь любезны освободить его?
– А вы не можете подождать, пока до вас дойдет очередь, как это полагается цивилизованному человеку? – Брови сэра Артура взлетели вверх в знак величайшего презрения. – Неужели все общество должно бросить свои дела и отступить в сторонку, чтобы вы имели возможность войти сразу же, как только пожелаете?
– Мне нравятся люди с чувством самоуважения, сэр, но рассматривать вас как целое общество – это почти смешно, – отрезал Гилберт.
Сэр Артур слегка покраснел. Обмен репликами сделал для него отступление в сторону попросту невозможным, не нанеся ущерб самоуважению. И он неколебимо оставался на месте, прямо на дороге у Гилберта.
Ситуацию спасла леди Лисмор. Она вышла из-под темной арки церковного входа и обратилась к Салливану:
– Извините, что прерываю ваш разговор, сэр Артур, но я была бы вам очень благодарна за помощь. У нас должна быть настоящая хорошая музыка в связи с сегодняшним собранием, а я не совсем уверена в отношении виолончелиста.
Вид у сэра Артура был очень раздраженный, и казалось, с языка у него вот-вот сорвется какой-нибудь ядовитый ответ, но он довольно поспешно отвернулся от мистера Гилберта и пошел за дамой.
– Конечно, леди Лисмор. Вы можете рассчитывать на любую помощь с моей стороны…
Мистер Гилберт улыбнулся про себя и взглянул по сторонам, на внимательно за всем наблюдающую аудиторию. Но удовлетворение, которое он испытал, тоже проходя в церковные врата и исчезая в слабо освещенном пространстве, было очень несущественным.
Шарлотта перевела дух.
– «Сломан мой кий, дыровато сукно, и загадочен вид у шаров, – начала было Эмили, – но прекрасна та цель, что достигну и я, в судьбой положенный срок…»
– Тише, – нахмурилась Шарлотта. – Нельзя идти на заупокойную службу, напевая из «Микадо»!
Эмили мгновенно замолчала, по крайней мере, до тех пор, пока им не указали их места, которые были гораздо ближе к выходу, чем им хотелось. Томас и Джек сидели где-то слева, и Питта было не видно в тени колонны.
– Много сегодня народу, – сказала Эмили, как только они устроились. – Это, наверное, потому, что его убили. Могу поклясться, что половина пришла только из любопытства.
– Как и ты, – заметила Шарлотта.
– Не придирайся. Знаешь, кампания идет очень хорошо. И я действительно думаю, что у Джека есть шанс быть избранным.
– Ладно. А теперь тише. Мы в церкви.
– Но ведь служба еще не началась, – отвечала Эмили. – Тетя Веспасия собиралась приехать, но я ее не вижу. А ты?
– Я не вижу вообще никого из знакомых.
– А маму ты давно видела?
– Давно, я очень была занята домом.
Эмили склонила голову, словно всецело поглощенная молитвой или глубоким раздумьем.
– С ней все еще хуже, – прошептала она в молитвенник. – Вчера ночью мама до самого рассвета была на реке.
– Откуда ты знаешь?
– Я ее видела.
– Значит, ты тоже была там?
– Но это же совсем другое! – вознегодовала Эмили. – Нет, ты действительно иногда очень тупа.
– Да нет, не тупа. Просто не вижу смысла расстраиваться из-за этого. Ты же не можешь помешать ей.
– Хотела бы я посмотреть, как мне это не удастся, если я ее увижу.
Впереди сидящая женщина повернулась и смерила Эмили гневным взглядом, обмахиваясь программкой предстоящей траурной службы.
– Вы плохо себя чувствуете? – спросила она резко. – Может быть, вам немного подышать свежим воздухом, пока служба не началась?
– Как вы заботливы, – ответила Эмили с медовой улыбкой. – Но если я выйду, то вряд ли снова отыщу свое место, и моей бедной сестре придется сидеть в одиночестве.
Шарлотта закрыла лицо руками, чтобы не рассмеяться, и позволила женщине думать, что убита горем. Та, нахмурившись, отвернулась.
