Глава 9

После тяжелого во всех отношениях дня Томас Питт вернулся домой поздно. Он устал морально и физически и мечтал, выбросив все из головы, посидеть, вытянув утомленные ноги, в гостиной, куда из открытой на террасу двери долетал весенний ветерок. День был теплым, напоенным ароматами запоздалой весны и запахом свежей влажной земли, позволяющими на время забыть, что за каменной оградой сада живет своей напряженной жизнью огромный город. Здесь Питт мог вспомнить, что в мире существуют цветы, скошенная трава лужайки, тенистые деревья сада. Его глаза могли отдохнуть, глядя на ленивый танец мошкары в вечернем воздухе.

Однако стоило ему войти в дом, как он почувствовал неладное. У Шарлотты, вышедшей навстречу, было серьезное лицо и предупреждающий взгляд.

– Что случилось? – с тревогой спросил суперинтендант.

– Тебя ждет Мэтью, – тихо промолвила его жена. Дверь в гостиную была открыта. – Он чем-то встревожен, но поделиться не пожелал.

– Ты расспрашивала его?

– Разумеется, нет. Но показала всем своим видом, что умираю от любопытства.

Томас невольно улыбнулся и, легонько погладив супругу по плечу, проследовал в гостиную.

Мэтью Десмонд сидел в любимом кресле хозяина дома и смотрел в открытую дверь террасы на цветущую яблоню. Скорее почувствовав, чем услышав появление друга, он обернулся и встал. Его лицо было бледным, а под глазами по-прежнему лежали тени, как будто он перенес тяжелую болезнь и не должен был покидать постель.

– Что произошло? – спросил Питт, закрыв за собой дверь.

Десмонда испугала прямота, с которой этот вопрос был задан.

– Ничего… во всяком случае, ничего нового. Я… я думал, тебе удалось за это время получить дополнительную информацию о смерти моего отца. – Округлив глаза, он вопросительно глядел на Томаса.

– Боюсь, что нет. Помощник комиссара полиции поручил мне расследовать убийство Сьюзен Чэнселлор, а оно…

– Я понимаю, конечно, понимаю, – перебил его Мэтью. – Тебе не надо ничего мне объяснять, Томас. Я не ребенок. – Он подошел к дверям террасы, словно собирался выйти в сад. – Просто я… думал…

– Ты поэтому пришел? – с сомнением произнес Питт и тоже подошел к открытой двери в сад.

– Конечно, – заверил его друг и вышел на террасу.

Суперинтендант последовал за ним. Они медленно брели по траве к цветущей яблоне в тени каменной ограды в ярко-зеленых, похожих на бархат пятнах мха. У подножия стены росло вьющееся растение, усыпанное желтыми, похожими на звездочки цветами.

– Что же все-таки случилось? Ты выглядишь ужасно, – настаивал Питт.

– Меня ударили по голове. – Десмонд поморщился, как от боли. – Ты это знаешь.

– Тебе стало хуже? Ты показался врачу?

– Нет, мне лучше. Но все тянется так медленно… Как ужасно все, что произошло с женой Чэнселлора. – Мэтью продолжал идти по густой мягкой траве. В воздухе пахло нежным яблоневым цветом, и белоснежные лепестки, кружась, тихо падали на траву. – Ты хотя бы знаешь, что произошло?

– Нет. Почему ты спрашиваешь? Тебе что-нибудь известно? – с интересом спросил Томас.

– Мне? – Его гость был искренне удивлен. – Нет, я ничего не знаю. Просто думаю, какой удар нанесла судьба талантливому и счастливому в личной жизни человеку. Многие из видных политиков куда меньше сожалели о таких потерях, но Чэнселлору будет нелегко.

Питт внимательно посмотрел на друга. Подобное высказывание было так нехарактерно для него, да и сказал он это как-то неуверенно. Томас не мог избавиться от впечатления, что его друг чем-то обеспокоен.

– Ты хорошо знаешь Чэнселлора? – громко спросил он.

– Не очень, – ответил Мэтью, продолжая идти. Он не смотрел на Питта. – Это самый общительный и доступный из высших чиновников. С ним приятно беседовать. Он из довольно простой семьи, валлиец, во всяком случае по происхождению. Его семья, очевидно, жила в графствах, прилегающих к Лондону. Убийство не связано с политикой? – Он повернулся к Томасу, и на лице его застыли любопытство и тревога. – Этого не может быть?

– Не знаю, – искренне сказал суперинтендант. – Сейчас, право, не знаю. Понятия не имею.

– Никакого?

– О чем ты думал, когда это спросил?

– Не играй со мной в эти игры, Томас! – раздраженно воскликнул Мэтью. – Я не являюсь одним из подозреваемых. – Но его тут же охватило раскаяние. – Прости. Я сам не знаю, что говорю. Загадка смерти отца не дает мне покоя. Что-то подсказывает мне, что это дело рук «Узкого круга». Они должны были помешать ему сказать больше, чем он уже сказал, и, кроме этого, они хотели припугнуть остальных. Так будет, мол, с каждым, кто нарушит клятву. Лояльность – чертовски опасная вещь, Томас. В какой степени можно требовать ее от человека? Я, если на то пошло, не уверен, что знаю, что она означает. Если бы ты спросил меня об этом год или полгода назад, я посчитал бы твой вопрос нелепым, ибо ответ на него казался предельно ясным. Теперь же я затруднился бы на него ответить. – Он стоял перед Питтом, порядком смущенный, и смотрел на него вопрошающим взглядом. – А ты?

Его друг ответил не сразу, и этот ответ был не очень уверенным.

– Полагаю, это умение держать свое слово, – медленно, как бы размышляя, промолвил он. – Но это еще и верность своему долгу, даже когда речь не идет о конкретных обязательствах.

– Верно, – согласился Десмонд. – Но кто определяет эти обязательства и перед кем они? Кто вправе требовать от тебя их исполнения? Что, если кто-то считает, что ты взял их на себя, а ты так не считаешь? Такое ведь тоже может быть.

– Ты имеешь в виду сэра Артура и «Узкий круг»?

Мэтью неопределенно пожал плечами:

– Да кого угодно. Иногда мы что-то принимаем за должное, а другие вовсе так не думают… однако мы требуем от них этого. Я хочу сказать, так ли уж мы хорошо знаем друг друга, знаем других до того, как вдруг судьба подвергает нас проверке? Тебе кажется, что ты знаешь, как будешь действовать в тех или иных обстоятельствах, но приходит час проверки, и ты убеждаешься, что действуешь совсем не так, как полагал.

Теперь Питт уже не сомневался, что гостя что-то гнетет. В голосе его появилась несвойственная ему страстность. Это было не просто философствование. Однако было ясно, что Десмонд еще не готов говорить откровенно. Томас даже не знал, будет ли это касаться сэра Артура, или Мэтью упомянул смерть отца как нечто похожее и как предлог, чтобы начать разговор.

– Ты имеешь в виду, что лояльность может быть разной?

Десмонд, дернувшись, отступил в сторону, и Питт понял, что задел его больное место.

Воцарилась пауза. В саду стояла тишина. Где-то лаяла собака; по стене, крадучись, прошла пестрая кошка и бесшумно спрыгнула в траву.

