Глава 2

Поначалу Шарлотта удовлетворилась кратким объяснением Питта, не желавшего обсуждать свое новое дело, потому что была занята предстоящим Рождеством. На кухне еще столько работы: спрятать тщательно завернутые трехпенсовые ломтики сливового пудинга, приготовить конфеты, джем для пирожных, нарезать фрукты для сладких пирожков. А еще закончить подарки и завернуть в цветную бумагу. А главное — держать все в секрете, чтобы получился настоящий сюрприз.

В любое другое время Шарлотта проявила бы больше любопытства и уж точно больше настойчивости. В прошлом она помогала Томасу в расследовании нескольких самых сложных и трагических дел, когда любопытство или гнев привлекали ее внимание к тому или иному случаю. Минувшим летом убили мужа ее сестры Эмили, и то дело казалось бесконечным. Сама Эмили считалась главной подозреваемой. У Джорджа завязался короткий, но бурный роман с Сибиллой Марч, и Эмили была единственной, кто знал, что любовники расстались за день до его смерти. Но кто ей поверит, если все улики указывают на нее? А сама Эмили так старалась вновь вернуть внимание Джорджа, что вела себя вызывающе в своих отношениях с Джеком Рэдли, намеренно создавая у всех впечатление, что у нее тоже роман.

Шарлотта никогда в жизни так не боялась, как в тот период, и не подходила так близко к истинной трагедии. Когда погибла ее сестра Сара, это стало для нее потерей, внезапной и горькой, но тогда виной были внешние обстоятельства, случайность, от которой не застрахован никто. Другое дело — смерть Джорджа. Тут причина, похоже, крылась внутри; все их предположения о безопасности и любви были разбиты одним простым, но сокрушительным ударом, затронув буквально всё и всё окрасив сомнением. Какие недостатки Эмили и какие провалы в доверии, которое она считала таким незыблемым, заставили Джорджа воспылать страстью к другой женщине? Их примирение и воссоединение было таким кратким, таким хрупким и сокровенным, что не успело расцвести, и никто не знал о нем. А следующим утром Джорджа убили.

Не было ни жалости, ни внимания опечаленных друзей, как после смерти Сары. Скорее подозрения и даже ненависть, словно все старые ссоры и ошибки прибавились к страху, что вина падет на всех — обожжет, выставив напоказ тайны и слабости других людей. Именно так и произошло.

Это случилось полгода назад, и Эмили уже оправилась от потрясения. В обществе ее перестали чураться; люди изо всех сил старались загладить вину за проявленную в свое время подозрительность и трусость. Однако приличия требовали, чтобы вдов все видели скорбящими, особенно если они принадлежат к таким древним и титулованным фамилиям, как Эшворды. Тот факт, что Эмили еще не исполнилось тридцати, никак не отменял обязанности сидеть дома, принимать только родственников и все время носить траур. Ей не пристало появляться на общественных мероприятиях, которые могли считаться фривольными или развлекательными, и она была обязана все время сохранять серьезный вид.

Для Эмили все это было почти невыносимо. Первым делом, как только убийца Джорджа был найден, а дело — закрыто, она уехала в деревню вместе с Эдвардом, желая побыть в одиночестве и помочь сыну привыкнуть к смерти отца и своему новому положению. С наступлением осени Эмили вернулась в город, но приемы, оперные спектакли, балы и суаре, к которым она привыкла, теперь стали недоступными. Друзья, приходившие к ней, были до смешного серьезными; никто не сплетничал, не обсуждал моду, новую пьесу или чей-то флирт, полагая эти темы слишком незначительными по сравнению с ее скорбью. Время, проведенное Эмили дома, когда она писала письма, играла на пианино или занималась бесконечным шитьем, было неиссякаемым источником раздражения и недовольства.

Естественно, Шарлотта пригласила Эмили на Рождество — с Эдвардом, для которого детское общество будет самым лучшим подарком.

Но что будет после Рождества? Эмили придется вернуться в городской дом Эшвордов, в одиночество и невыносимую скуку.

По правде говоря, как бы сильно ни любила Шарлотта свой дом и детей, но шесть месяцев безвылазного сидения дома подействовали бы даже на нее. Она спросила Томаса о его новом деле не просто из супружеского участия — в ее интересе присутствовала и жажда приключений.

На следующий вечер она подготовилась тщательнее. После ужина они уселись у камина в гостиной; дети давно спали, а Шарлотта шила украшения в виде бабочек для рождественской елки.

— Томас, — небрежно заметила она. — Если твое новое дело несерьезное — просто формальность, как ты выразился, — ты, наверное, сможешь отложить его, пока не пройдет Рождество? — Она не поднимала головы, внимательно следя за нитью и тонкой тканью, которую шила.

— Я… — Питт помялся. — Думаю, дело серьезнее, чем казалось вначале.

Шарлота с огромным трудом сдерживала любопытство.

— Интересно. Как это?

— Ограбление, которое трудно понять.

— О. — На этот раз не было нужды притворяться безразличной. В ограблениях нет ничего личного, а потеря имущества Шарлотту не интересовала. — И что же украли?

— Две миниатюры, вазу, пресс-папье и первое издание книги, — ответил он.

— И что же тут непонятного? — Подняв голову, она увидела, что муж улыбается. — Томас? — Шарлотта сразу же поняла, что в деле присутствует какая-то тайна или страсть.

— Сын хозяев дома застал грабителя на месте преступления и был убит. — Питт не отрывал от жены задумчивого взгляда. Его забавляло любопытство Шарлотты и ее попытки скрыть его, хотя он отдавал должное ее проницательности. — И ничего из украденного не всплыло, — закончил он.

— Да? — Шарлотта не заметила, как шитье выскользнуло из ее рук и упало на пол. — Томас!

