Глава 10
Питта вызвали сразу же. Все, что происходило на Калландер-сквер, рассматривалось как часть его дела. Около половины десятого он склонился над заледеневшим трупом. Единственный констебль, что был на страже, возвышался над ним. Ничего не было тронуто. После недолгого сопротивления Шарлотты Томас отослал жену домой, подумав при этом, что ее заставил уйти скорее холод, нежели послушание.
Вместе с ним прибыл и полицейский доктор. После того как инспектор внимательно осмотрел труп, так что вся картина врезалась ему в память, они вдвоем перевернули Фредди. Нож был вогнан в грудь на всю длину лезвия, на филигранной рукояти не было видно никаких отпечатков.
Инспектор осторожно потрогал одежду.
— С одного удара, — заметил он. — Очень чисто.
— Возможно, удача. — Доктор склонился над его плечом. — Вряд ли мастерство.
— Как насчет силы удара? — спросил Питт.
— Силы?.. — Доктор ненадолго задумался. Потом наклонился, подвигал нож. — Кости не задеты, — отметил он. — Аккуратно, между ребер. Только хрящ задет и рассечены мускулы. Прямо в сердце. Взрослый человек вполне мог бы сделать это. Рана расположена слишком высоко для приземистого человека. Удар был нанесен сверху вниз, так что убийца был по крайней мере пяти футов и шести или семи дюймов, а то и выше.
Питт приподнял руку Фредди.
— Нет перчаток, — сказал он, немного нахмурившись. — Должно быть, вышел в спешке и не собирался находиться на улице долго. Думаю, он вышел, чтобы встретить человека, которого хорошо знал. — Инспектор осмотрел ногти и костяшки руки. — Чисто. Борьбы, по-видимому, не было.
— Неожиданный удар, — ответил доктор. — Больсовер узнал о нем за секунду до своей смерти.
— Неожиданно… — медленно протянул Питт. — Удар спереди. Похоже, он знал своего убийцу. Внезапность состояла в том, что тот нанес удар. Доктор Больсовер смотрел на него как на друга.
— Или знакомого, — добавил доктор.
— Кто выйдет встретиться с просто знакомым на середину площади ночью?
— Я не говорил, что он был убит ночью, — покачал головой доктор. — Не могу точно сказать. При такой погоде тело могло замерзнуть довольно быстро. Определить время смерти весьма затруднительно.
Питт засомневался:
— Отважился убить человека посередине площади днем? Слишком рискованно. Слуги проводят много времени, глядя в окна. Вероятность, что кто-то увидит вас идущим прямо к центру площади, крайне велика. А когда темно, да еще при такой погоде, — укутанный в шарф, с поднятым воротником… Только вы вышли из зоны, освещенной газовыми фонарями, — и уже невидимы. Может быть, кто-то выходил из главного входа… Или шел на ближайшую дорогу, чтобы поймать извозчика…
— Верно, — с некоторым колебанием согласился доктор. — Итак, допустим, они встретились после наступления темноты. Довольно странные вещи они собирались делать, не так ли? Пойти встречать кого-то в абсолютную темень, на замерзший пустырь… Можно упасть, сломать шею, получить удар ножом. И это — почти ничего не видя перед собой.
— Возникает множество вопросов, не правда ли? — Питт еще раз внимательно посмотрел на тело.
Доктор проворчал:
— Должно быть, хотел обсудить что-то очень срочное и очень личное.
— Или имел намерение убить, — заметил инспектор.
Доктор промолчал.
Питт с трудом встал. Он немного застыл на холоде.
— У меня появились вопросы, которые надо бы задать мистеру Реджи Сотерону. Проследите, чтобы Больсовера доставили в морг, хорошо? Проведите вскрытие тщательно, хотя все и кажется очевидным. Я не думаю, что мы найдем нечто неожиданное, но все возможно.
Доктор мрачно глянул на него и заковылял к констеблю, похлопывая себя ладонями, чтобы разогнать кровь.
Инспектор не хотел предупреждать Реджи о своем прибытии, лишая его тем самым времени на подготовку. Он пошел сразу к главному входу. Услышав голос слуги, объявил, что желает видеть мистера Сотерона, причем срочно. Он понимал, что в такое морозное утро Реджи не встанет раньше девяти и, конечно, не закончит завтрак и не уедет в город раньше десяти.
И на самом деле, Сотерон был еще за столом и уже хотел самым резким тоном отчитать слугу за то, что тот неподобающим образом прервал трапезу — в конце концов, полиция могла бы и подождать. Но тут он увидел за скорбной фигурой слуги огромную фигуру Питта в накидке с капюшоном, который следовал за слугой как раз для того, чтобы от него не избавились именно таким способом.
Реджи бросил на инспектора свирепый взгляд.
