Глава шестая
Сидя за столом, Питт уставился на стоявшего перед ним Телмана. Ему казалось, что руки и ноги его онемели, словно от удара свалившейся на него каменной плиты, и не болят лишь потому, что он все еще в шоке.
– На Найтсбридж, перед входом в парк, – повторил Телман. – И, конечно, без головы. – В это утро на лице инспектора не было обычной скептической ухмылки или скрытого торжества. – Он ехал домой после смены, но почему-то оказался у парка. Это очень странно. – Телман впился глазами в лицо Питта. – Он живет там, где кончается омнибусный маршрут. Это за остановкой Шепердс-буш. Так сообщили в омнибусной компании.
– Тогда что он делала на Найтсбридж близ парка? – задал, как положено, вопрос Питт. – Именно там его и убили, не так ли?
Телман припомнил последний разговор с шефом, настойчивость, с которой тот задал ему такой же вопрос относительно Арледжа, и полную его неудачу в поисках места, где Арледж был убит.
– Нет… По крайней мере, это не выглядит так, – поспешно ответил Телман. – Нельзя отрубить голову без крови, а ее было очень мало на сиденье повозки.
– Повозки? Какой? – тут же поинтересовался Питт.
– Обыкновенной, только без лошади, – ответил Телман.
– Как это без лошади? – Томас непроизвольно повысил голос. – Или это повозка, запряженная лошадью, или же тачка, которую толкают вручную.
– Я хочу сказать, что повозка не была запряжена, – раздраженно ответил Телман. – Но лошадь так и не нашли.
– Убийца отпустил ее?
– Очевидно.
– Что еще? – Питт откинулся в кресле, хотя удобнее от этого не стало. Сегодня ему в любом положении будет сидеть неудобно, такой денек выдался. – Я надеюсь, голову вы нашли, раз установили личность убитого и узнали, кто он и где живет. Его тоже прежде оглушили ударом? Полагаю, что это не ограбление, ибо у него ничего такого при себе не могло быть?
– Да, сначала ему нанесли удар, очень сильный, а затем аккуратно отрубили голову. Лучше, чем бедняге Арледжу. Он возвращался домой после работы, в униформе кондуктора, при нем были часы стоимостью фунтов пять. Кому пришло бы в голову грабить кондуктора омнибуса?
– Никому, – подавленно согласился Питт. – Вы уже навестили семью?
И без того узкие губы Телмана превратились в тонкую линию.
– Сейчас всего лишь половина девятого. – Инспектор умышленно не добавил «сэр». – Легранж уже отправился к вдове. Не думаю, что она чем-нибудь нам поможет. – Сунув руки в карманы, он стоял и глядел на Питта. – Это явно маньяк. Способен напасть на любого, как только у него начнется приступ. Без всякой причины. Думаю, снова надо побывать в психиатрических больницах. Может, они отказали кому-нибудь в помещении в больницу или кого-то выпустили на время… – В его темных глазах, однако, было мало надежды на это. Но вдруг они зажглись огнем подлинного гнева. – Кто-то же должен его знать! – яростно выкрикнул он. – Весь Лондон полон подозрительности, люди боятся собственной тени, никто никому не верит, но кто-то из нас должен же его знать! Кто-то видел его лицо после того, как он совершил убийство, знал о том, что этот парень не в себе. Может, видел даже орудие убийства или знал о нем. Иначе не может быть!
Питт нахмурился, словно не замечая взрыва гнева у коллеги. Он знал, что тот прав; он сам видел страх в глазах людей, слышал их резкие голоса, а в них – недоверие, беззащитность и упрек.
– А этот кабриолет, откуда он? – Питт выпрямился в кресле.
Вопрос застал Телмана врасплох, но он постарался скрыть это.
– Мы еще не знаем. Нет особых примет, трудно опознать.
– Что ж, скоро станет известно, кто его хозяин, но не похоже, чтобы кондуктор омнибуса ехал с работы домой в коляске, – задумчиво произнес Питт. – Отсюда вопрос: как он в ней оказался?
– Так же маловероятно, что коляска принадлежала нашему маньяку. – Телман иронично скривил губы. – Он слишком хитер.
Питт снова откинулся на спинку кресла и сам не заметил, как предложил Телману сесть.
– Опять же возникает вопрос: зачем ему понадобилась коляска? Если она не принадлежит ни ему, ни убитому, что ж, можно предположить, что он украл ее. Однако зачем ему для убийства понадобилась коляска?
– Чтобы перевезти тело из одного места в другое, – ответил Телман. – Что означает, что он мог убить его где угодно, как Арледжа.
– Да, но это означает, что убийство совершено в таком месте, которое могло выдать убийцу или где рискованно было оставить труп, – промолвил Питт, словно разговаривая сам с собой.
– То есть где его могут слишком быстро обнаружить, не так ли?
– Возможно. На какой остановке вышел кондуктор из последнего омнибуса?
– Шепердс-буш, Силгейт-лейн.
– Довольно далеко от Гайд-парка, – заметил Питт. – Он там живет?
– В четверти мили от остановки.
– Ему явно не нужна была двуколка, чтобы преодолеть эту четверть мили. Надо порасспросить, не пропала ли у кого поблизости коляска. Это не займет много времени.
Телман, немного расслабившись и откинувшись на спинку стула, предвосхитил следующий вопрос.
– Мы еще не знаем, где было совершено убийство, но произошло оно в этом районе. Либо убийца оглушил жертву ударом и отвез в коляске туда, где мог довести свое дело до конца. Не так-то просто отрубить человеку голову – надо размахнуться и рассчитать силу удара. – Он мрачно покачал головой. – Но ясно, что это произошло не в коляске. Маньяк мог просто куда-то его отвезти и, отрубив голову, снова положил тело и голову в коляску и поехал в Гайд-парк. Зачем он все это проделал? Со всех сторон, как ни гляди, непонятно.
– Значит, есть что-то, чего мы пока не знаем, – резонно заметил Питт. – Постарайтесь узнать это, Телман.
– Да, сэр.
Инспектор встал, но не торопился уходить. Томасу даже захотелось спросить его, есть ли у него вопросы, но он решил не делать этого.
– Знаете, – медленно сказал Телман, – я до сих пор не уверен, маньяк ли это. Даже сумасшедший отбирал бы своих жертв по какому-либо признаку – например, по месту жительства, работы или по внешности. Что-то должно же было действовать на него и побуждать к убийству. Но мы теперь знаем, что ни признак места, ни сходство внешности значения не имели. Жертвы мало похожи друг на друга. – Он снова сел и свободно откинулся на спинку стула. – Первые двое – возможно, хотя Уинтроп – крупный мужчина, а Арледж худ и лет на пятнадцать моложе. Кондуктор омнибуса мал ростом, лыс, широкоплеч и с солидным брюшком. На нем была его кондукторская униформа, так что за джентльмена его не примешь. Вообще его можно было принять только за того, кем он был на самом деле. – Телман даже нахмурился – так раздражала его эта загадка. – Зачем, черт возьми, понадобилось убивать кондуктора омнибуса?
– Не знаю, – так же мрачно признался Питт. – Если только он не оказался свидетелем этих убийств. Но как об этом мог узнать маньяк, это выше моего понимания.
– Шантаж? – предположил Телман.
– Как? – Питт откинулся на спинку кресла, размышляя. – Даже если он и видел убийство, то едва мог узнать убийцу и уж тем более не ведал, где его можно найти.
– Возможно, ему все же это удалось, – тоже раздумывая, медленно произнес Телман, многозначительно округлив глаза. – Что, если наш маньяк из тех, кого легко узнать любому?
Питт мгновенно сел прямо.
– Кто-то хорошо известный?
– Вот и объяснение, почему он убил кондуктора омнибуса! – Голос у Телмана окреп, лицо выражало удовлетворение.
– А другие? – спросил Томас. – Уинтроп, Арледж?
– Тут есть какая-то связь, – упрямо настаивал на своем Телман. – Я еще не знаю какая, но она есть. Где-то в его безумном мозгу эта связь существует и связывает этих двоих.
– Будь я проклят, если я что-нибудь понимаю, – признался Питт.
– Я найду ее, – сквозь зубы процедил Телман. – Я сделаю все, чтобы этот ублюдок кончил свою жизнь на виселице.
Питт благоразумно воздержался от комментариев.
Бурю вызвали сообщения в дневных выпусках газет. Убийства в Гайд-парке продолжали занимать первые полосы всех газет. Многословие сообщений не могло скрыть паники.
Около часу дня дверь кабинета Питта на Боу-стрит с грохотом распахнулась, и на пороге появился помощник комиссара городской полиции Фарнсуорт. За его спиной продолжала качаться на петлях не закрытая им дверь. Два красных пятна на скулах помощника комиссара полиции еще больше подчеркивали глинистую бледность его лица.
– Что вы намерены делать с этим, черт побери, суперинтендант Питт? Маньяк гуляет по городу, безнаказанно убивает людей! Три обезглавленных трупа, а вы до сих пор не знаете, кто он? – Он навис над столом Питта и впился в него разъяренным взглядом. – Из-за вас позор некомпетентности ложится на всю полицию. У меня опять был лорд Уинтроп; бедняга справедливо требует отчета о том, что мы сделали для того, чтобы поймать убийцу его сына. А что я могу ему сказать? Ничего! Я стоял перед ним, как дурак, и только извинялся. Все только и говорят об этом – на улицах, в клубах, дома за ужином, в театрах, на работе; даже песенки появились. Представляете, их уже поют в мюзик-холлах, с эстрады… Мы стали посмешищем, Питт! – В волнении и ярости он то и дело сжимал кулаки. – Я доверял вам, а вы меня подвели. Я поверил Драммонду, что вы свое дело знаете, как никто, но, похоже, эта работа вам не по плечу. Вы к ней не готовы!
Питт не защищался, это было бесполезно. Его снова охватили былые сомнения, хотя он не представлял, кто на его месте мог бы сделать больше, тем более Драммонд, который никогда не был детективом. И еще меньше сам Фарнсуорт.
– Если вы хотите передать ведение расследования кому-то другому, сэр, то вам лучше сделать это сейчас же, – холодно сказал он помощнику комиссара. – Я передам ему всю имеющуюся на сегодня информацию и расскажу, в каких направлениях мы намеревались далее работать.
Фарнсуорт этого не ожидал. Меньше всего его устраивал такой ответ.
