Глава 2
На следующее утро Томас пошел в полицейский участок. Там уже сидел Форбс; выражение его лица было мрачным.
— Доброе утро, Форбс, — приветливо сказал Питт. — В чем дело?
— Полицейский врач вас ищет, — ответил Форбс и громко чихнул. — Получил какие-то сведения о вчерашнем трупе.
Питт застыл на месте.
— О Фанни Нэш? Какие сведения?
— Не знаю, он не сказал.
— Так. Где он? — потребовал Питт. Что еще может сказать этот человек, кроме очевидного? Она была беременна; вот единственное, о чем Томас мог подумать.
— Пошел выпить чашку чая, — Форбс помотал головой. — Чую я, мы снова собираемся на Парагон-уок?
— Конечно, собираемся! — усмехнулся Питт. Форбс опять помрачнел. — Снова сможем посмотреть, как живут благородные. Мы поговорим со всеми, кто был на том приеме.
— Лорд и леди Дилбридж?
— Точно. Теперь надо бы найти этого медика.
Томас вышел из участка и направился к маленькой закусочной на углу, где человек в аккуратном полицейском мундире сидел около чайника с чаем. Когда появился Питт, он поднял голову и спросил:
— Чайку?
Томас сел.
— Никогда не возражаю против завтрака. Что нового насчет Фанни Нэш?
— А-а, — медик сделал большой глоток из чашки. — Интересная штука. Может совсем ничего не значить, но я подумал, что стоит упомянуть. У нее шрам на ягодице, на левой, внизу. Выглядит совсем недавним.
Питт нахмурился.
— Шрам? Заживший? И что это означает?
— Возможно, совершенно ничего, — врач пожал плечами. — Но шрам имеет форму креста — одна длинная полоса, идущая вниз, и одна поперечная, покороче, направленная в сторону нижнего конца длинной полосы. Довольно четкий рисунок. Но интересно, что этот рисунок не вырезан. — Он посмотрел вверх, его глаза блестели. — Он выжжен.
Несколько секунд прошли в абсолютной тишине.
— Выжжен? — наконец, недоверчиво спросил Томас. — Какая сволочь могла бы поступить с ней подобным образом?
— Не знаю, — ответил врач. — И помоги мне боже, чтобы я и дальше не знал этого.
Питт вышел из закусочной озадаченным, размышляя, что бы все это значило. Может быть, не более чем странное совпадение? Тем не менее он должен продолжить свою невеселую работу по установлению местопребывания каждого из обитателей Парагон-уок во время совершения преступления.
Томас уже встретился с Алджерноном Берноном, молодым человеком, помолвленным с Фанни. Тот был очень бледен, но достаточно собран, насколько это было возможно при данных обстоятельствах. Он заявил, что был в компании с кем-то весь вечер, но отказался назвать имя этого «кого-то». Алджернон сказал, что это дело чести, чего Питт понять не мог, но был слишком деликатен, чтобы высказать свои мысли прямо. Ничего больше Томас не смог из него вытянуть и предпочел уйти довольным тем, что есть. Если этот тип был вовлечен в любовные дела на стороне, в то время как его невесту насиловали, то вряд ли он признается в этом сейчас.
Лорд и леди Дилбридж присутствовали на светском приеме с семи часов, их можно было не брать во внимание. В доме миссис Хорбери не было мужчин. Единственный мужчина в доме у Селены Монтегю — слуга — находился все время, интересующее Питта, либо в помещении для слуг, либо в кладовой при кухне. Таким образом, Томасу осталось посетить три дома, а затем — печальная обязанность вернуться в дом Джессамин Нэш, чтобы поговорить с мужем Джессамин, сводным братом убитой девушки. И на самый конец инспектор оставил визит, неприятный лично для него, — к Джорджу Эшвуду, дабы тот отчитался за себя. Питт очень надеялся, что Джордж сможет это сделать.
Он хотел бы провести эту беседу первой, но ему было известно, что Джордж недоступен так рано утром. Более того, у Питта появилась одна мысль. Он надеялся, что сможет получить ключ к разгадке всего дела еще до того, как ему придется встретиться с Джорджем; что обнаружит нечто убедительное и весомое, что позволит ему избежать разговора с родственником.
Томас начал со второго дома на Парагон-уок, сразу же после жилища Дилбриджей. По крайней мере, с одной неприятной задачей будет покончено сразу. Здесь обитали старший из трех братьев Нэш, мистер Афтон Нэш с женой, и младший, мистер Фулберт Нэш, последний еще был холост и потому до сих пор проживал в семейном гнезде.
Изнывающий от скуки дворецкий покорно впустил инспектора, предупредив, что семья еще завтракает, и он должен будет подождать. Питт поблагодарил его и, когда дверь за ним закрылась, начал слоняться по комнате. Та была обставлена в старом стиле, то есть дорого, и Питт чувствовал себя в ней очень некомфортно. На книжных полках стояли множество томов в кожаных переплетах, в таком аккуратном порядке, как будто ими никто никогда не пользовался. Томас провел пальцем вдоль корешков, чтобы проверить, есть ли на них пыль, но они были безукоризненно чистыми. Скорее, это заслуга домохозяйки, подумал Питт, чем какого-либо дотошного читателя. На письменном столе стоял обычный набор семейных фотографий. Никто на них не улыбался. Это естественно. Каждый должен был сохранять позу так долго, что улыбка становилась уже невозможной. Свежее выражение лица — самое большее, на что можно было надеяться. Впрочем, тут не было и этого.
Над камином висел образец вышивки: единственный злобный, немигающий глаз, под которым крестиком было вышито: «Бог видит все».
Питт вздрогнул и сел спиной к надписи.