— Я понимаю, что у вас трудная работа, но небольшие неприятности в районе не освобождают вас от необходимости следовать правилам хорошего тона. Я встречусь с вами, когда закончу завтрак! Можете подождать меня в комнате для утренних занятий, если желаете.
Питт посмотрел на слугу и заметил, к собственному удовлетворению, что его страх перед полицией был сильнее страха перед работодателем. Он исчез, как вода, утекающая из раковины, сначала создавая круговые движения, а затем исчезая в выводной трубе.
— Дело очень срочное, не допускает никаких отсрочек, — сказал Питт твердо. — Доктор Больсовер убит.
Реджи уставился на него неподвижным взглядом:
— Простите?
— Доктор Больсовер убит, — повторил Питт. — Его тело было найдено после восьми часов сегодня утром.
— Боже! — Реджи выронил вилку, не успев донести ее до рта. Она со стуком упала, задела нож и соскользнула на пол, увлекая с собой кусочки бекона и сосиски. — Боже! — воскликнул он снова. — Какой ужас!
— Да, — согласился Питт, наблюдая за ним. Неужели Реджи притворяется, сохранив самообладание, чтобы вести себя столь натурально? Казалось, что он в шоке. — Убийство всегда ужасно, — продолжал он. — Так или иначе. Конечно, многие из убитых приблизили собственный конец своими поступками.
— Что вы, черт вас побери, имеете в виду? — Отяжелевшее лицо Реджи побагровело. — Я нахожу, что ваши намеки абсолютно неуместны! Чертовски плохой вкус! Бедный старина Фредди лежит где-то, а вы здесь стоите и утверждаете, что он это заслужил!
— Нет, — аккуратно поправил его Питт. — Это вы пришли к такому заключению. Я сказал, что некоторые люди, которые были убиты, навлекли свою смерть сами. Шантажисты и им подобные.
Он наклонился немного вперед, все время наблюдая за Сотероном. И увидел то, что хотел увидеть: краска отхлынула от его лица, оно перекосилось.
— Шантажисты? — хрипло повторил Реджи, его глаза были расфокусированы, как у тряпичной куклы.
— Да. — Питт пододвинул кресло и сел. — Шантажистов часто убивают. Их жертвы находят единственно возможный выход. Шантажисты зачастую не понимают, что они достигли критической точки. Все требуют новых платежей.
Реджи судорожно глотнул воздух, его глаза остановились на Питте, будто он желал загипнотизировать инспектора. Казалось, он не способен говорить.
Питт понимал, что рискует.
— Это и случилось с доктором Больсовером, не так ли, сэр?
— Доктор… Больсовер?..
— Да, Больсовер. Он шантажировал вас, да?
— Нет… нет! Я говорил вам! Это… это была Джемайма, гувернантка. Я сказал вам об этом раньше.
— Да, вы говорили мне, что гувернантка шантажировала вас, зная, что вы имели любовные связи со своими горничными. Я не думаю, что надо было платить, сэр. Потому что я знал об этом, и слуги тоже знали. Я буду очень удивлен, если соседи не догадывались об этом. Подозреваю, что и ваша жена тоже в курсе, даже если предпочитает делать вид, что ничего не знает.
— Какого дьявола! Что вы имеете в виду? — Реджи попытался изобразить оскорбленного человека.
— Не более того, что сказал, сэр. Мне трудно поверить, что вы поддались шантажу, опасаясь раскрытия того, о чем знают все, хотя и не упоминают об этом в разговорах. Конечно, такой поступок оскорбителен, но едва ли это преступление.
— Я… Я говорил вам… конечно, не преступление! Но сейчас это могло быть неверно понято! Люди могли бы подумать…
— Вы имеете в виду, что полиция могла бы подумать?.. — Питт сардонически поднял брови.
Волна краски залила лицо Сотерона, когда до него дошло, что его ложь была нелепостью. Питт мысленно представил себе, какая сумятица мыслей носится в его голове. Должен ли он поймать Реджи сейчас, когда тот в панике, или позволить его языку выдать его чуть позже?
— Э… — Сотерон пытался заполнить паузу, изобретая какой-то ответ. — Ну… да… Это звучит…
— …немного грубо, — закончил за него Питт. — Я полагаю, вы расскажете мне правду.
— Э… только правду.
— Да, сэр. Почему доктор Больсовер шантажировал вас?
— Я… — Казалось, что Реджи окоченел.
— Если я должен буду опрашивать других, чтобы узнать правду, то для вас это будет более унизительно, — заметил Питт. — Если вы расскажете мне все и с вашей стороны нельзя будет усмотреть ничего преступного, то я, насколько смогу, не буду разглашать ваши секреты. Время не ждет. Где-то поблизости разгуливает убийца, и он, возможно, еще не закончил свои грязные дела.
— О боже!
— Почему доктор Больсовер шантажировал вас?
Реджи задыхался и с трудом глотал ртом воздух.