– Не говорите глупости, суперинтендант. Вы не можете так просто снять с себя ответственность и уйти, – еще пуще рассердился он, побледнев и даже отступив назад. – Какой информацией вы располагаете? Судя по словам вашего инспектора, ее не так уж много.
Вроде бы пустяк, но Питта охватило подлинное негодование. Телман по рангу не имел права обсуждать ход расследования с помощником комиссара, даже если тот сам его попросил об этом. Телман должен был отослать его к Питту. Горько было сознавать, что он, Томас, не может рассчитывать на лояльность своих лучших людей. Это для него означало, что он потерпел неудачу на новом посту.
– Уинтроп был убит в лодке, а это означает, что он знал убийцу и не опасался его, – стал перечислять Питт наиболее важные факты дела. – Удар был нанесен сзади, голову отрубили, когда он свесил ее через борт. Случилось это в полночь. Арледжа тоже сначала оглушили ударом по голове, но убит он был не на эстраде, где его нашли, а в другом месте. Возможно, он тоже знал убийцу, а может, и не знал. Но главное в том, что его потом доставили на эстраду. Если мы найдем место, где его убили, это сильно поможет расследованию. Мои люди ведут тщательные поиски.
– Черт подери, это место должно быть где-то рядом, – взорвался Фарнсуорт. – Как может маньяк тащить обезглавленное тело через центр Лондона, оставаясь незамеченным, даже ночью? Как? На экипаже, двуколке, верхом на лошади? Напрягите ваш мозг, суперинтендант!
– У эстрады и поблизости следов лошадиных копыт или колес экипажа не обнаружено, – сдержанно сказал Питт. – Мы все обыскали и не нашли ничего подозрительного.
Фарнсуорт, отошедший уже шага на три от стола, круто повернулся.
– Тогда в чем же дело, черт побери? Не мог же он перетащить труп на спине?
– В этом нет ничего невозможного, сэр, – медленно промолвил Питт, и мысль его уже заработала. – Это может означать, что тело было доставлено на чем-то, и самым простым способом.
– Например? – оживился Фарнсуорт.
– Например, с помощью какого-нибудь садового инвентаря, которым пользуется садовник… – медленно промолвил Питт, вдруг высказав только что родившуюся догадку.
– Что? Газонокосилка? – В голосе Фарнсуорта звучала явная насмешка.
– Или обыкновенная садовая тачка. – Питт вспомнил, как Легранж, говоря о свидетелях, упоминал что-то о человеке с тачкой. Теперь его мысль заработала уже лихорадочно. – Один из свидетелей видел человека с тачкой. Возможно, это тот, кто нам нужен. – Питт выпрямился в своем кресле. – Арледж был убит где-то неподалеку. Вполне можно было доставить его тело к эстраде в обыкновенной садовой тачке даже по улицам города…
– Тогда найдите того, кто это сделал, – распорядился Фарнсуорт. – Дальше? А что вы знаете об этом несчастном кондукторе, найденном сегодня утром? Какое он имеет отношение к этим двум убийствам? Где его в последний раз видели живым?
– У конечной остановки омнибуса в Шепердс-буш.
– Шепердс-буш? – Голос Фарнсуорта поднялся на октаву. – Это сколько же миль от Гайд-парка?
– Возникает интересный вопрос: зачем убийца решил доставить тело в парк? – заметил Питт.
– Его помешательство, видимо, связано с Гайд-парком, – сквозь зубы пробормотал Фарнсуорт, уже теряя терпение. – Сначала оглушил его, потом приволок поближе к парку и, наконец, отрубил голову. Ясно как день.
– Если бедняга кондуктор попался ему не в парке, то зачем было его убивать? – спокойно задал вопрос Питт, встретив сердитый взгляд Фарнсуорта.
– Не знаю, – окончательно рассердился помощник комиссара и раздраженно отвернулся. – Черт возьми, это ваше дело разузнать все, но вы не очень-то торопитесь. – С трудом контролируя себя, он снова повернулся к Питту. – Общественность имеет право требовать от вас большего, суперинтендант, и я тоже. Я послушался совета Драммонда и назначил вас на этот пост вопреки своему чутью. Выходит, что я допустил ошибку? – Он схватил газету, которую, войдя, бросил Питту на стол. – Вы видели это? Посмотрите-ка.
Он развернул газету, чтобы показать суперинтенданту большую карикатуру, изображавшую двух крошечных полицейских, стоящих руки в карманах и тупо глядящих себе под ноги, в то время как над ними – с силуэтом застывшего в ужасе Лондона – нависла огромная фигура палача в маске с занесенным топором.
Что мог ответить на это Питт? У Фарнсуорта иных аргументов быть не могло, и переубеждать его бесполезно. Томас знал это – и бесился. Он знал, что Фарнсуорт бессилен что-либо сам сделать, а на него постоянно оказывается сильное давление. Его карьере грозит крах. Его начальство не желает выслушивать извинения и оправдания. Им нужны результаты, и только по ним они судят о работе подчиненных. А начальство, в свою очередь, отвечает перед общественностью, а та капризна и коварна; она как напуганный хозяин, у которого короткая память на хорошие дела и который понимает только то, что хочет понимать.
Фарнсуорт снова швырнул газету на стол.
– Давайте, Питт, поторапливайтесь. Завтра я хочу услышать от вас что-то более определенное.
С этими словами он повернулся и вышел, снова бросив дверь открытой.
Как только затихли его шаги, из-за дверного косяка показался сержант Бейли. Лицо его было бледным и виноватым.
– Кто там? – поднял голову Томас.
– Не обращайте на него внимания, сэр, – осторожно промолвил сержант. – Он иначе не мог, мы же это знаем.
– Спасибо, Бейли, – искренне поблагодарил Питт. – Но мы действительно должны работать лучше, если хотим поймать это чудовище.
Сержант вздрогнул.
– Вы считаете, что это маньяк, мистер Питт, или кто-то мстит кому-то? Только не могу понять, при чем здесь бедняга кондуктор. Джентльмены – это более или менее понятно. Они могли в чем-то провиниться.
Питт невольно улыбнулся.
– Пока не знаю, но собираюсь узнать. – Он поднялся. – Поначалу попробую выяснить, что можно открыть теми ключами, которые мы нашли у Арледжа.
– Да, сэр. Вы хотите, чтобы я сказал об этом мистеру Телману? Или не надо? Поскольку я ведь не знаю, куда вы направляетесь… – Он вопросительно округлил глаза. – Я могу сказать, что вообще не помню, чтобы вы это говорили.
– Отлично, я не буду повторять, а вы ничего не слышали. – Питт улыбнулся.
– Да, сэр, не слышал, – радостно подтвердил Бейли.
Захватив с собой две связки ключей, Питт отправился на Маунт-стрит. По дороге он много чего обдумал. Кэб с трудом продвигался по запруженным экипажами и пешеходами улицам и часто останавливался. Кругом слышались ругань и крики кэбменов, понукающих лошадей.
Далси Арледж приветливо встретила суперинтенданта, и если его визит и удивил ее, она умело скрыла это благодаря своему уму и выдержке.
– Доброе утро, мистер Питт.
Она не поднялась с кушетки, на которой сидела. На ней по-прежнему было черное, но уже более изящное платье с модными рукавами-буфф, у ворота была приколота очень дорогая брошь из янтаря и мелкого жемчуга, на пальце – вдовье траурное кольцо. Лицо ее было спокойным.
– Что-то еще произошло и вам нужна моя помощь? – улыбнулась она. – Я слышала, совершено еще одно убийство. Это верно?
– Да, мэм, боюсь, что это так.
– О, как ужасно. Кто он? – Ей вдруг стало трудно дышать.
– На сей раз это кондуктор омнибуса.
Далси выглядела испуганной.
– Кондуктор омнибуса? Но… но почему понадобилось его убивать? – Она отвернулась, словно ей было неловко за свой испуг. – О господи, я не знаю, что говорю. И снова в Гайд-парке?
Питту не хотелось рассказывать ей всю эту неприятную историю. Зачем расстраивать эту мужественную и впечатлительную женщину?
– Нет, неподалеку от парка, – сказал он, осторожно подбирая слова. – Во всяком случае, там его нашли. Мы еще не знаем, где он был убит.
Она взглянула на суперинтенданта. В потемневших глазах ее было беспокойство.
– Прошу вас, садитесь, мистер Питт. Скажите, чем я могу вам помочь? Я не представляю, какая может быть связь между моим мужем и кондуктором омнибуса. Я ломала голову, пыталась вспомнить, упоминал ли когда-нибудь Эйдан капитана Уинтропа, но так ничего и не припомнила. Он знал множество людей, с большинством из которых я никогда не встречалась.
– Из музыкального мира? – Питт принял ее предложение и сел.
– Да, конечно. Муж был очень одаренным музыкантом и очень популярным. – Глаза вдовы наполнились слезами. – Это был выдающийся человек, мистер Питт. Не только мне будет его не хватать.
Питт не знал, как ее утешить. Слезы, обмороки, истерика всегда пугали его и выбивали из колеи, но в печали этой женщины было достоинство, которое вызывало уважение и еще больше заставляло его сердиться на себя за беспомощность в ведении этого расследования.
Далси Арледж, должно быть, почувствовала его состояние.
– Мне, право, очень жаль, – извинилась она. – Я понимаю, что ставлю вас в затруднительное положение. Мои чувства не должны мешать вам делать вашу работу. – Она сложила руки на коленях. – Что еще я могу для вас сделать?
Питт вынул ключи и передал ей. Взяв их, женщина внимательно перебрала первую связку, а потом взяла вторую и стала разглядывать каждый ключ в отдельности. На ее лбу появилась морщинка недоумения.
– Это ключи от нашего дома, – сказала она, отложив первую связку. – Вот ключ от входной двери. Бывало, что он поздно приходил и не хотел заставлять прислугу дожидаться его. – Она слабо улыбнулась и взглянула на Питта. – Маленькие ключи – это от его стола. А вот этот, кажется, от винного погреба. Он иногда сам спускался туда и брал бутылку вина, чтобы не тревожить дворецкого. – Далси взяла в руки вторую связку ключей. Морщинка на переносице стала глубже. – А что это за ключи, я понятия не имею. Я их не знаю. – Она держала рядом обе связки. – Они разные, не так ли?
– Да, мэм, – согласился с ней Питт. Внезапно он прочел в ее глазах ту же догадку, что ранее осенила его. Это были другие ключи, от другого дома.
