Глава 1

Томас Питт стоял на каменных ступенях, ведущих к реке, и прислушивался к легкому плеску воды о парапет, когда близко проходили груженые баржи, покидавшие лондонский речной порт. Был полдень, час ланча, поэтому в одной руке инспектор держал бумажную упаковку с заливным угрем, а в другой — большой ломоть хлеба, предусмотрительно купленные у лоточников на Вестминстерском мосту. Жаркое летнее солнце жгло лицо, но воздух был свеж и пах морем. Сверху, с набережной, доносились грохот колес и цоканье копыт проезжавших мимо повозок и экипажей. Джентльмены спешили по делам в Сити, а кто и в клуб; дамы выбирали этот час для визитов, обменов приглашениями или последними сплетнями, а также для того, чтобы посудачить о предстоящих светских раутах и развлечениях в новом сезоне.

Ужас, навеянный кошмарными убийствами в Уайтчепеле, постепенно забывался, хотя все еще продолжали нестись упреки в адрес полиции, потерпевшей полное поражение и так и не сумевшей поймать самого кровавого в истории Лондона убийцу или хотя бы установить, кто он. Пресса окрестила его Джеком-потрошителем. Из-за той неудачи ушел в отставку главный комиссар полиции. Королева Виктория вот уже двадцать восемь лет продолжала оставаться безутешной вдовой, добровольно заточившей себя в Виндзоре. А в общем и целом дела в стране шли не так уж плохо, и даже наметилось немало добрых перемен. Что касается инспектора Питта, то он никогда еще не был так доволен жизнью. Он нежно любил свою жену и был счастлив с ней, его двое здоровых и веселых детей радовали его, он с удовольствием следил за тем, как они растут, и все это переполняло его отцовской гордостью. Ему везло в работе, он стал неплохо зарабатывать, что давало возможность содержать уютный и удобный дом и время от времени даже баловать ближних и себя — правда, в разумных пределах — некоторыми излишествами.

— Инспектор! — услышал он возбужденный, с легким придыханием голос, а затем чьи-то шаги. Кто-то быстро спускался к нему.

— Вы — инспектор Питт, сэр? — громко стуча башмаками по каменным ступеням, окликнул его постовой констебль. — Это вы будете, не так ли? — Констебль остановился и облегченно вздохнул. — Мистер Драммонд послал меня за вами и велел обязательно найти. Ему нужно видеть вас как можно скорее, это так.

Томас неохотно обернулся и посмотрел на вспотевшего, смущенного молодого полицейского, на его разгоряченное лицо и мундир с медными пуговицами, начищенными до блеска. Глаза констебля были полны тревоги — он, видимо, опасался, что не так быстро выполнит срочное задание начальства. Мика Драммонд был самым главным на Боу-стрит, и к тому же джентльменом, а Питт — инспектором, чью работу наконец начали оценивать по достоинству.

Томас доел остатки заливного, сунул смятый кулек в карман, а хлебные крошки бросил в реку чайкам. Они налетели мгновенно, сверкая на солнце белыми крылами.

— Благодарю, констебль, сейчас иду, — успокоил юношу инспектор. — Он у себя в кабинете?

— Да, сэр. — Полицейский хотел было что-то еще добавить, но поостерегся. — Да, сэр, у себя, — подтвердил он, следуя за Питтом, уже поднимавшимся по ступеням на набережную.

— Спасибо, можете отправляться на пост, — еще раз поблагодарил констебля Томас и зашагал по направлению к Боу-стрит. Он решил, что пешком дойдет гораздо быстрее; не стоит тратить время на поиски кэба в таком людном месте, как набережная. Денек выдался отличный, и кругом было немало желающих прокатиться в экипаже, чтобы подышать свежим воздухом.

Наконец инспектор достиг полицейского участка — к великому облегчению дежурного сержанта, увидевшего его еще издали, — не медля, поднялся по лестнице и постучался в дверь кабинета начальства.

— Войдите! — услышал он нетерпеливый голос Драммонда.

Войдя, Питт по привычке плотно прикрыл за собой дверь. Шеф стоял у окна, как всегда безукоризненно одетый с той легкостью и простотой, которая свидетельствует о врожденном вкусе, исключающем какое-либо щегольство. Его узкое худое лицо выражало волнение и тревогу, была она и в каждом его движении, и в напряженной прямоте осанки.

— А, Питт, очень хорошо, что вы здесь, — приветствовал он инспектора улыбкой, которая тут же сменилась прежней озабоченностью. — Я передал Парфитту дело о мошенничестве, ибо для вас у меня есть кое-что поважнее. Это весьма деликатное… — Тут он осекся, на мгновение задумался, а потом со знакомой Томасу решимостью отбросил сомнения. Питт ценил начальника именно за эту прямоту, отсутствие лицемерия и недомолвок, часто присущих чиновникам высокого ранга. Если сейчас Драммонд на мгновение заколебался, то на это есть веская причина. Видимо, важность и необычность дела давят на него, и этим объясняется то, что он не сразу находит нужные слова. Инспектор терпеливо ждал.

Наконец Драммонд перешел к сути дела.

— У меня есть задание, которое я хотел бы поручить именно вам. — Их уважение друг к другу во всем, что касалось совместной работы, порой переходило в подобие дружбы. Именно это чувство руководило сейчас Драммондом. — Ко мне только что обратился человек, занимающий весьма высокий пост, обратился как… к другу. — Шеф сделал едва заметную паузу, прежде чем произнести последнее слово, но Питт не без удивления заметил, как легкая краска залила его лицо.

Драммонд отошел от окна, выходившего на улицу, и теперь стоял за своим большим столом, обитым кожей.

— Он попросил меня предупредить действия местной полиции, — продолжил он, — а также прессы и взять на себя рассмотрение этого дела. У вас гораздо больший опыт в подобных случаях, чем у кого-либо другого, Питт. Если быть откровенным, я намеревался поручить вам вообще все политические дела — или те, что могут иметь политический резонанс. Я знаю, что вы против такого повышения, ибо не привыкли сидеть в кабинете… — Он снова умолк, глядя прямо в глаза Томасу.

Питту очень хотелось облегчить начальнику разговор, насколько это было в его силах, но он не представлял, как это сделать, ибо не знал сути дела или же предпосылок этого разговора. Он только гадал, что могло так близко задеть Драммонда, если тот говорит об этом с не свойственной ему потерей привычного спокойствия и явной неловкостью.

— Я расскажу вам по пути, — словно угадал его мысли начальник и, подойдя к вешалке, снял шляпу и открыл дверь. Томас с легким кивком согласия последовал за ним.

Выйдя на улицу, они сразу же поймали кэб. После того как Драммонд дал кэбмену адрес и они с инспектором сели в экипаж, он начал свой рассказ, не поворачиваясь к Питту, а глядя прямо перед собой, положив шляпу на колено.

— Сегодня мне звонил лорд Шолто Байэм, с которым я знаком. У нас с ним общие друзья. — Голос Драммонда странно напрягся. — Он был весьма обеспокоен, узнав об убийстве знакомого ему, но крайне неприятного человека. — Шеф сделал медленный вдох и выдох, все еще не поворачиваясь к Питту. — По причинам, которые он нам лично объяснит, он опасается, что тень подозрения может упасть и на него.

В голове Питта уже роилось множество вопросов. Каким образом лорд Байэм мог узнать об этом убийстве? В газеты это еще не попало. Почему он мог быть знаком с человеком такого сорта? Как могут его подозревать в какой-либо причастности к совершенному преступлению? Но больше, чем эти вопросы, Питта беспокоило состояние Драммонда, все время находившегося в явном смущении. Обстоятельность, с которой он все рассказал, говорила о том, что он готовился к этому заранее и поэтому говорил без отклонений или запинок, ни разу не взглянув на своего собеседника, чтобы узнать, как тот воспринимает все услышанное.

— Кто жертва убийства, сэр? — не выдержав, излишне громко прервал его Питт.

— Звали его Уильям Уимс, это мелкий ростовщик из Кларкенуэлла, — ответил Драммонд.

— Где нашли убитого?

— В его доме на Сайрус-стрит. Убит выстрелом в голову. — Произнеся это, шеф болезненно поморщился. Он ненавидел огнестрельное оружие, Питт знал это.

— Мы едем в западную часть города, сэр, — напомнил он Драммонду, ибо район Кларкенуэлла находился в восточной части Лондона.

— Мы едем на встречу с лордом Байэмом, — пояснил Драммонд. — В Белгравию. Я хочу, чтобы вы знали все, прежде чем отправитесь в Кларкенуэлл. Нелегко брать на себя кем-то уже начатое расследование, да еще если не знаешь всех подробностей и обстоятельств или того, с чем придется столкнуться. Вот поэтому сначала мы заедем в Белгравию.