— Я имел еще одну связь. — Его глаза покраснели, он чувствовал себя очень скверно и искал хоть какой-нибудь поддержки от Питта. — Женщина была замужем. Муж — очень важная персона и мог бы принести мне много вреда, если бы узнал. Вы понимаете?
Питт долго смотрел на него. Сотерон врал.
— Как узнала гувернантка? — спросил инспектор.
— Что? — Голова Реджи дернулась вверх. — О… э…
— Вы говорили, что она тоже шантажировала вас, — напомнил ему Питт. — Вы хотите изменить ваши показания?
Внезапно глаза Реджи просветлели.
— Нет! Нет, она тоже шантажировала. Очень жадная молодая женщина. Вот, возможно, почему Фредди был убит! Да. Все сходится, разве вы не видите? — Он немного привстал. — Они, должно быть, ссорились из-за денег! Она хотела больше, чем была ее доля, он отказывался, и она убила его. Все сходится!
— Как гувернантка узнала о вашей связи? Вы приводили женщину в дом?
— О боже, конечно нет! Что вы обо мне думаете?
— Тогда как она узнала, сэр?
— Я не знаю! Фредди, наверное, что-то ей сказал!
— Зачем он это сделал? Почему необходимо было делиться добычей? Это кажется невероятным.
— Откуда я знаю! — Сотерон был в ярости. — Может, он был с ней в любовной связи, сказал хвастаясь или как-нибудь еще… Мы теперь никогда не узнаем. Бедняга мертв.
— Но гувернантка жива.
— Вряд ли вы можете ожидать, что она расскажет правду! — Реджи перешел на повышенный тон, он явно паниковал.
Инспектор снова рискнул:
— Я думаю, сэр, более правдоподобно для меня звучала бы следующая версия. Женщина, с которой вы были в любовной связи, была не женой какого-то важного человека, а простой служанкой.
Глаза Реджи засверкали.
— Вы только что сказали мне, инспектор, что вряд ли стоит платить за молчание в этом случае.
— Не стоит, если дело только в этом, — возразил Питт, ухмыляясь. Он не сводил немигающих глаз с лица Сотерона. — А если там было еще что-то — например, ребенок?
Реджи стал совершенно белым. В какой-то момент Питту показалось, что тот может упасть в обморок.
— Одна из ваших горничных умерла, не так ли? — Инспектор говорил медленно, взвешивая каждое слово.
У Реджи перехватило дыхание.
— Вы не убивали ее. Правильно, мистер Сотерон? — спросил Питт.
— Боже! О боже! Нет, я не убивал. Она умерла. Фредди был с ней. Мы позвали его. Должны были позвать. Вот откуда он знал.
— Отчего она умерла?
— Я… я не знаю!
— Мне придется поговорить с женщинами…
— Нет! — На мгновение наступила тишина. — Нет, — повторил Реджи, понизив голос. — Она сделала аборт. Он закончился неудачно. Вот почему она умерла. Я не знаю ничего об этом. Я не смог спасти ее. Вы должны поверить.
— Но это был ваш ребенок?
— Откуда я могу знать!
Наконец-то Питт позволил себе показать свое отвращение:
— Вы хотите сказать, что делили ее с кем-то еще? Со слугой, может быть, или с мальчиком на побегушках? — резко спросил он.
— Как вы смеете! Я должен указать вам на ваше место!
— В данный момент, мистер Сотерон, — вспылил Питт, — ваше собственное место чрезвычайно неприятное! Горничная вынашивает вашего ребенка и умирает в вашем доме от неправильно сделанного аборта. Ваш доктор шантажирует вас, зная об этом. Затем его убивают неподалеку от вашего дома. Какое очевидное заключение вы можете вывести из всего этого?
— Я… я говорил вам, — Сотерон не мог найти слов и задыхался, — гувернантка! Она была с ним заодно. Он, наверное, спал с ней и все рассказал! Именно она пришла ко мне за деньгами. Она, должно быть, поссорилась с ним… среди воров такое случается… Вот вам очевидный ответ! Кому вы собираетесь верить? Мне, который не сделал ничего плохого, или служанке, которая лжет и шантажирует и, наконец, убивает своего любовника и соучастника? Я спрашиваю вас!
Питт вздохнул и встал.
— Я никому не верю, мистер Сотерон, до тех пор пока у меня не будет определенных доказательств. Но я запомню, что вы сказали. Каждое слово. Благодарю вас за потраченное вами время. До свидания, сэр.
Как только он ушел, Реджи ощутил, насколько обессилел от этого разговора. Все было ужасно! Один бог ведает, где лежит конец этой истории. Кошмар! Крушение! Он почувствовал себя больным. Комната поплыла перед ним, и все потемнело от видения нищеты… видения смутного, поскольку он никогда не знал настоящей нищеты, но ничуть не менее пугающего.
Он все еще сидел, ссутулившись, за столом, когда вошла Аделина.