Он уселся в кресло, устроился поудобнее, скрестив ноги, и рассказал все, что знает, не забыв о предостережении Балларата, что надо быть осторожным, об угрозе репутациям и о потере документов в Министерстве иностранных дел.

— Потере? — скептически повторила Шарлотта. — Ты хотел сказать, краже?

— Не знаю. И вряд ли когда-нибудь узнаю. Если документы действительно крали, то с них снимали копии, а не уносили с собой. Если Роберт Йорк хранил документы дома, вполне возможно, что грабитель охотился именно за ними, а остальные вещи взял для того, чтобы скрыть этот факт. Но, скорее всего, дело в другом.

Шарлотта подняла шитье и положила на столик у окна, чтобы не потерять иголку.

— Но что, ради всего святого, хочет от тебя Министерство иностранных дел? — настаивала она. — Если там есть шпион, разве его не следует поймать, независимо от того, убивал ли он Роберта Йорка?

— Рискну предположить, что его и поймали, — уныло заметил Томас. — И Министерство иностранных дел не желает, чтобы об этом стало известно. На самом деле они хотят, чтобы мы проверили их ловкость, убедились, что утерянная информация надежно спрятана. Нашей репутации в мире будет нанесен серьезный урон, если такие вещи станут известны широкой публике. А может, ничего и не пропадало.

— Ты в это веришь?

— Нет. Но это могла быть неосторожность, а не предательство.

— Что ты собираешься делать с убийством Роберта Йорка? Ведь кто-то же его убил.

— Расследовать ограбление, насколько это возможно, — пожав плечами, ответил Питт.

— А как выглядит вдова? — Шарлотта не хотела оставлять эту тему. Здесь должно быть нечто интересное, чем можно увлечь Эмили.

— Не знаю. У меня еще не было повода нанести ей визит, не вызывая подозрений, а Министерство иностранных дел как раз хочет этого избежать. Сразу появятся разного рода неприятные вопросы. В последнее время ты не упоминала Джека Рэдли. Эмили все еще поддерживает с ним отношения?

Эта тема Шарлотте была гораздо ближе, и она приготовилась ради нее оставить малообещающую загадку. Джек Рэдли сначала считался второстепенным лицом, человеком, с которым флиртовала Эмили, чтобы доказать Джорджу, что она может быть не менее очаровательной и неотразимой, чем ее соперница. Но по мере того как продвигалось расследование, он превратился в главного подозреваемого. В конце концов выяснилось, что Джек — верный друг, гораздо менее поверхностный и эгоистичный, чем считала Эмили, руководствовавшаяся его репутацией. У него не было ни денег, ни перспектив. Первое, что приходило в голову, — он ухаживает за Эмили из-за наследства, доставшегося ей после смерти Джорджа. Все знали, что Джек нравится женщинам, а тщеславие могло толкнуть его на убийство Джорджа, чтобы затем очаровать Эмили и жениться на ней.

Он оказался непричастен к преступлению, но общество не считало его подходящим претендентом на руку Эмили — естественно, когда придет время. Их мать была бы в ужасе!

Все это не очень беспокоило Шарлотту: что бы люди ни думали, все равно это не хуже, чем то, что они думали о самой Шарлотте, вышедшей замуж за полицейского! Джек Рэдли беден, но он джентльмен; полицейские же едва ли считались выше судебных приставов и крысоловов. Однако способен ли Джек Рэдли любить? Полагать, что любому доступно это чувство, если только найдется подходящий объект, было бы романтической ошибкой, которую так легко совершить. Многие люди хотят просто комфорта — иметь дом, положение в обществе, детей, новых родственников, — но не желают делить с другим человеком свои мысли и свободное время, а самое главное, не желают раскрывать свой внутренний мир, в котором живут мечты, боясь оказаться беззащитными. Они ни за что не станут рисковать. Благородство души им заменяет безопасность. Никаких искренних чувств, если за них придется платить. Если Джек Рэдли — независимо от очарования и ума, приятных манер и дружеского отношения — принадлежит к этой породе людей, то в конечном счете он принесет Эмили одни страдания. А Шарлотта сделает все, что в ее силах, чтобы не допустить этого.

— Шарлотта? — Питт прервал течение ее мыслей, и она вздрогнула. Ответ был важен и для него. Томас очень любил Эмили и понимал, как она будет страдать, если невысказанные опасения Шарлотты оправдаются.

— Думаю, да, — поспешно сказала она. — В последнее время мы редко о нем говорили. Обсуждали в основном рождественские праздники. Эмили привезет гуся и пудинги с начинкой.

Томас опустился в кресле чуть ниже и вытянул ноги к огню.

— Думаю, ты хочешь поиграть в детектива, — он посмотрел на нее сквозь опущенные ресницы. — Но лучше потренируй свою логику на Джеке Рэдли, а не фантазируй по поводу миссис Йорк.

Шарлотта не стала спорить. Муж, несомненно, прав, и хотя он выразился мягко, это прозвучало как приказ. За его непринужденной позой и небрежным тоном чувствовалось беспокойство.

Тем не менее Шарлотта твердо решила соединить одно с другим. Она не видела лучшего предлога чаще видеться с Эмили, чем, как выразился Томас, потренировать свою логику и вовлечь ее в новое расследование. На Рождество серьезные дискуссии и размышления будут практически невозможны, но потом, когда Шарлотта нанесет визит сестре, у нее появится шанс самой понаблюдать за Джеком Рэдли и составить о нем мнение, не привлекая внимания.