Внезапно поплыли звуки органа и вскоре оборвались. Стал говорить проповедник.
Шарлотта и Эмили изо всех сил старались придать себе горестный вид.

 

Прием после службы производил совсем другое впечатление. Все четверо вышли из кареты Эмили на Грин-стрит перед домом Джерома Карвела, и та отъехала прочь, чтобы освободить место для двухместной коляски и позволить ее пассажирам тоже сойти.
Эмили оперлась на руку Джека и стала подниматься по ступеням подъезда к двери, у которой стоял высокий, очень прямой дворецкий с широкими скулами и великолепными икрами. Он осмотрел визитную карточку Джека и принял решение.
– Доброе утро, мистер Рэдли и миссис Рэдли. Пожалуйста, – и повернулся к Питту. – Доброе утро, сэр.
Выражение его лица едва уловимо изменилось. Было бы затруднительно сказать, в чем перемена, но уважение исчезло, взгляд стал высокомерно-безразличен.
– Мистер и миссис Питт, – ответил Томас с подобной же холодностью.
– Вот уж действительно, сэр.
Шарлотта почувствовала спазм в желудке. Ей было очень обидно за Питта, по отношению к которому дворецкий проявил подобное высокомерие, но она ужасно испугалась, что муж отступит и тем самым навлечет на себя еще большее презрение. Она с усилием улыбнулась, словно их встречали с обычной любезностью.
Томас поднял выше голову, но, прежде чем он успел что-либо ответить, дворецкий заговорил снова:
– Сожалею, сэр, но сегодня неподходящее время для встречи с мистером Карвелом. Как видите, у нас прием по очень серьезному и печальному поводу.
Шарлотта набрала воздуха в легкие и уже собиралась сказать что-нибудь уничтожающее.
– Я пришел с визитом не к мистеру Карвелу, – вежливо ответил Питт, – но к миссис Арледж. Она меня ждет, и я буду очень огорчен, если она подумает, что я отклонил ее приглашение.
– О! – Дворецкий явно был потрясен. – Я понимаю, сэр. Конечно. Соблаговолите войти.
– Спасибо. – Питт вложил в благодарность едва заметную насмешку и, подав Шарлотте руку, ввел ее в большой приемный зал, где уже собралась порядочная толпа.
Стол был щедро уставлен всевозможными деликатесами, и, по-видимому, Карвел нанял дополнительный штат на этот случай, потому что в зале, как показалось Шарлотте, находились по крайней мере полдюжины горничных и ливрейных лакеев; они скромно поместились у стен, готовые немедленно обслужить каждого гостя в соответствии с его пожеланиями.
У входа в смежную комнату стояла группка мужчин, и когда они с Питтом вошли, стоявшие повернулись, чтобы взглянуть на них. Один из них шагнул вперед. В высшей степени интеллигентное лицо его выражало боль, настороженность и надежду. Ей не надо было спрашивать у Питта, кто это. Такие сильные чувства могли принадлежать только человеку, которого обрисовал ей Томас. Этого человека она заметила еще на службе, и его горе тронуло ее.
Питт взглянул на Шарлотту, понял, о чем она думает, и, улыбнувшись, направился к Карвелу.
– Добрый день, суперинтендант, – сказал Карвел и пытливо взглянул ему в лицо. – Что-нибудь… – По глазам Питта он понял, что ничего не выяснилось. – О, извините, пожалуйста. Как это неловко с моей стороны. Могу ли я сказать, что рад вас видеть, или это не совсем уместно? – Он как будто еще не понял, что Шарлотта была вместе с Томасом. Но удивительно, что это ее не задело ни в малейшей степени. На близком расстоянии его лицо было еще некрасивее, стали яснее видны оспины, но в то же время лицо казалось и более живым. Несмотря на то что она знала, каковы были его отношения с Арледжем, и могла вообразить, чего стоило это знание Далси Арледж, и даже – на весьма вероятную возможность того, что именно он и есть убийца, Шарлотта почему-то – и ей самой это было странно – держала его сторону. Возможно, потому, что он так глубоко чувствовал боль потери и в его искренности невозможно было усомниться. В нем не чувствовалось и тени равнодушия.