— Ты выглядишь больным, — заметила она. — Ел слишком много?
Ее холодное спокойствие было подобно горсти соли, высыпанной на его раны.
— Да, я болен! — сказал он сердито. — Полиция только что была здесь. Фредди Больсовер убит. — Он наблюдал за ее реакцией и про себя остался доволен, что она была шокирована.
— Убит? — Она быстро села. — Как ужасно. За что? Его ограбили?
— Ничего не знаю! — огрызнулся он. — Его просто убили.
— Бедная Софи. — Она пристально смотрела за стол, мимо супруга, вдаль. — Она будет совершенно потеряна.
— Неважно, что случится с Софи! Что будет с нами? Он был убит, Аделина, ты понимаешь? Это означает, что кто-то убил его. Подкрался к нему в темноте и всадил нож. Или ударил его чем-то по голове. Или как-нибудь еще…
— Очень неприятно, — согласилась женщина. — Люди бывают очень жестоки.
— Это все, что ты можешь сказать?! — Сотерон не совладал с собой, и его голос поднялся до крика. — Черт побери, женщина! Какая-то сволочь из полиции почти обвинила меня в этом.
Его слова, казалось, не произвели на нее никакого впечатления. Более того, она была не особенно напугана.
— Почему они так решили? У тебя не было причин убивать Фредди. Он был твоим другом.
— Он был шантажист.
— Фредди? Чепуха! Кого он шантажировал?
— Он доктор, глупая женщина! Он мог шантажировать любого из своих пациентов!
Ее это не убедило.
— Докторам не дозволяется делиться конфиденциальной информацией о своих пациентах. Если же они будут это делать, то останутся без клиентов. Фредди никогда бы не сделал такого, это было бы глупо. И не называй меня глупой, Реджи. Очень грубо. Сейчас в подобной грубости нет никакой нужды. Мне жаль, что Фредди мертв, но истериками тут все равно не поможешь.
— Я не понимаю тебя. — Сотерон был зол, напуган, а сейчас и смущен. — Ты рыдаешь о Елене, а теперь, когда убит Фредди, тебя, кажется, это не волнует.
— Есть разница. Елена вынашивала ребенка. — Вспоминая, Аделина заговорила тише. — Ребенок умер даже до того, как был рожден. Если бы ты был женщиной, ты бы понял. Я смотрю на своих детей, и, конечно, я рыдаю. Дети — это все, что имеет женщина. — Она смотрела на мужа с неожиданной жесткостью. — Мы вынашиваем их, рожаем, вводим их в мир, любим их, прислушиваемся к ним, советуем им, следим, чтобы они хорошо устроились в жизни. Все, что вы делаете, — это оплачиваете счета и хвастаетесь детьми, если дела идут хорошо. Мне жаль, что Фредди мертв, но я не могу рыдать над ним. Мне жаль Софи, конечно, потому что у нее нет детей. Откуда ты знаешь, что Фредди был шантажист?
— Что?
— Ты сказал, что Фредди был шантажист. Откуда ты знаешь?
— Э… — Сотерон искал ответ. — Кто-то сказал мне. Конфиденциально, ты понимаешь… не могу говорить об этом.
— Не будь дураком, Реджи. Люди не скажут тебе о таких вещах. Он, должно быть, шантажировал тебя, так?
— Конечно нет. Меня совершенно нечем шантажировать.
— Тогда почему полиция думает, что ты убил его? Это не имеет смысла.
— Я не знаю! — Сотерон уже кричал. — Я, черт побери, их не спрашивал.
— Думаю, что это, возможно, было из-за Долли.
Реджи замер. Аделина выглядела как некий незнакомец, сидящий во главе стола, — ужасный, неизвестный и загадочный. Она говорила что-то ужасное, и на ее лице не было никакого особенного выражения, только лишь простое любопытство.
— Д-долли? — Сотерон заикался.
— Я могла бы простить тебя за то, что ты с ней спишь, но до тех пор, пока ты вел себя благоразумно, — сказала жена, глядя прямо в глаза. Казалось, она видела его в первый раз. — Но не за убийство ее ребенка. За это никогда не прощу.
— Я не убивал ребенка. — Он снова впадал в истерику. Он и сам понимал, что не может держать себя в руках, но не мог ничего с собой поделать. — Был аборт. Он был сделан плохо! Я не убивал!
— Не ври, Реджи. Конечно, ты убил. Ты позволил ей сделать аборт где-то на задворках, вместо того чтобы послать ее в деревню вынашивать твоего ребенка. Она могла бы остаться там, или ты мог бы усыновить дитя. Ты этого не сделал. Я не прощу тебя. Никогда. — Аделина снова встала и отвернулась. — Но я верю, что ты не виноват в смерти Фредди. Это было бы чрезвычайно глупо с твоей стороны.
— Глупо! Это все, что ты можешь сказать? Глупо! Ты что, действительно способна подумать, будто я мог убить Фредди?
