Книга: Невероятные расследования Шерлока Холмса
Назад: Шэрин Маккрамб Долина Белой Лошади
Дальше: Доминик Грин Привет от затерянного мира
Майкл Муркок
Случай с жильцом на Дорсет-стрит
Майкл Муркок известен своими сериями про антигероя-альбиноса Элрика из Мелнибонэ, которые изменили жанр фэнтези меча и магии. Среди прочих романов этой многотомной эпопеи можно упомянуть такие книги, как «Буреносец» («Stormbringer»), «Проклятие черного меча» («Bane of the Black Sword») и «Участь Белого Волка» («The Weird of the White Wolf»). Также Муркок — автор выдающихся циклов о принце Коруме, Джерри Корнелиусе и Хокмуне. Он является обладателем множества литературных наград и нескольких премий за заслуги перед жанром, в том числе Всемирной премии фэнтези и премии Брэма Стокера за достижения всей жизни. Майкл Муркок — официальный член «Зала славы» научной фантастики и фэнтези; имеет статус гранд-мастера Американского общества писателей научной фантастики.Допустим, выяснилось, что богатый родственник, о существовании которого вы не подозревали, отошел в мир иной и оставил вам — его или ее единственному живому потомку — немалое наследство. В реальности такое случается редко, но если судить по литературе, особенно по викторианским романам, возникает ощущение, что восемьдесят процентов населения Англии осчастливлены богатыми, щедрыми и бездетными родственниками, которые до самой смерти не дают о себе знать. Хотя, возможно, «осчастливлены» — не слишком точное слово, поскольку к имуществу всегда прилагаются призраки, колдовство или древние распри. Задумайтесь, почему такая уйма людей ничего не знает о своих фамильных связях? Быть может, в Викторианскую эпоху семьи были до того велики, что родственники легко терялись? Вот еще одна история о том, как главный герой познакомился с богатым кузеном, о котором прежде не ведал ни сном ни духом. Правда, в данном случае наследник и сам весьма состоятелен, а потому бесплатные поместья, идущие в руки волей случайных хромосом, его не прельщают. Здесь нет никаких домов с привидениями, тем не менее неприятностей хватает.
Стоял невероятно жаркий сентябрь. Будто огромный арктический зверь, выброшенный на тропический пляж и обреченный умирать в лучах палящего светила, столица изнемогала от зноя. При таком пекле Рим или даже Париж блистали бы своей красотой и нежились на солнце, а Лондон — задыхался.
Мы пребывали в оцепенении, а перед этим распахнули окна навстречу уличному шуму и духоте, но шторы сдвинули, чтобы спастись от обжигающего света. Холмс растянулся на диване, тогда как я задремал в мягком кресле, вспоминая проведенные в Индии годы, где такая жара была в порядке вещей и от нее прятались в домах. Хотелось порыбачить в Йоркшире, но у одной из моих пациенток тяжело протекала беременность, состояние этой женщины внушало мне опасения, и отлучиться из Лондона я не мог. Холмс тоже сначала намеревался уехать из города, и теперь мы привели в замешательство достопочтенную миссис Хадсон, которая рассчитывала, что квартира освободится.
Шерлок лениво уронил на пол прочитанную записку, а когда заговорил, в его голосе сквозило раздражение.
— Похоже, Ватсон, нас скоро выселят. Я надеялся, что этого не случится, пока вы здесь.
Мне была хорошо известна склонность моего друга к драматическим заявлениям, поэтому я, глазом не моргнув, спросил:
— Выселят, Холмс?
Я знал, что свою долю он, как обычно, уплатил за год вперед.
— Лишь временно, Ватсон. Возможно, вы помните, что мы оба собирались уехать из столицы, но обстоятельства вынудили нас поступить иначе. Тем не менее, исходя из наших планов, миссис Хадсон поручила мистерам Пичу, Пичу, Пичу и Прейзгоду подремонтировать и подкрасить и дом двести двадцать один «б». Это уведомление — они начинают работу на следующей неделе и будут очень признательны, если мы освободим помещения, так как рассчитывают кое-что перестроить по мелочи. Друг мой, мы лишаемся крова на целых две недели. Необходимо найти новое жилье, причем не слишком далеко отсюда. У вас, Ватсон, сложный пациент, у меня — работа. Я должен иметь доступ к картотеке и микроскопу.
Я не из тех, кто легко реагирует на перемены, вдобавок ранее сорванные планы уже привели меня в дурное расположение духа. От слов Холмса, конечно же, мое настроение нисколько не улучшилось.
— Каждый преступник в Лондоне постарается извлечь выгоду из этой ситуации, — сказал я. — А что, если Пичам или Прейзгоду платит какой-нибудь новый Мориарти?
— Мой верный Ватсон! Случай у Рейхенбахского водопада произвел на вас слишком сильное впечатление. Из-за того обмана я до сих пор испытываю глубочайшие угрызения совести. Будьте уверены, дорогой друг, Мориарти больше нет, и крайне маловероятно, что на свете появится еще один преступный ум, подобный ему. Тем не менее я согласен, что нам следует присмотреть за вещами. Поблизости нет ни одной гостиницы, пригодной для человеческого обитания. Друзей или родственников, готовых нас принять, тоже не наблюдается.
Я с теплотой наблюдал за тем, как мастер дедукции погружается в раздумья о нашей общей проблеме с усердием, которое он проявлял в самых трудных расследованиях. Из многих уникальных талантов я особенно ценил умение Холмса сосредоточивать свои усилия на любом, даже пустяковом деле.
В конце концов он щелкнул пальцами, ухмыляясь, как варварийская обезьяна; его глубоко посаженные глаза светились интеллектом и самоиронией.
— У меня есть идея, Ватсон! Разумеется, мы должны спросить миссис Хадсон, нет ли у нее соседа, сдающего комнаты.
— Прекрасная мысль, Холмс! — Я удивился невинному удовольствию своего друга, нашедшего если не решение вопроса, то человека, способного дать на него ответ.
Заметно приободренный, я встал с кресла и дернул шнур колокольчика.
Через несколько секунд хозяйка, миссис Хадсон, вошла в комнату и стала перед нами.
— Должна вам сказать, что крайне сожалею по поводу этого недоразумения, сэр, — обратилась она ко мне. — Но пациенты есть пациенты, и шотландская форель немного подождет, пока у вас не появится шанс ее изловить. Что касается вас, мистер Холмс, то, мне кажется, никакое убийство не может стать достаточным препятствием для прекрасного путешествия к взморью. Моя сестра в Хоуве позаботилась бы о вас столь же обстоятельно, как если бы вы вовсе не уезжали из Лондона.
— Я в этом не сомневаюсь, миссис Хадсон. Тем не менее убийство некоего хозяина гостиницы омрачает само понятие отпуска. Вдобавок недавно умер принц Ульрих, и хотя мы были практически незнакомы, а обстоятельства его смерти вполне ясны, я чувствую себя обязанным уделить этому событию толику своего внимания. Для моей работы полезно иметь под рукой различные аналитические инструменты, что приводит нас к проблеме, которую я не способен решить, — если не в Хоув, миссис Хадсон, то куда? Мне и Ватсону необходимы стол и кров, причем они должны располагаться поблизости.
Добропорядочная женщина явно не одобряла нездоровые привычки Холмса, но отчаялась обратить его в свою веру.
Она нахмурилась, выслушав тираду Шерлока, а затем неохотно ответила:
— На Дорсет-стрит живет моя золовка. В доме номер два, сэр. Признаюсь, на мой вкус, ее кухня страдает от чрезмерного французского влияния, но это милый, чистый и уютный дом с симпатичным садом, и она уже сделала нам предложение.
— А ваша родственница умеет молчать, миссис Хадсон, как вы?
— Подобно церкви, сэр. Мой покойный муж говорил о своей сестре, что та хранит тайны лучше, чем исповедник папы римского.
— Прекрасно, миссис Хадсон. Дело улажено! Мы переедем на Дорсет-стрит в следующую пятницу, а ваши рабочие явятся в понедельник. Я распоряжусь, чтобы некоторые вещи перевезли на новое место, а остальное, уверен, останется в сохранности, если все как следует зачехлить. Ну, Ватсон, что скажете? Вы все-таки отправитесь в отпуск, только он пройдет несколько ближе от нашего дома, чем вы планировали, и с рыбалкой могут возникнуть проблемы.
Мой друг так обрадовался, что и я более не мог пребывать в дурном расположении духа. Вдобавок с того момента события развивались настолько стремительно, что нам уже было не до мелких неудобств.