Поэтому на следующее утро, когда приехала Эмили — это было часов в одиннадцать, — Шарлотта уже приготовилась и составила план. Эмили прошла прямо на кухню — широкое пальто из черной баратеи с воротником из чернобурки, доходившим до подбородка, волосы убраны под широкополую черную шляпу. Шарлотта почувствовала укол зависти: дорогое пальто выглядело очень элегантно. Но затем вспомнила причину, по которой сестра носит черное, и устыдилась. Эмили была бледной, если не считать раскрасневшихся от ледяного ветра щек; под глазами у нее залегли серые тени, и кожа в этих местах выглядела сухой и тонкой, похожей на бумагу. Шарлотта без слов поняла, что сестра нервничает и слишком мало спит. Скука — не самое тяжелое испытание, но и она может лишить сил. Рождество быстро закончится, и что Эмили будет делать потом?

— Выпей чашку чаю, — предложила Шарлотта и, не дожидаясь ответа, повернулась к большой кухонной плите. — Ты когда-нибудь была в Хановер-клоуз?

Эмили сняла пальто и села за кухонный стол, поставив локти на исцарапанную деревянную поверхность. Ее платье было не менее элегантным, чем пальто, хотя сидело не так хорошо, как прежде.

— Нет, но я знаю, где это. А что? — Вопрос был задан чисто из вежливости.

Шарлотта решила, что не стоит ходить вокруг да около.

— Там произошло убийство.

— В Хановер-клоуз? — Теперь Эмили явно заинтересовалась. — Боже правый. Это очень необычно. Люди с таким вкусом — и деньгами… Кого убили?

— Роберта Йорка. Он служит в Министерстве иностранных дел… то есть служил.

— Как его убили? Я ничего об этом не читала.

Обычно дамы из того круга, в котором вращалась Эмили, вообще не читали газет, разве что страницы светской хроники и протокольных мероприятий двора. Но в отличие от их отца Джордж терпимо относился к таким вещам — если только Эмили не оскорбляла людей, обсуждая их. И, естественно, после смерти мужа она делала все, что ей хочется.

Шарлотта налила кипяток в заварочный чайник и поставила его на стол вместе с кувшином сливок и двумя лучшими чашками.

— Убийство произошло три года назад, — как можно небрежнее заметила она. — Томаса попросили заново открыть это дело, потому что вдова собралась замуж, за кого-то еще из Министерства иностранных дел.

— Она уже обручена? — Эмили насторожилась. — Я не видела объявления о помолвке, хотя всегда читаю светскую хронику. Это единственный способ для меня что-то узнать. Никто мне ничего не рассказывает, словно отношения между мужчинами и женщинами — нечто такое, о чем мне не следует напоминать. — Ее пальцы непроизвольно сжались в кулак.

От Шарлотты не укрылась нервная реакция сестры.

— В том-то все и дело, — поспешно сказала она. — Томаса попросили проверить, подходящая ли она кандидатура для такой важной персоны, как мистер Данвер — вернее, он станет важной персоной, когда получит повышение. — Шарлотта раздраженно фыркнула.

— А что, есть сомнения? — спросила Эмили. — Пожалуйста, налей чаю, я умираю от жажды. У нее сомнительная репутация? Как жаль, что я ничего не знаю. Меня изолировали, словно прокаженную. Половина моих знакомых смущаются при встрече со мной, а остальные сидят с печальным видом и говорят шепотом, как будто я сама при смерти. — Она громко шмыгнула носом и полезла в сумочку за носовым платком. Причиной была не жалость к себе, а резкий переход к теплу кухни после холодного воздуха экипажа.

Шарлотта покачала головой.

— Нет, мне ничего об этом не известно, но само преступление очень странное. — Она налила чай и подвинула Эмили чашку вместе с ломтиком свежего имбирного пирога, который был с благодарностью принят. — Необъяснимое, — прибавила она и поведала Эмили все, о чем ей рассказал Питт.

— Очень странно, — согласилась сестра. — Возможно, у нее был любовник, и произошла ссора. Думаю, именно это и должен выяснить Томас, но Министерство иностранных дел не решается сказать об этом прямо, чтобы слухи не дошли до мистера Данвера, который будет в ярости. И, разумеется, у него сложится ужасное предубеждение; подобные подозрения навсегда лишат его душевного спокойствия.

— И ее тоже! — с жаром прибавила Шарлотта. — Если это неправда, то случится ужаснейшая несправедливость. Я не представляю, как Томас будет проводить расследование. Вряд ли полицейские осмелятся спрашивать о таких вещах ее знакомых.

— Моя дорогая Шарлотта, — улыбнулась Эмили. — Не трать столько сил. Ты жутко прямолинейна, даже для себя самой. Разумеется, мы все выясним. Шесть месяцев мы только и делали, что вышивали и пекли пироги, и мне все это до смерти надоело. Мы должны подтвердить безупречную репутацию Вероники Йорк или окончательно разрушить ее. С чего начнем?

Шарлотта предвидела трудности, которые ждут их на этом пути. Эмили уже не могла так же свободно вращаться в обществе, как при жизни Джорджа; сама же Шарлотта была женой полицейского и не имела ни денег, чтобы купить соответствующие наряды, ни подруг, которым можно было бы наносить визиты. Оставалась одна надежда — Веспасия, двоюродная бабушка Джорджа. Она поймет и не откажется помочь, но ей уже за восемьдесят, и после смерти Джорджа она уже не принимала такого активного участия в общественной жизни. Тетушка Веспасия имела твердые убеждения и верила, что битву с бедностью и несправедливостью можно выиграть при помощи законодательной реформы. В настоящее время она боролась за улучшение условий труда на фабриках, использовавших труд детей, особенно младше десяти лет.

Шарлотта долила себе чай и отхлебнула из чашки.

— Ты по-прежнему поддерживаешь отношения с Джеком Рэдли? — спросила она, стараясь, чтобы вопрос звучал непринужденно, словно был как-то связан с трудностями Вероники Йорк.

Эмили снова потянулась за имбирным пирогом.