У Томаса возникло тревожное предчувствие. Теперь уже ничто не могло удержать его от вопросов.

— Кто такой лорд Шолто Байэм, сэр, кроме того, что он ваш знакомый?

Драммонд несколько расслабился. Теперь ему предстояло говорить о конкретных фактах, о чем-то, что он хорошо знает.

— Семейство Байэм весьма известно. Поколения их служили в Торговой палате и Министерстве иностранных дел. Разумеется, это еще и большие деньги. Нынешний лорд Байэм служит в Торговой палате, занимается вопросами иностранных ссуд и займов и международными торговыми связями. Человек редкого ума.

— Что у него общего с мелким ростовщиком из Кларкенуэлла? — Питт постарался, чтобы вопрос прозвучал как можно более тактично, что все равно не сделало его менее странным.

Печальная улыбка скользнула по губам шефа и тут же исчезла.

— Не знаю. Поэтому мы едем в Белгравию, где я на-деюсь получить ответ.

Томас какое-то время молчал. Его мучили вопросы, а еще больше — неопределенность.

Экипаж, проехав бодрой рысью по Экклстон-стрит, пересек Итон-сквер. Здесь начинался район Белгравия. Навстречу попадались парные экипажи с семейными гербами на дверцах. Начинался сезон светских визитов, когда каждый, кто причислял себя к знати, выезжал куда-нибудь и зачем-нибудь.

— В газеты это еще не попало? — нарушил молчание Питт.

Драммонд знал, что стояло за этим вопросом, и улыбнулся как бы над самим собой.

— Не думаю, что это произойдет. Одним мелким процентщиком в Лондоне стало меньше. Обыкновенное убийство. Убит ростовщик в задней комнатенке своей квартиры в лондонском районе Кларкенуэлл, убийца или убийцы неизвестны. — Он переменил позу на сиденье. — Необычным, пожалуй, покажется лишь то, что он убит из огнестрельного оружия, которое не у каждого имеется. Остальное не стоит комментариев.

— В таком случае как объяснить то, что лорд Байэм был немедленно уведомлен об этом? — не мог не поинтересоваться Томас.

Шеф вновь смотрел перед собой.

— У него друзья в полиции…

— Что ж, в Белгравии это вполне возможно. — Инспектора не устраивала такая неопределенность ответов. — Но в Кларкенуэлле?

— Очевидно, и там тоже.

— Почему полиция решила, что лорда может интересовать убийство мелкого ростовщика? Именно этого ростовщика?

— Не знаю, — ответил с несчастным видом Драммонд. — Я могу только предположить, что кто-то знал о знакомстве Байэма с этим человеком и захотел предупредить его.

Питт решил пока на этом остановиться. Какое-то время они ехали молча, пока кэб не остановился и они не вышли под сень пронизанных солнцем деревьев Белгрейв-сквер. Дома здесь были большие, из светлого камня, в георгианском стиле, с дорическими колоннами у входа, с витыми чугунными решетками и балконами, украшенными яркими цветами в подвесных ящиках и горшках.

Держась прямо и высоко вскинув голову, Драммонд медленно поднялся по ступеням дома номер 21. Питт свободной походкой следовал за ним, отставая шага на два. Карманы его были, как всегда, набиты всякой всячиной, галстук завязан скверно, а шляпа чересчур сдвинута на затылок. Лишь дорогие башмаки — подарок невестки, — начищенные до благородного блеска, производили впечатление.

Предупредительный, как и положено в таких домах, лакей немедленно открыл дверь. Увидев Драммонда и сразу определив в нем джентльмена, что также входило в его обязанности, он собирался было должным образом приветствовать его, но тут взгляд слуги упал на Питта, и почтительный полупоклон не состоялся.

— Слушаю, сэр? — произнес он, глядя на визитеров уже с подозрением.

— Мика Драммонд, — представился шеф. — Лорд Байэм ждет меня.

— А другой… джентльмен? — Лакей вопросительно чуть вскинул брови, на лице его появилась смесь вымученной вежливости и откровенного презрения.

— Именно так, — холодно ответил Драммонд. — Джентльмен, и он со мной. Лорд Байэм будет очень рад видеть нас, не сомневайтесь. Пожалуйста, доложите ему о нашем приходе.

Лакей был умело поставлен на место.

— Слушаюсь, сэр. — Бывалый малый сразу понял, что здесь шутки плохи и лучше пойти на попятный во избежание неприятностей. Он пригласил гостей войти.

Просторный вестибюль особняка из-за георгианской простоты своего убранства казался старомодным. В нем действительно не было ничего от громоздкой пышности современной моды. Темные стены были отделаны светлыми деревянными панелями, на большом столе красного дерева с прямыми, без резьбы, ножками, бесспорно работы Адама, стояла большая ваза с распустившимися розами, чьи сочные красные и золотисто-розовые краски, как в зеркале, отражались в безукоризненно отполированной поверхности стола. Уважение Питта к хозяевам невольно возросло.

Лакей провел их в малую гостиную и ушел доложить хозяину о приходе гостей. Вскоре он вернулся, и они проследовали в библиотеку, где их и ждали лорд и леди Байэм. Комната, уставленная книжными шкафами, была полна солнца. Хозяин дома встретил их, стоя в самом ее центре, стройный, чуть выше среднего роста, с темными волосами, тронутыми у висков сединой. Его лицо впечатлительного, даже мечтательного человека освещали своим блеском прекрасные темные глаза. Лишь узнав его поближе, можно было угадать в нем скрытую силу и решимость, о чем говорил твердый подбородок и внезапная жесткость складок у рта. Он явно нервничал — это выдавали непроизвольные движения его тонких рук и напрягшиеся мышцы шеи.

Стоявшая рядом леди Байэм, темноволосая и почти такого же роста, как ее муж, казалась спокойной. Черты ее лица не были столь изменчивы, словно она не знала ни бурных чувств, ни страстей или же умело скрывала их.

— А, Драммонд! — воскликнул лорд; лицо его про-светлело и несколько уменьшилась напряженность позы, словно один вид Мики Драммонда успокоил его. Но когда он посмотрел на Питта, в его глазах возник тревожный вопрос.

— Добрый день, милорд, добрый день леди Байэм. — Драммонд при всех обстоятельствах не пренебрегал правилами этикета. Это стало привычкой, столь глубокой, что он ее уже не замечал. — Я привел с собой инспектора Питта, что позволит не объяснять ситуацию дважды; да, пожалуй, и лучше, что он услышит все от вас и сам задаст вам необходимые вопросы без посредников. Он лучший из всех, кого я мог бы найти для столь деликатного расследования.

Лорд Байэм с сомнением окинул взглядом Питта. Инспектор, в свою очередь, с интересом разглядывал лорда. Возможно, общая ситуация и явная нервозность Драммонда несколько насторожили инспектора, но человек, которого он видел перед собой, оказался совсем другим, нежели Томас представлял его себе. Интеллигентное лицо хозяина дома подсказывало ему, что перед ним человек живого ума, тонкой натуры и, как подумал Питт, бесспорно наделенный чувством юмора.

Но Драммонд, кажется, не торопился представить инспектора лорду или как-то объяснить его присутствие здесь; он вел себя так, словно продавал Байэму некий товар. Разумеется, он что-то должен был сказать ему о Питте, и, возможно, этого было вполне достаточно для того, чтобы Байэм или принял услуги Томаса, или же решил бы обратиться за помощью к кому-нибудь другому.

Но, кажется, Байэм принял его, не требуя лишних слов и объяснений.

— В таком случае я должен поблагодарить вас за то, что вы пришли, — сказал он и повернулся к жене. — Элинор, дорогая, тебе нет необходимости оставаться и снова слушать то, что ты уже знаешь. Но я благодарю тебя за то, что оставалась со мной, пока я ждал приезда Драммонда.

Элинор понимающе улыбнулась. Возможно, она действительно уже слышала исповедь мужа и ей было бы тяжело выслушать ее еще раз.

Драммонд и леди Байэм попрощались друг с другом легкими кивками. Походкой, полной грации и достоинства, женщина покинула комнату, притворив за собой дверь.

Байэм тут же предложил гостям сесть, что они из вежливости и сделали, но сам хозяин, видимо не в силах расслабиться, продолжал медленно ходить из угла в угол по бежево-розовому китайскому ковру, устилавшему пол библиотеки. Не дожидаясь неизбежных вопросов, лорд сам начал объяснять, почему решил обратиться к Драммонду за помощью.

— Сегодня утром мне стало известно от моего друга из полицейского участка в Кларкенуэлле… — Байэм сделал паузу. Они не видели его лица, а лишь затылок и сцепленные сзади пальцы. — Это был человек, которому я когда-то оказал услугу… — пояснил он и обер-нулся, однако, не посмотрев в их сторону, снова зашагал взад-вперед. — Он сообщил мне о том, что Уильямс Уимс был найден убитым в своей квартире на Сайрус-стрит. Кажется, его застрелили. Тогда еще не было известно, из какого оружия был сделан выстрел, но очевидно, что стреляли с близкого расстояния, а оружие было крупного калибра. Возможно, спортивное ружье.