– Те, кого допрашивали, искренне были убеждены, что отец нарушил клятву, – наконец проговорил Мэтью. – Нарушил обет верности тайному обществу и, таким образом, возможно, своему классу. Кто-то в Министерстве по делам колоний – изменник родины, но вполне вероятно, что там смотрят на это совсем иначе. – Он глубоко вздохнул и посмотрел на зашелестевшие листья яблони, по которым пробежал ветерок. – Отец считал, что умалчивать о действиях «Узкого круга» означало бы предать то, чему он служил всю жизнь, хотя в тот момент он еще не собирался называть вещи своими именами. Мне тоже не хочется этого делать. Похоже это на уклонение от исполнения своего долга? Стоит только назвать все своим именем и дать обет верности, как ты неизбежно отдаешь и половину себя самого. Я к этому не готов. – Он посмотрел на собеседника и нахмурился. – Ты понимаешь меня, Томас?

– Многое совсем не требует обетов верности, – заметил Питт. – В этом порок «Узкого круга». Он требует авансом клятвы безграничной лояльности, что бы потом ни случилось.

– Пожертвовать своей совестью – так определял это отец.

– Вот ты и нашел ответ на свой вопрос, – сказал Томас. – Тебе нечего спрашивать у меня. Тебе не нужен мой ответ.

Десмонд неожиданно улыбнулся ему открытой счастливой улыбкой.

– Я и не буду, – согласился он и сунул руки в карманы.

– И все же тебя что-то беспокоит? – настаивал Питт, чувствуя, что напряженность и тревога не оставляют Мэтью, а его улыбка, сверкнув, так же быстро исчезла.

Его товарищ печально вздохнул и зашагал вдоль стены сада, словно не замечал больше ни травы, ни цветущей яблони.

– Нам с тобой легко так говорить, потому что между нами нет разногласий и мы смотрим на вещи одинаково. А что бы ты почувствовал, если бы я сделал что-то такое, что показалось бы тебе предательством? Ты возненавидел бы меня?

– Ты ставишь вопрос теоретически, Мэтью, или есть что-то конкретное, и ты пытаешься найти в себе смелость сказать мне? – Томас догнал его и зашагал рядом.

Десмонд не оглянулся, направившись к дому.

– Я не знаю ничего, что бы разделяло нас. Я думаю об отце и его друзьях в Круге. – Он бросил быстрый взгляд на Питта. – Некоторые из них были его друзьями, ты же знаешь. Вот почему ему было так чертовски тяжело.

Все, что говорил Мэтью, было правдой, но Томас не мог освободиться от чувства, что друг чего-то недоговаривает. Они пересекли лужайку. Разговор больше не возобновлялся. Шарлотта пригласила гостя отужинать с ними, но он отказался. Лицо его не покидала тень тревоги. Питт глядел ему вслед со странной печалью, которая так и не оставляла его весь вечер.

После ухода Мэтью Шарлотта, посмотрев на мужа, спросила:

– С ним все в порядке? Он показался мне… – Она умолкла, подыскивая нужное слово.

– Встревоженным? – помог ей супруг, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги. – Да, я уверен, что-то его тревожит, но он не находит решимости сказать об этом.

– Что это может быть? – задумалась Шарлотта. Питт так и не знал, о ком она больше тревожилась о Мэтью или о них обоих. По ее глазам он понимал, что она знает о мучающем его чувстве вины, смешанном с глубокой печалью от невосполнимой утраты.

Томас отвел глаза.

– Мэтью говорил о верности… Не знаю, что он имел в виду…

Шарлотта шумно втянула воздух, словно приготовилась сказать нечто очень важное, но тут же тактично воздержалась.

Питт, не выдержав, рассмеялся. Это так было не похоже на его решительную жену. Но он угадал – будь эти слова сказаны, они лишь усугубили бы его подавленное состояние.

– Полагаю, что это имеет какое-то отношение к «Узкому кругу», – пояснил он, хотя сам и не был уверен, что именно это гложет беднягу Десмонда. Что бы там ни было, но в этот вечер Питт предпочитал больше не думать об этом.

– Что у нас на ужин? – спросил он.

– Не много, – мрачно заметил Фарнсуорт, выслушав доклад суперинтенданта. – Не мог же этот человек провалиться сквозь землю? – Он имел в виду возницу кеба, в котором уехала Сьюзен в тот роковой для нее вечер. – Кто занимался поисками?

Они сидели в кабинете помощника комиссара полиции, а не на Боу-стрит. Хозяин кабинета стоял у окна и смотрел на набережную. Питт сидел у его стола. Ему предложили сесть, как только он вошел, но Фарнсуорт сам встал, чтобы чувствовать свое преимущество.

– Телман, – ответил Питт, усаживаясь поудобнее. Он не возражал, если на него будут смотреть сверху вниз. – Я тоже пытался. Согласен, кебмен – главный свидетель, но что поделать, мы не нашли даже следов этого человека. Это наводит меня на мысль, что…

– Если вы считаете, что Чэнселлор сказал неправду, то вы просто глупец, – раздраженно прервал его Джайлс. – Надо быть совершенно оторванным от реальности, чтобы предположить, что министр…

– Этот спор неуместен. – Теперь Питт прервал его. – Чэнселлор вернулся из департамента, а десять минут спустя все видели, как он усаживает жену в кеб. Мне это рассказали слуги. Это вовсе не означает, что я его подозреваю. Таков порядок – надо уточнить, где был каждый в указанное время.

Помощник комиссара ничего на это не ответил.

– Это заставляет меня предполагать, – наконец закончил начатую фразу суперинтендант, – что кебом правил не настоящий возница. Он просто переоделся в одежду кебмена.

– Откуда в таком случае взялся кеб? – настаивал Фарнсуорт. – Чэнселлор сказал, что это был двухколесный экипаж. Он отлично разбирается в разных повозках и может отличить кеб от личного экипажа.

– Сейчас этим занимается Телман. Пока мы не знаем, что это за экипаж и где он был нанят… или украден. Телман производит опрос.

– Хорошо, хорошо. Нам надо прояснить все это как можно скорее.

– Крайслер думает, что здесь могла быть попытка похищения, которая не удалась, – добавил Питт.

Джайлс вздрогнул, и гримаса раздражения передернула его лицо.

– Что? Кто, черт побери, этот Крайслер?

– Питер Крайслер, эксперт по африканским вопросам, – задумчиво произнес Томас. – Его очень интересует это дело. Короче говоря, он ведет собственное расследование.

– Почему? – Помощник комиссара подошел к столу и сел напротив Питта. – Он знал ее?

– Да.

– В таком случае он – подозреваемый, черт побери! – Фарнсуорт сжал кулак. – Я надеюсь, вы допросили его по всем правилам?

– Разумеется, допросил, – суперинтендант почувствовал, что невольно повысил голос, хотя совсем этого не хотел и старался держать себя в руках. – Он сказал, что был дома в тот вечер, но слугу отпустил, поэтому подтвердить его показания никто не может.

Его начальник облегченно вздохнул.

– Что ж, это, пожалуй, может быть то, что мы ищем. Все очень просто: никакого похищения, никакой политики. Всего лишь ревность мужчины, влюбленного до безумия и отвергнутого. – В голосе его было удовлетворение. Для него это было бы идеальным решением.

– Возможно, – согласился Томас. – Леди Камминг-Гульд видела накануне вечером Крайслера и миссис Чэнселлор яростно спорящими о чем-то. Но едва ли удастся доказать, что этот человек неуравновешен и жесток, что он способен убить женщину за то, что она отвергла его.