В этот момент, закрыв за собой дверь, вошел Афтон Нэш. Это был начинающий полнеть высокий мужчина со строгими чертами лица и пристальным взглядом. Если бы не тяжеловесность облика и слишком крепко сжатые губы, его лицо можно было бы назвать красивым; хотя приятным оно не было.
— Не знаю, чем мы можем быть вам полезны, мистер Питт, — сказал он холодно. — Бедная девочка жила у моего брата Диггори и его жены. Они заботились о ее воспитании. Оглядываясь назад, могу сказать: возможно, было бы лучше, если бы мы взяли ее к себе, но в то время такое развитие событий не казалось правильным. Джессамин бывает в свете чаще, чем мы, и поэтому все решили, что будет разумно, если именно она введет Фанни в общество.
Питт уже должен был привыкнуть к этому. Немедленный переход в защиту, торжественное заявление о невиновности и неучастии… Всякий раз одни и те же приемы, в той или иной форме. Томасу они были отвратительны. Он помнил лицо девушки, еще не обезображенное жестокими отметинами жизни; да и сама жизнь ее, едва начавшись, была так быстро разрушена… Здесь же, в неуютной комнате, ее брат говорит о моральном воспитании — и в то же время ищет способ защитить себя от любых упреков, которые могут ему бросить.
— Никто не может быть застрахован против убийства, — Питт уловил в собственном голосе раздражение.
— Но каждый может быть застрахован от насилия, — резко ответил Афтон. — Молодые дамы пристойного поведения не заканчивают подобным образом.
— У вас есть причины полагать, что ваша сестра не была пристойного поведения? — Питт обязан был спросить это, хотя уже знал ответ.
Афтон повернулся к Томасу и наградил его неприязненной гримасой.
— Она была изнасилована, перед тем как ее убили, инспектор. Вы должны знать это так же хорошо, как и я. Пожалуйста, не скромничайте. Вы получите больше информации, поговорив с моим братом Диггори. У него очень любопытные вкусы… Впрочем, полагаю, что даже он не смог заразить ими свою сестру. Но я могу ошибаться. Может быть, один из его не слишком чистоплотных морально друзей повстречал ее на улице тем вечером? Полагаю, что вам лучше точно установить личности всех, кто был там.
— Конечно, — неприязненно отозвался Питт. — Мы установим местопребывание всех, кого только сможем.
Брови Афтона немного пошли вверх.
— Жители Парагон-уок едва ли заинтересуют вас; если только слуги… хотя сомневаюсь в этом. Я, например, очень разборчив, когда выбираю мужскую прислугу, и не позволяю моим служанкам иметь ухажеров.
Питт почувствовал укол жалости к его слугам и к той жалкой, безрадостной жизни, которую им приходится вести в этом доме.
— Человек может и не быть вовлечен в преступление, — возразил он. — Зато может увидеть и запомнить что-то важное. Малейшая подробность может помочь мне.
Афтон раздраженно пробормотал, что от себя в этом деле он не видит никакой пользы для полиции, и щелчком стряхнул несуществующую пылинку с рукава.
— Хорошо, я был дома в это время. Провел почти весь вечер в бильярдной комнате с моим братом Фулбертом. Я ничего не видел и не слышал.
Питт не мог позволить себе так легко сдаться. При этом нельзя показывать свою неприязнь к этому человеку. Он должен побороться.
— Может, вы замечали что-то раньше, в последние несколько недель… — продолжил он.
— Если бы я заметил что-нибудь эдакое, инспектор, неужели вы думаете, что я бы ничего не предпринял? — Крупный нос Афтона несколько раз дернулся. — Все-таки Фанни была моей сестрой!
— Конечно, сэр… но если все-таки оглянуться назад? — закончил Питт свой вопрос.
Афтон задумался и, наконец, осторожно сказал:
— Нет, насколько я помню. Но если что-то вспомню, тут же вас проинформирую… Что-то еще, инспектор?
— Да. Я хотел бы поговорить с остальными членами вашей семьи.
— Думаю, что если бы они что-то заметили, то сказали бы об этом мне, — сказал Афтон нетерпеливо.
— Тем не менее я бы хотел их увидеть, — настаивал Питт.
Афтон внимательно посмотрел на него. Оба были высокого роста, их глаза находились на одном уровне. Томас не отводил взгляда от собеседника.
— Я полагаю, это действительно необходимо, — наконец-то уступил Афтон, его лицо помрачнело. — Не хочу показывать никому дурного примера. Нужно уважать чужую работу. Но прошу вас, насколько это в ваших силах, быть поделикатнее с моей женой.
— Благодарю вас, сэр. Я приложу все мои старания, чтобы не огорчать ее.
Феба Нэш разительно отличалась от Джессамин. Если и был в ней какой-то огонек, то он давно угас. Она была облачена в скучный черный наряд, ее бледное лицо не носило никаких следов косметики. В другое время, возможно, Феба могла бы выглядеть гораздо лучше, но сейчас она находилась в глубоком трауре — покрасневшие глаза, припухший нос; волосы уложены в прическу, далекую от элегантности.
Она отказалась сесть и теперь стояла, крепко сцепив руки и внимательно рассматривая Питта.
— Сомневаюсь, что могу помочь вам, инспектор. Меня даже не было дома в тот вечер. Я посещала пожилую приболевшую родственницу. Могу назвать вам ее имя, если вы желаете.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, мэм, — сказал Питт и сдержанно улыбнулся, боясь показаться легкомысленным перед лицом скорби. Он испытывал невыразимое чувство жалости к Фебе, хотел успокоить ее, но не знал как. Миссис Нэш была одной из тех женщин, которых он не понимал. Все ее чувства были глубоко запрятаны под броню благородства.
