Глава 8

Питт решил дойти до Мейфэр пешком. День был не слишком приятный: низкое, серое небо висело над городом, похожее на тяжелую крышку, а ветер свистел в ветвях деревьев и обжигал кожу, не прикрытую шарфом, и забирался в уши, заставляя напрягаться все тело. По Парк-лейн ехали экипажи, но пешеходов не было видно; уличные торговцы знали, что ничего не заработают в этом районе, где жители могут позволить себе лошадей.

Питт шел пешком потому, что направлялся к Данверам и старался оттянуть визит, насколько это было возможно. Далси мертва, и спросить о Пурпурной можно только Аделину Данвер. К холоду прибавлялось чувство вины — в памяти часто всплывало милое, открытое лицо Далси. Почему он не догадался закрыть дверь в библиотеку, прежде чем она заговорила? Питт не мог сказать, какие именно слова послужили причиной ее смерти — упоминание о Пурпурной или о пропавшем ожерелье. Но расследование показало, что финансовое положение Пирса Йорка более чем устойчиво, и несмотря на его слова, сказанные Далси, он так и не заявил о пропаже жемчужного ожерелья.

Поиски друзей Роберта Йорка, которые могли залезть в долги и решиться на ограбление, тоже оказались бесплодными. Не удалось Питту также найти слуг, которые в тот период работали в доме Йорков, а впоследствии были уволены. Дворецкий нашел себе работу в сельской местности, камердинер уехал за границу, горничные растворились среди многочисленных служанок, наводнивших Лондон и его окрестности.

Приблизившись к дому Данверов, Питт остановился. Воздух был влажным и пропитался кисловатым дымом многочисленных каминов, от которого першило в горле. Как бы то ни было, нельзя просто стоять на улице, словно бродяга. Несомненно, где-то есть ниточка, которая в конечном счете приведет к убийце. Возможно, кончик этой ниточки находится в руках Аделины Данвер.

Мисс Данвер встретила его вежливо, но с нескрываемым удивлением. Из описания Шарлотты Томас составил о ней довольно точное представление, но все равно был поражен умом, который светился в круглых, прятавшихся под кустистыми бровями глазах. Она оказалась еще менее привлекательной, чем рассказывала Шарлотта: крючковатый тонкий нос, выступающий вперед подбородок. И лишь услышав ее голос, глубокий и чистый, Питт понял, какую красоту имела в виду Шарлотта.

— Добрый день, инспектор. Я понятия не имею, чем могу вам помочь, но, разумеется, попытаюсь. Садитесь, пожалуйста. Не помню, чтобы я когда-нибудь встречалась с полицейским. — Она рассматривала его, не скрывая любопытства, словно экзотическое животное, привезенное из дальних стран для развлечения публики.

Впервые за многие годы Питт почувствовал себя неловко, не зная, куда девать руки, ноги, полы пальто. Он осторожно присел, пытаясь принять изящную позу, но тщетно.

— Спасибо, мэм.

— Не за что. — Аделина не отрывала взгляда от его лица. — Как я полагаю, речь идет о смерти бедного Роберта Йорка? Это единственное преступление, к которому я имела хоть какое-то отношение, — надеюсь, очень далекое. Разумеется, я была с ним знакома, хотя есть много людей, которые знали его гораздо лучше. — Она едва заметно улыбнулась. — Но у меня есть преимущество наблюдателя, а не участника событий, и вполне возможно, я могла видеть нечто, ускользнувшее от других.

Питту казалось, что его видят насквозь, обвиняя в отсутствии такта.

— Вовсе нет, мисс Данвер. — Он тоже нерешительно улыбнулся, сомневаясь, стоит ли пытаться очаровать ее — все могло закончиться тем, что он выставит себя круглым дураком. — Я обращаюсь к вам потому, что хочу получить ответ на один конкретный вопрос, а из всех домочадцев вы с наименьшей вероятностью связаны с этим событием и поэтому не будете смущены или расстроены.

— Вы пытаетесь проявить такт, — одобрительно кивнула она. — Благодарю, что не оскорбляете мой ум бессмысленной вежливостью. Но что такого я могу знать? Должна признаться, теряюсь в догадках.

— Вы видели в этом доме женщину — высокую, стройную, черноволосую, в ярком платье необычного цвета, вишневом или пурпурном? Одну, не среди обычных гостей?

Аделина замерла. Если бы не легкое колыхание кружевной косынки на худой, почти плоской груди, можно было подумать, что она не дышит.

Питт ждал, пристально глядя в ее черные глаза. Теперь увиливать уже не было смысла. Либо она решится на откровенную наглую ложь, либо скажет правду.

В холле часы пробили семь. Казалось, их удары длятся бесконечно, но в конце концов все стихло.

— Да, мистер Питт, — сказала Аделина. — Я видела такую женщину. Но нет смысла спрашивать меня, кто она, потому что я не знаю. Я дважды видела ее в доме и, насколько могу судить, не встречала ее в других местах — ни до, ни после этого.

— Благодарю вас, — серьезно сказал Питт. — А она оба раза была в одной и той же одежде?

— Нет, но тона очень похожи — один раз темнее, другой светлее, насколько я помню. Однако это было ночью, а газовые лампы могут ввести в заблуждение.

— Вы не могли бы описать все, что помните?

— Кто она, инспектор?

Это слово подчеркнуло дистанцию между ними, напомнив Питту, что Аделина не так проста, как кажется.

— Не знаю, мисс Данвер. Но она моя единственная ниточка к убийству Роберта Йорка.

— Женщина? — Глаза Аделины удивленно раскрылись. — Полагаю, вы намекаете на что-то непристойное. — Это было утверждение, а не вопрос.

Томас широко улыбнулся.

— Не обязательно, мисс Данвер. Думаю, могла иметь место кража, о которой не сообщалось, поскольку знал о ней только сам мистер Йорк, и вором могла быть эта женщина; или же она могла быть свидетелем убийства.

— Вы не перестаете меня удивлять, — признала Аделина, и линия губ ее несколько смягчилась. — И вы не можете найти эту женщину?