Переезд в дом номер два по Дорсет-стрит прошел без всяких происшествий. Неаккуратность Холмса — неотъемлемая черта его характера — вскоре принесла свои плоды, и возникло ощущение, что в новой квартире он обитает по меньшей мере лет сто. Окна наших комнат выходили в сад, казалось перенесшийся сюда прямиком из Суссекса, а из гостиной открывался вид на улицу, где на углу располагался богатый ломбард. Отсюда мы могли наблюдать за его посетителями, которые частенько заходили к ростовщикам по пути в таверну «Уитшиф», чьи «хорошо проветриваемые номера» мы отвергли в пользу несколько более роскошных апартаментов миссис Экройд. Цветущие глицинии за много лет полностью обвили фасад нашего нового дома, усугубляя его облик загородного поместья. Подозреваю, что другие жильцы, в отличие от нас, пользовались далеко не всеми его удобствами. Родственница миссис Хадсон, добропорядочная леди из солидной ланкаширской семьи, была рада, как она выражалась, чести ухаживать за нами. Мы с Холмсом пришли к выводу, что еще никогда не испытывали столь душевную заботу. Миссис Экройд обладала приятными широкими чертами лица и практичным, не терпящим вздора характером, который прекрасно подходил мне и Холмсу. Ее блюда стали приятной переменой после сытной, но простой стряпни миссис Хадсон. Впрочем, я никогда не скажу об этом нашим домовладелицам.
Так мы и устроились. Моя пациентка шла по тернистой дороге к материнству, и я должен был постоянно находиться поблизости, а в оставшееся от врачебных забот время решил вести себя так, словно предаюсь заслуженному отдыху. Холмс отчасти разделил мою целеустремленность, и мы провели несколько приятных вечеров вместе, посещая театры и мюзик-холлы, которыми заслуженно славится Лондон. Пока я с интересом следил за современными проблемными пьесами Ибсена и Пинеро, Холмс предпочитал атмосферу мюзик-холлов «Империя» и «Ипподром», а комические оперы Гилберта и Салливана в «Савое» по-прежнему олицетворяли его представления о совершенстве. Немало вечеров я сидел рядом, часто в ложе, выбранной лично Шерлоком, бросал взгляд на его одухотворенное лицо и недоумевал, как обладатель столь высокого интеллекта может получать такое удовольствие от фарсовых комедий и песенок кокни.
Солнечная атмосфера дома номер два по Дорсет-стрит, кажется, действительно улучшила настроение моего друга и придала ему несколько мальчишеский вид. Я даже поинтересовался, уж не нашел ли он библейский источник воды живой, настолько свежо выглядел. При этих словах Холмс как-то странно на меня посмотрел и ответил, что когда-нибудь, если я не забуду напомнить, расскажет об открытиях, сделанных им в Тибете, где он провел немало времени после «гибели» в поединке с профессором Мориарти.
Тем не менее Шерлок согласился, что перемены пошли нам на пользу. Он продолжал свои изыскания, когда испытывал к тому склонность, но одновременно не чувствовал себя обязанным сидеть дома и даже настоял, чтобы мы вместе посетили синематограф. К сожалению, жара в зале вкупе с естественными ароматами, исходившими от посетителей, вынудили нас покинуть заведение до окончания фильма. Холмс не слишком заинтересовался новым изобретением. Обычно он признавал прогресс, лишь когда тот непосредственно затрагивал его профессию. После сеанса мой друг заявил, что синематограф не имеет отношения к криминологии, хоть и способен помочь в поимке злоумышленника, если его использовать для воссоздания картины преступления.
Мы вернулись рано вечером в наше временное пристанище, посетив синематографическое шоу в Музее мадам Тюссо на Мэрилебон-роуд, когда Холмс неожиданно встревожился, указал тростью перед собой и взволнованно зашептал в манере, которая была мне так знакома:
— Что вы скажете об этом малом, Ватсон? Вон о том, с рыжими бакенбардами, в новеньком цилиндре и взятом напрокат сюртуке? Похоже, он недавно приехал из Соединенных Штатов и только что побывал в одном из северо-западных кварталов Лондона — с кем-то встречался там, о чем, скорее всего, теперь жалеет.
Я усмехнулся в ответ:
— Да перестаньте, Холмс! Я вижу парня в цилиндре, который тащит тяжелую сумку, но как вы определили, что он приехал из Америки и остальное? Сдается, вы все выдумываете, старина.
— Определенно нет, мой дорогой Ватсон! Разумеется, вы заметили, что его сюртук расходится по шву на спине, а значит, он слишком мал для того, кто его носит. Самое очевидное объяснение — джентльмен одолжил редингот, дабы нанести особенный визит. Шляпа явно куплена недавно по той же причине, тогда как у ботинок примечательный задник, как у гаучо, характерный для юго-западных штатов. Такая обувь встречается лишь там, и свою родословную она ведет от сапог испанских наездников. Я изучал не только души, Ватсон, но и каблуки!
Все это время мы не отставали от таинственного незнакомца. Движение на Бейкер-стрит было крайне оживленным, вокруг колесили шумные экипажи, фыркали лошади, кричали кучеры, и вся лондонская толпа упорно пыталась добраться домой, отчаянно ища хоть какое-то средство, чтобы охладить свое коллективное тело. Наша «жертва» периодически останавливалась, ставила сумку на землю и перекладывала ношу из одной руки в другую, прежде чем продолжить путь.
— Почему вы решили, что он приехал недавно? И что побывал на северо-западе Лондона? — спросил я.
— Элементарно, Ватсон. Если вы задумаетесь хотя бы на мгновение, все станет ясно: наш друг достаточно богат, так как может себе позволить самый лучший цилиндр и гладстон, но одновременно носит сюртук не по размеру. Значит, он приехал налегке, или его багаж украли, или у него не нашлось времени посетить портного. А может, он отправился в ближайший магазин готовой одежды и просто выбрал более-менее подходящий размер. Следовательно, сумка тоже новая, и американец купил ее для переноски неизвестного предмета. Наш друг явно не подозревал, что тот окажется таким тяжелым, и, я уверен, нанял бы экипаж, если бы не остановился где-то поблизости. Возможно, он жалеет о своем приобретении. Вероятно, это нечто крайне дорогое, но совсем не то, на что рассчитывал иностранец… Он явно не думал, насколько неудобно будет нести груз, особенно по такой погоде. Исходя из всего этого, я делаю следующее предположение: американец рассчитывал спокойно пройтись от метро, а значит, вернулся с северо-запада Лондона, куда в основном отправляются поезда со станции «Бейкер-стрит».
Я редко подвергал сомнениям выводы моего друга, но сейчас нашел их слишком прихотливыми, хотя и оставил эти соображения при себе. И как же я удивился, когда джентльмен в цилиндре свернул влево и исчез из виду. Холмс тут же ускорил шаг:
— Быстрее, Ватсон! Кажется, я знаю, куда он идет.
За углом мы увидели, как американец подходит к двери дома номер два по Дорсет-стрит и вставляет ключ в замок парадной двери!
— Вот, Ватсон, — сказал Холмс ликующе. — Попытаемся проверить мои выводы?
С этими словами он подошел к нашему соседу, приподнял шляпу и предложил помочь с сумкой.
Тот отреагировал довольно резко — шарахнулся к перилам, отчего цилиндр упал ему на глаза. Тяжело дыша, иностранец свирепо взглянул на Холмса, а затем, с бессловесным рыком волоча тяжелый гладстон за собой, кинулся в дом и захлопнул дверь прямо перед носом у моего друга.
Шерлок, изумленный, поднял брови.
— Несомненно, страдания из-за сумки сильно расстроили этого джентльмена!
Мы тотчас вошли в дом и увидели, как незнакомец усердно тащит свою ношу вверх по лестнице. Его шляпа опасно накренилась, грозя упасть с головы. Саквояж раскрылся, и я успел заметить какой-то серебряный предмет, кое-где отблескивающий золотом. Мне показалось, что это был скульптурный образ маленькой человеческой руки.
Когда мужчина увидел нас, он остановился в нерешительности, а потом драматически изрек:
— Берегитесь, джентльмены! У меня есть револьвер, и я знаю, как им пользоваться.
Холмс принял угрозу всерьез и сообщил незнакомцу, что, возможно, перестрелка вместо приветственного обмена любезностями для Техаса — дело обычное, но в Англии предпочитают отстаивать свое мнение без оружия. Из уст того, кто стреляет по мишени в гостиной, это прозвучало несколько лицемерно.
Наш сосед явно смутился, взял себя в руки и сказал:
— Простите меня, джентльмены. Мне все здесь незнакомо, и должен признать, я перестал понимать, где враги, а где друзья. Меня предупреждали о необходимости соблюдать осторожность. Как вы попали внутрь?
— Как и вы, сэр, с помощью ключа. Мы с доктором Ватсоном тоже живем в этом доме.