Драммонд открыл было рот, чтобы задать главный вопрос, мучивший его: каким образом смерть Уимса может касаться лорда Байэма? Или же предложить ему оставить факты, представляющие интерес для следствия, полицейским из Кларкенуэлла, а ему и Питту объяснить свою причастность к происшедшему? Но, заметив неподвижный взгляд Байэма, стоявшего к ним вполоборота, устремленный на залитые солнцем кожаные с золотом корешки книг, Драммонд ничего не сказал.

— В обычных обстоятельствах это было бы обыкновенным мерзким убийством, которое не могло бы интересовать меня, а лишь вызвало бы негодование, как и любое иное преступление, — с явным усилием продолжал свой рассказ лорд Байэм, пройдя в дальний конец библиотеки к письменному столу. — Но я знал Уимса. Наше знакомство произошло в силу крайне неприятных для меня обстоятельств. От слуги, с которым Уимс состоял в родстве… — Байэм внезапно умолк и машинально поправил висевшую на стене картину, — ему стало известно о трагическом случае в моем прошлом, в котором моя роль оказалась малодостойной. Уимс стал шантажировать меня. — Байэм застыл, стоя к ним спиной. Яркое солнце, падавшее на его волосы и плечи, казалось, высвечивало каждую пылинку на ткани его сюртука.

Потрясенный Драммонд сидел на зеленом кожаном диване, не двигаясь, с застывшим лицом. Томас понял, что он ждет, когда Байэм скажет наконец о причине шантажа. Ссора, долги? И то и другое пугало и обескураживало шефа.

— Стал требовать деньги? — не выдержав, спросил он очень тихо.

— Что же еще? — сразу же резко ответил Байэм. — Прошу простить меня, конечно, деньги. Слава богу, он не потребовал большего. — Лорд снова умолк. Ни Питт, ни Драммонд не осмелились нарушить пугающего молчания. Байэм продолжал стоять к ним спиной. — Я полагаю, вам хочется знать, что заставило меня платить деньги такому человеку, как Уимс, чтобы добиться от него молчания. Вы вправе знать все, если намерены помочь мне. — Он сделал глубокий вдох. Томас видел, как поднялись и опустились его узкие плечи. — Двадцать лет назад, еще до моей женитьбы, я какое-то время гостил в поместье лорда Фредерика Энстиса и его жены Лоры. — Красивый, с богатыми модуляциями голос лорда Байэма звучал теперь глухо и бесцветно. — Мы с Энстисом были близкими друзьями, каковыми остались и по сей день, могу утверждать. — Он с трудом сглотнул слюну. — Но в те времена мы были как братья. Много общих интересов, одинаковые устремления и образ мышления… Мы в равной степени увлекались охотой с борзыми, верховой ездой и чистокровными скакунами.

В комнате стояла тишина, никто не шелохнулся. Часы на камине пробили четверть часа. Их неожиданный бой испугал Питта.

— Лора… леди Энстис была необычайно красивой женщиной. Я впервые видел подобную красоту, — продолжал Байэм. — Ее белоснежная кожа была подобна лепесткам ночной лилии, и художник, создавший ее портрет, недаром назвал его «Луноцвет». Я не встречал женщины, в чьих движения было бы столько волшебной грации. — Он снова умолк. Видимо, боль утраты никогда не утихала в его душе, и теперь Байэм произносил слова, лишь бередящие незажившие раны, которые он так долго скрывал. — Я был непростительно глуп. Энстис — мой друг, я был его гостем… и я предал его, предал словом, хотя не предавал ни действием, ни поступком. — Голос его был настойчив и взволнован, словно он умолял поверить ему, ибо это было так важно для него; в нем звучала та искренность отчаяния, которая была сильнее его нынешних волнений и страхов.

Драммонд невразумительно пробормотал что-то себе под нос.

— Я, должно быть, стал ухаживать за ней. — Теперь Байэм смотрел в окно, на деревья и разросшиеся кусты рододендронов под окном. — Я плохо помню сейчас, но, очевидно, я проводил с ней недопустимо много времени и, конечно, говорил ей, как она прекрасна, ибо это была чистейшая правда — она действительно была неправдоподобно красива. — Он опять умолк. — Лишь потом, когда уже стало слишком поздно, я понял, что она отвечает мне взаимностью, отвечает на чувства, в которые я заставил ее поверить, и отвечает с той небывалой страстью, о которой я даже не помышлял и не собирался в ней вызвать.

Теперь он говорил так быстро, словно торопился все высказать, голос его прерывался.

— Я был глуп, боже, как я был глуп, и, что еще хуже, я обманывал друга, злоупотребляя его гостеприимством. Я был потрясен тем, что совершил по легкомыслию. Мне льстило, что я нравлюсь ей… да какому молодому человеку не было бы лестно это? Я позволил ей думать, что мое внимание — нечто большее, чем простая влюбленность юноши и глупые мечты. Она же полюбила меня, искренне и страстно, и ждала от меня каких-то драматических действий. — Лорд по-прежнему стоял к ним спиной. — Я старался убедить ее, что это не только невозможно, но и дурно, нехорошо. Мне казалось, что она понимала меня, — видимо, потому, что я сам искренне был убежден в том, что говорил ей. — Байэм снова умолк, его застывшая фигура была полна отчаяния и трагизма.

Питт и Драммонд обменялись взглядами, но тут же решили, что не следует прерывать его. Любые слова сочувствия в таких случаях могут быть неправильно поняты.

— Но она так и не смогла принять того, что я говорил ей, — сказал Байэм совсем тихо. — Она не принимала отказов мужчин, которые нравились ей, и даже тех, кто был ей безразличен. Все они были игрушками в ее руках. Для нее мой отказ был чем-то окончательным и роковым, как приговор. Можно лишь гадать, что она почувствовала, но, кажется, это подорвало ее уверенность в себе. — Плечи лорда Байэма опустились, он как-то сник, съежился, словно хотел укрыться от внезапной стужи. — Я не мог поверить в то, что она так сильно любила меня. Я не делал ничего, чтобы внушить ей это чувство. Я был просто глупец и всего лишь флиртовал с ней, не более. Я не делал страстных признаний в любви, не давал обещаний… Мне всего лишь, — он шумно вздохнул, — всего лишь нравилось бывать в ее обществе. Я был ослеплен ее необыкновенной красотой, как был бы ослеплен каждый мужчина, окажись он на моем месте.

На этот раз пауза была настолько долгой, что были слышны шаги прислуги в коридоре и приглушенный голос дворецкого, отдающего распоряжения горничной. Наконец Драммонд нарушил молчание:

— Что же произошло?

— Она выбросилась с балкона, — произнес Байэм так тихо, что полицейские едва расслышали. — Смерть наступила мгновенно. — Лорд закрыл лицо руками и опустил голову. Тело его напряглось, и он застыл в этой позе, скрыв свое лицо не только от них, но и от света.

— Мне очень жаль, — хрипло произнес Драммонд. — Очень жаль.

Байэм медленно поднял голову, но они по-прежнему не видели его лица, оно оставалось в тени.

— Благодарю вас. — Казалось, у него перехватило горло. — Это было ужасно. Я понял бы Энстиса, если бы он вышвырнул меня из своего дома и не простил бы до самой смерти. — Байэм взял себя в руки и уже вполне контролировал себя. — Я совершил по отношению к нему самое ужасное предательство, — продолжал он. — Ненамеренно, по глупости, по слепоте юнца, но это погубило Лору, а моя невиновность и искреннее раскаяние уже не могли что-либо исправить. — Он опять вздохнул и продолжил упавшим голосом, словно силы изменили ему: — Но Энстис, сделав над собой невероятное усилие, на какое только может быть способен человек, простил меня. В его печали по погибшей не было ни упрека, ни ненависти к кому-либо, она была тихой и светлой. Энстис предпочитал считать это несчастным случаем, своей личной трагедией. Он всем говорил, что его жена вы-шла вечером на балкон, оступилась в темноте и упала. Никто не посмел усомниться в этом, что бы кто ни думал про себя или даже догадывался. Лора Энстис умерла в результате несчастного случая. Ее тело покоится в семейной усыпальнице.

— А Уильямс Уимс? — не выдержал Драммонд, забыв о присущем ему такте.

Байэм наконец повернулся к ним, лицо его было бледным, на губах — тень вымученной улыбки.