— Пока нет. И эта неудача выглядит странно. Вы можете описать ее?

— Я заинтригована. — Аделина слегка склонила голову набок. — А как вы узнали об ее существовании?

— Кое-кто видел ее в доме Йорков, и тоже при свете газовых ламп.

— И их описания недостаточно? Или вы опасаетесь, что вас намеренно вводят в заблуждение?

Стоит ли ее пугать? Питт вспомнил доверчивое лицо Далси так отчетливо, словно она вышла из библиотеки только вчера.

— Описание, данное этой девушкой, было очень кратким. — Питт не стал смягчать удар. — Но я не могу вернуться и расспросить ее снова, потому что на следующий день после нашего разговора она выпала из окна верхнего этажа и разбилась насмерть.

Худые щеки Аделины побелели. Она хорошо знала, что такое трагедия. Ей было уже за пятьдесят, и на своем веку она повидала много смертей, которые не оставили ее равнодушной. Большая часть ее жизни была посвящена триумфам и горестям других людей — иначе и быть не могло.

— Мне очень жаль, — тихо сказала Аделина. — Полагаю, вы имеете в виду камеристку Вероники Йорк?

— Да. — Ему не хотелось выглядеть глупо или нагнетать обстановку. — Мисс Данвер… — Он умолк.

— Да, инспектор?

— Пожалуйста, не рассказывайте никому о нашем разговоре, даже членам семьи. Они могут нечаянно проговориться. Не желая зла.

Брови Аделины сдвинулись вверх, худые пальцы стиснули подлокотники кресла.

— Я вас правильно поняла? — Ее голос был едва слышен, но звучал четко, с красивыми модуляциями.

— Я уверен, что она все еще где-то рядом — временами очень близко, — ответил Питт. — Кто-то из ваших родных или знакомых знает, кто она, — и возможно, знает, что на самом деле произошло той ночью, три года назад, в Хановер-клоуз.

— Но не я, мистер Питт.

Он слабо улыбнулся.

— Если бы я так думал, мисс Данвер, то не стал бы попусту тратить свое время, расспрашивая вас.

— Но вы думаете, что кто-то из нас — осмелюсь предположить, кто-то из близких мне людей — знает эту ужасную вещь?

— Люди хранят тайну по многим причинам, — ответил Питт. — Большинство — из страха за себя или из желания защитить любимого человека. Скандал может разгореться из-за мелких грешков — если они захватят воображение. А для некоторых скандал хуже тюрьмы или финансовых убытков. Восхищение равных по положению — это гораздо более ценный приз, чем мы думаем, и за него было пролито много крови и причинено много страданий. Женщины выходят замуж за нелюбимого человека гораздо чаще, чем мы можем предположить. Люди все время притворяются, чтобы окружающие считали их счастливыми. Мы нуждаемся в масках — или в иллюзиях; немногие могут появиться на публике обнаженными. Люди готовы убить, чтобы сохранить свою одежду.

Аделина пристально смотрела на него.

— Вы странный человек. Почему вы стали полицейским?

Томас опустил взгляд на ковер. Ему не пришло в голову увиливать и тем более лгать.

— В первую очередь потому, что моего отца обвинили в том, чего он не совершал. Правда полезна, мисс Данвер, и хотя она бывает болезненной, в конечном счете ложь оказывается хуже. Иногда я ненавижу правду — когда узнаю вещи, которые предпочел бы не знать. Но это трусость, потому что мы просто боимся жалости.

— И вы думаете, что в этот раз правда тоже причинит боль? — Аделина не отрывала от него взгляда, а ее пальцы перебирали кружева на юбке.

— Нет, — честно ответил он. — Не больше, чем уже причинило убийство. Как она выглядела, мисс Данвер? Вы можете описать ту женщину?

Аделина на мгновение умолкла, вспоминая.

— Высокая, — медленно начала она. — Полагаю, явно выше среднего роста; такой грацией не могут обладать маленькие женщины. И она стройная, а не… — Мисс Данвер заморгала, отыскивая подходящее слово. — Не пышнотелая. Но тем не менее… Да, чувственная. Но ее чувственность заключалась не в формах, а в движениях. В ней были страсть, стиль и какая-то дерзость, словно она танцевала на лезвии ножа. Прошу прощения — это звучит глупо?

— Нет. — Питт покачал головой, не отрывая взгляда от ее лица. — Если мои догадки насчет нее верны, это подходящее сравнение. Продолжайте.

— У нее были темные волосы — при свете газовых ламп они казались черными. Лицо я видела мельком; помню только, что оно очень красивое.

— Какое именно? — настаивал Питт. — Красота бывает разной.

— Необычное, — медленно проговорила Аделина, и Питт понял, что она пытается вспомнить ту сцену: свет газовых ламп на лестнице, яркое платье, поворот головы. — С идеальными пропорциями лба и носа, щеки и линии шеи. Ничего, что обычно считается красивым, — ни изогнутых бровей, ни губок бантиком, ни ямочек на щеках. Она смутно напомнила мне кого-то, но я абсолютно убеждена, что не видела ее раньше.

— Убеждены?

— Да. Можете мне не верить — дело ваше, но это правда. Это не Вероника — вероятно, именно ее вы вообразили — и уж точно не моя племянница Харриет.

— Кого она вам напоминает? Пожалуйста, постарайтесь вспомнить.

— Я пыталась, мистер Питт. Единственное, что могу сказать, — скорее всего, я видела ее фотографию. Впечатления художника могут быть обманчивы. Со временем они меняются вместе с изменением моды, вы не замечали? Они рисуют вас такими, какими, по их мнению, вы хотели бы выглядеть. Но фотографии дают удивительное сходство. Мне очень жаль, но я понятия не имею, кто она такая, и настаивать нет никакого смысла. Если я вспомню, то обязательно вам сообщу. Обещаю.