— Доктор Ватсон! — Голос сразу выдал в мужчине американца.
Тягучий провинциальный акцент говорил о юго-западе Соединенных Штатов, и я достаточно полагался на Холмса, чтобы поверить — наш гость действительно приехал из Техаса.
— Да, это я. — Меня заинтриговало воодушевление, озарившее лицо собеседника, когда он обратил внимание на моего спутника.
— Тогда вы, должно быть, мистер Шерлок Холмс! О боже, прошу прощения за мои дурные манеры! Я ваш большой поклонник, джентльмены, слежу за всеми вашими приключениями. Отчасти именно из-за вас я снял комнату рядом с Бейкер-стрит, но, к сожалению, когда вчера позвонил в дверь дома двести двадцать один «б», застал там лишь рабочих, которые не смогли сказать, куда вы уехали. Времени не хватало, и пришлось действовать самостоятельно. Боюсь, я оказался не слишком удачлив. Ах, если бы знать, что мы живем под одной крышей!
— Наша домовладелица, — сухо сказал Холмс, — знаменита своей скрытностью. Сомневаюсь, что даже ее любимая кошка слышала наши имена.
Американцу было лет сорок: потемневшая от солнца кожа, ярко-рыжие волосы, густые рыжие усы и тяжелая челюсть. Если бы не проницательные зеленые глаза и изящные руки, я бы принял его за ирландского боксера.
— Меня зовут Джеймс Мэклсуорт, сэр, из Галвестона, штат Техас. Я занимаюсь импортом и экспортом, а также речными перевозками до столицы штата, Остина. У меня хорошая репутация, так как я честно веду бизнес. Мой дед сражался за республику и первым сел на пароход до Колорадо, решив торговать с портом Сабатини и прибрежными городами.
Как и положено американцу, он кратко изложил нам основные вехи своей жизни и карьеры, хотя мы уже пожали руки. В тех диких и неспокойных районах Соединенных Штатов, откуда был родом наш сосед, такой обычай необходим.
Холмс отнесся к мистеру Мэклсуорту с большой сердечностью, словно учуяв интересную загадку, и предложил зайти через час, дабы за бокалом виски с содовой мы могли с комфортом обсудить наши дела.
Техасец с готовностью принял приглашение, пообещал показать содержимое сумки и объяснить причину своего недавнего поведения.
Пока мы ждали американца, я спросил Холмса, какое впечатление на него произвел новый знакомый. Мне он показался достаточно честным человеком, бизнесменом, который попал в неприятную историю и теперь хочет, чтобы знаменитый детектив помог из нее выбраться. Если ничего иного от моего друга не требуется, Шерлок наверняка откажется от работы. С другой стороны, мы вполне могли столкнуться с необычным делом.
Холмс нашел Мэклсуорта интересным и открытым человеком, но не был уверен, действительно ли американец пал жертвой коварного обмана или играет роль.
— Полагаю, здесь кроется какое-то преступление, Ватсон, изощренное и зловещее. Вы, без сомнения, слышали о «Персее» Челлини.
— Кто не слышал? Говорят, это самая совершенная работа скульптора — отлитая из чистого серебра и декорированная золотом. Она изображает Персея, держащего в руке отрубленную голову горгоны Медузы, сделанную из сапфиров, изумрудов, рубинов и жемчуга.
— Ваша память, как всегда, превосходна, Ватсон. Много лет эта работа была самым выдающимся экспонатом в коллекции сэра Джеффри Мэклсуорта, сына знаменитого фабриканта железных изделий и, по слухам, самого богатого человека в Англии. Сэр Джеффри, насколько я понимаю, умер в бедности: увлекался искусством, но не разбирался в деньгах, отчего стал легкой добычей светских вампиров. В молодости он участвовал в Эстетическом движении, дружил с Уистлером и Уайльдом. Последний какое-то время был его другом и даже пытался отговорить от чрезмерных трат.
— Мэклсуорт! — воскликнул я.
— Именно, Ватсон. — Холмс сделал паузу, разжигая трубку и глядя на улицу, где довольно тоскливо проходила повседневная лондонская жизнь. — «Персея» украли лет десять назад. Дерзкое ограбление, которое я в то время приписывал Мориарти. Все указывало на то, что статую вывезли из страны и продали. Тем не менее я увидел скульптуру — или ее прекрасно выполненную копию — в сумке, которую Джеймс Мэклсуорт поднимал по лестнице. С такой-то фамилией он явно читал об этом деле, а следовательно, должен был знать, что работу Челлини украли. Тем не менее сегодня американец отправился на встречу и вернулся со статуей. Почему? Он не вор, Ватсон, могу поклясться жизнью.
— Надеюсь, он сам расскажет обо всем, — сказал я, услышав стук в дверь.
Мистер Джеймс Мэклсуорт сильно преобразился. Умывшись и переодевшись в собственный костюм, он казался более уверенным в себе и расслабленным. Наряд, скроенный на испанский манер, явно пользовался популярностью у него на родине: американец надел переливающийся галстук, мягкую рубашку с широким воротом, темно-красное пальто и такого же цвета ботинки с заостренными носами. Каждый квадратный дюйм его облика говорил о романтическом покорителе фронтира.
Сначала гость извинился за свой вид. По его словам, он не подозревал, насколько необычной и броской покажется такая одежда англичанам, пока вчера не прибыл в Лондон. Мы оба заверили его, что подобные образцы портновского искусства ни в коей мере не оскорбляют наш вкус. Более того, кажутся нам вполне привлекательными.
— Но из-за них все сразу понимают, откуда я родом, не так ли, джентльмены?
Мы согласились, что на Оксфорд-стрит найдется не много людей, одетых по такой моде.
— Именно поэтому я купил английский костюм, — сказал Джеймс. — Мне хотелось соответствовать и не выделяться. Однако цилиндр оказался чересчур большим, а сюртук — слишком маленьким. Только брюки подошли. Сумку же я выбрал самую большую, какую только смог найти.
— Итак, надлежащим образом экипировавшись, этим утром вы воспользовались городским метрополитеном и отправились?..
— В Уиллесден, мистер Холмс. Эй! Откуда вы об этом узнали? Следили за мной?
— Определенно нет, мистер Мэклсуорт. И в Уиллесдене вы стали обладателем «Персея» Челлини, не так ли?
— Вы все узнали еще до того, как я об этом рассказал, мистер Холмс! Мне и говорить ничего не нужно. Ваша репутация полностью оправданна, сэр. Если бы я не был рациональным человеком, поверил бы, что вы обладаете сверхъестественными способностями!
— Простая дедукция, мистер Мэклсуорт. Такой навык можно развить самостоятельно, знаете ли. Но мне понадобится больше сведений, так как я не понимаю, что побудило вас преодолеть шесть тысяч миль по морю и по суше, приплыть в Лондон, отправиться прямиком в Уиллесден и вернуться оттуда с одной из самых прекрасных серебряных статуй эпохи Возрождения, которую когда-либо видел мир. Причем в Англии вы находитесь всего один день.
— Могу вас заверить, мистер Холмс, что я не дока в подобных авантюрах. Недавно был всего лишь владельцем прибыльного корабельного бизнеса, связанного с оптовыми продажами. Моя супруга умерла несколько лет назад, и вторично я не женился. Дети выросли, обзавелись семьями и уехали из Техаса. Наверное, я немножко грустил от одиночества, но на жизнь не жаловался. Все изменилось, когда я узнал о «Персее» Челлини.
— Вам стало известно о нем еще в Техасе, мистер Мэклсуорт?
— Тут дело странное. И даже щекотливое. Но думаю, мне следует быть с вами откровенным и все рассказать. Джентльмен, у которого украли «Персея», приходился мне кузеном. Мы изредка переписывались, и он поведал о тайне, которая теперь стала для меня настоящим бременем. Понимаете, я единственный живой родственник сэра Джеффри по мужской линии, а у него осталось семейное дело. Он думал, что еще один наш кузен живет в Новом Орлеане, но так и не нашел его. В общем, если говорить кратко, то я поклялся честью исполнить волю кузена, если с ним или со статуей что-нибудь случится. Воля родственника вынудила меня сесть на поезд до Нью-Йорка, а оттуда отправиться на «Аркадии» в Лондон. В Англию я прибыл вчера после полудня.
— Так вы преодолели весь этот путь, мистер Мэклсуорт, из соображений чести? — спросил я.
Столь благородный поступок произвел на меня самое доброе впечатление.