– Во всяком случае, займитесь этим, – резко сказал Фарнсуорт. – Проверьте его прошлое. Спишитесь с Африкой, если понадобится. У него не могло не быть связей с женщинами. Узнайте, как он вел себя с ними. Узнайте все: его любовь, ненависть, ссоры, долги, честолюбивые помыслы – все, что можно о нем узнать! Я не допущу, чтобы дело об убийстве жены министра осталось нераскрытым… Да и вы тоже этого не допустите.

Это прозвучало почти как «вы свободны», поэтому Питт встал.

– Не допустит этого и Министерство по делам колоний, – продолжал, однако, его шеф. – Есть там какие-нибудь успехи? Докладывайте. Лорд Солсбери вчера интересовался, узнали ли мы что-нибудь. – Лицо его стало суровым. – Я ничего не сказал ему о ваших махинациях с цифрами. Одному богу известно, что бы он сказал мне, знай он об этом. Уверен, что с вашей маленькой хитростью у вас ничего не вышло. Иначе вы не преминули бы сказать об этом.

– Пока еще рано судить, – ответил Томас. – Сейчас в министерстве полный переполох из-за отсутствия Чэнселлора.

– Когда, вы считаете, этот ерундовый обман принесет результаты? – не без сарказма спросил Джайлс.

– Дня через три-четыре, – ответил Питт.

Помощник комиссара нахмурился.

– Что ж, надеюсь. Лично я считаю, что вы чересчур оптимистично настроены. Что будете делать, если все провалится?

Суперинтендант не думал об этом. Мысли его были заняты убийством Сьюзен Чэнселлор, и загадка смерти сэра Артура тоже где-то подспудно не шла у него из головы, особенно после визита к доктору Меррею. Он почти не сомневался теперь, что это акт мести «Узкого круга». Доказать это Томас собирался сразу же, как только покончит с делом миссис Чэнселлор.

– Пока у меня нет каких-либо соображений, – признался он. – Продолжается рутинная полицейская работа, я изучаю факты, допрашиваю подозреваемых – и надеюсь, что какая-либо ошибка, ложь укажет нам на виновного. Работа ведется как в министерстве, так и в Казначействе. Связь – пока невидимая, – думаю, приведет нас к определенным выводам.

– Не очень обнадеживающие сведения, Питт. А как с этой женщиной, Амандой Пеннеквик? – Фарнсуорт снова нервно вскочил и подошел к окну. – Мне кажется, стоит заняться Эйлмером, – добавил он.

– Возможно.

Начальник, сунув руки в карманы, задумчиво посмотрел на Томаса:.

– Вы мне сказали, что у него нет алиби на этот вечер. Что, если миссис Чэнселлор ненароком обнаружила его причастность, а он узнал об этом и пошел на убийство? Он как-то был связан с Крайслером?

– Мне это неизвестно… – начал было Томас.

– В таком случае узнайте, – перебил его Джайлс. – Вам ничего не стоит с вашим опытом и знаниями сделать это, не так ли?

Суперинтендант готов был поклясться, что в голове у его начальника уже вертелись мысли, как легко было бы вести расследование с помощью широкой тайной сети осведомителей из Круга. Но кто поручится, что при системе тайных договоров и обязательств, иерархии лояльности и секретной системе подчинения все не обернулось бы умолчанием, сокрытием истины или просто ложью? Мысль, кому из полицейских чинов это могло быть поручено, больше всего пугала Питта. Он ответил шефу взглядом, в котором был молчаливый отказ.

Фарнсуорт недовольно проворчал что-то под нос.

– В таком случае приложите все усилия, – сказал он и, повернувшись к окну, стал смотреть на блики света на реке.

– Есть еще одна версия, – тихо сказал Томас.

– Какая?

– Она все же навестила Торнов. Мы ищем накидку – она была на миссис Чэнселлор, когда та покидала дом, но ее уже не было на мертвом теле. Если найдем накидку, это многое прояснит.

– В зависимости от того, где вы ее найдете, – согласился помощник начальника полиции. – Продолжайте. А если она была у Торнов? – Плечи Фарнсуорта распрямились.

– Тогда ее мог убить Торн, – заметил Питт, – или они вместе с женой, хотя мне трудно в это поверить. Мне показалось, миссис Торн искренне сокрушалась, известие о смерти подруги потрясло ее.

– Зачем Торну убивать миссис Чэнселлор? Вы намекаете на любовную связь между ними? – На сей раз начальник Томаса не скрывал своего сарказма.

– Нет, – коротко сказал суперинтендант, не считая нужным добавлять, что подобная мысль абсурдна.

Фарнсуорт повернулся и вновь уставился на него.

– Тогда что? – Глаза его вопрошающе округлились. – Вы имеете в виду измену в министерстве? Торн?..

– Возможно. Но есть и еще что-то, что не может не быть с этим связано…

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Джайлс. – Объясните, не ходите вокруг да около. Связано или не связано?

Питт сжал зубы.

– Я думаю, смерть сэра Артура Десмонда связана с его убеждением…

Продолжать ему не пришлось. Лицо помощника комиссара стало темнее тучи, а глаза зловеще сощурились.

– Я полагал, что с этим мы покончили и забыли. Артур Десмонд был неплохим человеком, но, к сожалению, к концу жизни он стал страдать слабоумием и галлюцинациями. Милосердием следует считать несчастный случай, когда он принял большую дозу снотворного. – Губы его недобро сжались. – Гораздо горше думать, что он сознавал происходящее. Понимал, что теряет рассудок, что скомпрометировал себя и оговорил многих из своих друзей. В одно из таких мгновений полного осознания этого он решился покончить с собой.

Фарнсуорт сглотнул слюну от волнения.

– Возможно, не следует повторять, что такое решение было жестоким, но это был мужественный поступок, и он делает ему честь. – Их с Томасом взгляды на мгновение скрестились. – Я уверен, – продолжал помощник комиссара, – именно таким вы его всегда знали. Чтобы отважиться на такое, нужна недюжинная смелость духа. Если вы действительно уважаете его так, как постоянно твердите, то должны оставить все как есть и пожелать мира и покоя его праху. Продолжая копаться в этом деле, вы лишь причиняете страдания его родным и даете им плохие советы. Не знаю, как еще удержать вас от серьезной ошибки. Я достаточно ясно выразился?

– Яснее не бывает, – согласился Питт, смело выдержав немигающий взгляд начальника. Настойчивость шефа лишь укрепила его в решении добраться до истины. – Но все это не имеет отношения к тому, что могла думать и подозревать миссис Чэнселлор, которая нас сейчас интересует, не так ли?

– Надеюсь, вы не обсуждали с ней ваш бред относительно смерти сэра Артура? – воскликнул, не скрывая испуга, Джайлс. Он стоял спиной к окну, и лицо его было в тени, но лучи солнца бросали отсвет на его резкие черты.

– Нет, я не говорил с ней об этом, – спокойно ответил суперинтендант. – Но я знаю, что миссис Чэнселлор была знакома с сэром Артуром и высоко ценила его мнение. Он делился с ней своими мыслями и надеждами относительно Африки. Мне говорила об этом леди Камминг-Гульд.

При упоминании о Веспасии лицо Фарнсуорта передернулось в гримасе. Кажется, теперь он испытывал к ней откровенную неприязнь.

– Откуда ей это известно? – спросил он. – Она была знакома с миссис Чэнселлор? Эта леди любит совать нос в чужие дела. Следует ли принимать всерьез слова светской сплетницы?