Далси вернула ему обе связки.
– Мне очень жаль, что я не смогла вам помочь.
– Что вы, наоборот, – поспешил заверить ее Питт. – Ваша прямота и искренность бесценны для меня. Не у каждого нашлось бы столько мужества в этих трагических обстоятельствах; я не говорю о ясности вашего ума, которая очень важна, когда речь идет о конкретной помощи. Мне очень тяжело ставить вас перед некоторыми фактами. – Он был полон искреннего сочувствия.
Миссис Арледж улыбнулась, лицо ее прояснилось.
– Вы так великодушны, суперинтендант. Это оказалось не столь трудно для меня благодаря вашему сочувствию и пониманию, когда речь шла о моем муже и всей этой ужасной трагедии. Я сама над этим задумывалась, и возможность быть с кем-то откровенной – это огромное облегчение. – Она сделала нетерпеливый жест. – Люди, пытаясь быть чуткими и внимательными, способны ходить вокруг да около, когда все отлично знают, о чем идет речь, какие бы слова ни произносились.
Томас прекрасно ее понял. Ему это было знакомо – смущенные лица, боязнь смотреть в глаза, недомолвки, попытки говорить о чем угодно, даже лишенном смысла.
– Вы можете задать мне любой вопрос, – заявила вдова.
– Благодарю вас. Чтобы убедиться в версии, что убийца мистера Арледжа был ему знаком или, во всяком случае, встречался с ним, хотя бы даже случайно, я должен подробно знать все его действия в последнюю неделю его жизни.
– Это хорошая мысль! – воскликнула миссис Арледж. – Я уверена, что в этом могу вам помочь. Я дам вам его деловой дневник со всеми его записями. Я хранила его, чтобы знать о распорядке его дня, к тому же я писала его письма. – Она поежилась и скорчила гримаску. – Думаю, газеты написали о моем муже все, что могли; тем не менее дневник вам поможет.
– Буду очень признателен.
Питт не спрашивал о дневнике, потому что решил, что внезапная смерть от руки маньяка никак не может зависеть от делового расписания композитора.
– Конечно, я сейчас дам вам его.
Миссис Арледж поднялась с кушетки, заставив встать и Питта, как человека воспитанного; подойдя к небольшому инкрустированному бюро, открыла его и, взяв тетрадь в зеленом сафьяновом переплете, протянула ее Питту.
Когда Томас взял ее в руки, она послушно открылась на дате смерти Арледжа. В этот день была сделана лишь одна запись: «Репетиция в полдень». Подняв глаза, Питт встретил взгляд Далси.
– У него была лишь одна встреча в этот день? – спросил он.
– Боюсь, что я не знаю, – ответила та. – Запись действительно одна, но иногда – вернее, довольно часто – он в последнюю минуту что-то решал и куда-то ехал. Собственно, дневник существовал только для записи профессиональных встреч.
– Понимаю. – Питт полистал страницы назад за целую неделю. Репетиции, концерты, завтраки, ужины, деловые встречи – все это было аккуратно расписано сильной мужской рукой с крупными заглавными буквами и четким почерком. Это была рука артиста, но строгого к себе. – Можно, я захвачу его с собой, посмотрю повнимательней? Авось что-то узнаю.
– Конечно, – охотно согласилась вдова. – Я могу дать вам имена людей, с которыми он более или менее постоянно работал и встречался. Прежде всего – сэр Джеймс Лисмор и Родерик Алберд. Они назовут вам немало имен, я уверена. – Она снова подошла к бюро. – У меня где-то были их адреса. Леди Лисмор – наш старинный друг. Я уверена, она тоже сможет вам помочь.
– Спасибо. – Питт взял адреса, в душе сомневаясь, что они ему пригодятся.
Он испытывал противоречивое чувство: с одной стороны, хотелось получше узнать Эйдана Арледжа как человека, с другой же – ему была неприятна мысль, что придется искать его любовницу. Он представлял, каким тяжелым ударом для вдовы будет эта неприятная новость. Про себя Томас уже решил – если это ни в какой степени не потребуется для расследования, он предпочтет умолчать об этом и забыть, словно и не знал никогда. Просто вернет вдове ключи, сказав, что так и не смог найти дверь, которую ими открывают.
Поблагодарив еще раз миссис Арледж, Питт стоял в гостиной, пытаясь найти еще какие-то слова, выразить сочувствие или надежду, но так и не нашел. Она с улыбкой попрощалась с ним.
– Известите меня, суперинтендант, если… найдете что-нибудь, – сказала она у самой двери.
– Если я найду что-нибудь проливающее свет на эту тайну, то, бесспорно, извещу вас, – пообещал Томас и, прежде чем она поняла, что он имел в виду, воспользовался тем, что горничная уже открыла входную дверь, и покинул дом.
Питт незамедлительно посетил тех, чьи имена дала ему миссис Арледж. Родерик Алберд оказался чудаком с растрепанными волосами и бакенбардами в стиле позднего Ференца Листа, а его студию целиком занимал огромный рояль. На музыканте был бордовый вельветовый пиджак и большой, небрежно завязанный шейный платок. У него был необычно высокого тембра голос, и, говоря, он задыхался.
– О, я в таком горе, суперинтендант, – воскликнул Алберд, жестикулируя, – я в отчаянии… Какая нелепая смерть. – Он вертелся вокруг Томаса, то и дело вскидывая на него удивительно умные голубые глаза. – Такой смерти заслуживают грубые и неотесанные люди, без понимания красоты и без культуры, но не такой человек, как Эйдан Арледж. Ему было чуждо все уродливое, грубое, бесчестное. Его смерть – это вызов цивилизации. Какие меры вы приняли, сэр? – внезапно спросил он, пристально глядя в глаза Питту. – Зачем пожаловали ко мне?
– Я пытаюсь узнать, с кем он встречался, где бывал в последние дни… – начал было Питт, но Алберд прервал его, воздев руки:
– Господи, зачем это вам? Вы считаете, что он знал этого маньяка?
– Их пути как-то пересеклись, – заметил Питт. – Не думаю, что это произошло случайно. Вы можете помочь мне? Ваш адрес дала мне вдова.
– Да, да, бедняжка. Но… – Алберд сел на стул у рояля и стал хрустеть пальцами. У него были необыкновенные руки, с широкими ладонями и длинными пальцами, плоские подушечки которых напоминали лопатки. Питт поймал себя на том, что, как зачарованный, не может отвести глаз от этих рук. Если бы они задушили кого-нибудь, это зрелище преследовало бы Питта во сне.
Питт ждал, когда Алберд наконец заговорит.
– Арледж был убит, как помнится, во вторник, нашли его в среду утром, не так ли? – начал Алберд, не ожидая ответа. – Что ж, я видел его в понедельник, в полдень. Мы говорили о репетиции в начале следующего месяца. Теперь мне придется искать нового дирижера. Признаюсь, я совсем забыл об этом, – сказал он с досадой и снова захрустел пальцами. – Когда он уходил от меня, то сказал, что собирается навестить друга, я забыл кого. Впрочем, последний меня мало интересовал, ибо я знал, что он не из музыкального мира. К тому же я лично его не знал.
– Может быть, вы вспомните…
– Господи, суперинтендант, не думаете ли вы?.. Нет, уверяю вас, это был его давний друг, и очень близкий, мне кажется. – Он выразительно посмотрел на Питта.
– Что еще вы можете рассказать о его работе? Кто еще мог знать, как он провел эту неделю перед убийством, мистер Алберд?
– Сейчас подумаю…
Музыкант помолчал несколько мгновений, глядя в пол, и наконец дал Питту перечень собственных встреч на той неделе, а также тех моментов, когда их пути с Арледжем пересекались или же было ясно, где мог быть последний. Когда он закончил, Питт, к своему удивлению, получил более или менее полную картину последних дней жизни Арледжа.
– Спасибо, – поблагодарил он музыканта и распрощался, вполне обнадеженный полученной информацией.
Питт также навестил леди Лисмор и по ее совету еще нескольких человек. Спустя три дня он уже знал, где побывал Эйдан Арледж на прошлой неделе, и узнал места, где он бывал постоянно. Томас слышал имена одних и тех же людей и решил повидаться с каждым из них.
Он регулярно появлялся на Боу-стрит, часто поздно вечером, чтобы узнать, как идут дела у Телмана.
– Я так и не узнал, где был убит Арледж, – жаловался тот с кислым видом, не скрывая своего раздражения. – Мои люди прочесали парк вдоль и поперек, всем постовым было велено глядеть в оба. Никакого результата.
– А как продвигается расследование убийства кондуктора Йитса?
Питт посмотрел на Телмана так, словно знал, что ничего хорошего от него не услышит.
– Место, где он был убит, так и не нашли, сэр. – Телман сел на стул. – Но есть два или три места в Шепердс-буш, где это могло произойти. Во всяком случае, мы узнали, откуда взялась коляска. Человек по имени Арбатнот заявил в полицию, что его коляска, стоявшая у его дома на Силгрейв-роуд, была украдена.
– Надеюсь, вы тут же обыскали этот район? – спросил Питт.
Если бы Телман мог, он испепелил бы шефа взглядом.
– Конечно, обыскали. Наиболее подходящим для убийцы местом мог быть железнодорожный тупик у Силгрейв-роуд. Там земля вся пропитана машинным маслом, засыпана угольным мусором и прочей дрянью, так что следы крови найти будет практически невозможно.
– Кто-нибудь видел Йитса после того, как он сошел с омнибуса?
Телман покачал головой.
– Никто, кто сказал бы с уверенностью, что видел его. Возница омнибуса, правда, видел, как он сошел, и пожелал ему доброй ночи. Йитс пошел по Силгрейв-роуд. Он живет в Осман-гарденс, четыре или пять кварталов от остановки.
– Кто еще сошел с омнибуса вместе с ним?
– Человек шесть. – Телман нахмурился. – Возница говорит, что не помнит ни одного из них, потому что все время сидел к ним спиной, а приехав на остановку, только и думал, как бы поскорее добраться домой и опустить ноги в таз с водой.
– А постоянные пассажиры? – спросил Питт. – Они-то сразу заметили бы, если бы что было не так. Что они говорят?
– Нашли только одного такого, – мрачно ответил Телман. – Те, кто работает, торгует или ездит в город по делам, омнибусом так поздно не возвращаются. Это еще позднее, чем возвращаться из театра. Впрочем, кто из живущих в Шепердс-буш ездит в театры на омнибусе?