— Уимс пришел ко мне два года назад и заявил, что он родственник швейцара, служившего в доме Энстисов в те годы, и что ему известно, что мы с леди Энстис были любовниками. Она покончила с собой, когда я прекратил нашу связь. — Байэм подошел к дивану, на котором сидели Питт и Драммонд. — Я был потрясен тем, что кто-то знает о нас больше того, что знают все. — Он пожал плечами. — То есть что ее смерть — трагический несчастный случай. Возможно, на моем лице Уимс заметил чувство вины, которое до сих пор не покидает меня, и решил воспользоваться этим.

Наконец лорд Байэм сел.

— Разумеется, я опроверг эту ложь и отрицал, что был любовником леди Энстис. Не знаю, поверил он мне или нет, но продолжал твердить свое. — Улыбка на лице Байэма стала заметней и горше. — Очевидно, этим он хотел показать, что мне не верят даже люди моего круга. Кому придет в голову поверить, что красавица, подобная Лоре Энстис, может покончить с собой из-за такой банальной истории, как неудачный флирт? — Байэм скрестил ноги. — Только сильная страсть могла толкнуть ее на это. — Лицо его потемнело, губы скривились в насмешливой улыбке. Он иронизировал сам над собой. — Но все было не так, уверяю вас, далеко не так! Да кто теперь поверит этому? — Лорд поднял глаза на Драммонда. — Однако это может погубить меня. Я не могу представить, каким ударом это будет для моей жены, — жалостные взгляды, шепот за спиной, скрытое злословие и вежливо захлопнутые перед нею двери… Разумеется, с моей карьерой тоже будет покончено, а со временем я неизбежно лишусь и своего поста. — Он сделал красноречивый взмах рукой. — Никто не скажет мне прямо — лишь конфиденциальный намек в надежде, что я сам все пойму. Сопротивляться здесь бесполезно, это последует неизбежно и неумолимо, как морской прилив, а с ним, как известно, бороться невозможно.

— Но это было бы всего лишь слово Уимса против вашего слова, — возразил Драммонд. — А кто поверил бы такому человеку, как Уимс? Кто стал бы его слушать?

Байэм был очень бледен.

— У него оказалось письмо, вернее, обрывок письма. Я не видел его прежде, но оно было написано Лорой ко мне и было очень… откровенным. — Он мучительно покраснел, произнося это, отвел глаза и стал смотреть куда-то вниз и в сторону.

— И вы заплатили ему. — Это не был вопрос, ибо ответ Драммонду был известен.

— Да, — подтвердил Байэм. — Он не запросил много, всего двадцать фунтов в месяц.

Питт с трудом удержался от улыбки. Отрывать двадцать фунтов от своего бюджета ежемесячно означало бы для Томаса оказаться на грани нищеты, да и для любого полицейского — кроме, конечно, Драммонда, у которого было состояние. Интересно, думал ли его начальник, какая пропасть разделяет мир Байэма и мир простых людей, осознавал ли ее когда-нибудь?

— Вы полагаете, что Уимс, сохранив этот обрывок письма, вел запись всех ваших выплат ему и теперь это неизбежно станет известно? — с некоторым удивлением спросил Драммонд.

Байэм прикусил губу.

— Я знаю, что Уимс это сделал. Он не поленился уведомить меня об этом, как бы страхуясь на всякий случай. Известил он меня и о том, что ведет запись всех моих выплат, и как бы я ни отрицал это, мне не поверят, будто я выплачиваю ему проценты за некогда взятые у него в долг деньги. Ведь я не из тех, кто пользуется услугами ростовщиков. Для таких, как я, есть банки, где можно взять ссуду, или же позаимствовать у приятелей, таких же джентльменов, как я. В карты я не играю и достаточно обеспечен, чтобы жить по своим вкусам и потребностям, не делая долгов. Нет… — Тут он впервые посмотрел на Томаса. — Уимс недвусмысленно дал мне понять, что все аккуратно учел и занес в тетрадь: отрывок письма, сведения о смерти Лоры Энстис и мою роль в этом, а также его собственные предположения, если те придут ему в голову. Вот почему я обратился к вам за помощью. — Он посмотрел на Питта. — Я не убивал Уимса; более того, я не причинил ему никакого зла, мне не приходило в голову даже угрожать ему. Однако я буду удивлен, если у местной полиции не возникнет желания поговорить со мной, и тогда выяснится, что у меня нет свидетелей, могущих подтвердить, где я был в тот или иной час. Я не знаю, когда его убили, но вчера вечером я по крайней мере полтора часа оставался один — здесь, в библиотеке. Никто из слуг не входил ко мне. — Он бросил быстрый взгляд на окно. — Как вы можете заметить, мне ничего не стоило вылезти из окна в сад, а оттуда выйти на улицу, взять кэб и поехать куда вздумается.

— Понимаю, — согласился Драммонд, ибо все действительно могло обернуться именно так. Окна большие и всего в трех футах от земли. Любой ловкий мужчина или даже женщина могли бы вылезти из них и так же влезть обратно — без особого труда и не привлекая внимания. Стоило только убедиться, что внизу никого нет, а все остальное было бы делом нескольких секунд.

Байэм внимательно следил за их лицами.

— Видите, Драммонд, в каком я затруднительном положении. Ради нашей дружбы, — он сделал особое ударение на последнем слове, — я прошу вас прийти мне на помощь, используя ваш профессиональный опыт и ваше влияние.

Это была странная фраза, и казалось, что лорд пользуется ею как привычным клише.

— Хорошо, — медленно сказал Драммонд. — Конечно, я… я сделаю все, что смогу. Питт займется расследованием, освободив от него полицию Кларкенуэлла. Это можно устроить.

Байэм бросил на него быстрый взгляд.

— Вы знаете, к кому обращаться?

— Конечно, знаю, — немного резко ответил шеф.

Томас почувствовал, что на время его как бы исключили из числа присутствующих; эти двое слушали только друг друга, а их слова приобрели дополнительный, понятный только им смысл.

Байэм немного расслабился.

— Я у вас в долгу. — Он снова посмотрел на Питта. — Если я чем-то еще могу быть полезен, инспектор, я жду вас в любое время. Если пожелаете зайти ко мне в Казначейство, я бы просил вас сохранить конфиденциальность.

— Разумеется, сэр, — согласился Томас. — Я сообщу всего лишь свое имя. Возможно, вы сможете ответить на пару моих вопросов уже сейчас, сэр, и этим мы сократим число наших встреч.

Глаза Байэма еле заметно расширились от неожиданности, но он не возразил.

— Если это необходимо.

Инспектор чуть наклонился вперед.

— Вы платили Уимсу по требованию или у вас была договоренность о регулярных взносах в определенный срок?

— В определенный срок. А что?

Драммонд переменил позу и откинулся на подушки дивана.

— Если это был шантаж, то, возможно, вы не единственная жертва Уимса, — вежливо объяснил Питт. — Он мог проделывать это еще с кем-нибудь.

Тень досады на собственную недогадливость пробежала по лицу лорда.

— Понимаю. Да, я платил ему каждое первое число месяца, платил золотыми монетами.

— Как?

— Как? — повторил Байэм, нахмурившись. — Я же сказал — золотыми монетами.

— Я хочу сказать — лично или посылали с кем-нибудь?

— Разумеется, лично. Не мог же я возбуждать ненужное любопытство у своих слуг, отправляя их к ростовщику с мешочком золотых монет.

— Вы сами ездили в Кларкенуэлл?

— Да. — Красивые глаза Байэма расширились. — Ездил к нему на квартиру на Сайрус-стрит.

— Интересно…

— Что именно? Я не вижу ничего интересного.

— Уимс, следовательно, не опасался вас, иначе не назвал бы вам своего имени и не дал бы адрес, — пояснил Томас. — Он вполне мог бы действовать через посредника. Шантажисты редко прибегают к личным контактам.

Раздражение исчезло с лица Байэма.

— Думаю, что да. Это очень интересно, — согласился он. — Я не подумал об этом. В таком случае, какой-то бедняга проявил ненужную поспешность. Возможно, кто-то из жертв оказался менее выдержанным, чем я, как вы считаете?

— Это была единственная причина, почему вы бывали на Сайрус-стрит, сэр? — продолжал любопытствовать Питт.

Драммонд шумно втянул в себя воздух, решив было вмешаться, но тут же передумал.

— Конечно, — резко ответил Байэм. — Я предпочитал видеться с этим человеком только в крайних случаях, лишь когда был вынужден к этому.

— Вы могли бы припомнить хотя бы одну беседу с ним? — продолжал инспектор, не обращая внимания на переменившийся тон Байэма и некоторое его замешательство. — Это помогло бы понять, как ему удалось получить информацию о вас или еще о ком-нибудь. Например, о любом известном человеке, который мог прибегнуть к его услугам как ростовщика и стал жертвой его вымогательства.

Тень улыбки пробежала по губам Байэма, но трудно было сказать, что вызвало ее — собственные мысли или слова Питта.