Сказав это, помощник комиссара тут же раскаялся. Это было грубой ошибкой, понял он, увидев лицо своего собеседника. Социальное положение Фарнсуорта было достаточно высоким, чтобы слышать и знать о леди Камминг-Гульд. Он не мог не знать, что она настоящая аристократка. Но дурной характер, как всегда, подвел его. Эмоции возобладали над разумом.

Однако Томас лишь улыбнулся и этим как бы снисходительно простил ему эту оплошность. Такая слабость, как потеря выдержки, невольно уравнивала начальника и подчиненного.

– Итак, – резко продолжил Фарнсуорт, – на основании всего этого вы предполагаете, что миссис Чэнселлор подозревала Торна в убийстве сэра Артура Десмонда, а если это так, то он мог убить ее, чтобы дело не получило огласки? Не проще ли было ему напрочь все отрицать? – Голос его был полон нескрываемого сарказма.

В таком изложении все действительно могло выглядеть абсурдом. Питт почувствовал, как кровь приливает к его лицу, и заметил торжествующий блеск в глазах начальника. Прежняя напряженность в нем исчезла, и он как ни в чем не бывало снова уставился в окно.

– Теряете былую хватку, Питт. На вас это не похоже.

– Предположение сделали вы, а не я, – парировал Томас. – Я высказался лишь по поводу того, что сэру Артуру могло быть известно об утечке информации из Министерства по делам колоний. Как-никак он частенько захаживал в Министерство иностранных дел и поддерживал с ним связь до самой смерти. Возможно, он сам не осознавал всю важность того, что узнал. Но если он беседовал об этом со Сьюзен Чэнселлор, она, очевидно, сразу все поняла. Ведь муж ее сестры, Стэндиш, да и вся ее банкирская родня поддерживают финансами африканский проект. Чэнселлор, без сомнения, был хорошо осведомлен, а дружба миссис Чэнселлор с миссис Торн…

– Ей ничего не стоило сообразить, что к чему, а затем и высказать все Торну, не так ли? – Фарнсуорт смотрел на Питта с возрастающим волнением. – А что, если это действительно Торн?.. Я понимаю, это лишь предположение. – Голос его окреп. – Займитесь этим немедленно, изучите факты, но делайте всё в строжайшей тайне, ради всех святых. И никому ни слова. Мы не должны нанести ущерб репутации Торна, если он невиновен, а главное, не вспугнуть его, если он виноват.

Теперь начальник, сделав над собой усилие, все же решил извиниться перед подчиненным.

– Прошу прощения, Питт. Я не должен был столь поспешно и неосторожно толковать ваши слова. Вы действительно правы, поэтому действуйте незамедлительно. Побеседуйте со слугами в доме Торна, но не прекращайте и поиски возницы. Если он доставил ее по назначению, он будет всего лишь свидетелем по делу Торна. Ему нечего опасаться.

– Слушаюсь, сэр.

Томас поднялся со стула, изображая готовность тут же приступить к исполнению распоряжений, хотя и без наказов начальства сам давно решил, что ему надо делать.

Показания слуг в доме Торнов не прибавили ничего нового. Все, кого Питт спрашивал, отвечали, что не видели миссис Чэнселлор и ничего не слышали о ней в вечер ее смерти. Сколько бы полицейский ни задавал наводящих вопросов, сколько бы ни высказывал предположений, что она могла войти в дом незамеченной, никакого подтверждения этому он не получил. Даже при самой живой фантазии трудно было предположить, что Сьюзен могла выйти из экипажа, не доехав до дома, пересекла лужайку и со стороны сада, через дверь на террасу проникла в кабинет Торна. Возможно, ее даже кто-то ждал.

Это было вполне вероятно, но зачем миссис Чэнселлор было это делать? Если кто-то попросил ее прийти в дом тайно, чтобы об этом не знали слуги, то должно же этому быть какое-то объяснение? Кто мог предложить ей такое – Торн, Кристабел или они оба? Если это так, то кто-то из них должен был встретить ее на улице, а затем отвезти туда, где ее нашли мертвой, и вернуться в дом через черный ход, никем не замеченным.

Глядя в чистые умные глаза Кристабел, в которых были печаль и негодование, Томас не мог себе представить, что она способна быть столь коварной и двуличной.

И в то же время она любила своего мужа. Он мог убедить ее, что это необходимо по политическим или моральным причинам, а мог просто сказать, что это спасет его от разоблачения и позора.

– Мне, право, очень жаль, что я так ничтожно мало смогла вам помочь, инспектор, – искренне сокрушалась миссис Торн.

Они беседовали в кабинете ее мужа. Открытая дверь террасы вела в сад, и Томас видел цветущие кусты за спиной Кристабел.

– Поверьте, я не перестаю ломать голову, пытаясь вспомнить хоть что-то, что могло иметь к этому какое-либо отношение, – продолжала она. – Приходил мистер Крайслер и тоже задавал мне те же вопросы, но я ничем не могла ему помочь.

– У вас был Крайслер? – быстро переспросил Питт, и глаза его расширились от удивления.

– Вы этого не знали? Он во что бы то ни стало хочет докопаться до истины. Признаюсь, я не знала, что Сьюзен была так небезразлична ему. – Выражение лица миссис Торн было трудно прочесть – на нем были одновременно смятение, удивление, печаль и даже что-то похожее на горькую иронию.

Но Питта интересовало совсем другое – мотивы, заставившие Питера Крайслера наводить справки. Неужели это попытка отмщения даже мертвой Сьюзен? Якобы оказывать помощь полиции, а самому разузнать то, что нужно, или же выведать, что известно следствию, и попытаться как-то обезопасить себя или кого-то еще. С помощью ложной информации увести следствие в сторону или вообще помешать ему. Чем больше полицейский узнавал о Крайслере, тем сильнее сомневался в нем.

– Нет, я не знал, что Крайслер был у вас, – громко сказал он. – Еще много предстоит узнать того, что связано с этим делом.

Кристабел бросила на него быстрый, полный интереса взгляд.

– Вы его подозреваете?

– Да, миссис Торн.

На лице ее появилась ироническая улыбка. Она даже не пыталась ее скрыть.

– О нет, суперинтендант. Я не собираюсь давать вам пищу для спекуляций. Предоставляю это вашему воображению. Я люблю банально посплетничать, но ненавижу, если поводом для сплетен и домыслов служат вещи серьезные.

– Как, например, мистер Крайслер?

Женщина вскинула брови.

– Ни в коем случае, инспектор. А вот обвинение в убийстве – это очень серьезная вещь. – Тень легла на ее лицо. – Сьюзен много значила для меня. Я очень любила ее. Я дорожу дружбой, так же как и честью, – серьезно сказала Кристабел.

– А если они вступают в противоречие, миссис Торн? – так же серьезно спросил Питт.

– Тогда происходит трагедия, – не колеблясь произнесла его собеседница. – К счастью, я не знаю ничего порочащего Сьюзен и то же самое могу сказать и о Лайнусе. Он человек благородных побуждений, всегда честно и открыто говорит о своих целях и способах добиваться их. Поверьте, у него никогда не было недостойной интрижки с другой женщиной.

Это было расхожее и простое объяснение, к которому прибегают друзья в подобных ситуациях, и довольно часто являлось обычной банальностью, но, услышав ее из уст Кристабел и видя перед собой умное и надменно-гордое лицо, Томас помимо воли отнесся к этому совсем иначе. Миссис Торн не была сентиментальна, и сказанное ею не было следствием импульсивности характера. Она была убеждена в том, что говорила, искренне верила этому.