— Джек время от времени наносит мне визиты. Думаешь, он станет нам помогать? — Она отрезала большой ломоть пирога и откусила кусок, словно была очень голодна.

— Возможно, он сумеет нам помочь — организовать встречу, — предположила Шарлотта.

— Не нам. — Эмили состроила гримасу. — Тебе. — Она долила себе чай, расплескав на скатерть, и выругалась, использовав слово, которое слышала от Джорджа на конюшне. Шарлотта понимала, что реакция сестры не имеет отношения к пролитому чаю; Эмили злило заточение, на которое ее обрекал траур, а главное, одиночество.

— Я понимаю, что в этот раз мне придется действовать одной, — согласилась Шарлотта. — А ты будешь меня инструктировать. Я соберу информацию, какую только смогу, и вдвоем мы докопаемся до истины.

Конечно, лучше присутствовать при разговоре самой, улавливая оттенки интонации, выражение лица, косой взгляд, но Эмили понимала, что идея Шарлотты — это большее, на что можно надеяться, и была благодарна сестре. Благородная дама должна подождать, пока Джек Рэдли нанесет ей визит. Ждать долго не придется — еще шесть месяцев назад он выразил свое восхищение и за прошедшее время много раз навещал ее. Сомневалась Эмили не в глубине его чувств, а в их характере. Он был внимателен к ней потому, что испытывает к ней симпатию, или потому, что она вдова Джорджа, унаследовавшая его деньги и положение в обществе? Эмили нравилось его общество — больше, чем общество других мужчин, — и это вызывало у нее подозрение. Велико ли расстояние от «нравиться» до «любить»?

Когда она выходила замуж за Джорджа, тот был желанной добычей. Эмили прекрасно знала его слабости, но считала их неотъемлемой частью сделки и относилась к ним снисходительно. Он, в свою очередь, оправдал все ее надежды и никогда не критиковал ее недостатки. То, что начиналось как взаимопонимание, переросло в нечто более глубокое. Первое впечатление Эмили о нем: красивый, бесшабашный лорд Эшворд, идеальный муж. Но со временем ее чувства к Джорджу трансформировались в нежную, преданную любовь, и она уже видела его истинную сущность — человека, разбиравшегося в спорте и в финансах, очаровательного собеседника, лишенного даже намека на двуличие. Ей хватало мудрости скрывать тот факт, что она была и умнее, и храбрее его. А еще она была менее терпимой и более резкой в суждениях и оценках. Джордж быстро выходил из себя, но так же быстро успокаивался; он не замечал недостатки собственного класса и прощал другим людям их слабости. В отличие от нее. Несправедливость раздражала ее, причем гораздо сильнее, чем в молодости. С возрастом Эмили становилась все больше похожа на Шарлотту, которая по поводу всего имела свое мнение, отличалась нетерпением и боролась с тем, что считала несправедливым, хотя ее выводы иногда бывали поспешными, продиктованными искренним чувством. Эмили отличалась большей рассудительностью — по крайней мере до сих пор.

Сегодня она села и написала письмо Джеку Рэдли, пригласив его нанести ей визит при первом же удобном случае, и, запечатав конверт, сразу же отправила с ним лакея.

Ответ пришел быстро, что доставило ей удовольствие. Джек приехал ранним вечером, в тот час, когда (в лучшие времена) Эмили одевалась, чтобы отправиться на званый ужин, на бал или в театр. Теперь же она сидела у камина и читала «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Стивенсона, вышедшую в свет в прошлом году. Эмили обрадовалась, что ее занятие прервали: история оказалась мрачной, гораздо страшнее, чем она предполагала, с элементами трагедии. Книга была завернута в коричневую бумагу — чтобы не смущать слуг.

Джек Рэдли появился через секунду после того, как горничная объявила о его приходе. Одет он был небрежно, но портной явно занимал одну из первых строк в списке его кредиторов. Покрой брюк безупречен, сюртук сидит как влитой. Но главное — это его улыбка и эти милые глаза, в которых читалось беспокойство.

— Эмили, с вами все в порядке? — спросил он, вглядываясь в ее лицо. — Ваша записка меня встревожила. Что-то случилось?

Она почувствовала себя глупо.

— Простите. Ничего срочного, и со мной все в полном порядке. Спасибо. Но мне безумно скучно, а Шарлотта раскопала одну загадку. — Лгать ему не было смысла; он слишком похож на нее, и его не проведешь.

Лицо Рэдли расслабилось, на губах появилась улыбка. Он сел в кресло напротив хозяйки.

— Загадку?

Эмили старалась, чтобы ее голос звучал бесстрастно, внезапно сообразив: Рэдли может подумать, что это предлог, дабы пригласить его.

— Старое убийство, — поспешила объяснить она, — которое может вызвать скандал, а может и не вызвать, но тогда пострадает невинная женщина, которая не сможет выйти замуж за человека, которого любит.

Джек был явно озадачен.

— Но что вы можете сделать? И какая от меня польза?

— Разумеется, полиция может много узнать. Факты, — пояснила Эмили. — Но они не способны сделать из этих фактов те же выводы, что и мы, потому что все это страшная тайна. — Заметив его интерес, она воодушевилась. — И, конечно, с полицией никто не будет разговаривать так, как с нами, а если и будет, полицейские все равно не поймут намеков и тончайших нюансов.

— Но как мы сможем наблюдать за этими людьми? — серьезно спросил Джек. — Вы не назвали их имен… И независимо от этого, вам самим пока нельзя появляться в обществе. — Его лицо напряглось, и в глазах мелькнула жалость. Эмили поморщилась — она приняла бы жалость от кого угодно, но со стороны Джека это чувство почему-то вызывало раздражение, как царапина на коже.