— Мне хотелось бы спросить вас, откровенничала ли с вами мисс Нэш? — начал Томас. — Может быть, она делилась с вами какими-то секретами, как с женой брата? Возможно, кто-то проявлял к ней нездоровый интерес или адресовал ей оскорбительные высказывания? Видела ли она каких-либо незнакомцев поблизости? — Ладно, попытка не пытка. — Или, может быть, вы сами видели кого-то?
Ее сцепленные руки резко дернулись, и она испуганно уставилась на него.
— О, боже мой! Вы считаете, что он еще здесь?
Питт колебался. С одной стороны, ему хотелось успокоить женщину, развеять ее страхи, но с другой стороны, он знал, что лгать глупо.
— Если это был залетный бродяга, то я не сомневаюсь, что он покинул этот район, — ответил он уклончиво. — Только полный глупец останется в районе, где есть риск нарваться на полицию.
Казалось, что Феба успокоилась, даже позволила себе сесть на краешек одного из мягких стульев.
— Слава богу! Благодаря вам я почувствовала себя гораздо лучше. Конечно, я сама должна была так подумать. — Она поморщилась, сдвинув свои тонкие бровки вместе. — Но я не помню, чтобы видела каких-нибудь незнакомцев в квартале — по крайней мере, такого типа. Если б я увидела, я бы послала дворецкого прогнать его.
Питт еще больше напугал бы и смутил Фебу, если бы попытался объяснить ей, что насильник не обязательно должен отличаться от других мужчин. Преступление часто изумляет людей, словно это вовсе не выплеск вполне обычных внутренних качеств человеческого характера — таких, как эгоизм, жадность, ненависть, выросшая до огромных размеров, или обман без границ. Феба, подобно многим, полагала, что убийца будет легко узнаваем и в принципе не может иметь ничего общего с теми, кого она знала. И было совершенно бесполезно — и даже пагубно — пытаться изменить ее точку зрения. Томаса удивляло, почему после стольких лет работы в полиции он еще продолжал думать обо всем этом и тем более волноваться по этому поводу.
— Может быть, мисс Нэш рассказывала вам, что кто-то обидел ее или сказал что-то оскорбительное? — предположил он.
Феба даже не потрудилась обдумать его слова.
— Конечно нет! Если бы такое случилось, я бы сказала об этом мужу, и он принял бы нужные меры! — Она с таким остервенением терзала свой носовой платок, что порвала на нем кружева.
Питт представил себе, какие меры мог принять Афтон Нэш. Так или иначе, он не сдавался и продолжал расспросы.
— Не припомните, выражала ли мисс Нэш беспокойство по какому-либо поводу? Не упоминала ли она о новых знакомствах?
— Нет, — яростно замотала головой Феба.
Питт вздохнул и встал. Ничего больше от нее не узнать. У него было такое чувство, что если бы он напугал ее, рассказав всю правду, она бы просто выбросила все из головы, а то, что оставалось у нее в памяти, растворилось бы в слепом страхе.
— Спасибо, мэм. Прошу прощения за доставленное вам беспокойство.
Она улыбнулась с некоторым усилием.
— Я уверена, что это было совершенно необходимо, иначе вы бы этого не делали, инспектор. Думаю, что вы хотели бы поговорить с братом моего мужа, Фулбертом? Но мне кажется, что он провел эту ночь вне дома и еще не приходил. Если вы заглянете к нам вечером, то, наверное, застанете его.
— Спасибо, я так и сделаю. Да, — Томас вспомнил об ожоге, про который рассказывал врач. — Знали ли вы, что с мисс Нэш произошел несчастный случай, ожог? — Он не хотел указывать поврежденное место, поскольку понимал, что это чрезвычайно смутит ее.
— Ожог? — переспросила Феба, наморщив лоб.
— Совсем небольшой. — Питт описал его форму, в точности повторив слова врача. — Но очень глубокий и недавний.
К его изумлению, последние остатки краски покинули лицо Фебы.
— Ожог? — Ее голос был еле слышен. — Нет, я не могу вспомнить. Я уверена, что ничего об этом не знаю. Может быть… может быть, она… — женщина закашлялась, — …делала что-то на кухне? Вы должны спросить у Джессамин. Я… я действительно не знаю.
Питт был озадачен. Было ясно видно, что Феба напугана. Означает ли это, что она знала о месте ожога, и ей неловко говорить об этом с мужчиной, который притом стоял на более низкой ступени социальной лестницы? Эта женщина была для него загадкой.
— Благодарю вас, мэм, — тихо сказал Томас. — Может быть, это и неважно.
Дворецкий проводил его до двери, что-то вежливо бормоча. А там — яркий свет, и снова солнце.
Питт стоял на улице несколько минут, решая, к кому следующему пойти. Форбс был где-то в одном из домов, разговаривал со слугами, наслаждаясь своей новой важной ролью в расследовании убийства и с удовольствием любопытствуя об устройстве быта семейств, находящихся на недостижимом для него уровне. Вечером он поделится с Питтом полученными сведениями — в большинстве своем бесполезными; однако во всем этом информационном сумбуре могли попасться наблюдения, которые привели бы к определенным выводам… а те — к другим… Томас широко улыбался, думая об этом. Проходящий мимо мальчик — помощник садовника — остановился и смотрел на него в изумлении, удивляясь, что человек, явно не будучи джентльменом, мог позволить себе стоять без дела посреди улицы и улыбаться без причины.
В конце концов, Питт решил, что пойдет в дом, стоящий в середине Парагон-уок и принадлежащий некоему Полю Аларику. Там ему вежливо объяснили, что мсье Аларик не вернется домой до вечера, но если инспектор захочет увидеть его, то, без сомнения, он будет принят.