Питт начал терять терпение.
– Что сказал этот единственный пассажир? Вы что-нибудь узнали от него?
– Насколько он запомнил, на Шепердс-буш вместе с ним сошли шесть или семь пассажиров. Четверо из них – мужчины, один молодой, трое постарше, крепкого телосложения. Он не запомнил никого из них, потому что очень устал и у него болел зуб. – Телман выпятил подбородок, его длинное лицо застыло. – А что вы узнали, сэр? Что-нибудь полезное для следствия?
– Я узнал, что у Арледжа была любовница, и я собираюсь найти ее в ближайшие дни, – выдал Питт, не подумав.
– А… – Трудно было сказать, заинтересовало Телмана это сообщение или нет. – Если леди замужем, тогда можно как-то объяснить смерть Арледжа, но в таком случае почему убит Уинтроп? Может, он тоже был ее любовником?
– Пока не увижусь с ней, ничего сказать не смогу, – буркнул Питт, встав и подойдя к окну. – И еще, пока вы сами не спросили о Йитсе, скажу, что не знаю, в какой степени он причастен, если только он не занимался шантажом.
Телман поднял брови.
– Леди живет рядом с Шепердс-буш? – саркастически спросил он. – Вы так полагаете, сэр?
– Но версия о маньяке, который убивает без всякой причины, тоже не выдерживает критики, – парировал Питт.
– Кажется, все связано с парком, – уверенно заметил Телман. – Иначе зачем надо было доставлять тело Йитса в коляске поближе к парку? Безопаснее было бы оставить его на Шепердс-буш. Стоило ли загружать его в коляску и все такое прочее? Зачем?
– Возможно, убийца не хотел оставлять его там, где убил, – предположил Питт, отошел от окна и сел на край стола. – Возможно, он доставил его в парк потому, что где-то здесь живет наш маньяк.
Телман открыл было рот, чтобы возразить, но передумал.
– Возможно. Или же любовница Арледжа и ее муж, я полагаю. Например, женщина не очень высоких нравственных правил, к тому же еще и любовница Уинтропа, а? Но только не толстого коротышки кондуктора. – Длинное костлявое лицо Телмана прорезала жесткая ухмылка. – Интересно было бы познакомиться с этой дамой.
Питт встал.
– Придется поискать ее завтра. А вы узнайте наконец, где были убиты Арледж и Йитс.
– Слушаюсь, сэр. – Все еще ухмыляясь, Телман поднялся со стула и покинул кабинет начальства.
Понадобилось еще два долгих дня кропотливой работы, обсуждения всех, даже малосущественных деталей, встреч и бесед, обрывков чьих-то воспоминаний, знакомств, которые предстояло запомнить, пока Питту наконец удалось определить примерный круг знакомств Арледжа. После этого он занялся трудным делом постепенного отсеивания тех, кто не вызывал подозрений. Порой его охватывало отчаяние. У всех находилось неопровержимое алиби, и все связи были вне подозрений.
Усталый, не чувствуя ног под собой, Питт наконец очутился перед дверью весьма уважаемого бизнесмена, щедро поддерживающего маленькие оркестры, которыми часто дирижировал Эйдан Арледж. Возможно, у мистера Карвела жена красавица?
Дверь открыл высокий дворецкий с длинным с горбинкой носом и надменно поджатыми губами.
– Добрый вечер, сэр. – Он окинул вопросительным взглядом непрошеного гостя и, кажется, остался не очень доволен тем, что увидел. Уверенность на лице Питта как-то не вязалась с его мятой одеждой и пыльной обувью.
– Добрый вечер, – ответил Томас и, пошарив в карманах, протянул визитную карточку. – Прошу извинить за столь поздний визит без всякого предупреждения, но дело не терпит отлагательств. Могу я поговорить с мистером и миссис Карвел?
– Я справлюсь у мистера Карвела, сможет ли он принять вас, сэр.
– Я также хотел бы поговорить с миссис Карвел, – настаивал Питт.
– Это невозможно, сэр.
– Это очень важно.
Дворецкий удивленно вскинул брови.
– Миссис Карвел не существует.
– О!
Как ни странно, Питт почувствовал разочарование. Он понимал, что даже если Карвел – близкий друг Арледжа, как свидетельствуют полученные им сведения, и хорошо осведомлен о личной жизни погибшего, он едва ли что-нибудь скажет полицейскому.
– Так вы хотите видеть мистера Карвела, сэр? – раздраженно переспросил дворецкий.
– Да, пожалуйста, – ответил Питт, скорее с досадой, чем с надеждой.
– Тогда прошу следовать за мной, я сейчас доложу о вас.
Повернувшись, дворецкий проследовал в небольшой, со вкусом обставленный кабинет, обшитый деревянными панелями. Стены были уставлены шкафами, книги в которых, судя по кожаным корешкам, были читаны не раз. Они стояли, аккуратно подобранные по тематике, а не по цвету переплетов.
Томас ждал не более пяти минут. За это время он успел прочитать названия некоторых книг и был поражен диапазоном знаний, заключенных в этих томах: история театра, энтомология, средневековая архитектура и, наконец, руководство по выращиванию роз. Дверь открылась, и Питт увидел перед собой мужчину лет сорока пяти. Его светлые волосы уже были тронуты сединой на висках, лицо свидетельствовало о ярко выраженной индивидуальности и уме. Пожалуй, его никто не назвал бы красивым, поскольку кожу испортили оспины, да и зубы были неровны, но в глазах его были заметны юмор и проницательность. Он сразу понравился Питту.
– Мистер Карвел?
– Да? – Вид у того был встревоженный. – Суперинтендант Питт? Я сделал что-нибудь не так? Но я ни о чем таком и не подозреваю.
– Сомневаюсь, что есть что подозревать, сэр, – честно ответил Томас. – Я зашел на тот случай, если вы хоть что-нибудь знаете и можете помочь.
– О господи, да чем же? – Карвел приблизился и рассеянно махнул рукой, приглашая Питта сесть. Сам он уселся на другой стул. – Нет, не думаю, что могу сообщить хоть что-нибудь полезное для полиции. Я деловой человек и ничего не знаю о преступлениях. А что, кто-то выманил у кого-то некую сумму?
У него был такой невинный вид, что Питт почти сразу решил отказаться от дознания. И только из-за необходимости как-то оправдать свой приход он продолжил расспросы.
– Насколько я знаю, нет, мистер Карвел. Это все из-за смерти мистера Эйдана Арледжа. Полагаю…
Он запнулся. Лицо Карвела смертельно побледнело. Тот был, по-видимому, настолько сильно и горестно поражен, что Питт даже испугался за него. Казалось, Карвел задыхается. Томас до этого собирался сказать: «Наверное, вы были с ним знакомы», но сейчас подобное замечание было бы просто нелепым.
– Не принести вам стакан воды? – предложил он, вставая. – Или бренди? – И оглянулся вокруг в поисках графина или еще какого-нибудь сосуда со спиртным.
– Нет, не надо, извините, – пробормотал, запинаясь, Карвел, – я… я… – и замолчал, не зная, что сказать. Он не мог произнести ни слова и просто моргал.
Наконец Питт усмотрел графин – наверное, с мадерой, но это все же лучше, чем ничего. Стакана он не нашел, так что просто-напросто поднес графин ко рту Карвела.
– Да – я, – пробормотал, по-прежнему заикаясь, хозяин дома, затем отпил большой глоток и откинулся назад, тяжело дыша. Его лицо несколько порозовело, и Питт, поставив графин на стол рядом с собой, опять сел. – Спасибо, – сказал несчастным голосом Карвел, – и пожалуйста, извините. Не представляю, что это на меня нашло. – Но горестное выражение его лица не позволяло заблуждаться относительно того, что именно столь драматически лишило его самообладания.
– Извинения не требуются, – ответил Питт, чувствуя к нему странную, щемящую жалость. – Это мне следовало бы просить у вас извинения. Очень неуклюже с моей стороны вот так, без обиняков, заговорить о деле. Могу предположить, что вы были чрезвычайно привязаны к мистеру Арледжу.
– Да-да, мы были друзьями долгие-долгие годы. По сути дела, с юности. И это такая страшная смерть… – Голос у него охрип от переполнявших его чувств.
– Да, это так, – согласился Питт, – но, думаю, вы можете быть уверены, что он не успел ничего осознать. Один быстрый удар, и он потерял способность чувствовать. Это страшно только для тех из нас, кто знает все подробности.
– Вы очень внимательны. Я хочу… – Карвел внезапно оборвал себя на полуслове. – Не знаю, не имею понятия, суперинтендант, о чем бы я мог вам рассказать. – Он честными глазами взглянул на Питта. – Я абсолютно ничего об этом не знаю. Я, естественно, спрашивал себя, силился понять, не мог ли я каким-нибудь образом предотвратить или предвидеть такое… такое отвратительное деяние, но я был не в состоянии. Это как гром среди ясного неба! Ведь на горизонте не было, – губы его исказила пародия на улыбку, – почти ни облачка. Все было как обычно. Удовольствия, которые воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, – солнце, земля, полная вновь пробуждающейся жизни, молодые люди, преисполненные надежд и честолюбивых мечтаний, старики со своими воспоминаниями, хорошая еда, хорошее вино, хорошая компания, прекрасные книги, утонченная музыка… – Он вздохнул. – Одним словом – обычный упорядоченный мир. И вдруг… – Глаза его наполнились слезами, и он отвернулся, стыдясь их и пытаясь скрыть неловкость.
Питт очень ему сочувствовал.
– Мы все этим потрясены, – сказал он тихо. – И очень напуганы. Вот почему я обязан действовать так бесцеремонно. И все, чем вы нам в состоянии помочь, что бы то ни было, хоть самая малость, может оказаться полезным в розыске и поимке того, кто это сделал. Вы были знакомы с капитаном Уинтропом? Мистер Арледж когда-нибудь упоминал о нем? – Он опять действовал обиняком и знал это, но хотел дать Карвелу время успокоиться. Однако, поступая так, знал, что совершает тактическую ошибку. Телман бы действовал напролом.