— Знаю! — с жаром воскликнула она и тут же пожалела о горечи, проступившей в ее словах, но ничего не могла с собой поделать. — Но Шарлотте можно, и все, что она узнает, мы обсудим вместе. По крайней мере, если вы согласитесь ей помочь.

Джек улыбнулся, но улыбка вышла немного печальной.

— Я мастер добывать сведения у знакомых. Кто они?

Эмили вглядывалась в лицо Рэдли, стараясь прочесть, что оно выражает. Густые ресницы отбрасывали тень на его щеки — точно так же, как прежде. Интересно, сколько женщин замечали это? Нет, она ведет себя глупо. Шарлотта права: ей нужно чем-то занять мозг, а то совсем отупеет!

— Убитый — это Роберт Йорк, — сообщила Эмили. — Вдова — миссис Вероника Йорк из Хановер-клоуз.

Она умолкла. Рэдли широко улыбнулся.

— Это совсем не трудно, — уверенно заявил он. — Я знаком с ней. На самом деле… — Джек замялся, вероятно, сомневаясь, до какой степени можно быть откровенным.

Эмили почувствовала укол ревности — непривычное чувство. Она понимала, что это ужасно глупо. Его репутация известна всем. В любом случае Эмили никогда не тешила себя иллюзиями. Она твердо знала, что мужчины предъявляют к себе самим совсем другие требования, нежели к женщинам. Единственное, что требовалось, — не переступать черты, когда окружающие уже не смогут делать вид, что ничего не происходит; подозрения никого не интересуют. Все реалисты это понимают. Благоразумная слепота — единственный способ сохранить душевный покой. Но именно эти правила все больше раздражали Эмили, хоть она и понимала, что ее чувства глупы и в высшей степени непрактичны.

— Ваше расставание позволит возобновить знакомство? — сухо спросила она.

Его лицо вытянулось.

— Конечно!

Эмили опустила взгляд, не желая, чтобы он догадался о ее чувствах, таких же неприятных, как истина.

— Значит, вы согласны этим заняться? Вместе с Шарлоттой? Как вы сами выразились, для меня это невозможно.

— Разумеется, — медленно произнес Джек, не сводя с нее пристального взгляда — Эмили это чувствовала. — Но одобрит ли это Питт? И я вряд ли могу представить Шарлотту в обществе как жену полицейского. Нужно придумать что-то более подходящее.

— Томасу знать не обязательно. Шарлотта может сначала приехать ко мне, взять какое-нибудь платье и поехать с вами в качестве… — Она призвала на помощь свое воображение. — Деревенской кузины. Двоюродная сестра, так что вам будет прилично сопровождать ее.

— А она согласится? — Судя по тону, Рэдли заинтересовался; в его вопросе не чувствовалось недоверия. Возможно, он вспомнил Кардингтон-кресент.

— О, да, — заверила его Эмили. — Вне всякого сомнения.

Два дня спустя Шарлотта, одетая в одно из зимних платьев Эмили, оставшееся с прошлого сезона и слегка перешитое — этой зимой Эмили носила только черное, — сидела в красивом экипаже, ехавшем по Парк-лейн в направлении Хановер-клоуз. Рядом сидел Джек Рэдли. Он отправился в дом Йорка сразу же после расставания с Эмили, оставил там свою визитную карточку и попросил разрешения представить свою кузину, мисс Элизабет Барнаби, которая недавно приехала из деревни, где ухаживала за тяжелобольной теткой, к счастью, выздоровевшей. Теперь мисс Барнаби нужно было немного отвлечься, и по этой причине Джек обращался к старым знакомым в надежде ввести родственницу в общество.

Ответ был кратким, но крайне любезным, что вполне достаточно для визита.

Шарлотта плотнее обернула колени пледом. В экипаже было очень холодно, а на улице лил дождь; струи воды кинжалами пронзали придорожные канавы, шипели под колесами, брызгами разлетались во все стороны. Кожаная обивка внутри стала влажной на ощупь; отсырели даже оконные рамы. Платье Эмили сидело превосходно — служанка немного расширила талию и на дюйм удлинила рукава — и как нельзя лучше подходило для молодой женщины, недавно приехавшей из деревни: не подержанное, но и не последний крик моды, не предназначенное для выхода в свет. Но Шарлотта все равно мерзла.

Экипаж остановился. Шарлотта посмотрела на Джека Рэдли, сидевшего рядом с ней, и сглотнула; ее била нервная дрожь. Она поступает безрассудно. Питт очень рассердится, если узнает, а шанс натолкнуться на знакомого вполне реален. Она может совершить ошибку, просто проговориться или встретить кого-то, кто знал ее до замужества, когда она еще вращалась в этих кругах.

Дверца открылась, и Джек протянул ей руку, чтобы помочь сойти на землю. Шарлотта выбралась из экипажа, морщась от колючих струй дождя. Предстоящий визит вызывал похожие чувства, но не могла же она остаться внутри и заявить, что передумала. На одной части весов лежали осторожность и предчувствие гнева Томаса, а на другой — радостное волнение, которое она испытывала, когда вместе с Эмили обсуждала план.

Шарлотта еще пребывала в нерешительности, когда парадная дверь открылась, и Джек протянул горничной визитную карточку со своим именем и надписью от руки: «И мисс Элизабет Барнаби».

У горничной были белая кожа и темные волосы. Хорошенькая девушка с широко расставленными глазами и осиной талией — ничего удивительного, поскольку служанок выбирали по внешности. Красивая горничная считалась признаком высокого положения и вкуса.

Шарлотта даже не успела как следует рассмотреть холл — заметила только, что он просторный. Лестница была широкой и красивой, с изящными резными балясинами, а люстра ярко сверкала, разгоняя полумрак зимнего вечера.