— Тогда пообещайте мне еще одну вещь, мисс Данвер: вы не будете ни с кем обсуждать это или упоминать в письме. Вообще. Я не шучу. — Питт слегка наклонился вперед. Если он ее и напугает, то ради спасения ее жизни. — Роберт Йорк мертв, и Далси тоже, причем оба погибли в своем доме, где чувствовали себя в безопасности. Дайте мне слово, мисс Данвер.

— Хорошо, мистер Питт, — согласилась она. — Если вы действительно считаете, что дело настолько серьезное, я ни с кем не буду это обсуждать. Можете не волноваться. — Взгляд ее круглых глаз был серьезен. — Господи, мистер Питт, ваше беспокойство немного пугает!

Выйдя на залитую серым светом улицу, Томас повернул на юг. Он должен найти женщину в пурпурном. Очевидные места — гостиницы и театры, где она, скорее всего, встречалась с клиентами, — уже исчерпаны. Питт опросил швейцаров, проституток, которые могли видеть в ней конкурентку, а также сутенеров и владелиц борделей. Они либо не знали ее, либо не хотели говорить. Все это подтверждало его первоначальную догадку — она шпионка, а не женщина, которая зарабатывает себе на жизнь проституцией. Ее не интересовали мужчины вообще — только определенные. И она тщательно заметала следы.

Поиски Пурпурной — это утомительная и скрупулезная полицейская работа. Питту уже было известно по крайней мере одно место, которое она посещала несколько раз, а теперь у него есть довольно точное описание. Ни один из тех, кто зарабатывает деньги на сексуальных услугах, ему не поможет — посредникам платят за молчание. Но на улицах Лондона есть и другие люди, почти незаметные. Они могут помнить, потому что зарабатывают на прохожих, и их голодные глаза следят за каждым, надеясь увидеть хоть малейший признак готовности что-то купить.

Питт сошел с тротуара, поднял руку и крикнул, останавливая двухколесный экипаж, катившийся по Парк-лейн сквозь сгущающийся туман. Пошел снег. Инспектор забрался в коляску. Назвал адрес гостиницы, швейцар которой запомнил Пурпурную, откинулся на спинку сиденья и стал ждать, когда закончится это медленное и холодное путешествие. Не самое подходящее время для начала поисков — торговцы, которые ему нужны, работают по ночам, — но ничего другого в голову не приходило, а сидеть и ждать он не мог.

Питт остановил кэб неподалеку от гостиницы, на углу, и вышел напротив прилавка, за которым мужчина в белом фартуке и черной шляпе с лентой продавал горячих угрей. Рядом с ним девушка предлагала густой гороховый суп по полпенни за чашку.

Почувствовав распространявшийся во влажном воздухе запах еды, Питт автоматически сунул руку в карман. Он не разделял любви коренных лондонцев к угрям, но был неравнодушен к гороховому супу. В очереди перед ним стояла краснолицая женщина, и когда ее обслужили, он протянул полпенни и с удовлетворением взял горячую чашку. Жидкость была густой и немного комковатой, но вкусной и ароматной, а тепло постепенно распространялось внутри, придавая сил.

— По вечерам вы тоже торгуете? — небрежно спросил он.

— Иногда летом мы продаем угрей, — ответил мужчина. — А в эту пору все сидят по домам. Да и денег у них обычно не густо.

— А кто тут бывает вечером?

— Вы какое время имеете в виду? Если рано, до восьми или девяти, то вот она. — Торговец указал на маленькую девочку, которая стояла, дрожа от холода, на тротуаре ярдах в пятидесяти от них. У ее босых ног виднелся ящичек с душистыми фиалками. На вид девочке было лет десять-одиннадцать.

— Я возьму еще чашку супа. — Питт протянул мужчине полпенни и взял у девушки суп. — Спасибо. — Повернувшись, он пошел прочь.

— Эй! Чашку-то верните! — крикнул ему вслед мужчина.

— Верну, — не оборачиваясь, ответил Питт. — Пустую.

Он подошел к цветочнице. Она была всего на несколько лет старше Джемаймы — худенькое личико, ветхое белье под простым темным платьем, выцветшая шаль. Замерзшие ноги покрылись красными и синими пятнами.

Питт поставил горячий суп на тротуар и выудил из кармана еще два пенса.

— Я возьму два букетика фиалок для моей жены, — сказал он, протягивая монетки.

— Спасибо, сэр, — поблагодарила девочка, глядя на него большими синими глазами, потом покосилась на суп, от которого шел пар.

Питт взял чашку, сделал глоток и снова поставил.

— Я купил больше, чем в меня влезет, — сказал он. — Доешь, если хочешь.

Девочка колебалась; она знала, что в этой жизни не бывает ничего бесплатного.

— Мне он не нужен, — повторил инспектор.

Она очень осторожно протянула руку и взяла чашку, не отрывая взгляда от Питта.

— Ты давно торгуешь на этой улице? — спросил Томас, понимая, что цветочница вряд ли ему поможет — слишком юная. Но он купил суп, не думая о Пурпурной.

— Два года, — ответила девочка, прихлебывая суп и облизывая губы.

— По вечерам тут много народу?

— Прилично.

— А другие торговцы есть?

— Немного. Два или три.

— Кто они? Чем торгуют?

— Женщина продает гребни, но она рано уходит. Иногда девушка со спичками. Да, и продавец пудинга с изюмом — они бывают тут по вечерам. А иногда продавцы новостей. Они не стоят на месте, а ходят. Обычно приходят с Севен-Дайалс, потому что там типографии.

Питту не требовалось задавать дополнительных вопросов — он знал, кто такие продавцы новостей: люди с великолепной памятью и, как правило, с неплохим чувством юмора, которые продавали «горячие новости», обычно о преступлениях и супружеских изменах. А если ничего щекочущего нервы не происходило, они не останавливались перед тем, чтобы сочинить новость, с мельчайшими подробностями и нередко даже с фотографиями.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил Питт и взял пустую чашку. — Вечером вернусь.

Ужинать он пришел домой, преподнеся удивленной и обрадованной Шарлотте фиалки, а в десять часов заставил себя снова выйти в холодный туман.