Питт еще не составил план в своей голове, о чем будет говорить с Джорджем, поэтому он снова отложил этот разговор и решил попытать в следующем доме, принадлежащем мистеру Халламу Кэйли.
Хозяин все еще завтракал, однако пригласил инспектора войти и предложил ему чашечку крепкого кофе. Питт отклонил предложение. В любом случае, он предпочитал чай, а этот кофе выглядел как мазутная вода в лондонском доке.
Кэйли мрачно улыбнулся и налил себе еще одну чашку. Это был интересный мужчина, чуть старше тридцати; правда, его превосходный, в чем-то орлиный, профиль был испорчен глубокими оспинами на коже, а складки вокруг рта проявляли основную черту его характера — слабость. В это утро его глаза были припухшими и в красных прожилках. Питт отнес это на счет напряженной встречи с друзьями за бутылкой вчера вечером; возможно, за несколькими бутылками.
— Чем могу помочь, инспектор? — спросил Кэйли до того, как Питт начал задавать вопросы. — Я ничего не знаю. Я был на приеме у Дилбриджей весь вечер до глубокой ночи. Любой подтвердит это.
Настроение у Томаса упало. Неужели каждый, с кем он будет говорить, не сможет точно вспомнить, чем занимался вчера?.. Да, все это глупо и не имеет значения. Почти наверняка убийцей был слуга, который, нарушив субординацию, напился и стал приставать к девочке, а затем, когда та закричала, от страха ударил ее ножом, чтобы она замолчала, — возможно, даже не желая убить. Форбс, вероятно, все это выяснит. Питт же расспрашивает хозяев просто потому, что это необходимо сделать. Простая формальность, чтобы все видели, что полиция работает не покладая рук. В любом случае будет лучше, если это сделает Питт, а не Форбс с его ужасным языком и любопытством, граничащим с наглостью.
— Вы можете припомнить, с кем были вчера около десяти часов вечера, сэр? — вернулся Томас к своим вопросам.
— На самом деле я поссорился с Бэрхамом Стивенсом. — Кэйли налил себе еще кофе и, раздраженно потрясши кофейник, поскольку из него вылилось только полчашки, со стуком поставил его на стол; звякнула крышечка. — Этот дурень сказал, что никогда не проигрывает в карты. Не перевариваю неудачников. Никто их не любит. — Он уставился на покрытую крошками тарелку.
— Итак, разногласие имело место в десять часов? — спросил Питт.
Кэйли продолжал смотреть в тарелку.
— Нет, чуть раньше, и это было больше, чем просто разногласие. Это была чертова ссора. — Он выглядел агрессивно. — Ну, не совсем то, что вы называете ссорой. Криков не было. Может быть, он вел себя не по-джентльменски, но мы оба достаточно хорошо воспитаны, чтобы не начинать скандал в присутствии женщин. Я вышел на улицу, чтобы остыть.
— В сад?
Кэйли снова уткнулся в тарелку.
— Да. Если вы хотите знать, видел ли я что-нибудь… то я не видел. Там было полно людей, толкущихся вокруг. У Дилбриджей очень странные социальные предпочтения. Я полагаю, у вас есть список гостей?.. Когда вы найдете убийцу, то, скорее всего, им окажется какой-нибудь слуга, нанятый на один вечер; некоторые люди нанимают кареты, вы знаете, особенно если приезжают в город только на время балов, на сезон… — Его лицо вдруг стало очень мрачным, а его немигающий взгляд был направлен прямо на Питта. — Честно скажу, не могу представить, кто убил бедняжку Фанни. — Его лицо вдруг исказилось от сдерживаемой боли, более глубокой, чем простая жалость. — Я знаю большинство мужчин на Парагон-уок и не могу отвечать за всех, но ни один из них, я верю, не способен вонзить нож в женщину, в такого ребенка, как Фанни. — Он оттолкнул тарелку с отвращением. — Я полагаю, что это мог бы быть француз, этот странный тип; да и «нож» звучит как что-то французское. Но это не кажется мне правдоподобным.
— Убийство часто не кажется правдоподобным, — тихо заметил Питт.
Он вспомнил о густонаселенных притонах, расположенных сразу же позади благопристойных улиц, где преступление — не более чем способ выжить, где младенцы учатся воровать тогда же, когда они учатся ходить, и только самые хитрые или самые сильные доживают до взрослого возраста. Но все это не относилось к жителям Парагон-уок, будучи для них шокирующим, зловещим, посторонним, и они постоянно искали способ, как не допустить эту грязь в свой мир.
Кэйли сидел тихо, снедаемый тяжелыми внутренними эмоциями. Питт ждал. Снаружи проскрипели колеса проехавшей мимо кареты.
Наконец Кэйли поднял глаза.
— Какой подонок захотел так поиздеваться над совершенно безвредным созданием, каким была малютка Фанни? — сказал он тихо. — Так бессмысленно…
Питт не знал, что ответить. Наконец он встал.
— Не знаю, мистер Кэйли. Предположительно, она узнала насильника, и он это понял. Но почему он вообще ее выбрал, только бог знает.
Кэйли ударил тяжелым сжатым кулаком по столу, не сильно, но с чрезвычайной энергией.
— Или дьявол! — Он положил голову на стол и не поднял ее даже тогда, когда Питт вышел из двери и закрыл ее за собой.
Снаружи сияло солнце, теплое и ясное. В соседних садах распевали птицы, где-то за поворотом процокали копыта лошади.