– Я пришел не для того, чтобы сообщить какие-то новости, их нет, – ответил Питт откровенно. – Я здесь потому, что меня пригласила миссис Арледж, и я благодарен за возможность выразить ей свои соболезнования по случаю смерти человека, которым, я уверен, восхищался бы, если бы имел возможность быть с ним знакомым.
Карвел закусил губу и с трудом сглотнул.
– Вы очень любезны, суперинтендант. Нельзя сказать более возвышенно, и, однако, это все – истинная правда. Я понимаю, что вы больше ничего не узнали и вас привели сюда долг и естественная симпатия. Я очень хорошо вас понимаю.
– Я бы не сказал, что розыск совсем не продвинулся, – возразил Питт. – Однако то малое, что я узнал дополнительно, не позволяет делать далекоидущие выводы. Мистер Карвел, могу я представить вас своей жене?
– О! – Карвел был очень смущен. – О, пожалуйста, извините, мэм. Прошу прощения за свою непозволительную грубость. Я полагал… да нет, я не знаю, что полагал. Простите, пожалуйста. – Слегка поклонился. – Здравствуйте, мэм. – Но он не сделал в ее сторону ни малейшего движения.
– Здравствуйте, мистер Карвел, – ответила она, улыбаясь. – Пожалуйста, примите мои соболезнования по случаю вашей утраты. Это невыразимо тяжко – терять самого любимого друга.
Он удивленно воззрился на нее, затем на мгновение смутился и, наконец, ответил с покоряющей теплотой:
– Как вы добры.
Это была обычная формальная вежливость, но Шарлотта знала, что он сказал это искренне.
Однако прежде чем они продолжили разговор на менее значительную тему, у двери за ними возникло какое-то движение, раздался звук голосов, потом шелест одежд людей, отступивших в сторону. Питт с Шарлоттой повернулись и увидели одинокую фигуру женщины, входившей в комнату, в изящном черном платье, украшенном скромными, но изысканными драгоценностями, с кружевами у шеи и на запястьях. Она была невысока и не обладала потрясающей красотой, но сразу привлекала к себе внимание. У нее были пропорциональные черты и нежно очерченный рот. Деликатное лицо было чисто и светло, а волосы изящно убраны, только голубые глаза свидетельствовали о бессоннице и душевной тревоге.
Шарлотта вдруг почувствовала, как Питт напрягся, и взглянула на него. На лице у него выражались восхищение и глубокая нежность, которых она уже давно не замечала. Так он не сочувствовал даже Джерому Карвелу. Ему не надо было уведомлять ее, что сейчас вошла Далси Арледж.
Вдова быстро обвела взглядом комнату, останавливая его то на одном, то на другом из присутствовавших. Она не задержала его на Мине Уинтроп, очевидно не узнав ее, а также и Барта Митчелла, стоявшего рядом с сестрой. Она улыбнулась сэру Джеймсу Лисмору и Родрику Алберду. Некоторые были удостоены легкого кивка и едва заметной улыбки. Ее взгляд скользнул по элегантной фигуре Лэндона Харлвуда, который был на голову выше окружающих, но и его она, по-видимому, не узнала.
Виктор Гаррик сидел в нише, с виолончелью в руках, в ожидании, когда его попросят играть. Светлые волосы сияли в свете газового бра, а лицо было совершенно безмятежным, словно он мечтал о чем-то далеком и удивительно прекрасном.
Далси кивнула ему, и он с удовольствием откликнулся на приветствие, а затем вновь отрешенно загляделся в неведомую даль.
Наконец взор Далси остановился на Питте, и на губах ее показалась приятная улыбка. Она двинулась вперед, кивая, обмениваясь одним-двумя словами с некоторыми из гостей; наконец, она остановилась рядом с ним.
Питт ждал, Шарлотта хранила молчание. Она была поражена глубиной чувства, которое ощущала в муже, и это чувство явно было вызвано не только соболезнованием утрате и ужасающим разочарованием, которое Далси должна была испытать и которое переносила с таким достоинством. Нет, Шарлотта ощутила особую нежность Питта к Далси и уважение, которые останутся и после того, как дело будет закончено.