Погода стояла мерзкая, и рядом с гостиницей не оказалось никого, кроме толстого юноши с мучнистым лицом, продавца пудинга с изюмом, который был прикрыт тряпками, чтобы сохранить тепло. Клиентами парня были выходящие из гостиницы мужчины, но за те полчаса, что Питт стоял неподалеку, притопывая ногами, чтобы согреться, а потом пару раз быстрым шагом обошел квартал, он не видел ни одной женщины, которая использовала бы гостиницу для своего ремесла.

Питт поговорил с продавцом сладкого пудинга, но ничего не узнал. Парень стоял тут лет пять, но ни разу не видел женщину в пурпурном платье.

Следующей ночью Питт пришел снова, но тоже безрезультатно, а через день отправился не к гостинице, а к театру «Лицеум». Он поговорил с продавцом мятной воды, который видел женщину в ярко-розовом, но не мог вспомнить, какого она роста, и думал, что волосы у нее были рыжими.

После полуночи Питт, злой из-за впустую потраченного вечера, с замерзшими ногами и поднятым воротником, пробирался сквозь вывалившую из театра толпу, которая оглушила его криками и смехом. Увидев парня, торговавшего сэндвичами с ветчиной, он решил купить себе один. Есть ему не хотелось, но он любил ветчину. Питт прокладывал себе дорогу в толпе, не обращая внимания на локти и пышные турнюры, запах духов, пота и пива, пока не добрался до лотка с сэндвичами. В кармане у него лежал трехпенсовик, но замерзшие пальцы никак не могли ухватить монетку.

Парень выжидающе смотрел на него. Он был худым, а его щеки горели лихорадочным румянцем. Жизнь у него собачья, и Питт это знал: стоит на улице в любую погоду, зачастую полночи, а для того чтобы заработать на жизнь, покупает мясо на кости, сам готовит, а затем нарезает сэндвичи. Он зарабатывает меньше полпенни на каждом проданном сэндвиче, а испорченный или потерянный товар может свести на нет дневную выручку.

— Две штуки, пожалуйста. — Питт наконец ухватил монетку и протянул ее парню. Тот дал ему два сэндвича и пенни сдачи.

— Спасибо. — Откусив первый сэндвич, Питт обнаружил, что тот на удивление хорош. — Давно тут стоишь?

— Часов восемь, — ответил парень. — Сэндвичи свежак, начальник. Я сам их делал! — Он явно разволновался.

— Превосходные, — с воодушевлением согласился Питт, хотя самое большое удовольствие сейчас испытывал о мысли о доме. — Я имел в виду, давно ли ты обосновался на этом месте? Три, четыре года?

— А. Ну да, с четырнадцати лет.

— Ты не помнишь, не появлялась ли тут года три назад очень красивая женщина в ярком темно-розовом платье? Видная женщина, высокая, с темными волосами. Пожалуйста, подумай как следует, это очень важно.

— Что за женшеня, начальник? Одна из этих? — Он слегка наклонил голову, указывая на роскошную женщину с распущенными волосами и румянами на пухлых щеках.

— Да, только подороже и пошикарнее.

— Да, видел одну в таком платье, тока, по мне, она больше похожа на леди — хотя была с жельтменом, который ей не муж.

— Откуда ты знаешь?

— Ха! — Парень недоверчиво скривился. — Он на нее так таращился… Зенки быдто блюдца. А она держала его на расстоянии, хоть я мало шо видел, так шо наточняк не знаю. У одних есть шик, у других — нет, а кончается все одинаково. Но она была настоящей красавой, это как пить дать.

— Фигуристая? — Питер изобразил в воздухе нечто напоминающее песочные часы, едва не выронив сэндвич.

— Не. — Брови парня удивленно поползли вверх. — Не. Дело было летом, и на ней было платье с вырезом. Костлявая она была! Но все равно шикарная!

— Высокая или низкая? — Питт непроизвольно повысил голос.

— Высокая. Чай, ростом с меня, не меньше. А вам зачем? Знакомая, шо ли? Но больше я их не видел. Ничем не могу помочь. Должно быть, куды съехала или вышла замуж — хотя, ежли честно, это вряд ли. Скорее, плохо кончила. Подцепила какую болячку или кто-нибудь ее прирезал. А мож, померла от чумы или холеры.

— Может. А ты можешь вспомнить мужчину, с которым она была? Она уехала или ушла? В каком направлении?

— Ну, ты пристал! Я не разглядел жельтмена, с кем она была, рази шо он был тож шикарным. Не таким, как те, шо здесь ошиваются. Не клерк и не торговец, шо выходят развлечься по вечерам. Какой-то франт, решивший прошвырнутся по дешевым кабакам. Сюда приходят такие, когда хотят погулять без своей хозяйки, но тока шобы никто из знакомых не видел.

— Куда они поехали? Вместе?

Парень окинул Питт презрительным взглядом.

— А то как же, вместе. Думаете, жельтмен поведет шлюху, даже самую шикарную, в театр, шобы потом распрощацца с ней на крыльце?

— В кэбе или в экипаже?

— А то как же, в кэбе. Хто ж это берет свой экипаж, чтобы возить шлюху? Подумайте кумполом, начальник!

— Хорошо. А где тут ближайшая стоянка кэбов?

— За углом, ярдов сто дальше по улице.

— Спасибо, — сказал Питт и, прежде чем парень успел выразить свои сомнения, исчез в снежном вихре позади навеса у театра.

— Чеканутый, — ухмыльнулся торговец и нащупал в кармане монетки. — Сэмвичи с ветчиной! Свежие сэмвичи с ветчиной! Всего пенни за штуку!

Следующие два дня Питт бродил по снегу с мокрыми и замерзшими ногами, задыхаясь от дыма и тумана, зажатого между крышами домов и серым, холодным небом. Он разыскал всех кэбменов со стоянки и допросил их. Он также нашел двух трубочистов, работавших в этом районе три года назад. Один разбогател, и теперь у него была доля в кофейне, а второй нашел лучшее место работы. Все они могли лишь описать Пурпурную и подтвердить, что она приезжала и уезжала в кэбе в гостиницу и в театр.