В первый раз Томас увидел, что кто-то искренне горюет о Фанни. Пусть для кого-то это не более чем обычное преступление, но для других — реальная трагедия; и как бы много времени ни прошло с тех пор, как все узнают, кто, как и почему убил, Фанни будет оставаться в памяти людей. Питту стало немного легче.
Следующим Томас решил навестить Диггори Нэша, который не сказал Питту ничего нового. Его не было дома, он играл в карты, так он сказал, на небольшой вечеринке, и ему не хотелось бы раскрывать имена других игроков. Питт решил, что на этой стадии расследования не обязательно настаивать на более подробных ответах.
Была уже вторая половина дня, и Томас не мог более откладывать встречу с Эмили и Джорджем. Он должен поговорить с ними.
Когда было объявлено о приходе Питта, Веспасия Камминг-Гульд пила чай с Эмилией и Джорджем. Эмили глубоко вздохнула и попросила горничную просить гостя. Веспасия критически осмотрела ее. И в самом деле, Эмили носила корсет, затянутый слишком туго для ее стадии беременности. Тщеславие хорошо, когда оно к месту, но не в том случае, когда ждешь ребенка, и каждая женщина должна знать об этом. Когда появится возможность, она должна сказать Эмили то, что не сказала ее собственная мать. Или бедная девочка так влюблена в Джорджа и так не уверена в его привязанности, что до сих пор пытается заинтересовать его? Если бы Эмили была немного лучше обучена, она бы знала о слабостях мужчин и использовала бы эти знания. Тогда она воспринимала бы свое интересное положение с некоторым безразличием, что играло бы в ее пользу.
А теперь еще приперся этот странный тип, полицейский инспектор; топчется в приемной…
Сплошные руки, ноги и фалды пальто; волосы, как швабра уборщицы, развевающиеся во все стороны…
— Добрый день, мэм, — вежливо сказал Питт.
— Добрый день, инспектор, — ответила Веспасия и, не поднимаясь, протянула ему руку.
Тот наклонился и дотронулся до руки губами. Это был неожиданно. Полицейский, чей социальный уровень был не выше, чем у торговца, проделал это совсем без смущения, даже в какой-то степени грациозно. Он уже не казался таким неуклюжим, как в момент своего первого появления. Действительно, он был странным существом!
— Пожалуйста, присядьте, Томас, — предложила Эмили. — Я попрошу принести еще чаю. — Она позвонила в колокольчик.
— Что вы хотите знать на этот раз? — спросила Веспасия требовательным тоном, уверенная в том, что парень пришел не просто чтобы нанести визит вежливости.
Питт чуть повернулся к ней. Он был необычайно прост, и в то же время Веспасия не находила его неприятным. В его лице чувствовались большой ум и юмор, гораздо более тонкий, чем она встречала у обитателей Парагон-уок, — за исключением, может быть, этого чудесного элегантного француза, от которого все здешние дамочки без ума. Не поэтому ли Эмили так старается…
Ответ Питта прервал ее мысли.
— Мне не удалось встретиться с лордом Эшвордом, когда я приходил сюда в прошлый раз, мэм, — ответил он.
Ну конечно, этот ужасный человек хочет встретиться с Джорджем. Было бы странно, если бы он не хотел.
— Понятно, — она сказала. — Полагаю, вы хотите знать, где он был.
— Да.
Веспасия повернулась к племяннику, сидевшему немного в стороне на ручке легкого кресла. Она всегда требовала, чтобы он сидел нормально, но Джордж никогда не делал этого, с самого детства. Он всегда ерзал, даже на лошади. Единственное, что ему помогало в верховой езде, — это его умелые руки, унаследованные им от матери; отец-то его был глупцом…
— Ну! — сказала она резко, глядя ему в лицо. — Где ты был, Джордж? Дома тебя не было.
— Я уходил, тетя Веспасия.
— Очевидно, уходил! — воскликнула она. — Куда?
— В клуб.
Было что-то неправильное в том, как он сидел, и это заставило ее усомниться в его ответе. Его слова не были ложью, и тем не менее ответ прозвучал незаконченно. Веспасия поняла это по тому, как он задвигал своим задом. Его отец делал точно так же, когда ребенком пробовал портвейн в кладовке у дворецкого. Тот факт, что сам Дворецкий поглощал большую часть напитка, не имел значения.
— Есть несколько клубов, — сказала она сердито. — Какой клуб ты посетил в данном случае? Ты же не хочешь, чтобы мистер Питт обошел все лондонские заведения для джентльменов в поисках тебя?
Джордж покраснел и с раздражением произнес:
— Нет, конечно. Большую часть вечера я провел в клубе Уайта. Со мной был Тедди Аспиналл. Хотя не думаю, что он следил за временем лучше, чем я сам. Но, полагаю, вы можете поговорить с ним, если это вам необходимо. — Он повернулся и взглянул на Питта. — Но я бы предпочел, чтобы вы не давили на него. Он был здорово пьян и, я думаю, немногое смог запомнить. Вы скорее смутите его. Его жена — дочь герцога Карлайла и в некотором смысле ханжа. Может получиться неприятность.
Старый герцог Карлайл давно умер; тем не менее Дэйзи Аспиналл уже привыкла к пьяному мужу так же, как в свое время привыкла к пьянству отца. Веспасия не стала говорить об этом. Однако почему Джордж не хочет, чтобы Питт говорил с Тедди? Нервничает ли он, боясь, что Питт расскажет ему о своем родстве с Джорджем? Без сомнения. Но никто не может отвечать за странные вкусы родственников, до тех пор пока те не навязывают их другим. Да и Эмили до сих пор была исключительно сдержанна, насколько могла это позволить ее преданность сестре. Веспасию снедало любопытство относительно этой особы, которую она никогда не видела. Почему Эмили никогда не приглашает ее? Ведь они же сестры; стало быть, девушка почти наверняка хорошо воспитана. Сама Эмили, конечно, умела вести себя как леди. И только благодаря своему огромному опыту Веспасия могла определить, что ее молодая родственница не… не совсем…
Тут она поняла, что упустила нить разговора. Но, слава богу, она еще не оглохла! Невыносимо быть глухой. Не слышать, что говорят люди, — все равно что быть заживо похороненной.