— Боюсь, что нет. Я просто вручал ему деньги и как можно скорее уходил. Это был негодяй, отвратительный во всех своих проявлениях. Я избегал бесед с ним. — Лицо лорда скривилось в презрительной гримасе. Томас подозревал, что она могла относиться не только к ростовщику, но и к нему, инспектору Питту, тоже. — Сейчас я думаю, что мог бы это сделать, и даже с пользой для себя. Мне жаль, что я так мало могу помочь вам.

Томас поднялся.

— Разве можно все предвидеть, — сказал он с холодной иронией. — Благодарю вас, милорд.

— Что вы намерены делать? — спросил его Байэм, и на лице его снова мелькнуло раздражение. Инспектор понял, что на вопрос придется ответить. Он знал, чего боится хозяин дома.

— Прежде всего отправлюсь в полицейский участок в Кларкенуэлле, — ответил он, не глядя на своего начальника.

Драммонд медленно поднялся с дивана. Теперь он и Байэм оказались лицом к лицу; они молча смотрели друг на друга, готовые что-то сказать, но не решаясь на это. Возможно, им не нужны были слова. Наконец Байэм просто поблагодарил Драммонда и протянул ему руку, тот пожал ее. Питту лорд лишь кивнул, и гости отбыли. Слуга проводил их до выхода; на сей раз он был вежлив.

Взяв кэб, полицейские медленно поехали вдоль тихих и пустынных улиц Белгравии навстречу шуму и тесноте Кларкенуэлла. Томас без устали задавал шефу вопросы, на которые тот вынужден был отвечать.

— Вы хотите сказать, сэр, что знаете того, кто без лишних вопросов сможет изъять дело из ведения полиции Кларкенуэлла и передать в другие руки?

Драммонду явно было не по себе от настойчивости подчиненного.

— Есть вопросы, на которые я не могу вам ответить, Питт. — Он упорно смотрел на обшивку кэба, не поворачиваясь к инспектору. — Вам придется просто поверить в то, что это можно сделать.

— Вы полагаетесь на помощь того, кто известил лорда Байэма об убийстве Уимса? — не отступался Питт.

Драммонд ответил не сразу.

— Нет, я имею в виду не его, а кое-кого другого, но столь же заинтересованного в этом; и, уверяю вас, это поможет нам.

— Кому я должен докладывать о ходе расследования?

— Мне, только мне.

— Если этот процентщик шантажировал лорда Байэма, возможно, он мог шантажировать и других известных людей.

Драммонд застыл от неожиданности. Очевидно, подобная мысль не приходила ему в голову.

— Возможно, — быстро согласился он. — Ради бога, Питт, будьте осторожны!

Томас улыбнулся.

— Это весьма секретное задание, не так ли? Предстоит кое-что подправить после не очень осторожных действий его светлости лорда Байэма.

— Это несправедливо, Питт, — тихим голосом упрекнул его Драммонд. — Он всего лишь жертва обстоятельств. Он делал комплементы красивой женщине, а она возьми да и влюбись в него. Это, должно быть, была впечатлительная и меланхоличная особа. Бедняжка не перенесла, что ее отвергли. Вполне понятно, почему Байэм хотел сохранить происшедшее в тайне. Он делал это не только ради себя, но и ради лорда Энстиса. Пересуды о трагедии, случившейся двадцать лет назад, никому не принесли бы пользы.

Томас не стал спорить. В какой-то мере ему было даже жалко Байэма, однако его беспокоила та уверенность, с которой лорд не колеблясь обратился за помощью к Драммонду и сумел заставить того поручить расследование инспектору, которому Драммонд доверял. Прошло всего несколько часов после того, как было найдено тело убитого Уимса, но за это время шеф успел снять Питта с текущего расследования, навестил вместе с ним лорда Байэма в его особняке, и теперь они едут в Кларкенуэлл, чтобы приказать местным полицейским властям передать это дело в его, Питта, руки.

Остальную часть пути они проделали молча, не возобновляя прерванного разговора. Томас даже не знал, о чем теперь говорить с начальником; пустые же разговоры каждый из них посчитал бы ниже своего достоинства. Поэтому Драммонд погрузился в свои раздумья, которые, судя по его лицу, были не особенно радостными.

Покинув кэб, шеф первым вошел в полицейский участок Кларкенуэлла, представился и велел доложить о себе. Его почти немедленно провели к дежурному офицеру. Питт же остался его ждать. Спустя десять или чуть более минут Драммонд вернулся, все такой же озабоченный, однако менее мрачный. Теперь он спокойно встретил вопрошающий взгляд Томаса.

— Все в порядке, Питт. Дело переходит к вам. С вами будет работать сержант Иннес. Он расскажет вам, что уже сделано, и будет выполнять ваши поручения по расследованию на месте происшествия. Докладывать мне лично.

Томас отлично все понял. Он хорошо знал своего шефа и не сомневался в его честности. Если будет доказано, что шантажиста убил Байэм, это, пожалуй, явится для Драммонда не просто ударом, но горьким разочарованием. Однако он не станет ни защищать Байэма, ни скрывать улики.

— Слушаюсь, сэр, — улыбнулся Питт. — Сержанту Иннесу известно, что я приеду в участок?

— Он будет здесь минут через пять, — успокоил его шеф, в глазах его тоже появились лукавые смешинки, — и вскоре присоединится к вам. К счастью, он оказался рядом, хотя кто сказал, что это к счастью?.. — Он умолк, предпочитая не уточнять, каким образом сержант Иннес оказался под рукой. Теперь с помощью такого чудесного, хотя временами и несовершенного изобретения, как телефон, вполне возможна немедленная связь с теми, кто также владеет им, — как, например, в случае с лордом Байэмом и, возможно, кем-то еще в полицейском участке в Кларкенуэлле.

После этих слов Драммонд не мешкая уехал на Боу-стрит, а Питт остался ждать сержанта Иннеса в неприглядном, давно не знавшем ремонта вестибюле полицейского участка. Как и было обещано, тот явился через пять минут — небольшого роста, но крепкий жилистый человек с крупным носом и неожиданно быстрой улыбкой, показывающей его белые, хотя и неровные зубы. Он сразу понравился Питту, хотя оба они чувствовали некую неловкость ситуации, в которую начальство поставило беднягу сержанта.

— Сержант Иннес, — представился тот сдержанно, еще не зная, как ему относиться к инспектору с Боу-стрит, но уже был доволен, что, судя по чину Питта, он никак не мог быть инициатором этой скоропалительной акции с передачей дела Уимса в другой полицейский участок.

— Питт, — коротко назвал себя инспектор и протянул сержанту руку. — Приношу всяческие извинения за действия власть имущих. — Он не закончил фразу, ибо не чувствовал себя вправе сказать Иннесу больше того, что уже сказал о причине, по которой полиции Кларкенуэлла не дали самой довести дело до конца.

— Понятно, — коротко ответил Иннес. — Хотя не могу понять почему, ибо это самое обыкновенное убийство, пусть даже отвратительное. Убит какой-то мелкий процентщик, убит у себя в конторе. — Лицо сержанта скривилось в неодобрительной гримасе. — Возможно, на преступление пошел какой-то бедняк, из которого тот высосал последний грош. Ростовщичество — грязное ремесло. Ростовщики — это настоящие вампиры!

Томас полностью был с ним согласен и с удовольствием подтвердил это.

— Что вы успели сделать? — продолжал он расспрашивать Иннеса.

— Не так много. Свидетелей, как всегда в таких случаях, нет. — Сержант улыбнулся. — Ростовщичество — профессия, окруженная тайной. Станут ли клиенты признаваться в том, что берут деньги в долг у такой грязной свиньи, как этот процентщик? Надо дойти до полного отчаяния, чтобы прибегнуть к услугам ростовщика. — Произнеся это, он направился к двери, Питт последовал за ним. — Проще будет начать с морга, — пояснил Иннес. — Это недалеко, а потом отправимся на Сайрус-стрит, где жил убитый. У меня не было времени сделать осмотр дома. Не успел я начать, как прибежал констебль и сообщил, что мне следует все бросить и явиться в участок. Я закрыл квартиру и оставил постового сторожить ее.

Питт сошел со ступеней крыльца на шумный тротуар. Воздух был теплым и тяжелым от влаги, пахло конским навозом. Он и Иннес шли рядом, Томас — вразвалку, свободно, а сержант — мелким быстрым шагом.

— Я начал опрашивать его соседей, — рассказывал далее Иннес. — Разумеется, никто ничего не видел и не знает.

— Конечно, — сухо согласился Питт. — И полагаю, никто из них не высказал сожаления по поводу его смерти.

Иннес, ухмыльнувшись, искоса взглянул на инспектора.

— Никто даже и не попытался изобразить подобие скорби. Сколько долгов могли бы оказаться списанными сами собой!