И только один кэбмен вспомнил, где забирал ее. В Хановер-клоуз.

Питт вернулся домой таким замерзшим, что ему едва не сделалось дурно.

Руки и ноги болели, а неудача мучила его не меньше, чем холодная ночь.

Было уже далеко за полночь, и из дома не доносилось ни звука. Горел только свет в холле. Томас вставил ключ в замок, нащупав скважину замерзшими кончиками пальцев. Ему пришлось повозиться, чтобы открыть дверь.

Внутри было тепло. Шарлотта сгребла угли в кучу, а к двери гостиной прикрепила записку, так чтобы ее невозможно было не заметить.

Питт открыл дверь гостиной, нащупал вентиль газовой лампы и включил ее. Увидев письмо, он вскрыл конверт, выхватил лист бумаги и развернул.

Питт улыбнулся, аккуратно сложил письмо и сунул в карман.

Следующим вечером он, плотно закутавшись в шерстяной шарф, медленно шел под ледяной моросью по серому переулку в районе Севен-Дайалс. Он знал, почему Смит выбрал эту часть города — здесь печатались газеты, и поэтому здесь собирались торговцы новостями. Они зарабатывали на жизнь тем, что продавали новости и занимательные истории, находясь в постоянном движении и выкрикивая заголовки захватывающих историй и драм. В большинстве своем это были недавние преступления — чем ужаснее, тем лучше. Иногда попадались любовные письма самого нескромного характера. Письма могли быть адресованы какой-нибудь знаменитости, известной красавице, а еще лучше, «от одной дамы — одному джентльмену». Если правда оказывалась слишком пресной, они придумывали новые истории на старые сюжеты: несчастные женщины, убивающие неверных любовников, или бедные дети, плод незаконной связи. Должным образом рассказанные, эти истории вышибали слезу у многих слушателей. Как правило, торговцы новостями были людьми предприимчивыми и наблюдательными, и Питта не удивило, что один из них заметил и запомнил Пурпурную. Профессия этих людей состояла в том, чтобы пересказывать истории о страсти, убийствах и красивых женщинах.

Было очень холодно, а в узких переулках ветер дул с удвоенной силой. По пути Томасу то и дело попадались неясные фигуры: сгорбленные спины, втянутые в плечи головы и отвернутые в сторону лица. В дверных проемах тела спящих жались друг к другу, словно в поисках тепла. В свете газового фонаря блестели осколки разбитой бутылки из-под джина.

Питт нашел «Три блохи» почти сразу, всего один раз свернув не туда. Расталкивая шумных посетителей таверны, он проложил себе дорогу к стойке. Хозяин в залитом пивом ситцевом фартуке и с приспущенными рукавами рубахи с опаской вглядывался в незнакомое лицо.

— Да?

— Кто-нибудь меня искал? — тихо спросил Томас. — Меня зовут Питт.

— А мне откуда знать? Я вам тут не справочная!

— В некотором смысле. — Питт заставил себя вежливо улыбнуться, сунул руку в карман и достал монетку в шесть пенсов. — Всякая услуга должна быть оплачена, если она того стоит. Если кто-то будет меня спрашивать, скажете. А я пока выпью сидра.

Хозяин недовольно посмотрел на деньги, налил мутный сидр в кружку и подвинул Питту.

— Уже спрашивал. Зовут черный Сэм. Вон он, в углу, — синяя рубашка и коричневое пальто… А за сидр отдельно.

— Естественно, — согласился Питт и прибавил два пенса. Потом взял кружку и жадно отхлебнул. Сидр был резким и сладким — и на удивление вкусным.

Сделав большой глоток, Томас медленно двинулся в угол, на который указал хозяин, пытаясь разглядеть торговца новостями среди посетителей. По всей видимости, в таверне был не один человек этой профессии, поскольку она располагалась рядом с типографиями — повсюду виднелись подвижные лица, быстрые глаза и сухопарые фигуры людей, пребывающих в постоянном движении.

Питт увидел мужчину с необычно темной кожей, одетого в ярко-синюю рубашку; он сидел с кувшином эля. Их взгляды встретились, и Питт понял, что это и есть Смит. Мужчина явно кого-то ждал, скользя взглядом по лицам посетителей. Питт протиснулся к нему и остановился перед заставленным кружками столом.

— Мистер Смит?

— Он самый.

— Питт. Вы сказали, что можете мне помочь — за соответствующую мзду.

— Точно, могу. Пейте свой сидр. Потом я уйду, а за мной — вы, через минуту или две. Я не хочу, чтобы парни тут подумали, что им что-то угрожает. Буду ждать на той стороне улицы. Надеюсь, вы всё захватили с собой? Я не работаю в долг. Новость есть новость, и этим я зарабатываю на жизнь.

— Иногда, — холодно возразил Питт. — А иногда это ложь. Мне приходилось слышать много красивых сказок. — Сказками называли захватывающие мелодрамы, которые придумывали в отсутствие новостей; в городе циркулировали несколько таких знаменитых историй.

Черный Сэм улыбнулся, обнажив кривые зубы, на удивление чистые.

— Конечно. Только они служат для развлечения дам, вроде как поплакать всласть, и оттого, что история малость… приукрашена, никакого вреда не будет. Это искусство.

— Точно. Но я люблю без прикрас. Или ничего.

— О, вы свое получите, не волнуйтесь. — Сэм встал, взял свою кружку, допил все до последней капли, поставил кружку на стол и протиснулся мимо Питта, не глядя на него. Через секунду он исчез.

Питт без спешки допил сидр и вышел на улицу. Мелкая морось прекратилась, и стало холоднее. Звезд не было видно — город накрыла пелена дыма от десятков тысяч труб. На другой стороне улицы маячила неясная фигура Сэма. Питт перешел дорогу.

— Сколько? — тихо спросил Сэм, не двигаясь с места.

— Полкроны — если женщина в розовом платье окажется той, кого я ищу.

— А что помешает вам сказать, что это не она?

Питт предвидел этот вопрос.