— … время вы вернулись домой? — закончил вопрос Питт.
Джордж нахмурился. Веспасия припомнила такое же выражение на его лице, когда в детстве он решал арифметические задачки. Джордж всегда жевал кончик карандаша. Отвратительная привычка. Она сказала его матери смазать карандаш алоэ, но сердобольная женщина отказалась.
— Боюсь, что я не посмотрел на часы, — ответил Джордж после небольшого раздумья. — Думаю, что было довольно поздно. Я не потревожил Эмили.
— А как насчет вашего слуги? — продолжал уточнять Питт.
— О… да, — произнес Джордж неуверенно. — Сомневаюсь, что он помнит. Он уснул в моей гардеробной. Мне пришлось будить его. — Лицо Джорджа прояснилось. — Поэтому я думаю, что было очень поздно. Извините, пожалуйста, но я не могу помочь вам. Таким образом, получается, что в это время я был за много миль отсюда. Не видел ничего.
— Дилбриджи не приглашали вас на прием? — удивился Томас. — Или вы предпочли не ходить?
Веспасия внимательно вглядывалась в Питта. На самом деле он был совершенно непредсказуемым человеком. Теперь он неаккуратно развалился на диване, занимая большую его половину. Ни один из предметов его одежды не подходил ему — наверняка из-за бедности. Пройдя через руки хорошего портного и парикмахера, Питт мог бы выглядеть очень недурно.
Но в нем чувствовалась едва сдерживаемая внутренняя энергия. Инспектор выглядел так, как будто мог громко захохотать буквально в любое время… в самое не подходящее для этого время. В действительности, когда Веспасия думала об этом, она находила Питта довольно занятным. Было обидно, что сюда он пришел из-за убийства. В любом другом случае этот полицейский был бы приятной переменой между скучными разговорами о болезнях Элизы Помрой, или о происшествиях с лордом Дилбриджем, постоянно муссировавшихся Грейс Дилбридж, или о новых платьях Джессамин Нэш, или о новых увлечениях Селены Монтегю, или о падении нравов, постоянно обсуждаемом мисс Хорбери и леди Тамворт…
Единственным развлечением было соперничество между Джессамин и Селеной, каждая из которых старалась обольстить прелестного француза. До сих пор Веспасия не слышала ни от одной из них о победах и достижениях в этой борьбе. А она бы услышала, если что-то такое случилось… Какой смысл соревноваться, если победивший не может рассказать об этом, предпочтительно с глазу на глаз и строго конфиденциально? К чему успех, если он не вызывает зависти? А, как отлично знают все женщины, завистники улучшают настроение.
— Я предпочел не ходить, — сказал Джордж и нахмурил брови. Он также не понял уместность вопроса. — Это было не такое событие, на которое я хотел бы повести Эмили. У Дилбриджей есть друзья очень вульгарных вкусов.
— Разве? — удивилась Эмили. — Грейс Дилбридж всегда выглядит такой приветливой.
— Она такая, — нетерпеливо сказала Веспасия. — Никогда не составляет список гостей. Я не думаю, что она была бы против этого. Грейс — одна из тех женщин, которые любят страдать. Она сделала себе карьеру на этом. Если бы Фредерик вел себя нормально, ей было бы не о чем разговаривать. Это единственное, что придает ей значительность, и она кичится этим.
— Это ужасно, — воскликнула Эмили.
— Напротив, — возразила Веспасия. — Грейс наслаждается такими разговорами, а другим это ужасно скучно. — Она повернулась к Питту. — Я уверена, что там вы и найдете вашего убийцу — либо среди гостей Фредерика Дилбриджа, либо среди их слуг. Некоторые из самых недостойных людей могут отлично управлять парой лошадей и экипажем… — Веспасия вздохнула. — Я припоминаю, что у моего отца был кучер, отчаянный пьяница и бабник, переспавший с каждой женщиной в деревне; так вот, он управлял лошадьми, как бог, — самые умелые руки в Южной Англии. А закончил он тем, что на охоте его застрелил лесник. Никто до сих пор не знает, был ли это несчастный случай или нет.
Эмили беспомощно смотрела на Питта. Ее обычно смешливый взгляд теперь стал встревоженным.
— Вот где вы найдете его, Томас, — убежденно сказала она. — Никто с Парагон-уок не мог сделать этого.
У Томаса еще оставалось время для того, чтобы встретиться с Фулбертом Нэшем, последним братом из этого семейства, — и ему повезло. Фулберт вернулся домой около пяти. Судя по его лицу, он ждал Питта.
— Так вы и есть тот полицейский… — Фулберт осмотрел его снизу доверху с нескрываемым любопытством, как рассматривают новый товар, не имея желания купить его.
— Добрый вечер, сэр, — сказал Питт несколько жестче, чем намеревался.
— О, добрый вечер, инспектор, — Фулберт слегка изменил тон. — Очевидно, что вы пришли сюда из-за Фанни, маленького, бедного создания… Вы хотели бы узнать историю ее жизни. Она была трогательно юна. В ее жизни не происходило ничего примечательного, и я не думаю, что когда-нибудь произошло бы. Самое заметное событие в ее жизни — это ее смерть.