— Что, наследников нет? — удивился инспектор.

— Пока никто не объявился. — Лицо Иннеса помрачнело.

Причина перемены его настроения была ясна Томасу. Он и сам не возражал бы, если бы полиция попридержала у себя несколько листков из списка должников ростовщика, добытых во время расследования. Важное свидетельство, это верно, но стоит ли спешить докладывать о нем начальству? Если бы такой список вдруг затерялся, Томас, пожалуй, не стал бы его искать. Слишком ярки были воспоминания о голоде и холоде, гнетущей тревоге, постоянно преследующих бедняка и знакомых Питту с детства. Он знал, что такое долги, и не пожелал бы никому иметь их.

Они с Иннесом шли, минуя торговок платьем, хлебом, овощами и прочим товаром. Продавцы фруктов и овощей катили перед собой тележки, поближе к тротуару, и на все лады громко расхваливали свой товар. Торговцы вразнос, устроившись по углам, предлагали спички, шнурки, заводные игрушки и прочую мелочь. Кто-то вовсю расхваливал мятную воду, его торговля шла бойко. Торговцы газетами нараспев сообщали последние скандальные новости.

Помещение морга было мрачным. Как только полицейские открыли дверь, в нос им ударил запах карболки. Смотритель сразу же узнал Иннеса, но на Питта посмотрел с недоверием.

Сержант представил инспектора и сообщил цель их прихода.

— Значит, вы хотите взглянуть на Уимса? — сказал смотритель, с гримасой приглаживая рукой волосы, особо аккуратно поправляя светлую прядь. — Неприятное зрелище, — словоохотливо заметил он. — Чертовски неприятное. Пойдемте, джентльмены.

Повернувшись, он повел их в дальний конец здания, в зал с каменным полом и выложенными кафелем стенами, с двумя большими ваннами в конце его. Посередине зала стоял каменный стол со стоками, ведущими к канализационному люку. На стенах горели газовые рожки, в центре зала с потолка свешивалась одинокая лампа. На столе под простыней, судя по очертаниям, лежало тело.

Иннес поежился, изо всех сил стараясь, чтобы лицо не выдавало его.

— Вот и он, — весело сказал разговорчивый смотритель. — Покойный мистер Уильям Уимс. Один из тех, о ком меньше всего будут сожалеть обитатели Кларкенуэлла. — Он фыркнул. — Простите, джентльмены, ежели я сболтнул лишнего. Негоже говорить плохо об усопших, даже недостойно, да уж. — Он снова фыркнул.

Присутствие смерти, мокрый каменный стол, запах карболки и тошнотворно-приторный запах крови начинали беспокоить Питта. Он хотел как можно скорее покончить с неприятной процедурой осмотра тела.

Он, не дожидаясь, сам быстро откинул край простыни и взглянул на останки Уильяма Уимса. Это было тело крупного мужчины, уже ставшее несколько дряблым после того, как прошло окоченение мускулов, втянулся живот и ослабели мышцы ног. Но в жизни, подумал Питт, покойник, видимо, имел вполне внушительный вид.

Причина смерти предстала его взору во всей своей отвратительной достоверности. Левая часть головы была снесена выстрелом с близкого расстояния — видимо, из крупнокалиберного огнестрельного оружия, заряжавшегося, скорее всего, с дула пулями или даже металлическими осколками. Трудно было определить, как выглядел погибший, ибо с левой стороны головы не осталось ни уха, ни щеки, ни левого глаза, даже пробора в волосах. Питт не раз бывал свидетелем того, как полицейские падали в обморок от подобных зрелищ. Теперь же он и сам почувствовал, как конвульсивно среагировал его желудок. Рядом с ним шумно втянул в себя воздух сержант Иннес. Томас тут же принялся успокаивать себя тем, что смерть наступила мгновенно и на столе теперь лежит не человек, а лишь глина, из которой он слеплен, не более, — никаких страданий, никакого страха.

Он перевел взгляд на правую сторону лица, оставшуюся нетронутой. Теперь можно было представить, какими были большой широкий нос, крупный рот, зеленоватого цвета глаза под тяжелыми веками, ибо правый глаз, казалось, все еще смотрит, и в этом было что-то нечеловеческое. Неприятное лицо. Питт сознавал, что осуждать покойников несправедливо, какой бы ни была их смерть, и все же ему стало не по себе от того, что он испытывает так мало жалости к погибшему.

— Видимо, убит из ружья, — мрачно заметил Иннес. — Одного из тех старинных ружей, которые заряжаются с дула любой дрянью, даже картечью. Отвратительная работа.

Питт повернулся и посмотрел на него.

— Как я понимаю, орудие убийства не найдено?

— Нет, сэр. Во всяком случае, я так полагаю. На стене у него, правда, висит старое ружье. Может, кто-то воспользовался им, а затем снова повесил на место.

— Что означает, что убийца пришел без оружия, — раздумывая, произнес инспектор. — Что сказал врач?

— Совсем немного. Смерть наступила вчера вечером, между восьмью и двенадцатью ночи, и была мгновенной. С таким ранением долго не протянешь. Стреляли с близкого расстояния, судя по размерам комнаты.

— И, конечно, никто ничего не слышал? — с иронией спросил Питт.

— Ни единая душа, — чуть улыбнулся Иннес. — Не думаю, что соседи в чем-то нам помогут. Его не очень-то любили.

— Я еще не знал ростовщика, которого любили бы, — заметил Томас и бросил последний взгляд на бледные черты мертвеца; смотритель снова накрыл тело простыней. — Очевидно, будет вскрытие?

— Да, только не понимаю, что оно даст. — Иннес поморщился. — И без того ясно, отчего он помер.

— Кто нашел его? — спросил Питт.

— Человек, служивший у него посыльным и кем-то вроде клерка. — Иннес брезгливо сморщил нос от запаха в мертвецкой. — Если вам здесь больше ничего не надо, сэр, мы могли бы поехать на Сайрус-стрит, как вы считаете?

— Разумеется. — Томас с облегчением отошел от мокрого стола, подальше от запахов карболки и смерти.

Они поблагодарили смотрителя и поспешили поскорее выйти на свет и летнее тепло улицы, в ее грязь, шум и толчею на тротуарах, к запахам конского навоза и к бьющей через край жизни большого города. Питт продолжал расспросы.

— У него не было экономки?

— Приходящая служанка, она убирала и готовила ему пищу. — Иннес четким шагом шел рядом. — Правда, готовила только завтрак. Увидев свет в его комнате, она решила, что хозяин рано встал, поэтому спокойно приготовила завтрак и оставила, как всегда, в кухне на столе, не потревожив хозяина. Просто крикнула, что завтрак готов, и стала ждать от него ответа. Очевидно, процентщик не был особенно разговорчив, поэтому его молчание ничуть не удивило ее. — Иннес поглубже сунул руки в карманы и, чтобы обойти кучу мусора на тротуаре, сделал шаг в сторону. Погожий солнечный денек становился жарким. Сержант, прищурившись, окинул взглядом небосклон. — Ее чуть не хватил удар, когда мы сказали ей, что она готовила завтрак мертвецу. Пришлось отпаивать ее джином; понадобилось целых две порции, пока она пришла в себя.

Питт не мог сдержать улыбку.

— Она смогла рассказать вам что-либо интересное о своем хозяине?

— Тут особой любви не было, но они не спорили и не ругались, насколько нам удалось выяснить. Да она и не сказала бы нам, если бы между ними были размолвки.

— Приходил ли к нему кто-либо, представляющий для нас интерес? — Питт осторожно обошел грузную даму с двумя детишками.

— Кто знает, — ответил Иннес. — Никому не хочется, чтобы его видели у ростовщика. К нему заходили с черного хода и так же уходили. Его контора вела свои дела под покровом глухой тайны. Такая уж особенность этой профессии.

Питт нахмурился.

— Это точно. Он отпугнул большую часть клиентов, если бы вел дела в открытую. Именно поэтому, мне кажется, у него было какое-то прикрытие, некая протекция. — Полицейские остановились у края тротуара, поджидая, когда можно будет перейти улицу. — Во всяком случае, большинство его клиентов — люди несчастные, — продолжал Томас, когда они перешли улицу. — Возможно, даже отчаявшиеся. Кого же он принимал так поздно вечером?

Иннесу ответ был ясен.

— Того, кому он доверял и кого не боялся. А почему? Потому что был под надежной защитой. — Сержант хмыкнул. — Или знал, что посетитель не представляет угрозы. Конечно, он ждал того, кого знал и кто чем-то рассердил его. Все это кажется весьма интересным, если призадуматься.

Питт хотел было согласиться, но в памяти вдруг возник привлекательный образ лорда Байэма. Неужели Уильям Уимс поджидал именно его светлость, важную персону из Казначейства, не ведая, что тот убьет его за мизерную сумму в двадцать фунтов? Едва ли. Если бы лорд Байэм захотел это сделать, то сделал бы не сейчас, а еще два года назад.