– Капитан Уинтроп? – Вид у Карвела был совершенно потерянный. – О да, его… убили первым. Нет. Нет, я не могу сказать, что слышал о нем до его смерти. О… погодите! Да, я слышал, это имя упоминал мистер Бартоломью Митчелл, у меня с ним были некоторые, не очень существенные дела. Но мне теперь кажется, что упоминалась миссис Уинтроп. Миссис Уинтроп – его сестра как будто.
– А могу я спросить, что это было за дело?
– Он купил для нее несколько акций. Не думаю, что это может иметь какое-то отношение к тому, что вас интересует.
– Я тоже так не думаю. А когда вы виделись с мистером Арледжем в последний раз?
И опять Карвел побледнел.
– Вечером накануне того дня, когда он погиб, суперинтендант. Мы вместе обедали после спектакля. Было поздно, и он знал, что дома у него уже все легли спать.
– Понимаю. – Питт вытащил связку ключей из кармана. Он хотел спросить, не знает ли Карвел, что это за ключи, но снова выражение его лица показало, что вопрос напрасен.
– Где?.. – начал Карвел и замолчал, беспомощно глядя на Питта.
– Они подходят к дверям этого дома, мистер Карвел?
Тот с трудом вздохнул и хрипло ответил:
– Да.
Питт вынул из связки самый большой ключ.
– Это от входной двери?
– От черного хода, – поправил Карвел.
– Разумеется. А эти? – Томас показал два других.
Карвел промолчал.
– Пожалуйста, сэр. Было бы неуважительно по отношению к вам получить ордер, чтобы обыскивать все шкафы и комоды и опробовать все двери в доме.
Карвел побледнел еще больше. Он был просто в отчаянии.
– Вы… вам нужно… осмотреть… осмотреть его… его вещи? – промямлил он.
– Что он здесь держал? – спросил Питт с чувством острого отвращения. Такое вмешательство было чрезвычайно неприятно, но он не мог от него уклониться.
– Свои личные вещи, – прерывисто ответил Карвел, словно с трудом припоминая, какие же именно. – Немного чистого белья, вечерний костюм, несколько пар запонок и косточек для стоячих воротничков. Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать и быть полезным, суперинтендант.
– А серебряную головную щетку?
– Да, наверное.
– Понятно.
– Вам понятно? Я же любил его, суперинтендант. Не знаю, понимаете ли вы, что это значит. Всю мою взрослую жизнь… – Он склонил голову и закрыл лицо руками. – Но что пользы рассказывать? Я думаю, что если с кем-нибудь поделюсь, то мне станет легче. По крайней мере, мне поверят, что я скорблю. – Голос его прерывался от боли. – Я должен был хранить это в тайне, притворяться, что я просто его друг, не более того. Вы можете понять, что это значит, когда теряешь самого любимого человека на свете, но делаешь при этом вид, что он не более чем знакомый? Вы это понимаете? – Он внезапно взглянул на Питта. Лицо его было залито слезами, он не скрывал своих чувств.
– Нет, – честно ответил Томас, – с моей стороны было бы наглостью заявлять, что я знаю, насколько вам тяжело. Но я могу вообразить, что это невыносимо больно. Я выражаю вам свое сочувствие, которое, как я понимаю, ничего для вас не значит.
– Не совсем так, суперинтендант. Уже утешение – знать, что хотя бы один-единственный человек вас понимает.
– А миссис Арледж знала о вашем к нему отношении?
Карвел побледнел, словно полотно.
– Святое небо, нет, конечно!
– Вы уверены?
Карвел яростно замотал головой.
– В этом был уверен Эйдан. Я никогда не встречался с ней иначе как на концертах и совершенно случайно. Я не хотел… Вы понимаете?
– Понимаю. – Питт только мог догадываться о ревности, чувстве вины и страха, которые боролись в душе Карвела.
– Действительно понимаете? – переспросил тот с едва заметной горечью.
Вид у него был крайне несчастный. Томас почувствовал весь ужас одиночества этого человека. Никого не было, кто утешил бы его в горе, ведь никто не должен был даже подозревать об этом.
Карвел опять взглянул на него.
– Кто совершил такое страшное преступление, суперинтендант? Действительно ли существует в Лондоне такая больная, пропащая душа, человек с неестественной жаждой крови? И почему он должен был убить именно Эйдана? Тот же никому не причинил зла.
– Не знаю, мистер Карвел, – признался Питт. – Чем больше фактов я узнаю́, тем меньше понимаю, в чем их суть.
Больше ему было нечего сказать; никакие вопросы, которые он мог придумать, не имели смысла, даже если бы он получил на них честный ответ. Томас пришел сюда, чтобы найти любовницу – причину ревности, какую-то связь с убийством Уинтропа. А вместо этого нашел деликатного, утонченного человека, сломленного очень личным, своеобразным горем.
Он извинился и вышел в весенний вечер. Небо было спокойное, но уже всходила, еще до заката солнца, ранняя луна.
– Вы ее нашли? – спросил на следующее утро Фарнсуорт, сидя прямо, словно аршин проглотил, на стуле в кабинете Питта. – А что вы скажете о ее муже? Какой он? Что сказал? Он признал знакомство с Уинтропом? Ну да ладно, вы все это еще узнаете. Вы еще не арестовали его? Когда мы сможем сообщить что-нибудь широкой публике?
– Его зовут Джером Карвел, и это тихий, почтенный, деловой человек… – начал Томас.
– Ради бога, Питт! – взорвался Фарнсуорт, сильно покраснев. – Мне безразлично это, пусть он будет хоть архидьяконом! У его жены была связь с Арледжем, он это узнал и отомстил. И если вы будете искать подтверждения этому, вы их найдете.
– Но миссис Карвел не существует.
Лицо Фарнсуорта вытянулось.
– Тогда зачем вы мне обо всем этом рассказываете? Вы ведь вроде говорили, что нашли дом, к дверям подходят дубликаты ключей? Если у Арледжа не было интрижки, тогда зачем ему понадобились ключи?
– У него была интрижка, – медленно ответствовал Питт, ему ужасно не хотелось все объяснять помощнику комиссара.
– Говорите ясней, Питт, – процедил Фарнсуорт. – Была у него связь с женой Карвела, или с его сестрой, или еще с какой-нибудь особой женского пола или нет? Вы слишком испытываете мое терпение.
– У него была любовная интрижка с самим Карвелом, – тихо ответил Питт. – Если слово «интрижка» здесь подходит. Сдается мне, они любили друг друга лет тридцать.
От неожиданности Фарнсуорт потерял дар речи, и только когда до него наконец дошло, что имеет в виду Питт, он вспыхнул от гнева и отвращения.
– Господи милостивый, дружище, вы говорите об этом так, словно это…
Питт ничего не ответил, только холодно и пристально поглядел на Фарнсуорта; однако мысленным взглядом он видел сейчас искаженное мукой лицо Джерома Карвела.
Фарнсуорт осекся, сам не понимая почему.
– Ладно, вам лучше арестовать его, – сказал он, вставая. – Не знаю, по какой причине вы здесь рассиживаетесь.
– Я не могу его арестовать, – ответил Томас. – Нет никаких доказательств того, что это он убил Арледжа, и абсолютно никаких, что он был знаком с Уинтропом.
– Ради бога, суперинтендант, у него были наказуемые законом отношения с Арледжем! – Он подался вперед, яростно глядя на Питта. – Чего вам еще надо? Они поссорились, и этот человек, как его там, убил Арледжа. Мне незачем вам напоминать, как много убийств совершается на семейной почве или является следствием любовной ссоры. Вы уличили его. Вы должны арестовать его, прежде чем он еще кого-нибудь убьет. – Он выпрямился, словно собираясь уйти, покончив с этим делом.
– Я не могу, – повторил Питт. – Нет доказательств.
– А вы что хотите – иметь непосредственного свидетеля этого убийства? – Лицо Фарнсуорта потемнело от гнева. – Очевидно, он убил его у себя дома, вот почему вы не могли с самого начала установить место преступления. Вы обыскали дом, Питт?
– Нет.
– Вы чертовски некомпетентны! – взорвался Фарнсуорт. – Что с вами, старина? Вы больны? Боюсь, что вы незаслуженно получили повышение по службе, хотя такое предположение просто абсурдно. Пусть Телман немедленно устроит тщательный обыск и затем арестует этого человека.
Томас почувствовал, как лицо у него вспыхнуло – и от гнева, и от чувства неловкости из-за того, что Фарнсуорт настолько невежественен и самоуверен. В то же время ему опять стало жалко Карвела с его тайной, уродливой любовью.
– Да, Арледж иногда там ночевал. Но это не преступление. И нет никаких данных, чтобы усматривать связь между Карвелом, Уинтропом и кондуктором омнибуса.
Фарнсуорт насмешливо вздернул верхнюю губу.
– Но если человек страдает содомским пороком, то он, очевидно, мог строить глазки Уинтропу, и когда тот ему отказал, он впал в ярость и убил его, – отрубил он убежденно. – А что касается Йитса, то он, возможно, что-то знал. Он, возможно, был тогда в парке и наблюдал ссору. Попытался шантажировать Карвела и был убит за эти попытки. Вы можете быть уверены, что это так, и спать спокойно. Грязное преступление, шантаж – и дело с концом.
– Но нет никаких доказательств всего этого, – возразил Питт, глядя, как Фарнсуорт идет к двери. – Мы ведь не знаем, где был Карвел в тот вечер, когда убили Уинтропа. Может быть, он обедал с приходским священником.
– А мы это узнаем, Питт. – Фарнсуорт сплюнул сквозь зубы, но в голосе послышалось некое опасение. – Все это – ваш долг. И я жду рапорта об аресте в течение ближайших сорока восьми часов. Я доложу министру внутренних дел, что мы его поймали и что это результат неопровержимых доказательств.
– Для этого надо получить хоть какие-то доказательства, – отрезал Питт. – А пока нам известно только то, что Карвел любил Арледжа. Ради бога, если бы такое чувство могло служить доказательством убийства, мы должны были бы арестовать всех мужей или жен, у которых их половина стала жертвой такого же преступления…
– Нет, это вряд ли то же самое, – злорадно ответил Фарнсуорт. – Мы говорим сейчас о противоестественных отношениях, а не о нормальном браке между мужчиной и женщиной.
– Но ведь вы как будто сказали, что большинство преступлений совершаются на семейной почве? – спросил с явным сарказмом Питт.
– Займитесь своим делом, – ткнув пальцем в его сторону, ответил Фарнсуорт. – И немедленно. – И, не ожидая конца дискуссии, вышел, оставив дверь широко открытой.