Шарлотта восхищалась его способностью так чувствовать. И все же ей стало неприятно; она вдруг поняла, что ей не дано сопереживать вместе с ним, и вспомнила, как бывала невнимательна, когда он возвращался домой такой усталый и взволнованный, ничего не понимающий и жаждущий поделиться впечатлениями. Однако Шарлотта была так полна своими замыслами насчет приведения дома в совершенный порядок при минимальных затратах, что почти ни о чем больше не могла думать. И теперь она ощутила тайный трепет ревности, тихий, но отчетливый.
– Доброе утро, суперинтендант, – сказала Далси, улыбаясь Питту. Затем, явно поколебавшись, обратилась к Шарлотте: – Здравствуйте. Вы, наверное, миссис Питт? Как любезно с вашей стороны тоже прийти. Вы очень добры.
Шарлотте стоило некоторого труда улыбнуться так же мило и ответить столь же приятно. Малейшая промашка с ее стороны будет сразу же замечена и понята безошибочно. Достаточно было один раз взглянуть Далси в глаза, чтобы понять: этот взгляд ничего не пропустит мимо.
– Благодарю вас, миссис Арледж. Надеюсь, я не проявляю навязчивость?
– Конечно, нет. Пожалуйста, ни секунды не сомневайтесь. – И Далси повернулась к Карвелу.
Шарлотта затаила дыхание, но затем вдруг вспомнила: а ведь Далси и понятия не имеет, что он больше чем еще один горюющий по ее мужу друг, достаточно щедрый, чтобы предоставить свой дом для траурного приема. Мысленно поблагодарив Бога, она облегченно вздохнула.
– Благодарю вас, мистер Карвел, – сказала Далси, слегка наклонив голову. – Ваше щедрое гостеприимство очень облегчило для меня ситуацию, которая иначе была бы просто невыносимо тяжкой. Уверяю вас, вы представления не имеете, как высоко я это ценю.
Карвел густо покраснел и стоял, словно пригвожденный к месту. Шарлотта могла только смутно догадываться о душевной буре, которую он испытывал, встретившись с женой Арледжа. Он открыл было рот, собираясь что-то сказать, но голос ему изменил.
Питт стоял рядом, окаменев от напряжения.
Далси ждала ответа.
Нет, Карвелу обязательно надо что-то ответить, иначе своим волнением он выдаст себя. Тогда она в любой момент может заподозрить именно его. Ведь это должен быть кто-то из знакомых. А выбор невелик.
Томас шумно вздохнул. Этот звук, по-видимому, вернул Карвела к действительности.
– Я был рад вам помочь, – неловко ответил он. – Но все это – такая мелочь… Совсем недостаточно, совсем, совсем недостаточно.
– А я уверена, что вы очень помогли, – вмешалась Шарлотта, не в силах больше выносить напряжения. – Уже то, что не надо заботиться о практически необходимых вещах и иметь возможность уйти, когда больше не в состоянии переносить присутствие чужих людей, когда всему этому предпочитаешь одиночество, – большой подарок.
Далси посмотрела на нее.
– Как вы чутки, миссис Питт. И, конечно, совершенно правы. Вы сделали мне огромный подарок, мистер Карвел. И пожалуйста, не позволяйте вашей скромности преуменьшать его значение.
– Спасибо, спасибо, – повторил он, немного подавшись назад. – Если вы извините меня, мэм, я должен убедиться, что у Скарборо все готово к надлежащему приему, – и, повернувшись на каблуках, исчез, чтобы найти дворецкого.
Далси улыбнулась Питту.
– Не знала, что он такой стеснительный. Какой странный человек. Но он очень добр ко мне, и все остальное не имеет значения.
Но этот приватный разговор был прерван, потому что к Далси многие стали подходить, чтобы выразить соболезнования и сказать несколько слов насчет того, какая была замечательная служба и какое наслаждение им доставила музыка.