— Можно и так сказать, сэр. В наших краях мы высоко ценим семейную преданность. Как вы знаете, имущество покойного ушло на оплату долгов, но мое путешествие связано с личным делом. Я вас искал, мистер Холмс, так как уверен, что сэра Джеффри убили. Кто-то шантажировал его, а сам он говорил о финансовых обязательствах. Его послания становились все более тревожными, сбивчивыми; кузен боялся, что ничего не оставит потомкам. Я ответил, что на самом деле это не беда, поскольку у него нет прямых наследников. Но, похоже, родственник не внял моему совету — он умолял помочь и сохранить все в тайне. Я пообещал, а в одном из последних писем сэра Джеффри нашел следующий план действий: если до меня дойдет весть о его смерти, я должен незамедлительно отплыть в Англию. Приехав, купить вместительную сумку, отправиться с ней в Уиллесден-Грин на северо-западе Лондона, захватив с собой документ, удостоверяющий личность, и найти дом номер восемнадцать по улице Далиа-гарденс. Там забрать некий предмет, чрезвычайно ценный для рода Мэклсуортов, после чего сразу вернуться в Галвестон. Более того, кузен потребовал от меня принести клятву, что я навсегда сохраню полученную вещь в семье.
И я дал зарок, а уже через пару месяцев прочитал в газете Галвестона об ограблении. Еще через какое-то время последовала статья о самоубийстве несчастного сэра Джеффри. У меня не оставалось иного выхода, мистер Холмс, кроме как выполнить его просьбу. Тем не менее я убежден, что в конце жизни сэр Джеффри едва ли находился в здравом уме. Подозреваю, он боялся, что его убьют. Постоянно говорил о людях, которые не остановятся ни перед чем, чтобы завладеть статуей Челлини. Его состояние почти полностью отошло кредиторам, он мог умереть нищим и бездомным, но для него имел значение только «Персей». Вот почему я подозреваю, что ограбление и убийство взаимосвязаны.
— Однако власти сочли смерть сэра Джеффри самоубийством, — сказал я. — Нашли записку. Коронеру этого хватило.
— Записка была вся в крови, я прав? — пробормотал Холмс, не вставая с кресла и касаясь кончиками пальцев своего подбородка.
— Полагаю, в этом и дело, мистер Холмс. Никто не заподозрил преступление, потому что расследование не проводилось.
— Ясно. Умоляю, продолжайте, мистер Мэклсуорт.
— Джентльмены, мне практически нечего добавить. Я уверен, что-то не так, и меня это гложет. Не желаю становиться соучастником злодеяния или скрывать сведения, способные помочь полиции, но я связан словом чести и должен выполнить обещание, данное кузену. На самом деле я даже не прошу вас раскрыть убийство; скорее, хочу успокоить свой разум и убедиться, что ничего криминального не произошло.
— Если сэр Джеффри заявил об ограблении, которого не было, он уже совершил преступление. Но это дело малое, согласен. Что именно вы хотите от нас, мистер Мэклсуорт?
— Я надеялся, что вы или доктор Ватсон составите мне компанию в поездке по известному адресу. На то есть масса очевидных причин. Я законопослушный гражданин, мистер Холмс, и хочу остаться таковым. Но опять же, вопрос чести…
— Несомненно, — прервал его Холмс. — А теперь, мистер Мэклсуорт, расскажите нам, что вы обнаружили на улице Далиа-гарденс, в доме номер восемнадцать?
— Это оказалось запущенное строение; раньше я в таких никогда не бывал. Все здания сгрудились вдоль короткой дороги, находящейся в четверти мили от станции метро. Я не ожидал подобного зрелища! Восемнадцатый выглядел еще более убого, чем соседские дома, — чрезвычайно унылое сооружение с облупившейся краской, заросшим двором и переполненными мусорными баками. В общем, картина, достойная скорее нью-йоркского Ист-Сайда, чем пригорода Лондона.
Я нашел грязный дверной молоток. Пришлось долго стучать, пока дверь не открыла удивительно привлекательная крупная дама с длинными руками, на чью внешность, по-моему, повлияла немалая доля южной крови. Меня изумил ее отменный маникюр. Незнакомка вообще выглядела безупречно, особенно если учесть окружающую обстановку. Она явно меня ждала. Ее звали миссис Галлибаста. Я знал это имя — сэр Джеффри часто говорил о ней с исключительной любовью и доверием. Женщина служила у него экономкой. Перед смертью он наказал исполнить свою последнюю волю, и теперь она передала записку, написанную им для этого случая. Взгляните, мистер Холмс.
Американец протянул моему другу листок бумаги, который тот должным образом изучил.
— Как я понимаю, вам знаком этот почерк?
Техасец не сомневался:
— Да, мужской, плавный, чуть неровный — я не раз его видел. В записке говорится, что я должен принять семейное наследство от миссис Галлибаста и, соблюдая предельную секретность, перевезти его в Америку. Оно останется на моем попечении, пока не найдется «пропавший» кузен. Если у сэра Джеффри появятся другие наследники по мужской линии, статую можно передать одному из них на мое усмотрение. Если таковых не будет, я должен завещать ее одной из моих дочерей — у меня нет сыновей — при условии, что та добавит фамилию Мэклсуорт к своей.
Очевидно, в некоторой степени я нарушаю клятву, но слишком мало я знаю об английском обществе и его обычаях. Я очень серьезно отношусь к семье, но понятия не имел, что связан родственными узами со столь прославленным родом, пока сэр Джеффри не написал мне. Хотя мы никогда не встречались, я чувствую себя обязанным исполнить его желание. Однако мне хватило ума понять, что события вышли из-под контроля. Я нуждаюсь в совете, желаю убедиться, что не стал соучастником преступления, а из всех жителей Англии только вы точно не выдадите мой секрет.
— Я польщен вашим предположением, мистер Мэклсуорт. Можете ли вы сообщить мне дату последнего письма сэра Джеффри?
— Оно было без даты, но я помню почтовую марку. На ней стояло пятнадцатое июня этого года.
— Понятно. А когда умер сэр Джеффри?
— Тринадцатого. Полагаю, он отправил письмо до своей смерти, но его забрали только на следующий день.
— Разумная догадка. И, судя по вашим словам, вы хорошо знакомы с почерком кузена?
— Мы переписывались несколько лет, мистер Холмс. Ни один фальсификатор, каким бы умным он ни был, не смог бы сложить все особенности и непредсказуемые описки в едва читаемые слова. Обычно рука у кузена была верной и писала очень характерным почерком. Это не подделка, мистер Холмс. Как и записка, которую он оставил экономке.
— Но вы никогда не видели сэра Джеффри?
— К сожалению, нет. Он упоминал, что хотел приехать на ранчо в Техас, но, полагаю, обстоятельства сложились иначе.
— Я видел его несколько лет назад, когда мы состояли в одном клубе. Он был человеком художественного склада, увлечен японскими гравюрами и шотландской мебелью. Любезный, рассеянный, довольно застенчивый. Явно благородного нрава. Как говорится, слишком хорош для этого мира.
— И когда это было, мистер Холмс? — Наш посетитель наклонился вперед, выказывая немалое любопытство.
— О, лет двадцать назад, когда я только начинал практику. Я нашел улики в деле, по которому обвинялся его молодой приятель. Сэр Джеффри оказался достаточно любезен и поверил в мою способность вернуть этого славного человека на правильный путь. Он искренне переживал за судьбу друзей и, насколько я понимаю, остался убежденным холостяком. Мне было неприятно услышать об ограблении. А затем несчастный покончил с собой. Я несколько удивился, но никаких подозрений насчет убийства не возникло; мое внимание тогда занимали другие проблемы. Сэр Джеффри был доброжелательным и отзывчивым, старомодным джентльменом. Покровителем бедных художников. Именно увлечение искусством, по моему разумению, стоило ему состояния.
— Он мало говорил со мной о живописи, мистер Холмс. Боюсь, кузен сильно изменился за прошедшие годы. Человек, которого знал я, стал очень нервным и подверженным иррациональным волнениям. Я согласился исполнить просьбу, чтобы успокоить его. В конце концов, я последний из Мэклсуортов, а потому вынужден взять на себя определенную ответственность. Счел за честь принять ее, мистер Холмс, но забеспокоился, узнав, что от меня требуется.
— Безусловно, вы человек чести, мистер Мэклсуорт, и притом очень здравомыслящий. Я искренне сочувствую вашему затруднительному положению. Вы правильно поступили, придя к нам, и мы сделаем все возможное, чтобы вам помочь!
На лице американца отразилось облегчение.
— Спасибо, мистер Холмс. Спасибо, доктор Ватсон. Чувствую, теперь я смогу действовать с большей основательностью.
— Я так понимаю, сэр Джеффри упоминал о своей экономке?