Их проводили в салон. Времени разглядывать картины и мебель у Шарлотты не было — ее внимание привлекли две женщины, сидевшие друг напротив друга на мягких диванах с обивкой красного цвета. Та, что помоложе — наверное, Вероника Йорк, — была высокой и, похоже, слишком худой по нынешним меркам, но с необыкновенно женственными плечами и шеей. Мягкие темные волосы подняты вверх, открывая красивый лоб, точеные черты лица, слегка впалые щеки и удивительно чувственные губы.

У старшей были густые, вьющиеся волосы светло-каштанового цвета; такие мелкие завитки не могли быть созданы с помощью бигуди или щипцов — только природой. Она казалась гораздо ниже ростом, чем другая женщина. Более плотного телосложения, она тем не менее была очень мила в своем украшенном вышивкой платье, сшитом по последней моде. Правильные черты лица указывали на то, что в молодости она была красавицей. Она лишь недавно утратила былую красоту — морщин на бело-розовой коже немного, да и те вокруг рта, а не около глаз. Волевое лицо невольно приковывало взгляд. Скорее всего, это Лоретта Йорк, мать убитого. По словам Томаса, именно она с таким достоинством держалась в ту трагическую ночь.

Как хозяйка дома, она приветствовала их и, склонив голову, протянула руку Джеку.

— Добрый день, мистер Рэдли. Очень мило, что вы зашли и привели с собой кузину. — Она повернулась к Шарлотте и окинула ее внимательным взглядом. — Мисс Барнаби, если я не ошибаюсь?

Шарлотта постаралась принять невинный вид, как она себе его представляла, и присела в реверансе.

— Здравствуйте, миссис Йорк. Вы так добры, что приняли нас.

— Надеюсь, вы поживаете так же хорошо, как выглядите, мэм. — Лесть Джека была автоматической, обычный обмен любезностями — почти всю свою взрослую жизнь он с успехом пользовался своим очарованием. — Вы заставляете меня забыть о зиме за окном и о нескольких годах, прошедших после нашей последней встречи.

— Ваши манеры ничуть не изменились, — с легкой насмешкой ответила миссис Йорк, но щеки ее разрумянились от удовольствия. Сколько бы она ни протестовала и ни называла комплименты банальностью, но все равно ничего не могла с собой поделать. — Вы, конечно, знакомы с моей невесткой. — Она указала на молодую женщину, едва удостоив ее взглядом.

— Конечно. Я был очень опечален, узнав о вашей утрате, и надеюсь, что будущее принесет вам счастье.

— Спасибо. — Слабая улыбка тронула уголки губ Вероники Йорк. Присмотревшись внимательнее, Шарлотта увидела, что между женщинами быстро установилось понимание — видимо, уже существовавшее прежде и возродившееся безо всяких усилий. В голову пришла мысль об Эмили, но Шарлотта тут же отбросила ее. Всему свое время.

Вероника смотрела мимо Джека на Шарлотту, оценивая покрой ее платья, соответствие моде, стоимость — в точности как Лоретта. Шарлотта была довольна, что одежда должным образом передает ее положение в обществе: деревенская женщина, несколько отошедшая от общества из-за долга милосердия, но из хорошей семьи и с более чем достойными средствами.

— Надеюсь, вам понравится Лондон, — вежливо сказала Вероника. — Здесь вы сможете отвлечься, но, разумеется, вам следует быть осторожной, поскольку в городе легко оказаться в неподходящей компании или в неприятных местах, что было бы неразумно в вашем положении.

Шарлотта воспользовалась представившейся возможностью.

— Вы очень добры, миссис Йорк. Я обязательно последую вашему совету. Репутацию женщины так легко разрушить.

— Совершенно верно, — согласилась Лоретта. — Садитесь, пожалуйста, мисс Барнаби.

Шарлотта поблагодарила и осторожно опустилась на стул с жесткой спинкой и расправила юбку. На мгновение ее охватило неприятное чувство — она вспомнила, как до замужества часто оказывалась в подобных ситуациях. Мать сопровождала ее на подобные мероприятия, выставляя напоказ в надежде привлечь достойного мужчину и выдать замуж. Заканчивалось это всегда одинаково: Шарлотта либо высказывалась чересчур независимо, либо смеялась слишком искренне, либо была капризной и не выказывала должного шарма, зачастую сознательно. Но тогда она думала, что влюблена в мужа старшей сестры, и мысль о браке с кем-то другим была ей просто невыносима. Как это было давно и как по-детски! Тем не менее Шарлотта прекрасно помнила бесконечные напоминания о хороших манерах, стремление не отстать от моды и усилия по поиску мужа.

— Вы уже бывали в Лондоне, мисс Барнаби? — спросила старшая мисс Йорк. Ее холодные серые глаза внимательно рассматривали изящную фигуру Шарлотты, отмечая крошечные дырочки от иголки в том месте, где распускали лиф платья.

Но Шарлотта не обращала внимания. Это всего лишь часть игры. Она должна внимательно наблюдать, чтобы затем обо всем рассказать Эмили.

— О да, но довольно давно, из-за болезни тетушки. Слава богу, она поправилась, и теперь я снова могу быть самой собой. Однако мне кажется, я много пропустила. В обществе столько всего случилось.

— Вне всякого сомнения. — Миссис Йорк слабо улыбнулась. — Хотя события повторяются год от года — меняются только имена.

— Думаю, люди тоже стали совсем другими, — возразила Вероника. — А уж театр — в этом нет сомнения.

Миссис Йорк бросила на невестку взгляд, выражение которого не укрылось от Шарлотты: жесткий, осуждающий.

— Ты почти ничего не знаешь о театре, — заметила она. — Ты только в этом году стала ходить на спектакли. — Она повернулась к Шарлотте. — Моя невестка недавно овдовела. Естественно, она соблюдала траур, который закончился совсем недавно.