Оба не замечали тишины в комнате и не видели залитого солнцем сада, где ветерок шаловливо играл листвой, рисуя тени на траве.

– А мистер Крайслер? – в конце концов спросил Питт.

– Не имею представления. Он любитель возражать и спорить, – наконец заключила Кристабел после недолгой паузы. – Мне казалось, что ему нравилась мисс Ганн, к сожалению. Но его также влекло к Сьюзен, однако, при всей его бесспорной самонадеянности, я сомневаюсь, чтобы здесь он рассчитывал на романтический успех.

Томас же, наоборот, был полон сомнений. Как бы миссис Чэнселлор ни любила мужа, ей, как и многим женщинам, присущи слабости, ведущие к неразумным поступкам, – вспышки страсти, тоска одиночества, потребность в физической близости. Ведь Сьюзен, без сомнения, отправилась куда-то, предпочитая никого не ставить в известность.

– Итак? – спросил суперинтендант, увидев, что миссис Торн молча ждет ответа. Она как бы замкнулась в себе, оставшись наедине со своими мыслями. Ее блестевшие внутренним светом глаза смотрели прямо на Питта, но он ничего не мог прочесть в них. Кристабел приготовилась, она была начеку.

– Это ваша профессия – находить и узнавать, инспектор. Я ничем не могу помочь вам, ибо ничего не знаю. Иначе я бы давно вам все сказала.

Таким же безрезультатным оказался и визит Томаса к Торну в Министерство по делам колоний. А вот встреча с Гарстоном Эйлмером была более обнадеживающей.

– Ужасно, – эмоционально отреагировал он, когда Питт сообщил ему о цели своего прихода. – Одно из самых чудовищных происшествий, о которых я когда-либо слышал. – Он действительно был потрясен. Его бледное лицо, глубоко посаженные глаза, чей прямой взгляд, не дрогнув, встретил взгляд полицейского, не могли дать каких-либо поводов предполагать, что этот человек искусно прячет свою вину.

– Конечно, я знал ее, и достаточно хорошо, – охотно сказал он, вертя в своих коротких толстых пальцах карандаш. – Одна из очаровательнейших женщин и, несомненно, личность. – Он умолк, глядя на замерший в его руках карандаш. – В ней была какая-то внутренняя честность, что привлекало как нечто прекрасное и вместе с тем обескураживало. Я глубоко сожалею, суперинтендант, что ее больше нет.

Томас безоговорочно верил его словам и вместе с тем чувствовал свою наивность.

– Что вам известно о ее отношениях с миссис Торн? – спросил он.

Эйлмер улыбнулся:

– А, Кристабел. Очень странная леди… редкий тип, слава богу. Пара десятков таких дам, и Лондон был бы охвачен духом революционных преобразований и реформ, которые не оставили бы камня на камне от его прежней жизни. – Он пожал своими мощными плечами. – Нет, инспектор, я несправедлив к ней. Кристабел бывает очаровательной женщиной и всегда интересным человеком. Но женщины с такой энергией и устремлениями творить добро пугают меня. Встреча с ними похожа на встречу с торнадо.

– Торнадо – это разрушительная сила, – напомнил Питт, – вопросительно посмотрев на Гарстона, словно проверял, так ли он его понял.

– Она разрушительна для спокойствия ума. – Эйлмер печально улыбнулся. – Во всяком случае, когда речь идет о Кристабел. Эта дама одержима идеей просвещения женщин, а сие есть опасная идея. Она пугает многих. Если вам удастся узнать миссис Торн поближе, вы убедитесь, что она не останавливается на полпути.

– А что она собирается реформировать?

Гарстон развел руками – жест, означавший полное недоумение.

– Всё. Отношение к женщине, установившиеся взгляды, саму роль женщины в мире, а это означает, что реформы затронут и мужскую часть населения мира. – Он улыбнулся. – А конкретно – усиление роли женщин-оригиналок.

– Оригиналок? – спросил Томас, ничего не понимая. – Что это означает?

Лицо его собеседника расплылось в широкой улыбке.

– Оригиналки, мой друг, – это женщины, которые, как бы это сказать, не знают, что такое брак. Это женщины – а их число растет, – которых мужчины не содержат, не обеспечивают их статус в обществе и не определяют круг их обязанностей, а это забота о мужьях и детях, если они есть.

– Что же миссис Торн собирается делать в связи с этим?

– Дать им образование. Возможность получить профессию в области искусства или науки, в любой сфере, какая им понравится. Куда влечет их собственная оригинальность. Если Кристабел преуспеет в достижении своей цели, вполне возможно, что, отправляясь к дантисту, вызвав слесаря, наведавшись к своему банкиру или архитектору, вы обнаружите, что это женщина. Упаси Господь, чтобы она не оказалась нашим доктором или священником.

Питт был ошарашен.

– Так и будет, – подтвердил Эйлмер. – Кроме того, что женщина эмоционально и по своим способностям, не говоря уже о физических возможностях, не пригодна для этих профессий, она отнимет у тысяч мужчин их работу. Я вам говорил, Кристабел – революционерка.

– И вы думаете… им это позволят? – удивленно спросил суперинтендант.

– Конечно, нет. Но вы когда-нибудь пробовали остановить женщину, принявшую решение? Любую женщину, не будем говорить о Кристабел Торн?

Томас подумал, можно ли остановить тетушку Веспасию, и понял, что хотел сказать Гарстон.

– Понимаю, – медленно сказал он.

– Сомневаюсь, – покачал головой Эйлмер. – Чтобы все понять, вам надо хорошенько узнать Кристабел. Это невероятная смелость – она не боится никаких скандалов.

– Миссис Чэнселлор тоже связана с этим?

– Господи, что за чудовищная мысль! Понятия не имею. Однако не думаю. Нет… Сьюзен интересовали ее дом, семья, банковские дела родственников, инвестиции, финансы и прочее. Она была обыкновенной женщиной, слава богу. – Гарстон помрачнел. – Именно по этому поводу она спорила с Крайслером, насколько я помню… Странный тип. Он был у меня, расспрашивал о ней. И знаете, суперинтендант, в своих расспросах он был более настойчив, чем вы.

Питт настороженно выпрямился на стуле.

– Крайслер расспрашивал о смерти миссис Чэнселлор?

– Да. Да. Она его особенно расстроила. Увы, я не мог рассказать ему больше того, что рассказал вам… а это, по сути, почти ничего. Его также интересовали мистер и миссис Торн. – Эйлмер смущенно рассмеялся. – И ко мне он проявил интерес. Я не уверен, вызвано это тем, что он подозревает какую-то мою причастность к случившемуся, или это отчаянная попытка что-то сделать.

Томас подумал, что это может в равной степени относиться и к тому, и к другому. Сообщение, что Крайслер был у Эйлмера, очень встревожило его.

Он еще больше обеспокоился после того, как повидался с Йеном Хэзеуэем. Эта встреча была организована якобы для того, чтобы узнать, прояснилось ли что-либо с фальсифицированными цифрами, но на самом деле полицейский хотел побольше разузнать о мистере и миссис Торн и их связи со Сьюзен или же с Артуром Десмондом.

Хэзеуэй был озадачен. Он сидел в своем тихом, скромном кабинете с обветшалой мебелью, свидетельствующей, однако, о его вкусе и известном консерватизме.