— Нет. Я думаю, это не в твоем характере — идти на столь решительные действия. Но я рада это слышать. Надеюсь, ты говоришь правду.
— Ты сомневаешься?
— Мне безразлично все, что ты скажешь. Безразлично все, кроме скандала. Если ты сумеешь отвратить полицию от этого дела… Это все, о чем я прошу.
Сотерон беспомощно смотрел на жену. Ему вдруг стало холодно, будто с него содрали кожу и он оказался абсолютно голым. Реджи смотрел, как она выходит из комнаты, и чувствовал себя как испуганный ребенок в темноте.
Сказав полиции, что Джемайма шантажировала его, Сотерон не готов был отказаться от своих показаний. Ему казалось идеальным решением обвинить ее также и в убийстве Фредди. Теперь он должен придерживаться такой версии и должен вести себя так, как будто бы верил, что так оно и было. Вряд ли можно было постичь, почему человек, знающий такие вещи об учителе своих детей, держит в своем доме эту женщину, шантажистку и убийцу. Единственно возможным решением было бы уволить ее немедленно.
Конечно, ему это не нравилось. Кто другой возьмет ее в дом при таком стечении обстоятельств? Но что еще оставалось делать? Жалко, что несколько минут назад он не сказал об этом Аделине. Мысль о жене вообще сильно огорчала Реджи в данный момент, так что было бы лучше выкинуть ее из головы. Он должен найти Джемайму и сообщить ей, что она уволена. Объяснять причину вовсе необязательно, тем более что это могло привести его в замешательство. Он мог бы избежать объяснений, заявив, что не может обвинять ее до того, как полиция примет решение, поскольку тогда помешает правосудию. Да, звучит великолепно. Сотерон даже почувствовал себя честным человеком. Наконец он поднялся из-за стола, чтобы пойти и претворить задуманное в жизнь.
Шарлотта услышала об этом в полдень, когда бледная Джемайма появилась на пороге ее дома. Чемоданчик стоял на тротуаре рядом с ней; извозчик уже уехал, цокот копыт еще был слышен в конце улицы, у поворота. Она, должно быть, уже какое-то время стояла на ступеньках, не решаясь постучать.
Шарлотта открыла дверь сама. Ждать, пока откроет миссис Викс с ее мокрыми руками, заляпанным фартуком и торчащими во все стороны волосами, было бесполезно.
— Джемайма! — Она увидела чемодан. — Что случилось? Входи. Ты выглядишь замерзшей и голодной. Мы можем внести чемодан вместе.
Джемайма послушно наклонилась к своим пожиткам, и через несколько минут они обе были внутри. Шарлотта внимательно посмотрела на нее.
— В чем дело? — спросила она мягко. — Мистер Сотерон обвинил тебя в шантаже?
Гувернантка подняла голову. И шок, и облегчение, что не придется самой рассказывать о своих бедах, отразились в ее лице.
— Ты знаешь?
Шарлотта почувствовала упрек за то, что не предупредила ее, хотя это и не могло улучшить ситуацию. Было бы лучше, если бы Питт нашел способ убедить Реджи прекратить лживые обвинения.
— Да, я хотела сказать тебе о шантаже, когда приходила навестить тебя два дня назад. — Она взяла руки Джемаймы в свои. — Мне очень жаль. Но когда я увидела твои чувства к Брэнди Балантайну, я не смогла говорить о Реджи и его горничных из страха, что ты подумаешь, будто я считаю, что ты такая же, как и они.
Девушка выглядела смущенной, но в ее глазах не было обвинения.
— Откуда ты узнала? — повторила она. — Все знают, кроме меня! — У нее в горле застрял комок. — Почему, Шарлотта? Почему он говорит такие вещи? Конечно, он спит с Мэри Энн, все знают! Я никогда не говорила об этом, тем более ему… и не просила денег! Почему он сказал, что я шантажировала его?
— Потому что кто-то шантажирует его и он не хочет говорить правду, — ответила Шарлотта. — Легче всего было обвинить тебя, поскольку маловероятно, что ты сможешь защититься.
— Но почему кто-то должен шантажировать его? Шантаж — грязное дело. По правде говоря, его любовные связи оскорбляют Мэри Энн и его жену, но это не преступление, это даже не выглядит особенно скандальным. В любом случае не стоит того, чтобы платить шантажисту.
— Я не знаю… Однако проходи и садись. Давай я сделаю тебе что-нибудь попить, чтобы согреться. Кажется, у меня оставалось немного горячего шоколада. Мы должны придумать, что делать дальше. — И Шарлотта быстро занялась делом.
Девушки сидели в кухне. Это было самое теплое место в доме. Шарлотта могла позволить себе разжечь камин в гостиной только по вечерам. Миссис Викс уже вымыла пол и пошла наверх подметать комнаты, так что теперь они были одни.