Шарлотта уже решила, что будет изображать полное неведение о преступлении в Хановер-клоуз и обо всем, что с ним связано. Она придала своему лицу выражение сочувствия.

— Мне очень жаль. Пожалуйста, примите мои глубочайшие соболезнования. Я бы не стала вас беспокоить, если бы знала. — Она повернулась к Джеку, который старательно избегал ее взгляда.

— Прошло три года, — нарушила неловкое молчание Вероника. Она не смотрела на свекровь. Ее взгляд опустился на роскошную бордовую парчу юбки, потом вернулся к Шарлотте. — Мы снова начинаем жить.

— Ты, — мягко, но в то же время вполне настойчиво подчеркнула миссис Йорк.

Ее переполняли чувства, но она делала все возможное, чтобы Шарлотта этого не заметила. Она напоминала молодой женщине, что для нее потеря сына невосполнима, а горе матери сильнее страданий жены, потерявшей супруга. Неужели это означает, что Вероника снова собралась замуж? Похоже, на лице Лоретты отразилось не только сочувствие к молодой женщине или даже зависть и жалость к самой себе. Ее маленькие белые руки с сильными пальцами лежали на коленях, глаза сверкали. Не будь эта мысль такой абсурдной, Шарлотта восприняла бы ее пронизывающий взгляд как угрозу. Но это было необоснованное и неточное наблюдение.

Уголки полных губ Вероники изогнулись в слабой улыбке. От нее не укрылся смысл замечания свекрови.

— Действительно, мистер Рэдли, вы можете меня поздравить. — Она подняла взгляд на гостя. — Я снова выхожу замуж.

Шарлотта мысленно отметила, что отношения Вероники Йорк и Джека Рэдли выходят за грань просто дружбы — по крайней мере, с ее стороны.

Джек улыбнулся, словно для него это был приятный сюрприз.

— Желаю вам счастья и удачи.

— Я тоже, — присоединилась к нему Шарлотта. — Надеюсь, вся печаль останется в прошлом.

— Вы слишком романтичны, мисс Барнаби. — Брови миссис Йорк слегка приподнялись.

Она почти улыбалась, но в ее словах явно чувствовалась холодность, какая-то затаенная обида. Возможно, старая рана, и с этим ничего нельзя было поделать. Никто не знает, какая боль, разочарование или утраченные надежды кроются в душе человека. Шарлотта подумала, что нужно обязательно встретиться с достопочтенным Пирсом Йорком; возможно, этот разговор прольет свет на то, о чем она теперь только догадывается.

Она постаралась, чтобы ее улыбка вышла очаровательной.

— Да, наверное. Но даже если действительность не всегда совпадает с желаниями, я надеюсь на лучшее. — Не переборщила ли она с наивностью? Но было бы обидно просидеть тут полчаса, как того требовали приличия, и откланяться, ничего не узнав. До следующего визита ждать придется довольно долго.

— Я тоже, — заверила его Вероника. — И вы очень добры. Мистер Данвер чудесный человек, и я уверена, что буду с ним счастлива.

— Вы рисуете, мисс Барнаби? — спросила миссис Йорк, резко меняя тему разговора. На этот раз на Веронику она не смотрела. — Мистер Рэдли может отвести вас на зимнюю выставку в Королевской академии живописи. Осмелюсь предположить, вам будет интересно.

— Я не очень хорошо рисую.

Пусть сами решают, скромность это или правда. Как и всех юных леди благородного происхождения, Шарлотту учили рисовать, но ее кисть не поспевала за воображением. После замужества и рождения двух детей ее единственное увлечение — вмешиваться в дела Томаса и расследовать преступления. У нее обнаружился талант детектива — даже муж не спорил с этим, — но теперь она вряд ли могла в этом признаться!

— Я и не предполагала, мисс Барнаби, что вы примете участие. Просто посмотрите, — ответила миссис Йорк и взмахнула рукой. Пренебрежительный жест обидел Шарлотту, но в роли мисс Барнаби она не могла дать отпор. — Тут не требуется никакого мастерства, разве что элегантно выглядеть и быть скромной в своих речах. Я уверена, вы оба без труда справитесь с этой задачей.

— Вы очень добры, — сквозь зубы пробормотала Шарлотта.

Вероника наклонилась вперед. Она была по-настоящему красивой женщиной; в ее лице удивительным образом сочеталась тонкость черт с решительным взглядом и упрямым изгибом губ. Держалась она дружелюбно, как с давней знакомой. Шарлотта вдруг поняла: ей хочется, чтобы Питт подтвердил незапятнанную репутацию молодой женщины, удовлетворив Министерство иностранных дел. Мысль о подозрениях насчет Вероники была ей неприятна.

— Если хотите, можете пойти со мной, — предложила Вероника. — Я буду рада вашему обществу. Мы сможем говорить все, что захотим, и откровенно высказать свое мнение о том, что нам нравится или не нравится. — Она не смотрела на свекровь, но слегка приподняла изящное плечо, словно предупреждая возражения.

— С удовольствием, — искренне сказала Шарлотта. Она видела, как закашлялся сидевший на соседнем стуле Джек и достал платок, чтобы скрыть улыбку.

— Значит, договорились, — решительно заявила Вероника. — Моя свекровь не очень любит такие мероприятия. Уверена, она будет благодарна за возможность пропустить выставку в этом году.

— Я много раз сопровождала тебя в такие места, которые не доставляли мне особого удовольствия. — Миссис Йорк холодно посмотрела на Веронику. — И, вне всякого сомнения, буду сопровождать и дальше. Семейные обязанности никогда не заканчиваются, и никому не позволено ими пренебрегать. Уверена, вы со мной согласитесь, миссис Барнаби?

Она обращалась к Шарлотте, но ее взгляд сначала остановился на Веронике, а затем скользнул в сторону, и выражение лица почти неуловимо изменилось. У Шарлотты вдруг возникло ощущение, что женщины недолюбливают друг друга — если не сказать больше.