Питт вышел за ним на лестницу.
– Телман! – крикнул он сердитее, чем хотелось бы.
Внизу лестницы в коридоре, как раз когда Фарнсуорт выходил на улицу, показался Легранж.
– Да, сэр? Вы хотите видеть мистера Телмана, сэр? – спросил он с напускной наивностью.
– Конечно, хочу! Какого же черта иначе бы я его звал? – отрезал Питт.
– Да, сэр. Он работает с документами, кажется. Я попрошу его подняться к вам, сэр.
– Не проси его, Легранж, а скажи, чтобы поднялся!
Легранж мгновенно исчез, но Питт еще минут десять мерил шагами кабинет, прежде чем в дверях показался Телман. С видом величайшего удовлетворения он вошел и плотно затворил дверь. Он, несомненно, слышал, как резко Фарнсуорт разговаривал с Питтом, и уже разболтал об этом по всему участку.
– Да, сэр? – спросил он, и Томас сразу понял, что тот прекрасно знает, зачем его вызвали.
– Идите и получите разрешение на обыск дома и окрестностей, номер двенадцать, Грин-стрит. Неподалеку от Парк-лейн, к югу от Оксфорд-стрит. Это особняк мистера Джерома Карвела.
– Да, сэр. Что я должен искать, сэр?
– Доказательства, что в этом доме был убит Эйдан Арледж или что владелец дома, Джером Карвел, был знаком с Уинтропом или кондуктором омнибуса по имени Йитс.
– Да, сэр. – Телман пошел было к двери, затем повернулся и простодушно взглянул на Питта. – А какое может быть свидетельство, что он знал кондуктора, сэр?
– Конверт с его именем на нем, записка с его адресом, любое упоминание, – ровным голосом ответил Питт.
– Да, сэр, иду за ордером.
И прежде чем Питт успел ответить что-либо – а замечание так и вертелось у него на языке, – инспектор исчез. Питт пошел за ним и окликнул с лестничной площадки:
– Телман!
Телман обернулся и, спускаясь, взглянул вверх:
– Да, мистер Питт?
– Тебе следует быть с ним повежливее. Мистер Карвел – почтенный деловой человек и, насколько нам известно, пока не совершил ничего предосудительного. Не забывай об этом.
– Нет, сэр, конечно, не забуду, сэр, – ответил Телман, улыбаясь, и сошел вниз.
А Питт отправился по следующему неотложному делу, которое вызывало у него беспокойство. Он провел десять минут перед зеркалом, заново завязал галстук, одернул сюртук, перебрал содержимое карманов, все пытаясь оттянуть момент. Наконец ждать стало уже невозможно, он взял шляпу со столика и спустился. Остановился у поста дежурного. Сержант оглядел его с удивлением и уважением: суперинтендант сегодня был очень опрятен.
– Я собираюсь навестить миссис Арледж, – пояснил, откашливаясь, Питт. – Если инспектор Телман придет раньше меня, пусть обязательно подождет. Я хочу знать, что ему удалось выяснить.
– Да, сэр. Извините…
– Да, сержант?
– Вы думаете, что это сделал мистер Карвел, да, мистер Питт, сэр?
– Нет-нет, я так не думаю, хотя полагаю, что это возможно.
– Да, сэр. Простите, сэр, но я должен был об этом вас спросить.
Томас улыбнулся, вышел и стал искать экипаж.
– Да, суперинтендант? – сказала Далси Арледж со свойственной ей любезностью и, по-видимому, не слишком удивившись его приходу. Она еще была одета во все черное, но, как всегда, превосходно пошитое. На этот раз пышные рукава на плечах были украшены черными бархатными бантами, но они были плоские, аккуратные и непритязательные. При виде Питта по лицу ее пробежала тень беспокойства. – Вы что-нибудь обнаружили?
Томасу очень не хотелось рассказывать ей об этом, но были такие вопросы, которые он обязан был задать, и вопросы эти таковы, что она сразу почувствует какой-то некрасивый или подозрительный подтекст. Тот факт, что Далси отчасти уже догадалась, делало его задачу легче. Они находились в комнате отдыха, и он подождал, когда она снова сядет, а затем сам сел на изящный, но чрезмерно мягкий диван напротив.
– Я нашел двери, которые открываются этими ключами, миссис Арледж, – начал он.
Она глубоко вздохнула и спросила, внезапно охрипнув:
– Да?
– Мне неприятно говорить об этом, но эти двери находятся не в вашем доме.
Вдова смотрела на него, не мигая. Взгляд ее был очень пристальный, а глаза – очень голубые. Она сцепила руки, лежавшие на коленях, так, что побелели суставы, и спросила очень тихо, почти шепотом:
– Женщина?
Томас хотел подтвердить ее сомнения. Это было бы лучше, чем то, о чем он собирался рассказать. Питт предпочел бы совсем ничего ей не рассказывать, но очень вероятно, что тайна обнаружится – и очень скоро, если Фарнсуорт поведет дело по-своему.
– Вы не думаете, что ваш муж мог любить кого-нибудь еще? – спросил он.
Миссис Арледж сильно побледнела, опустила глаза и стала разглядывать яркий узор ковра на полу.
– Это то самое, к чему женщина всегда должна быть готова и что следует принимать со смирением, мистер Питт. Пытаешься не верить в это, но… – Она вдруг храбро взглянула на него: – Да. Если честно, то мне это приходило на ум. Были какие-то мелочи… порой отсутствия, которые он не мог объяснить; подарки, вещи, которые я для него не покупала. Я удивлялась этому…
Не было нужды говорить ей, что это продолжалось тридцать лет. Он, по крайней мере, не скажет ей хоть этого.
– Суперинтендант…
– Да, мэм?
Она испытующе взглянула на него.
– Она замужем?
Томас понимал, почему Далси задала этот вопрос. У нее мелькнула мысль, которая руководила теперь поступками Фарнсуорта.
– Почему вы не отвечаете, почему колеблетесь? – спросила она уже с тревогой в голосе. – Она молода? – И запнулась на этом слове. – Может быть, у нее есть отец? Или брат? – Голос ее замер.
– Этот дом принадлежит мужчине, миссис Арледж.
Вдова нахмурилась.
– Не понимаю. Я полагала, что вы имели в виду… – И она внезапно умолкла.
Томас больше не мог увиливать.
– Человек, которого любил ваш муж, – мужчина.
Она была совершенно ошеломлена.
– Э… э… мужчина?
– Извините. – Питт чувствовал себя грубияном, вторгающимся в самую запретную область.
– Но это… невозможно! – Ее лицо вдруг вспыхнуло, глаза широко раскрылись, она словно оцепенела. – Но этого не может быть. Вы ошиблись. Это – нет. Нет…
– Я хотел бы ошибиться, мэм, но не ошибаюсь.
– Нет, вы определенно ошибаетесь, – повторила она упрямо, – этого просто не может быть…
– Но он с готовностью признался в этом, и в туалетной в его доме найдены вещи, принадлежавшие вашему мужу, в том числе и серебряная головная щетка, точь-в-точь как та, что у вас наверху.
– Это ужасно, – сказала она и несколько раз гневно покачала головой. – Зачем вы мне все это рассказываете – такие чудовищные вещи?
– Я бы с радостью умолчал об этом, миссис Арледж, – прочувствованно сказал Томас. – Если бы от меня зависело, чтобы его тайна умерла вместе с ним, я обязательно бы так и поступил. Но мне необходимо было задать вам очень много вопросов, и по их характеру вы все равно догадались бы, что тут кроется нечто. – Он открыто взглянул на нее в надежде, что она ему верит. – И вы жили бы, обуреваемая страхами и ужасом, пока, возможно, не прочли обо всем этом в газетах.
Миссис Арледж беспомощно глядела на него, и на ее лице по-прежнему были написаны нежелание верить и стремление все отрицать.
– Какие вопросы? – спросила она наконец. Голос у нее был сдавленный, словно что-то мешало ей говорить, но наконец она, по-видимому, снова обрела возможность судить разумно и здраво, несмотря на весь ужас того, что случилось, на эту новую, прежде незнакомую боль.
– Например, были у вашего мужа еще какие-нибудь близкие друзья? – мягко спросил он. – Может быть, вы покажете мне подарки, которые он получил не от вас, или, возможно, вы знаете, кто их подарил… Не припомните ли случая, когда в последние три-четыре недели он был чем-нибудь сильно огорчен? Вы могли бы предположить, что он с кем-то поссорился или переживает очень трудную и тревожную в эмоциональном отношении ситуацию?
– Вы имеете в виду… вы хотите сказать, не поссорился ли он с этим человеком… еще из-за кого-нибудь? – Она быстро уловила суть вопроса и то, что он подразумевал.
– Да, это возможно, миссис Арледж.
Далси сильно побледнела.
– Да-да, полагаю, что так. И когда я оглядываюсь назад, все наполняется новым ужасным смыслом. – Она закрыла лицо руками и сидела, не шелохнувшись. Томас видел, как поднимаются и опадают ее плечи, как она тяжело дышит, пытаясь овладеть собой.
Питт встал и подошел к шкафу, взглянуть, нет ли там графина с шерри или мадерой. Он сразу увидел графин и снова подошел к ней со стаканом в руке. Подождал, пока миссис Арледж не взглянула на него.
– Спасибо, – тихо сказала она, принимая стакан дрожащими руками. – Вы очень добры и внимательны, суперинтендант. Мне очень жаль, что я так плохо собой владею. Я получила такой удар, какой мне и пригрезиться не мог в самых бредовых снах. И потребуется немало времени, чтобы поверить во все это. – Она взглянула на стакан в руках и отпила немного шерри. – А я, очевидно, должна этому верить?
– Боюсь, что так, миссис Арледж. Но ведь это не отменяет всего того хорошего, что в нем было, его щедрость, его любовь и почтительное отношение к прекрасному, его юмор…
– Как вы смеете… – начала она, но заставила себя замолчать. – Бедный Эйдан, – и подняла глаза. – Суперинтендант, неужели это нужно подвергать широкой огласке? Неужели нельзя позволить ему покоиться с миром? Он же не виноват, что его убили. Если бы он умер ночью во сне, никто никогда не узнал бы об этой стороне его жизни.
– Хотел бы я вам обещать, что никто ничего не узнает, – откровенно ответил Питт. – Но если тот человек замешан в смерти мистера Арледжа, тогда все будет известно сразу же, как его арестуют. И уж конечно, во время суда все выйдет наружу.