— Ты можешь спать в детской, — предложила Шарлотта, помешивая горячий шоколад деревянной ложечкой, чтобы избавиться от комочков. — Кровать маловата, но ты как-нибудь поспишь на ней некоторое время. К сожалению, у нас других нет…
— Я не могу остаться здесь, — быстро сказала Джемайма. — Я очень благодарна тебе, но вскоре полиция начнет меня искать. Шантаж — это преступление, ты же знаешь. Я не могу принести позор в твой дом.
— Ой! — Шарлотта резко повернулась к ней, она совсем забыла, что Джемайма знает о ней совсем мало. — Не беспокойся об этом. Мой муж — полицейский. Он как раз занимается расследованием всех этих дел на Калландер-сквер. И он знает, что ты никого не шантажировала. По крайней мере, — она поправилась, — он не верит, что ты кого-либо шантажировала. Не беспокойся. Он раскроет правду. Доктор Больсовер убит. Ты знаешь это? Я нашла его тело утром. Шла к тебе, чтобы предупредить тебя о мистере Сотероне, — и чуть не споткнулась о мертвое тело. Возможно, он-то и был настоящий шантажист.
— Ты… и полиция?.. — Джемайма была в полной растерянности. — Но… но ты же не замужем. Разве ты не сестра леди Эшворд? По крайней мере, так сказал мне генерал Балантайн. Я заходила к нему утром, чтобы узнать твой адрес. Я вынуждена была соврать. Я сказала, что хочу написать тебе письмо… — Она вся дрожала, опустив глаза. — До того как мистер Сотерон расскажет обо мне всем и никто не пожелает открыть мне дверь. Я не знала, к кому еще обратиться… — Глаза Джемаймы переполнились слезами; она склонила голову, чтобы скрыть свое горе.
Шарлотта поставила какао на стол, подошла и обняла подругу. Некоторое время Джемайма молча рыдала. Затем она собралась, громко высморкалась, извинилась и пошла наверх умыться, чтобы после вернуться к столу. Взяла приготовленное какао и бисквит. Она посмотрела на Шарлотту и объявила, что готова для битвы.
Та улыбнулась в ответ.
— Томас раскроет правду, — твердо сказала она, хотя и знала, что это случается далеко не всегда, что иногда преступления остаются нераскрытыми. — И, насколько это возможно, мы будем помогать ему, чтобы все закончилось как можно быстрее. Я должна послать письмо Эмили, чтобы ознакомить ее с последними событиями. Она, быть может, тоже сумеет нам помочь.
— Ты — чудо! — Джемайма слегка улыбнулась. — Ты так привыкла к убийствам, что они тебя больше не пугают?
— О нет! — Ужас на Кейтер-стрит вернулся к Шарлотте со всеми страхами и горем. Шарлотта вспомнила Сару и ощутила пощипывание от набежавших слез. — Нет, — сказала она тихо. — Они пугают меня, и очень сильно. И не только убийства, но и все другие неприглядные поступки, которые вскрываются в связи с убийством, причем даже среди тех, кто к убийству непричастен. Слишком часто одно преступление порождает другое. Люди иной раз, чтобы прикрыть свою вину, совершают страшные поступки. Мы способны стать эгоистичными и жестокими, когда боимся. Убийство и его расследование вскрывают такие особенности характера человека, о которых мы и не подозревали. Поверь мне, я напугана всем этим. Но я бы предпочла и дальше испытывать этот страх. Если перестать бояться, можно потерять понимание того, что есть зло. Я знаю, что должна бороться, в этом суть моей натуры. И мы раскроем правду об этом деле, кто бы ни был в него вовлечен.
Когда поздно вечером Питт пришел домой, он был слегка удивлен, увидев Джемайму, сидящую перед камином рядом с Шарлоттой. Гувернантка была смущена, нервничала, и он, несмотря на ужасную усталость, позволил себе несколько шуток, чтобы она расслабилась. К тому времени, когда Джемайма почувствовала себя уставшей, она могла уже спокойно идти спать.
Когда инспектор остался наедине с женой, он сообщил, что Реджи обвинил Джемайму и в убийстве Фредди. Хотя Томас не видел жену в слезах, он почувствовал некоторое удовлетворение от того, что Шарлотта не вспыхнула от гнева и не расплакалась.
Утром он снова отправился на Калландер-сквер. Некоторую часть пути шел пешком. Это помогало думать.
Ни одной минуты Питт не сомневался, что Фредди Больсовера убили именно потому, что тот был шантажистом. Инспектор склонялся к мысли, что убийцей не был Реджи Сотерон. У этого не хватило бы выдержки для такого поступка, к тому же он был совершенно ошеломлен, когда услышал новость. И конечно, если бы он что-то знал об этом, то подготовил бы более удачную версию.
Но если не Реджи, тогда кто мог попасть под подозрение? Конечно, на Калландер-сквер слишком много секретов, которые стоили неплохих денег.