— Моя репутация. Если я обману тебя и не отдам честно заработанное, никто не станет делиться со мной информацией и я не смогу делать свою работу.

Сэм на секунду задумался, затем принял решение. Среди людей, живущих на грани между выживанием и отчаянием, слухи распространяются быстро, а его собственное существование зависело от умения разбираться в людях.

— Заметано, — согласился он. — Идите за мной.

Сэм выпрямился и пошел быстрым размашистым шагом, больше похожим на бег. Питт едва поспевал за ним; он привык быть на ногах весь день, но передвигался, как правило, размеренным шагом, даже в бытность констеблем. А в последнее время он часто нанимал кэб и от скорости, взятой продавцом новостей, стал задыхаться.

Через пятнадцать минут они оказались в дальней части Севен-Дайалс, в более приличном районе, хотя улицы тут по-прежнему были узкими, а опытный глаз без труда различал дома с меблированными комнатами, часть из которых явно была приспособлена под бордели. Если Пурпурная живет здесь, то у нее действительно наступили тяжелые времена — по сравнению с театром «Лицеум» и гостиницей, где ее запомнил швейцар.

Продавец новостей остановился на покрытом грязью тротуаре.

— Вон та лестница, — ровным голосом сказал он. Для него эта пробежка была все равно что неспешная вечерняя прогулка. — Постучите в дверь наверху и спросите Фреда. Он скажет, где искать вашу даму. Я подожду тут. Если он подтвердит, то я верю, что вы спуститесь и дадите мне полкроны. Так будет честно. Если нет — значит, мы прогулялись зря.

Питт колебался, но затем решил не спорить по мелочам. Он молча подошел к лестнице и медленно поднялся по ступенькам, стараясь не шуметь. Массивная дверь наверху была заперта. Питт громко постучал, едва не разбив костяшки пальцев. Через секунду дверь открылась; на него без особого интереса смотрел юноша со шрамом на щеке.

— Мне нужен Фред, — сказал Питт, стараясь держаться подальше.

— Зачем? Я вас тут раньше не видел.

— По делу, — ответил Питт. — Позови его.

— Фред! Тут тебя какой-то тип спрашивает — говорит, по делу! — крикнул парень.

Питт молча ждал несколько минут, пока в двери не появился Фред. Он оказался круглым, краснолицым и на удивление приличным на вид.

— Да? — Фред улыбнулся беззубым ртом.

— Я ищу женщину в розовом платье. Ярком, темно-розовом. Черный Сэм говорит, вы знаете, где ее найти.

— Да, точно. Она снимает у меня комнату.

— Сейчас?

— Конечно, сейчас! Что это с вами? Думаете, я тупой?

— А теперь она там, в своей комнате?

— Да. Но я не пускаю чужих. Может, она захочет вас видеть, а может, и нет. Может, она уже не одна.

— Естественно. Я не останусь в долгу. Как она выглядит, эта ваша женщина в розовом?

— Как выглядит? — Брови Фреда поползли вверх к не существующей линии волос. — Черт! А вам-то что? Видать, у вас хватает денег, чтобы интересоваться, хоть по вам и не скажешь!

— Я интересуюсь, — сквозь зубы процедил Питт. — Мне это очень важно. — В голову ему пришла удачная мысль. — Я художник. Давай, говори.

— Ладно, — добродушно буркнул Фред и пожал плечами. — Как скажете. Только не пойму, зачем вам ее рисовать. Тощая, как стиральная доска, — ни груди, ни бедер. Но лицо у нее что надо, признаю. У нее странное, красивое лицо и черные волосы. Решайтесь уж на что-нибудь и не стойте дураком на пороге. Если у вас полно времени, то у меня его нет!

— Я зайду к ней, — поспешно ответил Питт. — Я тут должен кое-что Черному Сэму. Пойду рассчитаюсь с ним, а потом вернусь и заплачу вам за беспокойство.

— Тогда шевелитесь! — поторопил его Фред. — У меня много дел.

Десять минут спустя Питт, отбросивший сомнения, стоял в коридоре с красным ковром, в центре которого виднелись следы грязных ног, и шипящей газовой лампой на стене. Он постучал в дверь в дальнем конце коридора. Ничего. Он снова постучал, уже громче. Фред заверил его, что женщина здесь, и довольно точно описал ее. Вряд ли хозяин лгал ему — в его описании присутствовали подробности, о которых Питт не упоминал.

Позади него открылась дверь, из которой вышла женщина с распущенными белокурыми волосами; ее пышная фигура была обернута шалью, а лоснящиеся обнаженные плечи покрывали складки жира.

— Перестаньте тарабанить, мистер! — сухо сказала она. — Хотите войти, так входите. Дверь не заперта.

— Да, мэм, — ответил Томас; его охватило волнение. Значит, Пурпурная действительно здесь. Сейчас он увидит ее и, возможно, узнает тайну смерти Роберта Йорка.

Питт отвернулся от блондинки, уже возвращавшейся к клиенту, и нажал на ручку двери. Женщина была права — дверь не заперта.

Комната оказалась примерно такой, как он и ожидал: удобная, но захламленная, с избытком мебели, пропитанная запахом духов, пыли и несвежих простыней. Слишком много подушек и слишком много красного. Кровать большая, со смятой постелью; два одеяла брошены так небрежно, что невозможно понять, лежит под ними кто-то или нет. Питт закрыл за собой дверь.

Подойдя к кровати, он разглядел на ней очертания человеческого тела, затем — полоску розового шелка и прядь черных волос. Лицо женщины было повернуто в сторону.

Питт хотел окликнуть женщину, но вдруг сообразил, что не знает ее имени. Мысленно он называл ее Пурпурной. Тогда, три года назад, она была на гребне волны. Теперь же скатилась вот до чего. Сомнительно, что она осталась прежней. Волнение, вызванное приближающейся разгадкой, сменилось жалостью. Чем более дерзкой и безрассудной она была, тем острее должна была чувствовать свое падение. Возможно, она замешана в государственной измене, стала убийцей или пособницей убийцы, но Питт все равно ощущал себя непрошеным гостем.