– Нет, суперинтендант. Здесь кроется какая-то загадка, и она-то тревожит меня. Я бы сам к вам наведался, но хорошо, что вы зашли. Мы получили пакет из посольства Германии.

У Питта перехватило дыхание, а сердце учащенно забилось, но он сделал все, чтобы не выдать своего волнения.

Однако Хэзеуэй заметил это и улыбнулся. Томас чувствовал на себе твердый взгляд его небольших светло-голубых глаз.

– Послание содержит цифровые данные. В них-то и загвоздка. Они не те, что я распространил, и не те, что сохранил в тайне и сообщил лишь лорду Солсбери.

– Что? – суперинтендант не поверил своим ушам. Как могло такое произойти? – Простите? – переспросил он.

– Именно так, – подтвердил Йен. – Не вижу теперь смысла во всей задумке. Вот почему я откладывал встречу с вами. – Он застыл в своем кресле, неподвижными были даже его руки, лежащие на столе. – Я перепроверил весь путь доставленного пакета. Первой мыслью было, что цифры перепутаны или вкралась ошибка. Но все отнюдь не так. В послании все верно, кроме цифр, а они смахивают на грубую дезинформацию. У меня нет желания указывать посольству Германии на ошибку. Сам я в данную минуту не могу сказать, что произошло, ибо не знаю. Я, однако, взял на себя смелость информировать лорда Солсбери о случившемся, чтобы быть уверенным, что в его распоряжении верные данные. А это действительно так.

Питт молчал, стараясь осознать то, что сообщил ему Хэзеуэй, и попытался найти этому объяснение, но пока безуспешно.

– Мы провалились, и я, признаю́сь, в полной растерянности, – горестно вздохнул Йен и откинулся на спинку кресла. Он продолжал пристально смотреть на Томаса. – Но я готов все повторить, если вы считаете, что в этом есть смысл.

Полицейский был слишком огорчен, чтобы признать это. Он надеялся на результат, пусть даже ничтожный. Теперь же Питт не знал, что еще можно придумать, и с ужасом представил, как ему придется признаться Фарнсуорту в провале их великолепного плана. Он уже представил, какова будет реакция и сколько насмешек ему придется выслушать.

– А теперь о смерти миссис Чэнселлор, – тихо произнес Хэзеуэй. – Боюсь, что здесь я тоже мало чем могу вам помочь. Мне очень жаль. – Казалось, что он вполне искренен – порядочный человек, выражающий глубокое сожаление по поводу печального события, но все же Питт отметил некий рационализм в его сочувствии. Видимо, он умеет проводить различие между бессмысленными трагедиями и теми, которые бывают не лишены смысла.

– Она когда-нибудь говорила с вами о сэре Артуре Десмонде, мистер Хэзеуэй? – внезапно задал вопрос суперинтендант.

Что-то изменилось в лице его собеседника.

– О сэре Артуре Десмонде? – переспросил он.

– Да. Он служил в Министерстве иностранных дел. Умер недавно, прямо в клубе.

– Да, да, я вспоминаю, о ком вы говорите. – Йен чуть расслабился, это было едва заметно, но не ускользнуло от Питта. Он как будто бы несколько опустил плечи. – Весьма прискорбно. Но, как я понимаю, такое временами случается. В нашем клубе немало людей упоминали о нем. А почему вас это интересует? Разве он может иметь отношение к последним событиям? Его смерть – это не более чем печальный случай, свидетельствующий о бренности всего сущего. Я был в то время в клубе, где вел беседу с деловым партнером. – Он тихо вздохнул. – Как я понял из газет, миссис Чэнселлор была убита с особой жестокостью – очевидно, в кебе, а затем брошена в реку. Это верно?

– Да, верно, – подтвердил Томас. – Дело в том, что сэр Артур Десмонд решительно возражал против планов Родса в отношении перспектив развития Центральной Африки, как, впрочем, и мистер Крайслер, который… – Полицейский умолк, когда увидел, как изменился в лице сидящий перед ним Хэзеуэй.

– Крайслер? – повторил тот медленно, впившись взглядом в своего собеседника. – Он был у меня, вам это известно? Спрашивал об обстоятельствах смерти Сьюзен Чэнселлор, хотя причину своего визита назвал совсем другую. Он изложил мне некий наспех сочиненный план о правах на ископаемые и аренду в колониях. Но, я уверен, главной причиной его прихода была миссис Чэнселлор. Он интересовался ею и ее мнением. Необычный человек, очень необычный. Одержим страстями и идеями. – Хэзеуэй вдруг замолчал и замер на месте. Питт уже заметил, что у него была такая привычка внезапно застывать, что означало моменты особой сосредоточенности. – Я, полагаю, инспектор, он занесен вами в список возможных подозреваемых, не так ли? Не хочу вмешиваться в ваши профессиональные дела, но человек, задающий такие вопросы, какие задавал мистер Крайслер, был движим чем-то более серьезным, чем просто любопытством или сочувствием.

– Да, мистер Хэзеуэй, я уделяю ему достаточно внимания, – живо откликнулся Томас. – Как и размолвке, происшедшей между ним и миссис Чэнселлор. Не исключено, что ее причиной была Африка и поддержка ее мужем плана Родса. Хотя это могло быть и что-то личное, но ссора оказалась гораздо более серьезной, чем, возможно, каждый из них ожидал. Я думаю, мистер Крайслер способен как атаковать, так и защищаться. Допускаю, что он вспыльчив и не контролирует свой гнев, а в гневе способен совершить убийство, сам того не желая.

Лицо Йена сморщилось от огорчения и брезгливости.

– Как можно вести себя столь нецивилизованно! Неспособность сдержать вспышку ярости, неумение контролировать себя – это недостойно человека, особенно умного и не лишенного понятия о чести. Какая жалость, когда человек так не ценит себя. Надеюсь, вы ошиблись в вашем предположении. Крайслер при его способностях достоин лучшей участи.

Они беседовали в том же духе еще какое-то время, но минут через десять Питт все же откланялся. Он так и не узнал ничего нового о Сьюзен Чэнселлор и был в полном недоумении, думая об информации, полученной из посольства Германии.

– Какое это имеет значение?

Шарлотта Питт, выполняя родственный долг, нанесла очередной визит бабушке. После того как Кэролайн, мать Шарлотты, недавно во второй раз вышла замуж (старая леди противилась этому столь яростно, что это не на шутку грозило ей апоплексическим ударом), бабушка жила в доме Эмили, своей младшей внучки. Ни Эмили, ни ее муж Джек не были рады этому – уж больно невыносимым был характер у старухи. Но она ни в коем случае не могла остаться на Кейтер-стрит с Кэролайн и ее новым мужем, хотя этого ей никто и не предлагал. В доме Шарлотты и без того было тесно, к тому же бабушка не собиралась жить под одной крышей с полицейским, даже получившим повышение и понемногу приобретавшим то, что походило на респектабельность. Это, при всех прочих условиях, было не лучше, чем жить с зятем-актером. Никогда никто из рода Эллисонов не выходил замуж за артистов; теперь же ее единственная дочь Кэролайн, потеряв рассудок, сделала это. Правда, она Эллисон только по браку. Что сказал бы бедный Эдвард, отец Шарлотты, узнай он об этом? Но Бог был милостив и призвал его к себе раньше, чем это произошло.

Миссис Питт же была уверена, что, будь отец жив, подобный вопрос вообще не возник бы. Бабушка сочла ее замечание непозволительной дерзостью.