– Да, молодой Гаррик очень одаренный человек, – согласилась Далси. – Я не могу вспомнить никого, кто играл бы с таким искренним чувством. Разумеется, я недостаточно образованна, чтобы судить о технической стороне исполнения, но мне оно кажется превосходным.
– И оно таково на самом деле, – согласился сэр Джеймс Лисмор, кивая и глядя на Виктора, сидевшего в другом конце комнаты с виолончелью на коленях и занятого разговором с Миной Уинтроп. – Жаль, что Виктор не желает заняться музыкой профессионально. Однако он очень молод и еще может изменить свои намерения. Гаррик может, по-моему, далеко пойти. – И повернулся опять к Далси: – Эйдану он определенно нравился как музыкант.
– А кто эта дама с ним рядом? – спросила она с любопытством.
– О, это миссис Уинтроп. Вы с ней не знакомы?
– Не могу припомнить, чтобы мы с ней когда-либо встречались. Бедная женщина. Боюсь, у нас много общего. Я должна выразить ей свое сочувствие. – Она вымученно улыбнулась. – Полагаю, мое соболезнование будет особенно кстати.
Но прежде чем Далси выполнила свое намерение, прошло еще несколько минут, потому что к ней непрерывно подходили другие гости, и она вынуждена была отвечать на выражения сочувствия и благодарить. Шарлотта и Томас извинились и отошли, наблюдая с подобающего расстояния за присутствующими.
Они увидели стоящих бок о бок лорда и леди Уинтроп, которые с очень серьезным видом разговаривали с пожилым джентльменом в пенсне.
– Полиция вызывает у меня чувство острого разочарования, – говорил, не скрывая неудовольствия, лорд Уинтроп. – Я полагал, учитывая репутацию и положение моего покойного сына, а также его заслуги перед страной, что они все же постараются поймать сумасшедшего, совершившего столь тяжкое преступление!
– Да, и такое низкое и трусливое, – согласился пожилой джентльмен. – Совершенно низкое. Можно ожидать подобных вещей на дне общества, но когда такое начинает угрожать жизни уважаемых, даже почтенных людей, это значит, что страна пребывает в самом плачевном состоянии. Полагаю, вы говорили об этом с министром внутренних дел?
– Конечно, – ответил быстро лорд Уинтроп, – и неоднократно! Я написал об этом также премьер-министру.
– Но ответа не получил, – раздраженно добавила леди Уинтроп.
– Ну, это не совсем так, моя дорогая, – поправил ее муж, но, прежде чем успел объяснить, в чем дело, она снова его перебила:
– Ответ был бессмысленный. Он только уведомил нас, что прочитал твои письма. Но это же не ответ! Он не сообщил ни словом, что́ собирается предпринять в связи с этим.
Пожилой джентльмен в пенсне щелкнул вставной челюстью и произнес что-то невнятное.
Питт улыбнулся. По крайней мере, премьер-министр избежал окончательного разгрома и поношения.
Подали еду. Лакеи и горничные сновали между гостями с подносами, уставленными бокалами вина и деликатесами. Высокомерный дворецкий Скарборо неукоснительно следил за процессом и наблюдал, чтобы все, до последней мелочи, было само совершенство.
Шарлотта отошла от Питта и, в меру собственных способностей, принялась наблюдать за присутствующими. Несколько минут она разговаривала с Миной Уинтроп, которая была очень рада видеть ее, и с Торой Гаррик, которая, очевидно, сопровождала Мину из желания услышать игру Виктора.
– Как приятно встретиться с вами, миссис Питт, – сказала Мина, несколько неуверенно улыбаясь. – Вы помните миссис Гаррик, не так ли?
– Конечно, – поспешно ответила Шарлотта. – Как поживаете, миссис Гаррик?
– О, очень хорошо, спасибо, – отвечала, улыбнувшись, Тора.
– Я слышала, как играл ваш сын, – продолжала Шарлотта. – Он чрезвычайно талантливый музыкант.
– Благодарю вас, – приняла она комплимент.
– А как подвигаются дела с вашим домом? – осведомилась Мина.