Вероника напряглась — это было заметно по длинной шее, изящной линии горла, чувственным губам. Она промолчала. Шарлотта не сомневалась, что они говорят о чем-то другом и, несмотря на напряжение и скрытую неприязнь, прекрасно понимают друг друга.

— Разумеется, — пробормотала Шарлотта. В конце концов, последние два года она якобы ухаживала за больной родственницей. Разве от незамужней женщины можно требовать большей жертвы, даже из чувства долга? — Семью скрепляют любовь и обязанности.

Шарлотта понимала, что скоро наступит пора прощаться. Требовалось еще одно, последнее усилие, чтобы узнать нечто более глубокое, чем это ощущение беды. Незаметно, не поворачивая головы, она окинула взглядом комнату. Ее внимание привлекли бронзовые часы. Если уж ей приходится лгать, то можно и не стесняться.

— Ой, какие красивые часы, — с восхищением воскликнула она. — У моей кузины почти такие же, только чуть меньше и, как мне кажется, одна из фигурок одета по-другому. — Она изо всех сил старалась придать своим словам правдоподобие. — К сожалению, их унесли грабители. Такой ужас. — Не обращая внимания на страх, промелькнувший на лице Джека, Шарлотта продолжила: — И дело не только в украденных вещах. Это такое ужасное чувство — знать, что кто-то чужой проник в ваш дом и, возможно стоял в нескольких шагах от спальни, где вы спите!.. Прошло столько времени, прежде чем мы хоть немного восстановили душевное равновесие. — Сквозь опущенные ресницы Шарлотта внимательно вглядывалась в лица женщин. И была вознаграждена — прерывистым вздохом Вероники и тем, как напряглось тело миссис Йорк под складками роскошного шелка. — Разумеется, мы вызвали полицию. — Шарлотту было уже не остановить. — Но никого не нашли. И не вернули ни одну из дорогих нам вещей.

— Вам не повезло. — Голос миссис Йорк звучал тихо, но в нем чувствовалось странное напряжение, и слова она произносила отчетливо, словно боялась потерять над собой контроль. — Боюсь, сегодня это стало обычным делом. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Будьте благодарны судьбе, мисс Барнаби, что вы лишились только вещей.

Шарлотта, несмотря на уколы совести, продолжала разыгрывать полное неведение. Она растерянно посмотрела на миссис Йорк. Джек уже притворился, что ничего не знает, и теперь не мог ничем помочь. Шарлотта видела, как побледнело лицо Вероники. Казалось, она хочет что-то сказать, но не находит слов. Вдова подняла глаза на свекровь, но, прежде чем их взгляды встретились, снова посмотрела в сторону.

Наконец старшая женщина нарушила напряженное молчание.

— Мой сын был убит грабителем, забравшимся в дом, мисс Барнаби. Нам до сих пор тяжело об этом говорить. Именно поэтому я и сказала: вам повезло, что вы лишились только вещей.

— Ой, простите! — воскликнула Шарлотта. — Мне очень жаль, я не хотела причинить вам боль. Какая я неловкая. — Она действительно чувствовала себя виноватой. Не все можно оправдать необходимостью раскрыть тайны, даже самые интригующие, или желанием помочь Эмили.

— Вы не могли знать, — хрипло сказала Вероника. — Не нужно себя винить. Уверяю, мы вас ни в чем не упрекаем.

— Уверена, что чувство такта не позволит вам вновь поднимать эту тему, — ровным голосом проговорила миссис Йорк, и Шарлотта почувствовала, как запылали ее щеки.

Вероника сразу же заметила ее смущение и поспешила на помощь.

— He стоило этого говорить, мама. — В ее тоне сквозь укор проступала неприязнь, холодная и казавшаяся неуместной в этой роскошной и удобной комнате. Это не вспышка раздражения, а давнее чувство, внезапно прорвавшееся наружу. — Я уверена, что мисс Барнаби нельзя порицать за то, что она упомянула о собственном несчастье. Откуда ей знать о нашей… трагедии? Получается, что вообще нельзя ни о чем говорить, чтобы невзначай не вызвать у собеседника неприятные воспоминания.

— Именно это я и имела в виду. — Миссис Йорк пристально смотрела на невестку. Взгляд ее блестящих глаз был почти гипнотическим. — Если мисс Барнаби тактичный человек, каковой я ее считаю, то, узнав о нашей утрате, она больше не будет затрагивать эту тему в нашем присутствии. Разве я неясно выразилась?

Вероника повернулась к Шарлотте и протянула руку.

— Надеюсь, вы еще нанесете нам визит, мисс Барнаби, а также пойдете вместе со мной в академию. Мое приглашение искренне, а не просто дань вежливости.

— С радостью. — Шарлотта нежно пожала протянутую руку. — Это будет для меня огромным удовольствием, и я его уже предвкушаю.

Она встала. Пора уходить; после такого разговора ничего другого не остается. Джек тоже поднялся. Они выразили свою благодарность, пожелали всего самого лучшего и через пять минут уже сидели в промерзшем экипаже, слушая стук копыт по мостовой и шум дождя. Шарлотта плотно завернулась в плед, но ничто не могло спасти ее от ледяных игл сквозняка. В следующий раз нужно взять у Эмили не только платье, но и меховую муфту!

— Полагаю, вы собираетесь в академию вместе с Вероникой? — после недолгого молчания спросил Джек.

— Конечно! — Шарлотта повернулась и посмотрела на него. — Вам не кажется, что между Вероникой и миссис Йорк происходит нечто такое, до чего полиции никогда не добраться? Я думаю, что они обе что-то знают о ночи ограбления, — только не могу представить, как это узнать нам.