У Далси был такой вид, словно сообщение поразило ее как громом. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла сосредоточиться и задать следующий вопрос, а он беспомощно стоял рядом, от всей души желая хоть как-нибудь облегчить ее бремя.
– Вы верите, что этот… этот человек убил Эйдана, суперинтендант? – спросила она наконец, и голос ее выдавал то неимоверное усилие, с которым вдова держала себя в руках.
– Не знаю, – искренне ответил Томас. – Я склонен думать, что это не он. Нет никаких доказательств, что именно он убийца, но очень вероятно, что убийство Арледжа как-то связано с их дружбой.
Она нахмурилась, стараясь понять что-то непонятное и неуловимое.
– Не понимаю. Какое к этому отношение имел капитан Уинтроп? Или тот, другой – кондуктор омнибуса?
– Не знаю, – признался Питт. – Наверное, тут есть кто-то еще, чье имя нам пока неизвестно.
Миссис Арледж отвернулась и взглянула через окно в сад, залитый солнечным светом.
– Как это все отвратительно. Боюсь, я не в состоянии всего этого понять. – Она невольно содрогнулась. – Однако я, разумеется, окажу вам всю возможную помощь. Сейчас я думаю, что не знала Эйдана так хорошо, как воображала… Но вам только достаточно пожелать узнать все, что мне известно, и я расскажу.
– Благодарю. Я ценю вашу искренность, мэм, и ваше мужество.
Она взглянула на него со слабой улыбкой.
– Спрашивайте, суперинтендант, все, о чем вы хотите знать.
Томас провел у нее еще три часа, деликатно, но подробно расспрашивая о жизни Арледжа, задавал все вопросы, какие только мог придумать. Он опять осмотрел все принадлежавшие покойному вещи и взял с собой несколько мелочей личного обихода, которые она ему не дарила и которые, насколько ей было известно, он купил себе сам.
Вдова показала Питту все, о чем он просил, и ответила на все его вопросы с безыскусной искренностью, словно была слишком потрясена страшным открытием, чтобы оставить при себе даже те воспоминания, которые обычно бывают самыми дорогими и личными.
– Мы были женаты двадцать лет, – сказала она, задумчиво глядя на старую театральную программку. – Не знала, что он ее берег. Это был первый концерт, на который он меня пригласил. Я только что приехала из сельской местности, где выросла, и была очень наивна и необразованна. – Она все вертела в руках пожелтевшую от времени программку. – Вы бы тогда приняли меня за простушку, суперинтендант.
– Сомневаюсь, мэм, – с улыбкой ответил Томас, – я ведь тоже вырос в деревне.
Она быстро взглянула на него, и лицо ее впервые за все время потеплело.
– Неужели? Где? О, извините, это…
– Нет-нет. В Хертфордшире. В большом поместье. Мой отец был егерем. – Зачем он об этом рассказывает? Томас никогда и нигде об этом не упоминал; эта часть его прошлого вызывала болезненные воспоминания о потере, которая все еще язвила сердце; о несправедливости, которая никогда не могла быть позабыта.
– Да? – Ее ясные темно-голубые глаза смотрели на него с интересом, в котором не было ни тени неудовольствия. – Ну, значит, вы тоже любите землю, вы понимаете ее красоту, а иногда и то, что она бывает жестока? Ну, конечно, понимаете. – Она отвернулась и снова стала смотреть в окно, на крыши домов и небо. – Там кажется все настолько… чище… не правда ли? И честнее?
Питт подумал, что́ она должна сейчас чувствовать, какой гнев и смятение – при мысли о всех тех годах, которые она провела в замужестве, – и все было напрасно, они были полны предательством по отношению к ней, и даже лучшие ее воспоминания теперь напитались горечью. Далси оправилась бы от его смерти, эта чистая рана затянулась бы со временем; но рана от того, что он ее обманывал, останется навсегда. Арледж лишил ее не только будущего, но и прошлого. Вся ее сознательная жизнь, эти двадцать лет обратились в постыдное ничто.
– Да, – сказал Томас с глубоким чувством. – Гораздо честнее. Быстрое убийство одного животного другим есть необходимость природы и не может никого обесславить.
Она взглянула на него удивленно и даже с восхищением.
– Вы замечательный человек, суперинтендант. И я глубоко благодарна судьбе, что этим… ужасным делом занимаетесь именно вы. Я бы никогда не подумала, что кому-то удастся облегчить мне мою ношу, но вам это удалось.
Питт не знал, что и отвечать. Все слова казались невыразительными и плоскими, так что он молча улыбнулся и взял в руки другой клочок бумаги. Это было приглашение на охотничий бал. Медленно роясь в памяти, Далси припомнила, когда и как это было…
Томас ушел уже вечером, чувствуя сильную усталость и глубочайшую грусть. На основании того, что он узнал, в расследовании появлялись многочисленные обстоятельства, достаточно сложные и запутанные. Замешан мог быть Оукли Уинтроп. Барт Митчелл. Да кто угодно.
Питт приехал на Боу-стрит и увидел, что Телман ждет его на лестничной площадке у кабинета. Длинное умное лицо инспектора было сердито и озабоченно. Очевидно, он ждал уже давно.
– Что нашли? – спросил Питт, взойдя на лестницу.
– Да ни черта, – ответил Телман, идя за ним по небольшой лестничной площадке к двери кабинета, а затем и внутрь, не ожидая приглашения. – Ничего! Он и Арледж были любовниками, это очевидно, но хотя и это уже преступление, мы не смогли бы начать преследование по закону, не застав их за совершением оного. Исключение составил бы случай жалобы одного из них. Но Арледж мертв, и никакой жалобы последовать не может.
– Но Арледж не там был убит?
– Нет.
– Вы уверены?
– Разве только он сам не положил голову на край ванны и Карвел спустил ее потом в водосток, – язвительно ответил Телман. – Да, он там часто бывал, практически наполовину жил у него в доме, и я бы этому не удивился, но он был убит не там.
– Полагаю, вы и сад осмотрели так же тщательно?
– Ну, конечно, осмотрел! И не дожидаясь вашей просьбы. Он весь вымощен плиткой, повсюду клумбы или трава, и никаких свежих следов рытья. Там нигде не копали уже несколько лет. Я даже заглянул в чулан для угля и в домик садовника. Нет, мистера Арледжа убили не там. – И задумчиво нахмурившись, поджимая губы, спросил: – Вы собираетесь его арестовать?
– Нет.
Телман с облегчением вздохнул.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Я не вполне уверен, что это не его рук дело. Но я чертовски уверен, что мы не найдем доказательств его вины. – Он заморгал, словно ему это было неприятно. – Ненавижу арестовывать, когда потом оказывается, что для этого не было достаточно оснований.
Питт внимательно взглянул на него, пытаясь понять, что тот сейчас думает. Телман мрачно улыбнулся.
– И не хочу также арестовать человека неповинного, – добавил он ворчливо. – Хотя одному богу известно, кто же он, настоящий убийца.
Эмили буквально разрывалась надвое. Было чрезвычайно важно оказать всяческую помощь Джеку, даже если все их усилия окажутся напрасными – как, очевидно, и будет. Но ее также очень волновали дела Питта. От разных людей со связями в правительстве и политических кругах она слышала разные суждения и понимала, что среди них преобладают страх и осуждение. Никто ничего не мог предложить – ни идей, ни какой-либо другой помощи, – но постоянное возбуждение в обществе заставляло их опасаться за свое собственное положение и, следовательно, прежде всего и незамедлительно осуждать во всем других.
Теперь, когда была объявлена дата дополнительных выборов, наступала очередь речей и статей, которые надо было срочно писать и печатать – и ждать появления той или иной значительной общественной фигуры на балу и в концерте. Некоторые мероприятия были очень официальными – например, приемы для иностранных послов или прославленных общественных деятелей, другие – более свободного и непринужденного характера, как, например, сегодняшнее суаре. Так как Мина Уинтроп еще носила траур, пригласить ее было нельзя, и Далси Арледж также, но Эмили все же удачно вышла из положения. Она пригласила Виктора Гаррика, чтобы он сыграл на виолончели и тем самым развлек гостей; и, естественно, она пригласила вместе с ним и Тору Гаррик. Эмили не вполне представляла себе, как все пройдет, но ведь не обязательно видеть цель, чтобы ее добиваться.
Почти все гости были приглашены в политических видах, все так или иначе влиятельные люди, и чтобы успешно осуществить это начинание, требовалось приложить значительные усилия. Времени для приятной легкой болтовни не будет. Каждое слово должно быть тщательно подобрано и взвешено. Эмили стояла наверху лестницы и смотрела вниз на море голов. Волосы у мужчин были зачесаны гладко, женские же являли собой очень сложные и изысканные куафюры. У многих они были украшены перьями, тиарами и заколками с драгоценными камнями. Эмили старалась сосредоточиться. Здесь было столько же врагов, сколько и друзей – и не только врагов Джека, но и Томаса. Некоторые из них вхожи в «Узкий круг», другие – на его периферии, как, например, некогда был Мика Драммонд, вряд ли даже подозревая, что это значит. Те, кто вхож в «Круг», достигнут высших степеней власти, смогут получить огромное влияние на жизни других людей, если потребуется, и будут достаточно могущественны, чтобы подвергнуть ослушавшихся, или изменивших делу, или хотя бы подозреваемых в непокорности и неверности ужасающим карам. Однако никто из посторонних не знал, кто есть кто. Можно было видеть только приветливые лица утонченных джентльменов, рассыпающихся в банальных любезностях, или этаких совершенно безвредных на вид старичков с белоснежными сединами и снисходительной улыбкой.
Эмили внезапно встрепенулась.
Сверху она увидела светлую шевелюру Виктора Гаррика, так и сиявшую в свете канделябров, и начала спускаться, чтобы поздороваться с молодым музыкантом.
– Добрый вечер, мистер Гаррик.
Он стоял с виолончелью, всячески оберегая ее от толчков. Это был прекрасный инструмент, блестевший на солнечном свету темным лаком цвета шерри, великолепных округлых пропорций. Изгибы корпуса вызывали у Эмили желание протянуть руку и прикоснуться к нему, но она понимала, что это будет бесцеремонно. Виктор держал виолончель, словно обнимал любимую женщину.