– Уже почти все закончено. Одна из комнат получилась у меня в желтом цвете благодаря вашему блестящему творческому чутью.
Мина покраснела от удовольствия.
– А как ваша рука? – И Шарлотта посмотрела на нее как бы между прочим и все-таки ухитрилась при этом выразить сочувствие.
– Все это пустяки, – поспешно ответила Мина, – и уже совсем не болит. Я думаю, что эти неприятные случайности не стоят того, чтобы долго о них говорить. И я сама, конечно, во всем виновата…
Тора взглянула на Шарлотту, словно не веря собственным ушам, а затем – на Мину, которая явно была не в своей тарелке.
Но Шарлотта немедленно распознала многозначность сказанного, что Тора не могла сразу понять.
– Да, но это очень скверный ожог, – ответила она тихо, – чай ведь был очень горячий. И я восхищаюсь вашей выдержкой, однако…
Мина почувствовала облегчение, лицо заалело, исчезла скованность. Тора, тоже от внезапного чувства облегчения, пожевала губами.
– Думаю, вы не настолько суровы к себе, чтобы считать, будто это было совсем безболезненно, – закончила Шарлотта. – Не думаю, что могла бы вести себя так мужественно, как вы.
Затем она переменила тему. Женщины заговорили о фарфоре и о том, какого фасона приобретать часы и зеркала. А потом Шарлотта извинилась и покинула их, но все равно прокручивала в голове одно и то же: «Тора Гаррик знает о физическом ущербе, нанесенном Мине, и, очевидно, о том, как он был нанесен. При этом она не чувствовала ни особенной жалости к Мине, ни гнева и не опасалась, что Мина или Барт Митчелл могут быть причастны к смерти Уинтропа». Об этом своем умозаключении, решила Шарлотта, она должна как можно скорее сообщить Томасу.
Виктора Гаррика опять попросили что-нибудь сыграть, и он сделал это с такой изысканной меланхолией, что вызвал громкое одобрение аудитории, глубоко знающей и любящей музыку.
Минут через сорок пять к Шарлотте подошла Эмили, вся полыхающая праведным гневом.
– Нет, этот человек просто законченная дрянь! – сказала она, подавляя ярость, от которой у нее пылали щеки.
– Кто? – спросила Шарлотта, которую вид разгневанной сестры и удивил, и немного позабавил. – Кто из смертных так ужасно себя вел, что заставил тебя произнести столь ужасное слово? Я-то думала, что ты чересчур воспитанная леди для подобных…
– Это не смешно, – процедила Эмили, – и я бы очень хотела, чтобы он очутился на улице с тарелкой для подаяний.
– С тарелкой для подаяний!.. Ради бога, о чем ты толкуешь? И о ком?
– Да об этой высокомерной свинье, о дворецком Скардеро, или как его там зовут, – ответила Эмили с презрительной гримасой. – Я только что наткнулась на одну рыдающую горничную. Он поймал ее за тем, что она тихонько напевала, и уволил на месте, ведь она позволила себе такое поведение на траурном приеме. Но она же не знала погибшего. И откуда ей также знать, что существует большая разница между музыкой, которую исполняет Виктор Гаррик на виолончели, и ее печальной песенкой? Я почти решила поговорить с мистером Карвелом и попросить его что-то сделать. Восстановить девушку на работе, а этого отвратительного человека самого выгнать на улицу.
– Но ты не должна этого делать, – возразила Шарлотта. – Он не захочет увольнять своего дворецкого только за то, что тот наказал девушку за упущение по работе…
Даже отвечая сестре, она думала о другом. Перед мысленным взором возникло лицо Джерома Карвела, углубленное и проницательное, исполненное боли и печали, одухотворенное этими чувствами. Уж он, наверное, не позволил бы кому-нибудь из слуг обращаться так жестоко с людьми… Или же он зависит от слуги, живущего у него в доме и знающего его так, как может знать только слуга?
– Шарлотта? – тихо спросила Эмили. – Что? О чем ты задумалась?
– Так просто. Почти ни о чем. Но ты не должна сама разговаривать со Скарборо. Этим ты горничной не поможешь.