Инспектор решил начать с Балантайна.
Генерал был дома и пожелал его увидеть. Питта провели в комнату для утренних занятий, и минуту спустя туда вошел Балантайн. Генерал был до сих пор мрачен после вчерашней новости об убийстве.
— Доброе утро, инспектор. Вы раскрыли что-нибудь новое о бедном Фредди?
— Довольно много, сэр. Я боюсь, во всем этом мало приятного.
— Уверен, что так. Ужасное происшествие. Бедняга… Вы вчера сказали, что он был зарезан. Там было что-то еще?
— Может быть, я объяснил не очень хорошо. То, что я раскрыл, касается доктора Больсовера, а не его убийцы. Хотя я уверен, что причиной убийства послужил шантаж.
— Неужели? — Генерал слегка нахмурился. — Что вы имеете в виду? Нет ли тут какой-то связи с убитыми детьми? Всегда думал о Фредди как о рассудительном парне. Он не заигрывал с другими женщинами.
— Прямых связей с убийством младенцев не просматривается. Могут быть непрямые связи. Он был шантажист.
Балантайн посмотрел ему в глаза.
— Шантажист? — повторил он как-то несерьезно. — Что заставило вас думать о нем так… отвратительно…
— Одна из его жертв.
— Должно быть, врет! Человек, который делает что-то, за что можно шантажировать, может оказаться и вруном. Да наверняка! Иначе и другие люди узнают о его преступлениях.
— Это не обязательно преступление, сэр, — сказал Питт, не повышая голоса. — Это может быть то, что предпочитают держать в семье, в узком кругу людей, какой-нибудь проступок, какая-нибудь неудача… Например, дочка, имевшая связь со слугой и забеременевшая до свадьбы, или… — Он остановился. Не было необходимости продолжать.
Генерал покраснел. Питт ждал.
— Я бы скорее увидел такого мерзавца в аду, нежели начал платить ему, — сказал Балантайн очень тихо. — Поверьте мне.
— Это правда? — спросил Питт, его голос был спокоен. Это был не вызов, но мягкое прощупывание. — Ваша единственная дочь перед свадьбой с наиболее подходящим для нее человеком… Вы уверены? Вы бы даже не стали раздумывать над тем, что, быть может, стоит пожертвовать небольшой суммой, чтобы защитить ее?
Балантайн уставился на него. Его взгляд бегал из угла в угол. Инспектор молчал.
— Я не знаю, — наконец-то сказал генерал. — Возможно, вы правы. Но этого не случилось. Фредди никогда не подходил даже близко к этому вопросу. — Он посмотрел вниз на ковер. — Бедная Софи. Я полагаю, она не знает об этом. Меня часто удивляло, как Фредди может жить с таким шиком. Я все-таки имею некоторое представление об объеме его практики. Никогда не подумал бы, даже в страшных снах… Какое неприятное занятие. Вы полагаете, он знал, чьи это были младенцы?
— Может быть, — ответил Питт. — Но в этом я сомневаюсь. Если бы он просил за это деньги, я полагаю, он был бы убит намного раньше. Конечно, Больсовер мог что-то знать, не представляя себе ценности этих знаний. Я не ведаю. И поэтому я должен опросить всех людей на Калландер-сквер, которых он мог побеспокоить, требуя выкуп за молчание.
— Естественно. Конечно, вы должны. Но я совершенно не имею представления об этом. Если бы я мог вам помочь, я бы помог.
— Благодарю вас. Могу я поговорить с леди Огастой, а затем с молодым мистером Балантайном?
Генерал снова покраснел от смущения:
— Леди Огаста ничего нового сказать не сможет, уверяю вас. Она в жизни не делала ничего такого, чтобы ее можно было шантажировать. И она женщина не того сорта, которую можно было бы запугать.
Инспектор согласился с этим. Если она что-то и сделала, то именно от генерала и хотела бы держать это в секрете. Он воздержался от высказывания. Оно вызвало бы только смущение Балантайна и не принесло никакой пользы.
— Все равно, сэр, она могла бы помочь мне. Я уверен, леди Огаста не из тех женщин, что распространяют слухи, но мы имеем дело с убийством. Мне нужна любая помощь.
— Да-да. Я понимаю. Очень хорошо. — Возможно, генерал знал, что просьба — это только формальность. Инспектору нельзя отказать. Он пришел от лица официальной власти.
Огаста приняла Питта в комнате для приемов, еще прохладной, с только что растопленным камином.
— Доброе утро, миледи, — Питт начал официально, как только слуга закрыл за собой дверь.
— Доброе утро, — ответила Огаста. Она была красивой женщиной и сейчас выглядела более расслабленной, чем когда он видел ее в последнюю их встречу. — Что я могу сделать для вас, инспектор? Я совсем не знаю, кто убил Фредди Больсовера и почему.