— Да, интересно, — вслух согласился инспектор. — А как насчет клерка, он же посыльный? Что это за человек?

— Самый обыкновенный, — с сомнением покачал головой Иннес. — Седой маленький человечек, торопливо шныряющий из одной подворотни в другую, озабоченно бегущий куда-то по краю тротуара; таких полно на улицах Кларкенуэлла, их видишь, но не запоминаешь. Встретив снова, никогда не вспомнишь, что уже видел его однажды. Зовут его Миллер. Кличка у него почему-то Враль — должно быть, потому, что малый труслив, вот и врет. — Он скорчил гримасу. — Смахивает скорее на хитреца, не лезущего в драку, коли не уверен, что победа будет за ним.

— Что ж, по описанию он похож по меньшей мере на полмиллиона седых маленьких человечков, которыми может похвастаться Лондон, — заметил без всякого энтузиазма Питт, минуя женщин, о чем-то спорящих над корзиной с рыбой.

Проехала телега пивовара с бочкой пива, запряженная парой великолепных лошадей, крутые холки которых лоснились в лучах солнца, игравшего и на ладной сбруе. Возница в красивой новой униформе был преисполнен гордости и достоинства. Торговец фруктами и зеленью в полосатом фартуке без передышки нахваливал свой товар.

Питт и Иннес свернули налево на Комптон-стрит, которая выходила прямо на Сайрус-стрит. Вскоре сержант остановился и обменялся парой слов с констеблем, застывшим перед ним навытяжку на тротуаре. Тот словно окаменел, глядя прямо перед собой; мундир его был безукоризненно аккуратен и застегнут на все пуговицы, которые были начищены так, что слепили глаза; шлем сидел на голове так, будто сросся с ней.

Иннес познакомил его с Питтом.

— Да, сэр, — чеканя слова, докладывал констебль. — Никто не спрашивал мистера Уимса. Да и не спросят, осмелюсь сказать. Все делают вид, будто никогда и не знали такого.

— В этом нет ничего удивительного, — сухо пояснил Питт. — Жертвы убийств мало популярны, разве только у тех, кто жаждет удостоиться сомнительной известности. Но здешнему обывателю ни к чему привлекать к себе внимание, особенно если он знал убитого. Даже друзья едва ли захотят признаться, что близко знали его; враги же просто постараются не попадаться на глаза полиции. Как вы знаете, слухи распространяются быстро. Не лучше ли нам войти и оглядеть место преступления? — закончил он.

— Вы правы, сэр, так будет лучше, — охотно согласился Иннес, повернулся и вошел в дом. Инспектор и констебль последовали за ним.

Они оказались в помещении обычной аптеки. Получилось, будто они заглянули сюда, чтобы купить что-нибудь от головной боли. Минуя шкафы и полки со склянками, полицейские уперлись еще в одну дверь, массивную и прочную, что было необычно для обыкновенной городской аптеки. Дверь оказалась не заперта и открылась от легкого толчка — похоже, дверные петли были хорошо смазаны. Оказавшись в коридоре, покрытом ковровой дорожкой, Питт невольно оглянулся назад и увидел на двери прочные засовы, закрывавшие ее изнутри. Такую дверь не возьмешь приступом, да еще и в одиночку. Уильям Уимс хорошо побеспокоился о своей безопасности. Кого же в таком случае он спокойно впустил к себе, когда был совсем один? Должно быть, он полностью доверял своему гостю.

Контора Уимса находилась на верхнем этаже в конце коридора. Из окна была хорошо видна Сайрус-стрит. Комната оказалась небольшой, футов десять на двенадцать; в ней стояли большой дубовый стол с множеством ящиков, удобное кресло, три застекленных шкафа и один встроенный стенной, а также единственный стул для посетителей. Вторая дверь вела в кухню и жилые комнаты.

Уимс, должно быть, сидел в кресле, когда в него выстрелили. Повсюду виднелись следы крови. Стоял жаркий день, и в комнату успела залететь пара больших мух.

Стены украшали несколько гравюр со спортивными сценами — возможно, ценных, а возможно, ничего не стоящих; очень красивая, до блеска начищенная старинная медная грелка и такая же старинная аркебуза, о которой уже упоминал сержант Иннес, — великолепное творение безымянного оружейника, с тонким резным прикладом и до блеска отполированным стволом. Питт протянул руку и осторожно снял аркебузу со стены. В руке у него предусмотрительно был зажат носовой платок, чтобы не стереть отпечатки пальцев, если они там есть, или, возможно, ворсинки с одежды, следы крови и другое, что может стать уликой. Осторожно вертя в руках ружье и так и эдак, он осмотрел его со всех сторон, заглянул в дуло и даже понюхал. Ружье пахло маслом. Наконец Томас, опустив его дулом в пол, положил палец на скобу и даже прицелился.

— Ударник замка спилен, — наконец сказал он. — Вы это знали?

— Нет, сэр. Мы не трогали ружья, — искренне удивился Иннес. — Значит, убили не из него.

Питт снова внимательно осмотрел курок. Он не блестел, как остальные металлические части аркебузы, и вместе с тем на нем не было свежих следов напильника или рашпиля. Наоборот, место, где был ударник, покрыла темная патина времени.

— Практически исключено, — с сомнением покачал головой инспектор. — Теперь это не оружие, а предмет искусства. — Томас повесил аркебузу на место.

На полке под ружьем стояли в ряд небольшие ящички, три из которых были одинаковые, металлические, а еще три — разные: один из мыльного камня, другой из эбонита, а третий — из какой-то породы дерева. Питт открыл их один за другим. Первые три оказались пустыми, в четвертом он разглядел две сиротливо лежавшие дробинки, а в остальных двух — следы пороха.

— Интересно было бы заглянуть в них, когда они не были пусты, — задумчиво произнес инспектор. — Хотя без ружья это все равно ничего нам не дало бы.

Он опустил глаза на пол — и впервые заметил ковер в красивых, слегка приглушенных тонах. Быстро присев на корточки, Питт отогнул угол ковра и увидел с оборотной стороны множество узелков. Он не ошибся, ковер был ручной работы.

— Что-то обнаружили, сэр? — сержант с любопытством посмотрел на инспектора.

— Возможно, только то, что убитый тратил уйму денег на дорогие ковры, — ответил Питт, разгибаясь. — Если только он не брал их в счет погашения долгов.

У Иннеса брови поползли вверх.

— Что, прямо здесь? Но у тех, кто берет деньги в долг у таких ростовщиков, как Уимс, нет ковров, которые чего-то стоили бы.

— Это верно, — согласился Томас, вставая. — Но среди его клиентов могли быть люди иного сорта — скажем, джентльмены, которые из страсти к карточной игре попадали в безвыходное положение. А у Уимса явно была страсть к коврам.

— Значит, процентщик мог бывать в домах у джентльменов? — справедливо усомнился Иннес. — Не представляю джентльмена, приглашающего в свой дом типа, подобного Уимсу, а вы, сэр?

Питт улыбнулся.

— И я не представляю. Но, думаю, вам следует знать, что власти потому и заинтересовались этим делом, что наш мистер Уимс, помимо прочего, также занимался шантажом. Он сумел завязать нужные ему связи в высших кругах благодаря родственнику, работавшему слугой в одном доме.

— Вот как. — В умных глазах Иннеса появились искорки интереса, а на тонком живом лице заиграла улыбка удовлетворения. — Я, признаться, догадывался, но думал, что вам не захочется посвящать меня в это. Обычно у нас не отбирают такие дела. Кого интересует убийство какого-то ростовщика? А вот шантаж — это уже другой вопрос. Вы полагаете, его убил кто-то, кого он шантажировал?

— Надеюсь, что нет. Иначе нам придется нелегко, — с неожиданной горячностью ответил Томас. — Но исключать этого тоже нельзя.

— И вы, конечно, не можете сказать мне, кто это?

— Не могу, если только обстоятельства не вынудят меня сделать это.

— Я так и думал. — Иннес был вполне готов к такому повороту, и в словах его не было ни тени упрека. Он понял, что Питт сказал ему все, что мог, и даже, возможно, больше. Он оценил это. — Что бы там ни было, ясно одно, — раздумывая вслух, произнес Иннес. — Его посетил человек, которого он нисколько не опасался, но до смерти боялся того, кто стоял за ним, — более сильного и важного.

Инспектор улыбнулся.

— Да, вы правы. И тот, кто стоял за ним, был чертовски напуган, — с недоброй усмешкой закончил он.

Иннес бросил на него взгляд, полный искреннего удивления.

— Что-то мне подсказывает, сэр, что его нам не поймать. Я ненавижу шантажистов не менее, чем ростовщиков. И те и другие — подонки.