Питта раздражало легкомыслие собеседника, хотя он знал, как часто люди прикрывают свое горе, которое они не могут вынести, очевидным безразличием или даже насмешкой.
— У меня еще нет причин, сэр, рассматривать это дело иначе как трагическую случайность, и поэтому история ее жизни пока не требуется. Возможно, вы могли бы сказать мне, где вы были в тот вечер? Может быть, вы слышали или видели что-то, что могло бы нам помочь?
— Я был здесь, — ответил Фулберт, слегка приподняв брови. Он больше напоминал Афтона, чем Диггори: такое же, как у первого, слегка презрительное выражение лица, а также черты, которые должны были украшать его, но не украшали. Диггори, с другой стороны, был не так правильно сложен, но в его неправильности чувствовалась приятность, черные брови выдавали характер, а все вместе производило впечатление теплоты и мягкости.
— Весь вечер, — добавил Фулберт.
— В компании с кем-то или один? — спросил Питт.
Фулберт улыбнулся.
— Разве Афтон не сказал вам, что я был с ним? Играл в бильярд.
— Вы играли, сэр?
— Нет, в действительности я не играл. Как вы, наверное, заметили, Афтон на несколько дюймов выше, чем я. Его раздражает, что он не может выиграть у меня, а я не хочу испытывать в очередной раз его дурной характер.
— Почему он не может выиграть у вас?
Ответ казался очевидным. Фулберт широко открыл свои голубые глаза и улыбнулся. У него были слишком мелкие для мужчины зубы.
— Потому что я обманываю его, мошенничаю, а он не способен понять, как мне это удается. Вот одна из немногих вещей, которые я делаю лучше, чем он.
Питт немного растерялся. Он не мог себе представить радость от победы в соревновании обманщиков. Впрочем, ни одна из игр не приносила Томасу удовольствия. В юности у него попросту не было свободного времени, которое он мог бы посвятить играм. А уж теперь и подавно.
— Вы были в бильярдной комнате весь вечер, сэр?
— Нет. Мне кажется, я сказал вам об этом… Я немного побродил по дому, зашел в библиотеку, поднялся наверх, зашел в кладовку дворецкого, выпил стакан портвейна… или два… — Он снова засмеялся. — Отсутствовал довольно долго. За это время Афтон мог выскользнуть из дома и изнасиловать бедняжку Фанни. А так как она была его сестрой, вы можете добавить кровосмешение к статьям обвинения… — Он увидел, как изменилось лицо Питта. — О! Я обидел ваши чувства? Я забыл, насколько пуританскими являются нравы нижних классов. Только аристократия и отбросы общества могут прямо и открыто говорить обо всем. И по размышлении получается, что только одни мы можем позволить себе существовать. Мы настолько самонадеянны, что уверены: никто не может заменить нас. А отбросам общества нечего терять. Вы действительно вообразили себе, что мой болезненно самодовольный братец прополз между бильярдными шарами и изнасиловал свою сестрицу в саду? Она ведь не была заколота бильярдным кием, ведь так?
— Нет, мистер Нэш, — ясно и четко произнес Питт. — Она была убита длинным ножом, остроконечным и, вероятно, заточенным с одной стороны.
Фулберт закрыл глаза, и Питт был доволен, что наконец-то причинил ему боль.
— Как отвратительно, — тихо произнес Нэш. — Я не выходил из дома, и это то, что вы хотели знать. Я также не видел и не слышал ничего странного. Но вы можете быть чертовски уверены, что, если я увижу что-то, я обращу на это внимание. Я полагаю, вы работаете над гипотезой, что это был какой-то безумец? Вы знаете, что такое гипотеза?
— Да, сэр. Но сейчас я просто собираю свидетельства. Для гипотез еще не настало время. — Томас специально использовал слово «гипотезы» во множественном числе, чтобы показать Фулберту, что он знал это слово.
Тот понял и улыбнулся.
— Ставлю два против одного, что это не так! Бьюсь об заклад, что это один из наших — какой-нибудь грубый, отвратительный тип, упорно скрывавший свою сущность; но в тот вечер она прорвалась сквозь тонкую оболочку, и вот… насилие! Ищите в этом квартале, инспектор. Смотрите на нас очень, очень тщательно, просейте нас через тончайшее сито, расчешите нас самой густой гребенкой — и вы увидите, каких паразитов и каких вшей вы натрясете. — Он весело засмеялся, затем поймал гневный взгляд Питта. — Поверьте мне, вы будете изумлены, увидев, кто попадется вам на пути.
Шарлотта с тревогой ждала Питта весь вечер. После того как она уложила наверху Джемайму на дневной сон, она вдруг заметила, что постоянно смотрит на старые часы на полке в столовой, то и дело подходя к ним и прислушиваясь к их тиканью, чтобы проверить, не остановились ли они. Хотя Шарлотта отлично знала, что это глупо — муж не мог вернуться раньше пяти, а то и шести.
Причина, по которой она так волновалась, заключалась, конечно, в Эмили. Сестра ждала своего первого ребенка, и, как хорошо помнила сама Шарлотта, ранние месяцы беременности могли стать нелегким испытанием: Эмили могла страдать не только из-за естественной неуверенности в своем новом состоянии, но и из-за тошноты, а иногда под воздействием беспричинной депрессии…
Шарлотта никогда не бывала на Парагон-уок. Конечно, Эмили приглашала ее, но Шарлотта не была уверена, действительно ли та хотела, чтобы она пришла. Еще с тех пор как они были девочками, когда была жива Сара и они жили на Кейтер-стрит с мамой и папой, прямолинейность Шарлотты сильно мешала ей в жизни. Мама находила для нее много выгодных женихов, но Шарлотта, не будучи расчетливой, подобно многим другим девушкам, не желала укорачивать свой язык и не искала способы очаровать кого-нибудь из кандидатов. Конечно, Эмили любила ее, но она также сознавала, что Шарлотте будет некомфортно в обществе на Парагон-уок. Старшая сестра не могла позволить себе соответствующую одежду, да и трудно ей было выкроить свободное время, отвлечься от ведения хозяйства. Шарлотта уже давно не была в курсе последних сплетен и все дальше отдалялась от круга, в котором вращалась Эмили.