Теперь, когда Эмили и Джек отдыхали в Италии и пожилая дама осталась в доме одна – не считая, конечно, слуг, – Шарлотта считала необходимым навещать бабушку по крайней мере раз в две недели. За это она каждый раз вознаграждала себя чем-нибудь. На сей раз Шарлотта торопилась с новой приятельницей Харриет Сомс на выставку цветов.

Бабушка с нетерпением ждала приходов внучки, сгорая от желания услышать последние светские сплетни. Оставшись одна в доме, она томилась без общения.

Сегодня Шарлотта, помимо прочего, обмолвилась и об Аманде Пеннеквик, за которой серьезно ухаживал Гарстон Эйлмер, не преминув заметить, что он ужасно некрасив.

– Серьезная во всех отношениях проблема, если решаешься на брак, – продолжая, искренне сказала Шарлотта.

Бабушка и внучка сидели в несколько перегруженной мебелью, но достаточно еще просторной гостиной дома Эмили. Пол украшал обюссонский ковер, сотканный по особому заказу.

– Вздор! – оборвала ее старая леди. – Сразу видно, как ты легкомысленна! Внешность мужчины – это не главное. – Она сердито уставилась на свою гостью. – А если для тебя это так, то как объяснить, что ты вышла замуж за Томаса? Красавцем его не назовешь, у него нет даже элементарного умения хорошо держаться. В жизни не видела мужчину, который бы так небрежно одевался. Даже костюм от лучшего портного на нем выглядел бы как тряпка. У него слишком длинные волосы, а в карманах настоящая лавка древностей. С тех пор как он появился в нашем доме, не помню и дня, чтобы галстук на нем не был сбит набок.

– Какое это имеет отношение к моему замечанию, что Эйлмер некрасив? – рассердилась Шарлотта.

– Как какое? – не сдавалась старуха. – Конечно, человек не может изменить свое лицо, но вполне может научиться манерам и умению хорошо одеваться. Я всегда утверждала: беспорядок в одежде свидетельствует о беспорядке в уме.

– Ты никогда не говорила такого. Никогда, – упорствовала ее молодая собеседница.

– Я просто щадила твои чувства, но раз ты сама об этом заговорила, то вини только себя. Кто такая эта Аманда… Шиллинг? Шестипенсовик?

– Пеннеквик, бабушка.

– Не хитри. Не уходи от ответа. Кто она? – потребовала пожилая леди.

– Не знаю, но она очень красива.

– Это тоже ничего не значит. Из какой она семьи, как воспитана, какие манеры, богата ли? Умеет ли вести себя в обществе? Из ее семьи кто-нибудь известен?

– Не знаю, но думаю, для министра Эйлмера это не имеет значения, – подчеркнуто сказала Шарлотта. – Он сам знает, как добывать деньги. Это старший сотрудник Министерства по делам колоний, и он подает большие надежды.

– Вот ты и ответила себе, глупая девчонка! Какое имеет значение, красив он или нет? Он из хорошей семьи, и у него блестящее будущее. Это сущая удача для твоей Пенни, как ее там, и если у нее достаточно ума, она поймет это. А какой у него характер? Он пьет? Водится с кем попало?

– Кажется, характер у него неплохой, а вот пьет он или нет – этого я не знаю.

– Ну, если он по этим статьям подходит, его не следует сбрасывать со счетов, – как бы подвела итог старая дама. – Не понимаю, почему ты завела разговор об этом. Ничего особенного в этом случае нет.

Но Шарлотта продолжала:

– Она интересуется астрономией.

– Чем? Говори понятней. Ты в последние дни постоянно мямлишь себе под нос! У тебя испортилась речь с тех пор, как ты вышла замуж и ушла из дома. Ты, должно быть, не с теми людьми общаешься. Воспитанных людей из хорошей семьи узнают по их речи.

– Ты тоже себе противоречишь, – съязвила внучка, намекая на то, что является прямой наследницей своей бабушки.

– Не дерзи! – строго прикрикнула на нее старуха. – По ее слегка порозовевшим щекам Шарлотта поняла, что ее стрела угодила в цель. – Каждая семья не без урода, – добавила бабушка, злорадно посмотрев на внучку. – Даже у нашей бедной королевы есть свои заботы. Например, герцог Кларенский. Не может выбрать в любовницы женщину из приличной семьи, так мне говорили. А ты приходишь и рассказываешь мне всякую ерунду о какой-то глупой девчонке, которая ничего из себя не представляет, но выходит замуж за человека знатного происхождения, занимающего высокий пост и с прекрасными перспективами. И все потому, что он невзрачен на вид. Ну и что из этого?

– Она не собирается выходить за него замуж.

Старая леди сердито фыркнула.

– В таком случае она глупа – это все, что я могу сказать. Почему ты не можешь говорить о чем-нибудь более разумном? Ты даже не спросила, как я себя чувствую. Ты знаешь, что эта глупая кухарка Эмили приготовила мне вчера на обед? Вареную курятину, а за день до этого на ужин подала жареную скумбрию вместо фаршированной, и без вина. О том, что это была рыба, я узнала лишь по запаху. А мне хотелось омара. У нас всегда подают омара, когда Эмили дома.

– Возможно, в рыбной лавке не было свежих омаров, – попробовала успокоить бабушку Шарлотта.

– Не выгораживай ее, я все равно не поверю. Мне хотелось бы зайчатины. Я очень люблю тушеную зайчатину в горшочке.

– Но сейчас не сезон охоты, – напомнила ей гостья. – Зайчатина в горшочке возможна только в сентябре.

Старая дама сердито посмотрела на внучку, но оставила эту тему и снова вернулась к Аманде Пеннеквик.

– Почему ты считаешь дурой эту охотницу за деньгами?

– Это ты назвала ее глупой, а не я.

– Но ты же сказала, что она не собирается замуж, потому что он некрасив, хотя во всех других отношениях он – великолепная партия. Из твоих слов вывод один: она глупа. Кстати, почему ты решила, что она выходит замуж, если она не говорит ни «да», ни «нет»? А что еще она должна говорить? Не может же она сразу сказать «да». Это неприличная поспешность, вульгарность. А быть вульгарной непростительно и даже неразумно.

– Неразумно? – в недоумении спросила Шарлотта.

Старушка посмотрела на внучку с явным неодобрением.

– Конечно, глупая. Он не примет ее всерьез. – Она громко и недовольно вздохнула. – Если она допустит неуважение к себе сейчас, то будет терпеть его всю жизнь. Она должна казаться неприступной. А он обязан ухаживать за ней долго и настойчиво, пока не почувствует, что она готова уступить. Тогда это покажется ему трудной победой, он будет горд, что завоевал ее, а не просто подобрал то, что не нужно другим. Право, Шарлотта, ты иногда приводишь меня в отчаяние. Ты достаточно набралась ума, читая книги, но какая польза от них женщине? Ты делаешь карьеру в своем доме, ты полюбила лучшего из мужчин, которого смогла найти и который согласен был взять тебя в жены. Теперь твоя забота – сделать его счастливым и постараться, чтобы он преуспел в своей карьере настолько, насколько ему позволяют его и твои способности. А если бы ты была достаточно умна и вышла замуж за джентльмена, то тебе надо было бы только стараться, чтобы он занял достойное место в обществе и не делал долгов. – Недовольно ворча, шурша юбками и скрипя корсетом, она переменила позу в кресле. – Нет ничего удивительного в том, что тебе достался полицейский. От природы ты не очень умна, поэтому твое счастье, что ты кого-то нашла. Твоя сестра Эмили умна за вас двоих. Она пошла в своего отца, бедняжку Эдварда. Ты же – в свою матушку, круглую дуру.