– Но почему? Это в моих силах.
– Нет, поверь мне. На это есть причины.
– Какие же?
– Основательные, касающиеся мистера Карвела. Пожалуйста, молчи.
– Тогда я сама найму ее, – решительно ответила Эмили. – Ты бы видела ее, Шарлотта. Я не позволю так обращаться с людьми.
Та уже хотела ответить сестре, но в это время к ним, улыбаясь, подошла Далси Арледж. Хотя держалась она по-прежнему прямо, лицо у нее было усталое, а улыбка – напряженная.
– Бедняжка, – тихо сказала, почти шепнула Шарлотта Эмили, все еще глядя на Далси.
– Но мне кажется, она выглядит лучше, чем выглядела бы я в подобных обстоятельствах, – ответила Эмили, и в голосе ее послышались недоговоренность и неуверенность, которые Шарлотта не знала, чему приписать. Однако спрашивать, что она этим хочет сказать, было уже поздно. Далси была почти рядом.
– Все прошло очень трогательно, – любезно сказала Шарлотта.
– Спасибо, миссис Питт, – приняла комплимент Далси.
Эмили прибавила что-то в том же духе, но, прежде чем Далси успела ей ответить нечто формально-вежливое, соответствующее обстоятельствам, к ним присоединились леди Лисмор и Лэндон Харлвуд.
– Далси, дорогая, – начала, дружески улыбаясь, леди Лисмор, – ты знакома с мистером Харлвудом? Он очень восхищался сочинениями Эйдана и пришел сюда засвидетельствовать свое почтение и выразить сочувствие.
– Нет, мы не знакомы, – сказал Харлвуд.
– Да, знакома, – ответила Далси одновременно с ним.
Харлвуд покраснел.
– Пожалуйста, извините, – поспешил он поправиться, – я, конечно, встречался прежде с миссис Арледж. Но хотел сказать, что наше знакомство было очень поверхностным. Как поживаете, миссис Арледж? Я польщен, что вы меня помните. Ведь людей, которые восхищались работами вашего мужа, множество.
– Как поживаете, мистер Харлвуд? – ответила она, глядя на него большими темно-голубыми глазами. – С вашей стороны было очень любезно прийти. И я очень благодарна вам за теплое отношение к сочинениям моего мужа. Я уверена, что имя его останется жить, и, возможно, его творчество будет доставлять людям удовольствие и радость и в будущем.
– Не сомневаюсь. – Он слегка поклонился, пытливо и явно озабоченно всматриваясь в ее лицо. – С моей стороны не будет невежливым сказать, как я восхищаюсь чувством достоинства, с которым вы переносите свою утрату, миссис Арледж?
Она сильно покраснела и опустила глаза.
– Благодарю, мистер Харлвуд, хотя боюсь, что вы мне льстите. Но это очень благородно с вашей стороны.
– О, вовсе нет, – поспешно вставила леди Лисмор. – Это истинная правда. А теперь, я полагаю, вы уже можете удалиться после такого эмоционального напряжения, которого стоил вам этот прием. А я почту за честь остаться здесь и попрощаться за вас с присутствующими, если хотите.
Далси глубоко вздохнула, больше не глядя на Харлвуда.
– Дорогая моя, я, наверное, должна быть благодарна, если вы не против остаться.
– Позвольте проводить вас до экипажа? – И Харлвуд предложил ей руку.
Несколько мгновений вдова колебалась. Она нервно провела кончиком языка по губам, лицо ее при этом выразило крайнюю степень усталости. Но Далси любезно отклонила предложение и направилась в одиночестве к двери, которую предупредительно открыл отступивший назад Скарборо. Затем он, пропустив ее, последовал за миссис Арледж, спросил у лакея ее плащ и подозвал ее карету.
– Замечательная особа, – сказала прочувствованно леди Лисмор.
Харлвуд, с легкой краской на щеках, все еще смотрел на дверь, в которую вышла миссис Арледи.
– Да, действительно, – отозвался он эхом, – в высшей степени замечательная.
Назад: Глава седьмая
Дальше: Глава девятая