Теперь Шарлотта страстно желала сама прийти и убедиться, что с Эмили все в порядке, что нет нужды бояться за нее из-за этого чудовищного преступления. Конечно, ее сестра могла оставаться дома, а выходить лишь со служанкой и только в дневное время, но это было ужасно. Шарлотта не хотела вспоминать или думать о том, как это уже случалось с ними когда-то.
Уже шел седьмой час, когда Шарлотта, наконец, услышала Питта за дверью. Она бросила кастрюлю с картошкой, которую в тот момент сливала, в раковину, опрокинув солонку с перечницей, и заспешила навстречу ему.
— Как Эмили? — спросила она с ходу. — Ты ее видел? Ты узнал, кто убил эту девочку?
Томас прекратил это излияние вопросов крепкими объятиями.
— Нет, конечно, не узнал; я только что начал расследование. Да, я видел Эмили, и выглядела она очень хорошо.
— О, — Шарлотта вырвалась из его объятий. — Ты ничего не узнал… Но ты знаешь, по крайней мере, что Джордж не имеет ничего общего с этим делом?
Питт открыл было рот, чтобы ответить, но она заметила нерешительность в его взгляде еще до того, как он нашел нужные слова.
— Ты не можешь знать! — Эти слова сорвались с ее губ как обвинение. Она поняла это в тот же миг и даже успела пожалеть об этом, но ей не хватало времени, чтобы извиниться. — Ты не можешь… Почему ты не спросил его, где он был?
Томас мягко отодвинул ее в сторону и сел за стол.
— Я спросил его. У меня просто не было времени проверить его слова.
— Проверить? — Шарлотта стояла совсем рядом с ним. — Почему? Ты не веришь ему? — Она знала, что была неправа. Томас имел право не верить; да и в любом случае просто вера ей была не нужна, как не нужна она была и Эмили. — Извини меня. — Шарлотта дотронулась до мужа, почувствовав через пальто твердость его плеча, затем вернулась к раковине и снова взялась за картошку. Она попыталась говорить нормальным голосом, но у нее это не получилось — голос вышел на удивление высоким. — Где, по его словам, он был?
— В клубе, — ответил Питт. — Большую часть времени. Он не может вспомнить, сколько времени пробыл там и какие еще клубы посещал после этого.
Шарлотта механически разложила по тарелкам картошку, мелко нарезанную капусту и тщательно приготовленную рыбу в сырном соусе. Это было блюдо, которому она недавно научилась. Но сейчас Шарлотта смотрела на это совершенство без всякого интереса. Возможно, глупо было бояться. Джордж, вероятно, мог точно указать, где он был все то время. Но она слышала о мужских клубах, о карточных играх, о ведущихся там разговорах; о мужчинах, которые выпивали там и даже засыпали, где сидели… Как можно было запомнить, кто был там в определенное время? Чем один вечер отличался от другого?
Не то чтобы Шарлотта думала, что Джордж мог убить эту девушку, ничего подобного; но из своего прошлого она знала, какой вред может нанести репутации даже простое подозрение. Если Джордж говорил правду, то он может жестоко оскорбиться, если Эмили сразу же и безоговорочно не поверит ему. Если же он избегал правды, что-то утаивал — скажем, флирт, глупое поведение, чрезмерные возлияния, — тогда он будет чувствовать себя виноватым. Одна ложь приведет к другой, и, запутавшись в этом клубке, Эмили, в конце концов, может заподозрить его даже в преступлении. Бывает, правда состоит из множества самых омерзительных нюансов. И будет крайне болезненно очищать ее от мелкого обмана, хитрости, недосказанности, с которыми жизнь была Удобной и о которых вы предпочитали не знать.
— Шарлотта, — раздался за ее спиной голос мужа.
Она заставила себя выбросить из головы все страхи, поставила тарелки с едой на стол и мурлыкнула с невинным видом:
— Да?
— Немедленно прекрати!
Было абсолютно бесполезно пытаться обмануть его, даже мысленно. Томас видел ее насквозь. Шарлотта села за стол перед своей тарелкой и спросила:
— Ты можешь доказать как можно быстрее, что Джордж здесь ни при чем?
Он протянул руки через стол, чтобы дотронуться до нее.
— Конечно, я этим займусь, как только смогу. Так, чтобы это не выглядело, будто я подозреваю его.
Господи, она не приняла это во внимание! Если Томас займется Джорджем в первую очередь, это будет выглядеть даже хуже. Эмили будет думать… только бог знает, о чем будет думать Эмили.
— Я пойду и навещу сестру. — Шарлотта с силой тыкала картофелину вилкой, кромсая ее, бессознательно делая кусочки поменьше, как если бы она сейчас обедала в доме на Парагон-уок. — Она часто приглашала меня. — Шарлотта начала думать, какое из ее платьев подошло бы для такого события. Если она пойдет утром, темно-серое вполне сгодится. Это было роскошное муслиновое платье, и разрезы, сделанные в прошлом году, не будут заметны. — В конце концов, кто-то из нас должен навестить Эмили, а мама слишком занята из-за болезни бабушки. Мне кажется, это прекрасная идея.
Питт не отвечал жене — он знал, что она говорит сама с собой.