— Да, сэр, причем исключительно в возвышенных тонах. Миссис Галлибаста пришла к нему лет пять назад, она много работала, стараясь привести дела в порядок. Родственник писал, что без ее помощи он гораздо раньше предстал бы перед судом по делу о банкротстве. Сэр Джеффри столь тепло говорил о ней… Признаюсь, у меня мелькнула мысль о том… ну, сэр, что они…
— Я понимаю вас, мистер Мэклсуорт. Это может объяснить, почему ваш кузен так и не женился. Несомненно, классовые различия оказались непреодолимы — если то, о чем мы подозреваем, произошло на самом деле.
— Я не желаю бросать тень на имя родственника, мистер Холмс.
— Тем не менее, думаю, нужно смотреть на проблему рационально. — Холмс взмахнул своей длинной рукой. — Вы можете показать нам статую, которую забрали сегодня из Уиллесдена?
— Конечно, сэр. Боюсь, газета, в которую она была завернута, порвалась в нескольких местах…
— Вот так и я узнал работу Челлини, — сказал Холмс.
На его лице читалось нечто вроде восторга, когда американец доставал из сумки выдающееся произведение искусства. Шерлок протянул руку и осторожно дотронулся до серебряной мускулатуры, в своем совершенстве казавшейся живой плотью. Статуя трепетала от некой внутренней энергии, и все — золотая инкрустация, драгоценные камни — служило лишь одной цели: создать прекрасное подобие Персея. На локте у него висел щит, в одной руке он держал окровавленный меч, в другой — увенчанную змеями голову, которая смотрела на нас сапфировыми глазами и грозила обратить в камень.
— Понятно, почему сэр Джеффри, отличавшийся тонким вкусом, желал сохранить работу Челлини в семье, — сказал я. — И очевидна причина его одержимости на закате жизни. Хотя странно: он мог отдать статую в музей при жизни или по завещанию, а не пускаться в хитроумные авантюры. Подобный шедевр заслуживает того, чтобы находиться на виду.
— Полностью с вами согласен, сэр, и поэтому намереваюсь построить для него специальный выставочный зал в Галвестоне. Но сэр Джеффри и миссис Галлибаста предупреждали меня, что новости о местонахождении «Персея» могут стать причиной огромных проблем — не столько из-за полиции, сколько из-за воров, желающих заполучить, пожалуй, самый изящный образец серебряного литья эпохи флорентийского Возрождения. Должно быть, он стоит сумасшедших денег! Когда доберусь домой, застрахую статую на миллион долларов, — сообщил техасец.
— Вы можете доверить нам скульптуру до завтрашнего вечера? — спросил Холмс.
— Господа, как вы знаете, я должен взойти на борт «Аркадии», чтобы возвратиться в Нью-Йорк. Корабль отправляется завтра вечером из Тилбери. Этот пароход — один из немногих кораблей своего класса, что отходят из Лондона. Если я задержусь, мне придется ехать в Ливерпуль.
— Но вы готовы это сделать, если понадобится?
— Я не могу уехать без статуи, мистер Холмс. Так что пока она в вашем распоряжении, я вынужден находиться здесь. — Джеймс еле заметно улыбнулся и вроде даже подмигнул нам. — К тому же тайна смерти кузена представляет для меня куда больший интерес, чем загадка его последней воли.
— Превосходно, мистер Мэклсуорт. Вижу, наши мысли идут в одном направлении. Я с немалым удовольствием предоставлю в ваше распоряжение таланты, которыми обладаю. Насколько помню, сэр Джеффри жил в Оксфордшире?
— По его словам, милях в десяти от Оксфорда. Рядом с Уитни, славным торговым городком. Поместье называется «Коггс-Олд»; когда-то оно было центром значительных владений, включая ферму. Но землю продали, остались только дом и сад. Естественно, они тоже выставлены на торг кредиторами кузена. Миссис Галлибаста полагает, что покупатели найдутся достаточно быстро. Ближайшая деревня — Хай-Коггс. Железнодорожная станция Саут-Ли расположена примерно в миле. Я знаю это место, как родное, мистер Холмс, — описания сэра Джеффри отличались изрядной красочностью.
— В самом деле? Между прочим, вы сами связались с ним?
— Нет, сэр! Кузен интересовался геральдикой и своей родословной. Пытаясь проследить судьбу потомков сэра Роберта Мэклсуорта, нашего общего прапрадеда, он наткнулся на мое имя и написал мне. До этого я понятия не имел, что связан с английской аристократией. Какое-то время сэр Джеффри уговаривал меня наследовать титул, но я убежденный республиканец. Мы в Техасе не слишком дорожим званиями, если, конечно, они не заслужены.
— Вы сказали ему, что не заинтересованы в наследовании титула?
— Я вообще не желал говорить о наследстве, сэр. — Джеймс поднялся, собираясь уйти. — Мне просто нравилось с ним переписываться, и я заволновался, когда письма стали нервными и бессвязными и речь в них пошла о самоубийстве.
— Тем не менее вы по-прежнему подозреваете, что смерть сэра Джеффри — дело чужих рук?
— Да, сэр. У меня чутье на правду. Или воображение слишком буйное. На ваше усмотрение!
— Я подозреваю первое, мистер Мэклсуорт. Увидимся завтра вечером, а до тех пор — спокойной ночи.
Мы пожали друг другу руки.
— Доброй ночи, джентльмены. Сегодня я буду спать спокойно — впервые за несколько месяцев.
С этими словами наш техасский гость вышел из комнаты.
— Что вы об этом думаете, Ватсон? — спросил Холмс, потянувшись за глиняной трубкой с длинным мундштуком и набив ее табаком из персидской туфли. — По-вашему, мистер Мэклсуорт честный малый, как сказали бы его соотечественники?
— Американец произвел на меня крайне благоприятное впечатление. Но, по-моему, его провели и втянули в авантюру, о которой он никогда бы не помыслил, если бы прислушался к собственному чутью на правду. А в искренность сэра Джеффри я не верю. Возможно, когда вы его знали, он был другим, но с тех пор явно деградировал: держал любовницу-мулатку, по уши залез в долги, планировал украсть собственное сокровище, чтобы скрыться от кредиторов. И вовлек в это дело нашего приличного техасского друга, выдав себя за его родственника и зная, как серьезно южане относятся к таким вещам. Полагаю, затем с помощью экономки он инсценировал собственную смерть.
— И отдал сокровище кузену? Зачем ему это, Ватсон?
— Он использовал Мэклсуорта, чтобы перевезти статую в Америку, где собирался ее продать.
— Значит, сэр Джеффри не хотел быть пойманным со статуей. Не хотел также, чтобы думали, будто он имеет к ней какое-то отношение. А мистер Мэклсуорт прекрасно подошел для перевозки «Персея» в Галвестон, так как наш новый сосед совершенно чист перед законом. Да, Ватсон, это неплохая версия.
— Но у вас есть другие соображения?
— Пока всего лишь предчувствие. Мне кажется, сэр Джеффри действительно мертв. Я читал отчет коронера — бедняга вышиб себе мозги. Именно поэтому на предсмертной записке оказалось столько крови. Если он и придумал этот план, до его завершения явно не дожил.
— Значит, экономка решила продолжить дело хозяина?
— В нашей цепочке рассуждений есть один изъян, Ватсон. Сэр Джеффри, похоже, предвидел собственное самоубийство и оставил инструкции миссис Галлибаста. Мистер Мэклсуорт узнал почерк. Я сам прочитал записку. Американец переписывался с кузеном годами, он подтвердил, что там действительно рука его родственника.
— Получается, экономка невиновна. Нужно искать некое третье лицо.
— Придется снарядить экспедицию за город. — Холмс уже листал справочник Брэдшоу. — Есть поезд от Паддингтона утром, надо будет сделать пересадку в Оксфорде, и оттуда мы доберемся до Саут-Ли еще до ланча. Сможет ли ваша пациентка противостоять соблазну материнства еще сутки, Ватсон?
— К счастью, все указывает на то, что она готова наслаждаться слоновьей беременностью.
— Прекрасно, тогда завтра мы последуем совету миссис Хадсон, вкусив свежего воздуха и простых радостей английской глубинки.
Мой друг откинулся в кресле, сделал глубокую затяжку и закрыл глаза. Возможность занять свой великолепный ум интересным делом явно подняла ему настроение.
Мы не могли выбрать для поездки лучшего дня. По-прежнему стояла теплая погода, но в воздухе разлился особый аромат: еще до Оксфорда стала ощущаться изысканная роскошь ранней английской осени. Повсюду убирали пшеницу, а живые изгороди пестрели цветами. Соломенные и шиферные кровли мелькали за окнами вагона, и перед нами расстилалась прекрасная Британия, где строили дома, помня о естественном ландшафте, и засеивали поля, думая не только о практичности, но и о красоте. Именно по таким видам я скучал в Афганистане, а Холмс в Тибете, где многому научился подле самого далай-ламы. По моему мнению, ничто не могло сравниться с богатством и разнообразием пейзажей типичной английской деревни.