— Мадам. — Ничего другого ему в голову не пришло.

Женщина не шевелилась. Вероятно, крепко спит, не исключено даже, что пьяная. Наклонившись, Питт дотронулся до прикрытого одеялом плеча и легонько потряс.

Она по-прежнему не шевелилась. Он потянул сильнее, перевернув ее на спину. Открылся лиф платья из ярко-розового шелка, с глубоким вырезом. Напилась до бесчувствия. Питт наклонился, обеими руками взял ее за плечи и потряс. Волосы, закрывавшие лицо, сдвинулись в сторону, одеяло соскользнуло.

Поначалу Питт не поверил своим глазам. Голова неестественно вывернута — это не расслабленность сна, а неподвижность смерти. У женщины сломана шея. Вероятно, один удар, очень сильный. Она была худа. Питт видел, какие хрупкие у нее кости. Трудно сказать, была ли она красивой. Жизнь ушла из ее тела, и остались лишь довольно изящные пропорции.

— О боже!

На мгновение Питту показалось, что он разговаривает сам с собой, но потом Томас понял, что в комнате кто-то есть.

— Идиот! Зачем ты это с ней сделал? Бедняжка, она не сделала тебе ничего плохого!

Питт медленно выпрямился. В дверях стоял Фред; лицо его было бледным.

— Я ее не убивал, — раздраженно сказал Питт. — Она была уже мертва, когда я вошел. Лучше идите и приведите констебля. Кто сюда входил до меня?

— Да, я пошлю за полицией — можете не сомневаться! — зло выкрикнул Фред. — Но вас я тут не оставлю. А то бог знает сколько трупов тут еще будет!

— Я ее не убивал! — сквозь зубы процедил Питт, с трудом сдерживая гнев. — Я нашел ее мертвой. Идите за полицией!

Фред не пошевелился.

— Ага, а вы тут будете стоять и ждать, когда я их приведу… За дурака меня держите?

Томас встал и шагнул к нему. Фред подобрался и сжал кулаки. Питт вдруг осознал, что, несмотря на внешнюю вежливость, Фред полон решимости остановить его, при необходимости силой, — и, вероятно, ему это удастся.

— Я из полиции, — сказал он. — Мы разыскиваем эту женщину в связи с убийством и, возможно, государственной изменой.

— Да? А я герцог Веллингтон! — Фред загораживал дверной проем, а его руки висели вдоль тела, на случай внезапного нападения. — Рози! — крикнул он, не отрывая взгляда от Питта. — Рози, иди сюда! Быстро!

— Я… — начал Питт.

— Заткнись ты! — рявкнул Фред. — Рози!

Появилась толстая блондинка, завернутая в громадную розовую простыню; ее раздраженное лицо покраснело.

— Послушай, Фред, я плачу тебе за комнату. И у меня работа! Я не желаю, чтобы меня беспокоили и звали каждую… — Она умолкла, почувствовав, что произошло нечто серьезное. — В чем дело? Что случилось?

— Этот тип прикончил девчонку, которая носит этот страшный розовый шелк. Похоже, задушил.

— Бедняжечка, — покачала головой Рози. — Она такого не заслужила.

— Иди и приведи полицию, жирная сука! — сердито выкрикнул Фред. — Не стой столбом! Это убийство!

— Не смей меня оскорблять, Фред Банн! — огрызнулась она. — И не пойду я ни за какой полицией. Пошлю Жако. — Величественным жестом она потуже затянула простыню, повернулась и направилась к лестнице.

Фред прислонился к косяку.

— Зачем вы это сделали? — печально произнес он. — Почему нужно было ее убивать?

— Я не убивал, — повторил Питт. — Мне она была нужна живой. Я должен был задать ей важные вопросы.

— Ну да. Государственная измена! — Фред презрительно фыркнул. — Должен сказать, вы оригинал. Бедная девушка!

— Давно она тут жила? — спросил Питт, желая использовать время с толком.

— He знаю. Пару дней.

— Всего пару дней? — удивился Питт. — А раньше где она была?

— Откуда мне знать, черт возьми? Она заплатила за комнату, а на остальное мне плевать.

На Питта навалилась невыразимая усталость. Все это так печально. Пурпурная — неизвестно, как ее на самом деле зовут, — где-то родилась и выросла, затем сделала карьеру куртизанки, блистая по ночам и прячась днем. Потом судьба переменилась, красота увяла, девушка утратила привлекательность и скатилась до обычной проститутки. И в конечном счете ей свернули шею во время какой-то бессмысленной ссоры в этой убогой съемной комнате.

Питт повернулся и посмотрел на нее. Эта женщина обладала властью — недолго — над Робертом Йорком, а также над Джулианом или Гаррардом Данвером, такой властью, что могла входить к ним в дом, нарушая приличия и подвергаясь большому риску. Что, если бы ее увидела Вероника, Лоретта или даже Пирс Йорк? Лоретта не отвернула бы в сторону, как Аделина, — не тот характер. Она пришла бы к Роберту и прямо сказала, где он должен заниматься своими любовными делами.

Питт окинул взглядом худое тело на кровати. Смуглая, почти оливковая кожа, гладкая на плечах, словно выцветшая сепия. Но на шее, выше ярко-розовой ленты, кожа уже огрубела; на лице видны мелкие морщинки, под глазами синеватые тени. Тонкие черты лица, полные губы. Трудно сказать, была ли она красивой, но привлекательность бывает очень разной. Возможно, женщина отличалась остроумием, а ее улыбка была из тех, что преображают лицо; возможно, она была наделена даром внимательно слушать, так что у собеседника создается впечатление, что он кладезь остроумия и мудрости. Смазливых лиц сколько угодно. Очарование — это нечто иное.

Бедняжка Пурпурная.

Мысли Питта прервал звук тяжелых шагов в коридоре позади неподвижной фигуры Фреда. Послышался голос Рози, визгливый и раздраженный; где-то вдалеке кричал мужчина.