– Раз ты такая умная, бабушка, как же получилось, что у нас нет титула, поместья и состояния в придачу? – ядовито спросила Шарлотта.

Пожилая леди посмотрела на нее с явным ехидством:

– Я была не так красива, как ты, дорогая.

Насколько миссис Питт помнила, это был первый комплимент, услышанный ею из уст бабушки. Это настолько удивило ее, что она не нашлась даже, что съязвить в ответ, хотя ей очень этого хотелось. Но поняла она это гораздо позже.

И тем не менее по дороге к Харриет Сомс Шарлотта думала: неужели Аманда Пеннеквик применяет тактику, рекомендованную бабушкой, и со временем все же ответит на ухаживания Эйлмера?

Она поделилась своими мыслями с Харриет, когда они любовались со вкусом составленными букетами ранних цветов в хрустальных вазах. Вначале мисс Сомс удивилась, но, поразмыслив, задумчиво сказала:

– А знаешь… это не такая глупая мысль, как может показаться. Я заметила, что Аманда бывает несколько непоследовательна, когда отрицает внимание к ней мистера Эйлмера. Она утверждает, что их объединяет лишь любовь к астрономии. Но я что-то не замечала за нею раньше, чтобы она терпела общество тех, кто ей не нравится. – Харриет хихикнула. – Черт побери, как интересно! Красавица и чудовище. Знаешь, ты права! Во всяком случае, я надеюсь.

Она вся сияла от озорного удовольствия, когда они дружно свернули в угол, где оранжево-красно-желтыми красками привлекали взоры роскошные тюльпаны.

Усталый Питт вернулся домой поздно, чтобы найти там ждущего его Мэтью. Тот был бледен, и его шевелюра была столь встрепанной, словно он в сильном волнении безжалостно всей пятерней поднял дыбом свои светлые, тронутые сединой волосы. Он отказался ждать Томаса вместе с его женой в гостиной, а попросил разрешения пройти в сад. Шарлотта, видя, в каком он состоянии, не настаивала. Она поняла, что здесь меньше всего нужно ее внимание хозяйки.

– Он здесь около часа, – шепнула она мужу, как только тот вошел и увидел через открытую дверь на террасу нервно похаживающего под яблоневым деревом гостя. Десмонд не знал, что хозяин уже пришел.

– Он не сказал, что случилось? – спросил Питт.

Судя по виду друга, он понял, что его привело к нему в этот час какое-то нешуточное дело. Если бы это была печаль, он охотно разделил бы ее с Шарлоттой, ибо знал, что Томас все равно поделится с женой. Значит, его привели сюда не те заботы, что одолевали в прошлый раз. Речь, очевидно, шла о чем-то более серьезном, что ему не под силу было решить самому.

– Нет, он мне ничего не сказал, – ответила Шарлотта, очень обеспокоенная не только тем, что мучило Мэтью, но и тем, что это может касаться и Питта. Ее глаза с тревогой и нежностью смотрели на мужа, и казалось, что она хочет что-то сказать, но не уверена, поможет ли это. Что бы ни произошло, разговором ничего не исправишь.

Томас ласково коснулся ее щеки, как бы все понимая и благодаря, и вышел в сад. Густая трава лужайки заглушила его шаги, и Десмонд услышал их, лишь когда Питт был уже в трех шагах от него.

Он резко обернулся. На лице его был испуг, даже скорее ужас, который он тут же постарался скрыть за вымученной улыбкой.

– Не надо, – тихо сказал Томас.

– Что не надо?

– Притворяться не надо. Случилось опять что-то плохое. Расскажи лучше.

– О, понимаешь, я… – Мэтью снова попытался улыбнуться, но ничего не получилось. Он закрыл глаза, и его лицо исказила боль.

Питт беспомощно смотрел на друга, его переполняли тревога и то неодолимое желание защитить, которое испытываешь к ребенку, выросшему на твоих глазах и попавшему в беду. Стоя с Мэтью под яблоней, он словно вспомнил чувство ответственности, которое испытывал двадцать пять лет назад только потому, что был на год старше сына Артура Десмонда. Он страстно хотел и теперь помочь ему, хотя бы просто обнять его, как бывало раньше, словно они снова стали мальчишками. Но годы сделали свое дело, да и Мэтью не принял бы такого жеста. Томасу оставалось только ждать.

– Министерство по делам колоний, – наконец с трудом вымолвил Десмонд. – Уже известно, кто это?

– Нет.

– Но утечка информации продолжается… Она исходит… – Он остановился, словно вдруг почувствовал, что не в силах сказать то, что должен.

Питт молча ждал. В ветвях яблони озабоченно чирикала птичка. С улицы донеслось ржание лошади.

– …из Министерства финансов, – закончил фразу Мэтью.

– Да, – согласился Томас. Он готов был помочь ему, назвав имя Рэнсли Сомса, но понял, что помешает его товарищу самому все рассказать.

Взгляд Десмонда был устремлен на цветущую яблоневую веточку, упавшую на траву. Он стоял вполоборота к Питту и не смотрел на него.

– Два дня назад Харриет рассказала мне, как случайно услышала разговор своего отца по телефону. Она зачем-то пошла к нему, но, обнаружив, что он разговаривает с кем-то, остановилась у двери кабинета. – Мэтью снова умолк.

Его друг терпеливо ждал.

Глубоко вздохнув, Десмонд продолжил тихим, слегка охрипшим голосом, словно ему перехватило горло и каждое слово давалось ему с трудом:

– Он говорил с кем-то о финансировании исследований и создания поселений в Замбии, насколько Харриет смогла расслышать, и обсуждал все аспекты этого решения, от плана Сесила Родса до Маккиннона и Эмин-паши. Еще было что-то о возможностях Каира и важности морской базы в Саймонстауне. Что это будет стоить Англии, если она все потеряет.

В сущности, такой разговор Сомса с коллегой по работе вполне мог состояться, и в нем не было ничего необычного.

А Мэтью не отрывал глаз от яблоневой ветки и продолжал:

– Затем он сказал: «Это в последний раз, больше я ничего не смогу передать. Этот полицейский, Питт, был здесь, и я больше не решаюсь продолжать. Довольствуйтесь тем, что у вас уже есть. Сожалею». На этом, очевидно, разговор закончился, и он положил трубку. Харриет, передавая мне все, что слышала, не придала этому никакого значения.

Только теперь Десмонд повернулся к Томасу. В глазах его было отчаяние, словно он ждал, что его сейчас ударят.

Теперь было ясно почему. Изменником оказался Рэнсли Сомс из Министерства финансов. Ничего не подозревавшая Харриет выдала отца своему жениху, а тот, после терзаний и сомнений, пришел к полицейскому. Пришел, отлично зная, что делает, предвидя все последствия, но поступить иначе он не мог.

Питт все еще молчал. Ему не нужно было говорить, как он использует эту информацию. Мэтью сам это знал еще до того, как пришел сюда. Надеяться на то, что его имя, да и имя Харриет, не будет названо, было бесполезно. Слова понимания и сочувствия тоже были ни к чему. А то, что чувствовал молодой человек, то, чего ему это стоило, останется тайной или не более чем чьей-то догадкой.

Томас протянул ему руку как товарищу и другу, испытывая огромное уважение к тому, кто поставил честность выше личного счастья.