Мы быстро добрались до станции Саут-Ли и смогли нанять повозку, на которой отправились в Хай-Коггс. Наш путь пролегал по извилистым дорогам, между высокими изгородями, и мы наслаждались знойным покоем дня, нарушаемым лишь пением птиц да редким коровьим мычанием.
Миновали деревушку с церковью в норманнском стиле да продовольственной лавкой, одновременно служившей почтой. От Хай-Коггса к имению сэра Джеффри вел ухабистый проселок. Мимо проплывали живописные, увитые розами и жимолостью коттеджи с соломенными крышами, будто стоявшие тут с начала времен. А затем показался довольно вульгарный современный дом, чей хозяин вдобавок соорудил несколько отвратительных пристроек в духе нашего времени.
Проехав рядом с фермерской усадьбой, флигели которой, построенные из местного камня, казалось, росли из земли, подобно деревьям в близлежащей роще, мы наконец прибыли к запертым воротам поместья «Коггс-Олд», где царил дух запустения. Судя по всему, за этим местом много лет никто не ухаживал.
Верный себе, Холмс сразу начал изучать все вокруг и вскоре нашел провал в стене, сквозь который мы смогли протиснуться и осмотреть сад. Там не обнаружилось ничего примечательного, кроме изрядной величины лужайки, нескольких кустов, ветхих теплиц, заброшенной конюшни, разных сараев и мастерской, находившейся в удивительно приличном состоянии. Именно здесь, сказал мне Холмс, и умер сэр Джеффри. Поэтому пристройку так вычистили. Мэклсуорт зажал пистолет в тисках и выстрелил себе в рот. Во время дознания преданная экономка упоминала о проблемах с деньгами и мучительных раздумьях хозяина о том, что он обесчестил имя семьи. Впопыхах нацарапанная записка пропиталась кровью, текст был различим частично, но почерк явно принадлежал владельцу дома.
— Видите, Ватсон, нет никаких следов убийства. Все знали, что сэр Джеффри вел богемную жизнь, прежде чем осел здесь. Он спустил фамильное состояние на художников и их работы. Несомненно, некоторые из этих полотен со временем станут ценными, но сейчас живописцы, которым он покровительствовал, лишь мечтают о своей материальной значимости. По-моему, половина завсегдатаев кафе «Роял» зависела от миллионов Мэклсуорта — пока те окончательно не иссякли. А в последние годы жизни сэр Джеффри, кажется, был или чем-то сильно расстроен, или находился в подавленном состоянии. Возможно, и то и другое. Думаю, нам следует побеседовать с миссис Галлибаста, но для начала посетим местную почтовую станцию. В таких деревушках это источник мудрости.
Почта и магазин располагались в перестроенном коттедже, крытом соломой. Обнесенный белым частоколом, сквозь который тут и там проглядывали сентябрьские цветы, он вполне смотрелся бы на картине. В тенистой прохладе лавки, забитой любым товаром, который мог понадобиться местным жителям, — от книг до леденцов — нас приветствовала владелица в простой хлопковой одежде и накрахмаленном переднике — ее имя мы уже знали благодаря табличке, висевшей над дверью.
Миссис Бек была пухлой и румяной, с веселыми глазами, но слегка поджатым ртом. Черты ее лица красноречиво говорили о конфликте между естественной сердечностью и слегка критичным характером. И действительно, вскоре мы нашли тому подтверждение. Она знала как сэра Джеффри, так и миссис Галлибаста и, по ее словам, находилась в хороших отношениях с несколькими слугами из поместья. Правда, тех становилось все меньше, а замену им не искали.
— Ходили разговоры, джентльмены, что несчастный сэр Джеффри почти разорился и не мог нанять новых работников. Однако с платой он никогда не опаздывал, а те, кто трудился на него, хранили ему верность. Особенно экономка. Было в ней что-то странное, будто она старалась держаться особняком. Но миссис Галлибаста хорошо заботилась о своем нанимателе, а так как все знали о его печальном будущем, она делала это без какой-либо мысли о деньгах.
— Тем не менее вам не нравилась эта женщина? — тихо спросил Холмс, рассматривая рекламу ирисок.
— Признаюсь, сэр, я находила ее несколько чудной. Она иностранка — испанка, наверное. Меня не беспокоила цыганская внешность этой особы, но я никак не могла с ней поладить. Видела ее чуть ли не каждый день, а вот в церкви — ни разу. Она приходила сюда за разной мелочью, необходимой по хозяйству. Всегда платила наличными и не просила кредит. Я никогда не питала к ней особой любви, но, судя по всему, именно миссис Галлибаста поддерживала сэра Джеффри, а не наоборот. Некоторые говорили, что у нее был вспыльчивый нрав, и однажды она побила кочергой младшего лакея, но свидетельств тому я не видела. Экономка не долго со мной болтала, иногда покупала газету, забирала почту и отправлялась домой. Неважно, светило солнце или лил дождь, она все равно приходила за покупками, сэр. Крупная, здоровая женщина. Шутила, какое это наказание — сэр Джеффри и поместье, но, похоже, особенно не возражала против такой жизни. Я знала за ней одну странность: когда она болела, причем не имеет значения, насколько тяжело, всегда отказывалась от помощи врача. Ужасно боялась медиков, сэр! Даже на обычное предложение позвать доктора Шапиро отвечала истерикой и криком, что «костоправы» ей не нужны. А во всем остальном она была незаменима для сэра Джеффри — человека мягкого, необычного и постоянно витающего в облаках. Он такой с детства.
— А он не был склонен к беспричинным страхам и навязчивым идеям?
— Насколько мне известно, нет, сэр. Да он с юности совсем не изменился. Сэр Джеффри был забавным. Хотя последние несколько лет он не выходил из дома, и я видела его лишь издерка. Но когда появлялся на людях, был веселым и жизнерадостным, как обычно.
— Это чрезвычайно интересно, миссис Бек. Я вам очень благодарен. Куплю у вас четверть фунта лучших круглых леденцов, если позволите. А, забыл спросить. Вы не помните, сэр Джеффри получал какие-нибудь письма из Америки?
— Да, сэр. Часто. Экономка говорила, он их ждал. Я помню конверт и марки. Больше ему почти никто не писал.
— А сэр Джеффри посылал ответы отсюда?
— Не знаю, сэр. Почту забирают из ящика рядом со станцией. Вы его увидите, если вернетесь по этой дороге.
— Полагаю, миссис Галлибаста уже уехала.
— Спустя примерно две недели после самоубийства сэра Джеффри. Мой сын отвез ее вещи на станцию — она забрала все свои пожитки. Он еще упоминал, какой тяжелый у нее багаж. Сказал, что, если бы сам не присутствовал на панихиде по сэру Джеффри в церкви Святого Иакова, подумал бы, что покойный лежит в сундуке. Прошу прощения за неуместную шутку, сэр!
— Премного вам обязан, миссис Бек. — Детектив приподнял шляпу и поклонился.
Я сразу заметил, как оживился и воодушевился Холмс — он напал на след и почуял добычу. Когда мы вышли из лавки, прошептал:
— Как только доберемся до Лондона, мне надо будет зайти на Бейкер-стрит и заглянуть в архив.
По пути к станции, пока я управлял двуколкой, Шерлок не произнес ни слова. Молчал он и всю дорогу до столицы. Я привык к манерам моего друга, к перепадам в его настроении, и, довольствуясь тем, что не мешаю трудиться этому блестящему уму, сам погрузился в общемировые проблемы при содействии утреннего номера «Телеграф».
Тем вечером мистер Мэклсуорт ужинал вместе с нами. Миссис Экройд превзошла себя, подав копченого лосося, сэндвичи с огурцом, острые закуски, сдобный хлеб и булочки. Чай оказался моего любимого сорта «Дарджилинг», чей тонкий букет лучше всего вкушать именно в это время суток. Даже Холмс заметил, что нам могут позавидовать гости отеля «Синклерс» или «Гросвенор».
За нашей трапезой следила великолепная статуя Челлини. Наверное, чтобы она играла на свету, Холмс поставил ее перед самым окном гостиной. Мы беседовали словно в присутствии ангела. Явно довольный, мистер Мэклсуорт взял тарелку на колени.
— Я слышал об этой церемонии, джентльмены, но никогда не думал, что буду пить вечерний чай с мистером Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном!
— Так вы и не пьете, сэр, — мягко заметил Холмс. — Полагаю, наши американские родственники часто путают полдник и вечерний чай. На самом деле это разные вещи. Когда я был ребенком, вечерний чай подавали только в некоторых школах и имели в виду ранний горячий ужин. В последнее время под вечерним чаем подразумевают именно такую трапезу и устраивают ее в детских садах. К полднику обычно приступают часа в четыре, и он состоит из холодных закусок, иногда со сдобным хлебом, топлеными сливками и земляничным джемом. На вечерний чай детей созывают в шесть. Помнится, нас в это время всегда кормили сосисками. — Мой друг едва заметно вздрогнул.