Появился констебль. Синий плащ намок от мелкого дождя, на поясе фонарь, в руке дубинка.

— Ну? — требовательно произнес он. — Где та женщина, про которую говорят, что она мертва?

— Здесь, — недовольно ответил Фред. Он не любил полицейских и с трудом мирился с неизбежностью их присутствия. — А этот тип ее убил… Бог знает, почему. Я впустил его сюда четверть часа назад, потому что он спрашивал о ней, очень вежливо. А потом я поднялся наверх по своим делам — а она уже мертва, как овца, бедняжка. Тогда я послал Рози, чтобы она сказала Жако привести вас. Она подтвердит.

Констебль протиснулся мимо Фреда и окинул взглядом комнату; его лицо выражало печаль и одновременно отвращение. Он посмотрел на Питта и вдохнул.

— Зачем вы это сделали? Она же не ваша жена или что-то в этом роде, да?

— Нет, конечно, нет! — сердито ответил Питт. Внезапно все его притворство показалось ему глупым. — Я полицейский, инспектор Питт с участка на Боу-стрит. Мы несколько недель искали эту женщину. Я нашел ее здесь, но опоздал и не успел предотвратить убийство. Она важный свидетель.

Констебль посмотрел на вязаный шарф Питта, на пальто, на потерявшие форму брюки и стоптанные сапоги. На его лице явно читалось недоверие.

— Справьтесь на Боу-стрит, — рявкнул Питт. — У суперинтенданта Балларата.

— Я заберу вас в Севен-Дайалс, а они пошлют человека на Боу-стрит, — флегматично ответил констебль. — Не суетитесь, если не хотите неприятностей. Будете плохо себя вести, мне придется применить силу. — Он повернулся к Фреду. — Кто еще поднимался наверх с тех пор, как вы видели ее, — он указал на мертвую женщину на кровати, — живой?

— Ага! Маленький костлявый тип с этими… щипцами для волос, — сказал Фред и покрутил пальцами, изображая локоны. — Для Клэри. Но она сама спустилась забрать их. Лысый парень, лет сорока — к Рози. Я провел его наверх и видел, как он вошел в ее комнату. Постоянный клиент.

— И, кроме него, больше сюда никто не поднимался?

— Только девочки, — прибавил Фред. — Спросите их.

— Да, непременно спрошу, можешь не сомневаться. А тебе лучше никуда не уходить, на тот случай, если ты нам понадобишься. Иначе тебя найдут и арестуют за отказ давать показания об убийстве, а потом отправят в Колдбат-Филдс или Ньюгейт. — Констебль посмотрел на Питта. — А вы ведите себя тихо, а то я быстро вас успокою. Давайте сюда руки.

— Что? — удивился Томас.

— Руки, мистер! За дурака меня держите? Думаете, я буду вести вас по темным улицам без наручников?

Питт открыл было рот, собираясь запротестовать, но понял, что это бесполезно, и покорно протянул руки.

Два часа спустя он сидел в полицейском участке в Севен-Дайалс, по-прежнему в наручниках, и чувствовал, как изнутри поднимается волна паники. На Боу-стрит отправили записку, и оттуда пришел аккуратный ответ. Да, они знают Томаса Питта, который подходит под присланное описание, но не могут согласиться с тем, что поручали ему кого-то арестовать. Им ничего не известно о проститутке в розовом платье, и, насколько они могут судить, она никак не связана с делом, которым занимается инспектор. Ему поручено еще раз тщательно расследовать ограбление дома Пирса Йорка в Хановер-клоуз, случившееся три года назад, а также убийство грабителем хозяйского сына, Роберта Йорка. По информации, имеющейся у суперинтенданта Балларата, Питту не удалось обнаружить ничего существенного. Сотрудник, расследующий это ужасное убийство, должен проявить все умение и сноровку, на какие только способен. Разумеется, суперинтендант Балларат хотел бы — в качестве жеста профессиональной солидарности, — чтобы его информировали о том, как будут развиваться события, и выражает надежду, что Томас Питт не виновен ни в чем, кроме глупости и, возможно, некой аморальности, жертвами которой время от времени становятся мужчины. Тем не менее закон превыше всего. Исключений же быть не должно.

Когда Фред застал его у мертвого тела, Питт мог думать лишь о Пурпурной — о том, что нашел ее слишком поздно, и о неприглядности смерти. Тот факт, что его принимали за убийцу, казался ему нелепостью. Но теперь стало совершенно очевидно, что ему не верят и что на все его протесты не обращают внимания — как на оправдания того, кто пойман на месте преступления. А Балларат не собирался рисковать и вызывать гнев высшего света и недовольство начальства, защищая Питта и оправдывая его действия. Ему не нужно, чтобы обнаружилась государственная измена; он не хотел трогать Йорков, Данверов или Феликса Эшерсона и был бы рад избавиться от человека, принуждавшего его к этому. Если Питта обвинят в убийстве, то заставят молчать — и это надежнее, чем даже убить.

Томас вспотел, а затем почувствовал озноб; его стало подташнивать. Что будет с Шарлоттой? Слава богу, финансово ее поддержит Эмили. А как же бесчестье и публичное унижение? У полицейского мало друзей, а у полицейского, повешенного за убийство проститутки, их вообще нет. Все ополчатся на Шарлотту: соседи и бывшие друзья будут ее презирать, а преступный мир, который не оставляет своих в беде и обычно помогает вдове казненного, не проявит никакой жалости к семье полицейского. Дэниел и Джемайма вырастут отверженными, будут скрывать свое имя, пытаться защитить его, так и не узнав… Питт заставил себя отбросить эти мысли — они были невыносимыми.

— Вставай! — Грубый голос вернул его к действительности. — В Колдбат-Филдс тебя заждались — не будешь же ты сидеть тут всю ночь. Шевелись!

Подняв голову, Питт встретился с холодным взглядом синих глаз констебля, который смотрел на него с отвращением, которое полицейские испытывают к своим коллегам, предавшим все, чему они посвятили свою жизнь.

— Вставай! Привыкай делать то, что тебе говорят.