– Я вам так благодарна, что вы согласились прийти, – сказала она. – Услышав, как вы играете на поминальной службе, когда хоронили капитана Уинтропа, я даже не могла подумать, чтобы пригласить кого-нибудь другого.
– Благодарю вас, миссис Рэдли, – Виктор улыбнулся и встретил ее взгляд с необычной для него открытостью. Казалось, он хотел удостовериться, что она действительно думает так, как говорит, и понимает музыку и ее значение, ее суть и ценность, а не просто вежлива с ним. По-видимому, юноша был удовлетворен наблюдением, на его лице медленно расцвела улыбка. – Я с удовольствием буду играть.
Эмили раздумывала, что бы еще сказать, – ситуация к этому располагала.
– У вас прекрасная виолончель. Она старинная?
Его лицо сразу потемнело, и в глазах появилось страдальческое выражение:
– Да. Это, конечно, не Гварнери, но она тоже итальянская и относится примерно к тому же периоду.
Эмили смутилась.
– Но ведь это же неплохо?
– Она изумительна, она прекрасна, – произнес Виктор яростным шепотом, – она бесценна. Деньги тут ничего не значат, они бессмысленны рядом с красотой подобного рода. Деньги – это просто много бумажек, а тут страсть, красноречие, любовь, горе – все, что имеет смысл в жизни. Это голос человеческой души.
Эмили уже хотела осведомиться, не оскорбил ли его кто-нибудь, предлагая за виолончель презренный металл, когда вдруг заметила царапину, довольно глубокую, на совершенно ровной и гладкой поверхности дерева. Эмили очень огорчилась. Инструмент обладал многими свойствами человеческой души, но не даром самоисцеления. Эта царапина останется навсегда.
Она взглянула на Виктора. В его глазах бушевала ярость. Слова тут были не нужны. В этот момент она полностью разделяла с ним отвращение беззащитного артиста, столкнувшегося с вандализмом, бессмысленным уродованием невозвратимой красоты.
– Это отразилось на звучании? – спросила она, будучи почти уверена, что нет.
Он отрицательно покачал головой.
К ним подошла Тора, которая выглядела замечательно красивой в туалете с каскадом кружев цвета слоновой кости на глубоком декольте и у локтей. Юбка была гладкая, чуть шелестящая. Туалет – в высшей степени модный и очень ей шел. Немного нахмурившись, она взглянула на Виктора.
– Не слишком ли ты огорчил миссис Рэдли своим рассказом об этом несчастном случае, дорогой? Лучше поскорее забыть об этом. Мы же не можем сделать так, чтобы этого не было, ты же знаешь.
Он устремил на нее немигающий взгляд.
– Конечно, я знаю это, мама. Но когда тебя поражает удар, ничего уже нельзя переделать. – Он повернулся к Эмили. – А вы как думаете, миссис Рэдли? Удар поражает и тело, и душу?
Тора хотела было что-то сказать, но передумала. Она поглядела на виолончель, потом на сына.
Виктор ожидал ответа.
– Нет, – поспешно вставила Эмили, – это, конечно, нельзя исправить.
– Но вы считаете, что надо притворяться, будто этого не было? – спросил Виктор, все еще глядя на Эмили. – Когда такие вопросы задают друзья, мы должны мужественно улыбнуться и сказать, что все в порядке – и даже убеждать себя, что все это ничего, и совсем не болит, или что скоро заживет, и что все произошло случайно и никто не желал ничего плохого. – Голос его звучал все резче, запальчивее, возбужденнее.
– Не уверена, что во всем с вами согласна, – ответила Эмили, колеблясь между стремлением быть откровенной и одновременно тактичной. – Конечно, чрезмерное внимание к этому вряд ли поможет, но думаю, что тот, кто повредил вашу виолончель, случайно или нет, теперь перед вами в большом долгу, и я не вижу причины, почему бы вам делать вид, что это не так.
Виктор, казалось, был удивлен. Тора от неловкости покраснела и бросила на Эмили укоряющий взгляд, словно не вполне ее поняла.
– Иногда такие вещи случаются из-за небрежности, – пояснила Эмили. – Но независимо от этого мы должны чувствовать свою ответственность в таких случаях. Вы не согласны? Мы не должны заставлять других терпеть подобные неприятности.
– Но это не всегда так легко… – начала было Тора и осеклась.
Виктор одарил Эмили обворожительной улыбкой.
– Спасибо, миссис Рэдли. Вы совершенно точно выразились. Отсутствие ответственности – вот что это такое. Каждый должен отвечать за свои поступки. Честность – вот ключ ко всему.
– А вы знаете, кто поцарапал виолончель? – спросила она.
– О да, я знаю.
Но прежде чем он успел сказать что-либо еще, их разговор прервала полная женщина с чрезвычайно черными волосами.
– Извините, миссис Рэдли, я просто хотела сказать, как высоко ценю вчерашнюю речь мистера Рэдли. Он так точно обрисовал нынешнюю ситуацию в Африке. Уже несколько лет не доводилось слышать никого, кто бы так ухватил самую суть. – Она проигнорировала Виктора, словно он был каким-нибудь слугой, и, очевидно, не приняла во внимание, что Тора тоже участвует в разговоре. – Нам нужно побольше таких людей в правительстве, я как раз сейчас сказала об этом мужу, – она легким взмахом руки указала на высокого, худого мужчину с довольно выдающимся носом, отчего он напоминал Эмили какую-то хищную птицу. На нем была военная форма. – Бригадир Гибсон-Джонс – слышали? – По-видимому, женщина полагала, что имя его у всех на слуху.
Эмили не помнила никакого бригадира, и с женой его была незнакома, и очень обрадовалась, что та назвала имя. Она уже собиралась сказать что-нибудь приятное и представить Виктора и Тору, но миссис Гибсон-Джонс, как будто внезапно вспомнив, что нарушила формальную вежливость, повернулась к Виктору.
– Вы будете играть для нас? Как это мило. Музыка всегда вносит оживление, не правда ли? – И, не дождавшись ответа, отошла, увидев еще кого-то, с кем надо было переговорить.
Эмили повернулась к Виктору.
– Извините, – сказала она едва слышно.
Юноша улыбнулся. Улыбка его была не просто мила – ослепительна, словно солнечный луч.
– Интересно, что, по ее мнению, я собираюсь играть – джигу?
– А вы можете вообразить ее танцующей джигу? – спросила Эмили.
Улыбка Виктора превратилась в ироническую усмешку. По-видимому, он хоть ненадолго, но забыл о виолончели и царапине.
Эмили извинилась перед обоими и отправилась дальше очаровывать гостей. Она переходила от группы к группе, обмениваясь приветствиями, спрашивала о здоровье, о придворных и общественных делах, одним словом – разговаривала на обычные, принятые в цивилизованном обществе темы. Она видела, что Джек тоже разговаривает с богатыми и знатными персонами, имеющими многообразные связи – и явные, и более потаенные. В какой-то момент Эмили снова удивилась про себя многочисленности членов «Узкого круга». Все они были знакомы и прекрасно знали, кто чувствует за собой вину и испытывает страх, у кого есть некие тайные темные обязательства, кто готов к предательству. А затем выкинула их всех из головы. Какой смысл в том, чтобы обо всем этом думать?
– Нам нужны перемены. – Это сказал худой человек, поправляя очки на носу. – Полиция не справляется со своими обязанностями. Святое небо, когда человек, занимающий такое видное положение, как Оукли Уинтроп, может быть зарублен до смерти в Гайд-парке, значит, нам грозит полнейшая анархия. Абсолютная.
– Этим делом занимается некомпетентный сыщик, – согласился его собеседник, самый толстый из всех присутствующих, продевая большие пальцы в петли жилета, отчего сюртук расстегнулся. – Я поставлю этот вопрос на обсуждение в парламенте. Что-то же должно быть сделано. Получается, что порядочный человек не может прогуляться после наступления темноты. Повсюду шепчутся и ропщут, говорят об анархистах, бомбах, ирландцах, каждый подозревает каждого. Все взбудоражены, общество в тревоге.
– Я лично подозреваю сумасшедших, – запальчиво сказал третий джентльмен. – Но каков же этот сумасшедший, который может совершать подобные злодеяния и оставаться непойманным? Вот что я хотел бы знать. И никто ни черта не предпринимает.
– Но вы слышали, что сказал Эттли по этому поводу? – спросил первый, переводя взгляд с одного собеседника на другого. – Знаете, он прав.
– Нам нужны некоторые перемены. А насчет лунатика согласиться не могу. Я скорее склонен думать, что это совершенно здоровый и очень злой человек. Запомните мои слова: между жертвами, кто бы что ни говорил, тоже существовали какие-то отношения.
– Неужели, Понсонби? – спросил изумленный толстяк. – А я думал, что второй был музыкант, и довольно хороший… А вы были знакомы с Уинтропом? Он же моряк, а?
– Но престранный тип, – гримасничая, ответил Понсонби. – Хотя из приличной семьи. Отец с ума сходит, бедняга. Очень близко принял к сердцу. И осуждать его за это не приходится.
– А вы с ним знакомы?
– С Мальборо Уинтропом?
– Нет, нет! Вы были знакомы с Оукли, сыном?
– Да, встречался с ним пару раз, не больше. Не очень-то он мне нравился. Довольно самонадеян был, знаете ли.
– Что, по-прежнему корчил из себя моряка и прочее? Все еще считал, что он на капитанском мостике?
Понсонби заколебался.
– Нет, не то. Просто хотел быть всегда в центре внимания, все время болтал, все время высказывался… Но я всего несколько раз его видел. Собственно, знаком-то я с его зятем. По фамилии Митчелл, насколько мне помнится. Интересный субъект. Непонятный. Был до самого недавнего времени в Африке, как я слышал.
– Непонятный? Что вы этим хотите сказать?
– Думает гораздо больше, чем говорит, если вы меня понимаете. Терпеть не мог свояка. Между прочим, дал мне хороший совет в связи с моими финансами. Свел с одним отличным человеком в Сити по фамилии Карвел. И помог мне купить очень выгодные акции. Удачная сделка.
– Это очень полезно. Вот это.
– Что именно?
– Очень полезно получить выгодный совет в том, что касается финансов.
– О да. А говоря о финансах, что вы думаете о…
Эмили двинулась дальше. Голова у нее кружилась от случайных обрывков разговоров и каких-то неясных мыслей; она думала, что обо всем этом надо рассказать Шарлотте.