— Признаю ошибку и внимаю наставлениям, сэр, — весело ответил техасец и взмахнул изысканным бутербродом, подкрепляя свою мысль.
После чего мы все посмеялись — Холмс над собственной педантичностью, а мистер Мэклсуорт потому, что смог отвлечься от тяжелых мыслей.
— Вы нашли ключ к загадке в Хай-Коггсе? — поинтересовался наш сосед.
— Конечно, мистер Мэклсуорт, — сказал Холмс. — Мне надо проверить некоторые факты, но, думаю, дело решено. — Он снова засмеялся, на этот раз его развеселила смесь восхищения и удивления на лице американца.
— Решено, мистер Холмс?
— Решено, мистер Мэклсуорт, но не доказано. Немало ценных соображений, как обычно, принадлежит доктору Ватсону. Именно вы, мой дорогой друг, высказали догадку о том, для чего этого джентльмена вовлекли в ужасное хладнокровное преступление.
— Так я был прав, мистер Холмс? Сэра Джеффри убили?
— Убили или довели до самоубийства, мистер Мэклсуорт. Едва ли это существенно.
— Вам уже известен преступник?
— Похоже на то. Прошу, мистер Мэклсуорт, — Шерлок вынул листок пожелтевшей бумаги из внутреннего кармана, — взгляните. Я нашел этот документ в моей картотеке по пути сюда и приношу извинения за его пыльный вид.
Слегка нахмурившись, техасец взял сложенную вдвое записку и громко прочитал ее, почесывая голову в явном недоумении:
— «Мой дорогой Холмс, большое вам спасибо за щедрую помощь в недавнем деле, касающемся моего друга-художника… Само собой, я навечно у вас в долгу. Искренне ваш…» — Он в замешательстве посмотрел на Шерлока. — Почтовая бумага мне не знакома, мистер Холмс. Несомненно, это «Атенеум» — один из ваших клубов. Но подпись поддельная.
— Я ждал, что вы так скажете, сэр. — Холмс забрал листок у американца.
Новость совершенно не встревожила сыщика, а, казалось, наоборот, обрадовала. Мне стало интересно, как далеко в прошлое уходят корни этого преступления.
— А сейчас, прежде чем я пущусь в дальнейшие объяснения, следует показать вам кое-что. Не будете ли вы так добры, мистер Мэклсуорт, написать миссис Галлибаста в Уиллесден письмо следующего содержания. Что вы передумали уезжать в Соединенные Штаты и решили какое-то время пожить в Англии. До возвращения в Америку собираетесь поместить статую Челлини в банковский сейф, а в Техасе проконсультируетесь у юристов, что делать с сокровищем.
— Если я так сделаю, мистер Холмс, то не выполню клятву, данную кузену. И солгу леди.
— Поверьте мне, мистер Мэклсуорт, вы не нарушите данное обещание и не станете обманывать леди. Более того, окажете сэру Джеффри Мэклсуорту и, надеюсь, обеим нашим великим нациям большую услугу, если выполните мои инструкции.
— Хорошо, мистер Холмс, — сказал американец с самым серьезным выражением лица. — Если таково ваше слово, я готов подчиниться.
— Вы молодец, Мэклсуорт! — Губы Шерлока чуть приподнялись, обнажив зубы, и он стал похож на волка, почуявшего уязвимость добычи. — Кстати говоря, вы когда-нибудь слышали о некоем субъекте по прозвищу Крошка Пьер? Иногда его еще называют Пит Француз?
— Да, естественно. Его настоящее имя Жан Фроменталь. Он был популярным героем желтой прессы и остается таковым по сей день. Промышлял в Орлеане лет десять назад. Эстрадный артист или вроде того. Говорят, он потомок выходцев из Аркадии и индейцев племени кри. Силач и красавец. Прославился серией крайне жестоких убийств известных сановников: нападал на них в приватных номерах заведений определенного сорта, которыми славен город Пикаюн. В деле также участвовала его помощница. По слухам, именно она заманивала людей. В конце концов Фроменталя арестовали, но женщину так и не нашли. Некоторые полагают, что впоследствии она помогла преступнику сбежать из тюрьмы. Насколько помню, мистер Холмс, злоумышленника не поймали. Разве следствие не нашло доказательства того, что он погиб от руки женщины? Вы полагаете, Крошка Пьер и сэр Джеффри стали жертвами одной и той же преступницы?
— В некотором смысле, мистер Мэклсуорт. Как я уже сказал, мне бы не хотелось раскрывать все подробности моей версии, пока я не проверю хотя бы часть из них. Но могу сказать твердо: это дело не женских рук. Так вы исполните мою просьбу?
— Рассчитывайте на меня, мистер Холмс. Я составлю телеграмму прямо сейчас.
Когда американец вышел из комнаты, я повернулся к Шерлоку, надеясь выведать детали, но тот молчал, лелея решение задачи, словно любимого ребенка. Выражение его лица чрезвычайно меня раздражало.
— Полно, Холмс, так не пойдет! Вы сказали, что я помог вам, а сами не даете и намека на ответ. Миссис Галлибаста невиновна, но вы все равно говорите, что в этом деле не обошлось без убийства. Моя версия — сэр Джеффри организовал похищение статуи, а потом наложил на себя руки, дабы не прослыть преступником, ведь при банкротстве все выплыло бы наружу, — кажется, подтверждает это. Судя по почерку, он лично сочинил письма, в которых назвал мистера Мэклсуорта своим родственником, так как наш сосед к этому совершенно непричастен. А потом вы неожиданно заводите речь о каком-то головорезе из Луизианы по кличке Крошка Пьер. Видимо, он являлся вашим главным подозреваемым, пока мистер Мэклсуорт не сообщил, что убийца давно мертв.
— Я согласен с вами, Ватсон. Все это кажется чрезвычайно запутанным. Но сегодня, надеюсь, многое прояснится. Револьвер при вас, мой друг?
— Я не привык постоянно ходить с оружием, Холмс.
В ответ Шерлок пересек комнату и вытащил большую коробку из-под обуви, которую принес сегодня из нашей прежней квартиры. Из нее он достал два новых револьвера Уэбли и пачку патронов.
— Они могут понадобиться. Мы имеем дело с преступником терпеливым и расчетливым, обладающим выдающимся интеллектом. Этот человек спланировал преступление много лет назад и теперь думает, что его замысел под угрозой.
— Вы полагаете, миссис Галлибаста действует с ним заодно? Она предупредит злоумышленника, когда придет телеграмма?
— Скажем так, Ватсон: сегодня ночью нам следует ждать гостя. Именно поэтому статуя Челлини стоит у окна, дабы любой мог узнать сей предмет.
Я сказал другу, что в моем возрасте и положении начинаешь терять терпение от загадок, но с неохотой согласился занять указанную Холмсом позицию и, крепко сжав револьвер, принялся ждать темноты.
Ночью жара не спала. Я мечтал о костюме полегче и стакане холодной воды, но вдруг с улицы донесся странный скрежет, и я рискнул выглянуть наружу, прикрывшись занавеской. Каково же было мое удивление, когда я увидел таинственную фигуру, быстро взбирающуюся по стене, увитой глициниями. В желтых лучах фонарей ее мог заметить кто угодно, но, похоже, злоумышленника это не волновало.
Через несколько секунд мужчина — а это действительно был мужчина, причем настоящий гигант — вытащил из-за пояса нож и принялся открывать окно, рядом с которым стояла работа Челлини. Я не двигался с места, хотя боялся, что верзила схватит «Персея» и унесет. Впрочем, здравый смысл подсказывал, что вору придется влезть в комнату и выйти по главной лестнице, если только он не намерен спустить статую вниз на веревке.
Дерзкий грабитель действовал в открытую, не беспокоясь о свидетелях, словно задача настолько захватила его, что он забыл обо всем. В уличном свете мне удалось мельком разглядеть его лицо: густые волнистые волосы, повязанные платком, двухдневная щетина и темная, почти негроидная кожа. Судя по всему, взломщик приходился родственником миссис Галлибаста.
Наконец он откинул защелку, поднял раму и проскользнул внутрь, тяжело дыша.
В следующий миг из своего укрытия вышел Холмс и наставил на похитителя револьвер. Тот повернулся, сверкая глазами, будто загнанный в ловушку зверь.
— Парень, я целюсь тебе в голову, — спокойно сказал Шерлок, — так что будь умницей, брось оружие и сдавайся!