— Почему — это понятно, — ответил Питт, стоя прямо перед ней. — Он был шантажист.
— Точно? — Леди слегка приподняла брови. — Очень неприятно. Я не знала. Полагаю, вы вполне уверены в этом.
— Вполне. — Он ждал, что же она скажет дальше.
— Тогда, конечно, его жертва — это тот человек, который его убил? Я вам не нужна, чтобы сделать такой вывод.
Питт слегка улыбнулся:
— Это так, если предполагать, что у доктора была только одна жертва, миледи. Но почему я должен предполагать именно это?
Она посмотрела на инспектора, и уголки ее рта стали подниматься в едва заметной улыбке.
— Верно. Я должна была подумать об этом сама. Когда вы сказали о другой возможности, это стало вполне очевидным. Что же вы такого вообразили, что я могла бы вам рассказать? Уверяю вас, Фредди Больсовер меня не шантажировал.
— Может быть, из-за несчастного случая Кристины со слугой?
Она слегка вздрогнула.
— Я думаю, что это не дело полиции.
— Не совсем. Это открытие всплыло случайно. Но вы не ответили на мой вопрос… Расспрашивал ли вас доктор Больсовер об этом случае?
— Конечно, нет. — Огаста улыбнулась и посмотрела на него без вражды. — И потом, я бы не стала платить ему. Я бы нашла другой способ вести с ним дела. Как я сделала с Максом, который тоже пытался меня шантажировать. У меня больше мозгов и больше воображения, и я не буду прибегать к насилию.
Питт громко рассмеялся:
— Я полагаю, миледи, что, если вы придумаете что-то, что могло бы мне помочь, хотя бы чуть-чуть, вы дадите мне знать об этом немедленно. Ради бога, ничего не делайте сами. Он уже убил один раз. А может быть, и не один…
— Я даю вам слово, — убежденно сказала Огаста.
Инспектор увидел Брэнди чуть позже, в той же комнате.
— Что еще случилось? — спросил тот. — Никто больше не убит?
— Нет, и я хотел бы, чтобы это не случилось снова. Я должен выяснить, кто убил доктора Больсовера, до того, как он будет снова угрожать.
— Угрожать? — Брэнди казался обеспокоенным.
— Доктор Больсовер был шантажистом, мистер Балантайн. Вот почему — это почти наверняка — он был убит.
— Кого он шантажировал, вы знаете?
— Мистера Сотерона — по крайней мере.
— Хорошо… Уверен, что Реджи его не убивал.
— Вы думаете, такой вариант невозможен?
— Ну да… я так думаю. Просто Реджи не кажется мне способным на убийство. Я думаю, у него не хватит выдержки. — Брэнди улыбнулся, как бы извиняясь.
— Я тоже так думаю, — согласился Питт. — Он сказал, что доктора Больсовера убила Джемайма Вагонер…
— Что? — Краска отхлынула от лица Брэнди. — Джемайма?! Идиотизм! Зачем Джемайме кого-то убивать?
— Потому что она была его сообщницей по шантажу, и они не могли поделить добычу, поссорились…
— Врет! — Невозможно ошибиться в том, что переживал Брэнди. Он был в ярости. — Вот ответ на ваш вопрос! Реджи убил его и теперь врет, чтобы защитить себя. Этому есть доказательства! Он сказал, что Джемайма шантажировала его? Тогда он лгун! — На лице молодого человека запечатлелись гнев и желание защитить невинную жертву обмана.
— Человек может врать, чтобы скрыть много разных вещей, мистер Балантайн, — сказал Питт, не повышая голоса. — Не обязательно убийство. Мистер Сотерон легко впадает в панику.
— Он лгун! — Голос Брэнди усилился. — Вы не должны ему верить. Джемайма… Она… — Он вдруг остановился, чтобы взять себя в руки. — Я прошу меня извинить. Очень переживаю. Я уверен, что Джемайма невиновна, и я это докажу.
— Буду благодарен за любую помощь. — Питт засмеялся. — Доктор Больсовер приходил к вам, сэр?
— Нет. Зачем?
— Деньги, привилегии… да все, что угодно.
— Конечно, нет!
— Я думал, что вы, может быть, приготовились платить. Например, чтобы защитить леди Карлтон.
Брэнди побагровел:
— Откуда вы знаете об этом?
Питт уклонился от ответа.
— Он приходил?
— Нет. Я уверен, что он не знает. Вряд ли эта тема могла возникнуть в наших разговорах. Может быть, будучи доктором, он знал, что она была беременна. Но он ничего не мог знать обо мне. Впрочем, все это менее важно, чем репутация Джемаймы. Пожалуйста, инспектор, доведите дело до конца, выясните все.
Питт слегка улыбнулся:
— Вы беспокоитесь о ней, не так ли?
— Я… — Брэнди, казалось, смутился. Он посмотрел вверх. — Да, я… я беспокоюсь.