Питт молча согласился.

— Где вы нашли убитого?

— Он сидел в своем кресле за письменным столом, так, словно только что беседовал с кем-то или получал деньги от должника. То, что случилось, видимо, стало для него неожиданностью. Все здесь осталось нетронутым и на своих местах, даже стул не опрокинут…

Томас какое-то время смотрел на сцену убийства, пытаясь представить себе крупного, самодовольного Уимса в кресле, глядящего на посетителя, который стоял там, где сейчас стоит он, инспектор Питт. Почти несомненно, тот, кто пришел сюда, имел намерение убить Уимса. Едва ли у кого-либо из них двоих было оружие, тем более с собой. Встреча поначалу была вполне мирной, но потом все изменилось; возможно, произошла ссора или гость был доведен до того предела негодования, когда уже не смог притворяться. Он схватил заранее припрятанное ружье и выстрелил. Только вот где оно могло быть спрятано — достаточного калибра и мощности, чтобы нанести столь обширное ранение?

Питт окинул взглядом комнату. Все ящики стола и шкафы были закрыты, все вещи на своих местах, ничто не сдвинуто и не сломано.

Словно читая его мысли, сержант Иннес покачал головой.

— Если здесь до нас был обыск, то произвели его довольно аккуратно, — заметил он с сомнением.

— А вы сами всё осмотрели? — справился Питт.

— Нет еще. Прежде всего мы занялись поисками свидетелей. Надеялись узнать, видел ли кто, как сюда, возможно, кто-то заходил или же выходил. Но если они и видели что-либо, то ничего нам не сказали.

— А как посыльный… этот, как его там, Миллер?

— Ничего не знает, но я еще раз его допрошу.

— Да, попытайтесь; может, хотя бы так нам удастся что-нибудь узнать. А пока давайте всё осмотрим. Бумаги Уимса могут представлять интерес не тем, что в них содержится, а тем, чего в них нет.

— Думаете, убийца унес какие-нибудь записки, касающиеся его лично? — с интересом спросил Иннес.

— Вполне возможно, — подтвердил его догадку Питт, выдвигая первый ящик.

Сержант начал со шкафа, оказавшегося к нему поближе, и в течение часа они методично осматривали всё, включая бумаги. Иннесу попался общий реестр с именами и адресами клиентов — жителей этого квартала. Учет велся скрупулезно, до последнего фартинга, с точным указанием дат и сумм погашения, подводился общий баланс, и указывалась окончательная дата полного погашения долга, а также сумма возрастающих процентов.

Были среди бумаг и личные счета Уимса, траты на покупки и суммы вложений, которые были довольно значительными.

Повезло, однако, именно Питту: в его руки попал другой список, где против имен стояли суммы более внушительные и не было никаких дат поступлений или выдачи. Зато адреса были отнюдь не местные — они относились к таким районам Лондона, как Мэйфер, Белгравия и Гайд-парк. Глаза Томаса быстро пробежали по именам, но среди них не оказалось Шолто Байэма. Список был короткий, слишком короткий, чтобы из него могло выпасть хотя бы одно имя.

— Нашли что-нибудь? — с любопытством взглянул на него сержант.

— Еще один список, — ответил инспектор. — Оказывается, у мистера Уимса была и другая клиентура.

— Знатные господа? — быстро догадался Иннес.

— Похоже, — согласился Питт. — Эти имена я уже где-то слышал, да и по адресам видно, что это господа. Не могут же это быть их слуги. Откуда у слуг такие аппетиты — ведь деньги немалые, коли на то пошло. К тому же ни один ростовщик в здравом уме и рассудке не даст слуге в долг более нескольких шиллингов.

— Что-то важное? — поинтересовался Иннес и стал далее перебирать бумаги.

— Весьма. — Томас еще раз пробежал глазами список. — Большинство из указанных в списке, однако, выплатили свои долги; остались всего трое должников: Эдисон Карсуэлл с Керзон-стрит, Мэйфер; Сэмюэл Урбан, Уайтфилд-стрит, Блумсбери; Кларенс Латимер, Бофорт-стрит, Найтсбридж. — Он вдруг остановился и вздрогнул, словно от удара. Сэмюэл Урбан! Это имя почему-то ему знакомо. Неужели совпадение? Или это он, инспектор полиции Урбан с Боу-стрит? Но он не может быть должником такого ростовщика, как Уимс! Да и этот долг, превышающий его двухлетнее жалованье… Это невозможно.

— Что случилось? — Выражение лица Иннеса было вполне невинным; очевидно, имена в списке ничего ему не говорили.

— Один из должников — мой коллега, работаем в одном участке, — медленно произнес Питт. — К моему великому удивлению.

Это сообщение, видимо, потрясло сержанта. На его выразительном лице появились одновременно растерянность и сожаление.

— Вы хотите сказать, что он один из нас? Сколько же он задолжал?

— Мне пришлось бы работать два года, чтобы заработать столько, — убито произнес Томас. — Он в том же чине, что и я. Полицейский детектив.

— О господи! — Иннес все еще не мог прийти в себя. — А двое остальных, вы их тоже знаете?

— Нет, но нам следует их проверить.

— Вот почему вам поручили вести это дело, — понимающе сказал Иннес, состроив гримасу. — Не только помочь господам, но и почистить наши собственные конюшни.

— Возможно. — Инспектор сложил листок вдвое и сунул его в карман. — Но это еще не все.

— Вы нашли что-нибудь о господине, из-за которого это дело передали вам?

— Пока нет, — ответил Питт, открывая следующий ящик. — Скажите мне, если найдете еще какой-нибудь список, только не хозяйственных расходов покойного.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Иннес, возвращаясь к прерванному занятию.

Три часа спустя в кабинете процентщика был проверен каждый клочок бумаги, осмотрены его спальня, кухня, ванная комната, перевернуты все матрасы и подняты ковры. Обыск закончился, не дав более ничего интересного. Завершили они его в кухне, мрачно созерцая мертвую плиту.

— Теперь понятно. Готовя завтрак на кухне, экономка заметила свет в кабинете хозяина и решила, что тот уже встал. Она крикнула ему, что завтрак готов, и вскоре преспокойно ушла. Экономка недолюбливала своего хозяина. Будучи из местных, она знала все, что о нем думают люди.

Слушая размышления сержанта, Питт тем временем гадал, следует ли ему тоже допросить эту женщину, но пришел к выводу, что не стоит. С этим неплохо справляется сам сержант, и не следует перепроверять его. Это может задеть самолюбие Иннеса.

— Да, — рассеянно ответил он, глядя на кухонный шкаф с рядами белых с голубым тарелок на его полках.

— Выходит, теперь нам не остается ничего иного, как заняться теми, кто в списке, — сказал Иннес, глядя на Питта.

— Я тоже так полагаю — во всяком случае, пока. — Томас решил было еще раз проверить содержимое всех ящиков в кухне, но тут же отказался от этого. Он уже проверил их дважды.

— Нашли что-нибудь о вашем джентльмене? — с беспокойством спросил сержант.

— Нет… — медленно, как бы раздумывая, произнес Питт. — Ничего. И это очень странно, потому что он был уверен, что я обязательно что-то найду. Ведь именно за этим он и послал меня сюда. Уимс недвусмысленно дал ему понять, что записывал все касавшееся их сделки для собственной же безопасности. — О письме Томас, однако, умолчал.

— Следовательно, тот, кто убил Уимса, унес все с собой, — мрачно заключил сержант и сжал губы. — Я не завидую вашему джентльмену, сэр.

— Если он получил все, что ему нужно, зачем ему понадобилась наша помощь? — резонно заметил Питт. — Не вижу смысла.

— Может, он не уверен, что получил все? — высказал предположение Иннес.

— И тогда он позвал нас и сказал о характере своей связи с убитым? — Питт покачал головой. — Этот человек не так глуп. Он просто избавился бы от документов, а к нам обратился бы лишь в том случае, если бы возникли осложнения. Нет, он был уверен, что мы найдем его имя в списках.

— Может, он искал сам, но ничего не нашел, — не соглашался Иннес, видимо не очень сочувствуя пострадавшему.

— Разве здесь видны следы тщательных поисков? — возразил Питт.

— Нет, не видны, — согласился Иннес. — Или тот, кто искал, знал, где найти. Поэтому все шито-крыто.

— Итак, или здесь вовсе не было компрометирующих материалов, или же убийца знал, где их искать, нашел и унес с собой.

— Иного не получается, — нахмурился сержант. — Все очень странно, говорю я вам, сэр. Очень странно.

— Нам предстоит еще долго разбираться в этом. — Томас выпрямился и посмотрел на дверь. — Лучше займемся-ка теперь клиентами Уимса.

— Хорошо, сэр, — послушно согласился Иннес. — Бедняги, мне их жаль.