С бессловесным рыком злоумышленник кинулся к статуе и загородился ею от пуль.
— Стреляйте, если посмеете! — крикнул он. — Так вы уничтожите не только мою жалкую жизнь, но и все, что сговорились сохранить! Я недооценил тебя, Мэклсуорт. Думал, ты жалкий простофиля, ослепленный неожиданным родством с британским аристократом, ведь у вас завязалась такая откровенная переписка! Я годами собирал о тебе сведения. Ты подходил идеально — был готов на что угодно ради семейной чести. О, какой план я придумал! Как сдерживал себя! Был таким терпеливым и благородным! И все для того, чтобы присвоить не только деньги этого дурака Джеффри, но и самое драгоценное сокровище! Он любил меня, но я хотел большего!
Лишь тогда я понял, о чем говорил Холмс, и чуть не ахнул, осознав, что произошло на самом деле.
Неожиданно во тьме сверкнуло серебро, и послышался тошнотворный звук стали, входящей в плоть. Холмс упал, уронив револьвер на пол. Я решил, что мой друг погиб — в этот раз прямо у меня на глазах, — и, забыв о Челлини и его шедевре, с яростным воплем выстрелил в убийцу.
Жан-Пьер Фроменталь, он же Линда Галлибаста, отшатнулся и проломил окно, через которое влез в комнату. Отчаянно закричав, он покачнулся, судорожно всплеснул руками и упал в бездну тишины.
В ту же секунду дверь с грохотом распахнулась, в комнату ворвался Джеймс Мэклсуорт, а с ним наш старый друг инспектор Лестрейд, миссис Бек и несколько жильцов ее дома.
— Все в порядке, Ватсон, — послышался тихий голос Холмса. — Всего лишь поверхностная рана. Какой я глупец — не подумал, что он может метнуть нож! Спускайтесь вниз, Лестрейд, и взгляните, можно ли спасти убийцу. Я надеялся взять его живым. Так мы могли бы узнать, куда он спрятал деньги, которые воровал у своего покровителя все эти годы. Доброй ночи, мистер Мэклсуорт! Я надеялся убедить вас в своем решении, но не думал, что так пострадаю во время представления. — Мой друг слабо улыбался, а его глаза были полны боли.
К счастью, я успел подбежать к Шерлоку, прежде чем он упал. Великий сыщик оперся на мою руку, позволил усадить себя в кресло и осмотреть рану. Нож застрял у него в плече и, как уже понял сам Холмс, не нанес значительного ущерба, но завидовать все равно было нечему.
Бедный Мэклсуорт был потрясен до глубины души. Его представление о мире перевернулось с ног на голову, и он с большим трудом осознал, что случилось. Перевязав рану Холмса, я попросил американца сесть, а потом налил всем бренди. И я, и техасец едва не разрывались от нетерпения, желая узнать, как Шерлок все понял, но сдерживались, пока моему другу не стало лучше. Теперь, когда первый шок миновал, он приободрился, и его явно забавляли наши удивленные лица.
— Ваша версия отличалась оригинальностью, Ватсон, и была близка к истине, но, боюсь, не давала ответа. Если вы заглянете во внутренний карман моего пиджака, найдете там два листка бумаги. Вас не затруднит принести их сюда?
Я выполнил просьбу и передал Холмсу последнее письмо сэра Джеффри, адресованное Джеймсу Мэклсуорту и якобы оставленное на хранение у миссис Галлибаста, а также старую записку. Именно ее сегодня читал вслух американец. Судя по всему, они принадлежали разным авторам, в почерках которых наблюдалось легкое сходство.
— Вы решили, что это подделка, — сказал Холмс, взяв более ветхий листок, — но, к сожалению, ошиблись. Скорее всего, вы впервые увидели почерк сэра Джеффри, когда ознакомились с этим текстом, мистер Мэклсуорт.
— Вы имеете в виду, что он диктовал все своей… этому дьяволу?
— Сомневаюсь, мистер Мэклсуорт, что кузен вообще слышал о вашем существовании.
— Он не мог писать человеку, о котором ничего не знал, мистер Холмс!
— Сэр, вы переписывались не с сэром Джеффри, а с преступником, который лежит на тротуаре внизу. Его имя, как уже понял доктор Ватсон, Жан-Пьер Фроменталь. Несомненно, после убийств в Пикаюне он сбежал в Англию, где смешался с богемной толпой, окружающей лорда Альфреда Дугласа и других знаменитостей, и в конце концов нашел для себя идеальную жертву. Возможно, все это время Крошка Пьер жил под маской Линды Галлибаста. Это объясняет, почему он так боялся врачей, — вспомните слова продавщицы. В женском обличье Фроменталь заманивал в ловушку мужчин в Луизиане, а здесь, похоже, совсем не выходил из образа, хотя я не могу утверждать это наверняка. Остается загадкой и то, что именно знал о нем сэр Джеффри. Ясно одно: преступник стал незаменимым помощником своего работодателя и постепенно присвоил себе остатки состояния Мэклсуорта. Но больше всего Жан-Пьер жаждал «Персея» Челлини, а потому решился на аферу, в результате которой вы, мистер Мэклсуорт, стали жертвой изощренного обмана. Ему был нужен однофамилец, живущий неподалеку от Нового Орлеана. А в качестве дополнительной страховки он придумал еще одного кузена. Воспользовавшись элементарным приемом — отправляя письма на почтовой бумаге сэра Джеффри, — Фроменталь сплел целую сеть лжи, где каждая новая выдумка поддерживала предыдущую. Под видом Линды Галлибаста он забирал почту, поэтому его наниматель так ничего и не узнал о подлоге.
У Джеймса подкосились ноги, когда до него дошла вся правда.
— Боже мой, мистер Холмс. Теперь я все понимаю!
— Фроменталь хотел завладеть статуей Челлини. Он был одержим этой идеей, но понимал: если просто украдет, у него не будет практически никаких шансов вывезти сокровище из страны. Ему нужен был простак. И им стали вы, мистер Мэклсуорт. Скорее всего, вы не приходитесь кузеном убитому. И сэр Джеффри не боялся за «Персея». Похоже, он вполне примирился с собственной участью и давно позаботился о том, чтобы работа Челлини осталась в семье или же сделалась общественным достоянием: от изъятия за долги скульптуру защищало соглашение, заключенное между сэром Джеффри и парламентом. Опасность, что статуя уйдет кредиторам, никогда не существовала. Разумеется, при таких обстоятельствах Фроменталь не мог ею завладеть. Вот и пришлось спланировать ограбление, а затем убийство, которое выглядело его следствием. Предсмертная же записка была искусно выполненной подделкой. Жан-Пьер хотел воспользоваться вашей честностью и добропорядочностью, мистер Мэклсуорт, чтобы переправить «Персея» в Америку. А там рассчитывал забрать его у вас любым возможным способом.
Американец вздрогнул:
— Я очень рад, что встретил вас, мистер Холмс. Если бы по чистой случайности я не снял комнату на Дорсет-стрит, то и сейчас помогал бы злодею претворять его план в жизнь!
— Судя по всему, такая судьба постигла сэра Джеффри. Он годами верил Фроменталю. Похоже, даже влюбился в него без памяти. И слепо закрывал глаза на то, что его состояние лишается последних активов. Винил во всем свое поведение и благодарил вора за помощь! Естественно, Жан-Пьер без всяких затруднений убил сэра Джеффри, когда пришло время. Скорее всего, это было до отвратительного просто. По сути, подделкой оказалась лишь предсмертная записка, джентльмены. Если, конечно, не считать самого убийцу.
Вот так мир снова стал чуть более разумным и чуть менее опасным местом благодаря потрясающим дедуктивным способностям моего друга Шерлока Холмса!
Постскриптум
Таков финал дела на Дорсет-стрит. Статую Челлини забрал Музей Виктории и Альберта, и она несколько лет хранилась в специальном крыле, получившем название «Мэклсуорт», прежде чем ее, по общему соглашению, перевезли в Музей сэра Джона Соуна.
Имя Мэклсуортов не кануло в Лету: Джеймс вернулся в Америку слегка обедневшим, но умудренным опытом.
Фроменталь умер в больнице, так и не открыв местонахождение украденного состояния, но, к счастью, в Уиллесдене нашли банковскую книжку, и деньги распределили между кредиторами, чтобы не пришлось продавать «Коггс-Олд». Теперь поместье находится во владении настоящего кузена сэра Джеффри.
Вскоре наша с Холмсом жизнь вошла в привычную колею, и мы с некоторым сожалением покинули временное пристанище, вернувшись на Бейкер-стрит. Даже сейчас время от времени я прохожу мимо этого милого дома и с ностальгией вспоминаю случившееся в нем невероятное приключение.
