7
Дом Ван Лайер был копией — точной копией, если верить информации на сайте, посвященном описаниям самых красивых зданий округа Уэстчестер, — жилого строения английского лендлорда XVI века. Все, что Питер успел разглядеть внутри дома через приоткрытую дверь, — черный пол и темная обшивка стен.
Питер обратился к прислужнику, который отозвался на его звонок:
— Мне хотелось бы поговорить с миссис Ван Лайер.
Прислужник, пожилой негр с покрытым старческими пятнами лицом, из-за чего он походил на леопарда, выдал:
— Никакой миссис Ван Лайер в этом доме нет.
Питер вручил ему свою карточку.
— Анна Ван Лайер. Я из полицейского управления Нью-Йорка.
Прислужник пристально посмотрел на гостя, возможно, надеясь, что если разглядывать подольше, то пришелец сам исчезнет с порога и можно будет снова пойти подремать.
— Что у вас за дело, мистер следователь? Мисс Анна вряд ли расположена принимать кого-либо.
— Хотелось бы задать ей несколько вопросов.
Они еще поиграли в детскую игру «кто кого переждет». Наконец прислужник нехотя вытащил из кармана фартука, надетого поверх воскресного костюма, портативную рацию и попробовал связаться с хозяйкой. Негр насупил брови.
— Видать, отложила свою рацию да и позабыла про нее, — заворчал он. — Ладно, скорее всего в это время дня вы отыщете мисс Анну в теплице. Только не думаю, что она станет говорить с вами, будь вы из полиции или не из полиции.
— Где теплица?
— Обойдите дом и ступайте к пруду — мимо не пройдете. Как увидите мисс Анну, скажите, что я изо всех сил оберегал ее покой, чтобы она потом на меня не злилась.
Питер пробирался к теплице сквозь шквал пожухлых коричневых листьев с пляжа, взметенных послеполуденным ветром. В наклонной длинной крыше теплицы отражались гонимые ветром облака. Внутри сквозь морось, сыпавшую из шедших поверху труб, была видна женщина. Анна Ван Лайер, решил Питер. На ней были перчатки едва не до локтей и садовая шляпа с загнутыми полями, которая вместе с моросью, окутывающей побеги диковинных растений, почти целиком скрывала ее лицо. Она работала возле скамейки с цветочными горшками в рассеянном солнечном свете.
— Мисс Ван Лайер?
Женщина сжалась при звуках незнакомого голоса, но не оглянулась. Одета она была в тесный непривлекательный рыжеватый комбинезон.
— Да? Кто это? — Судя по тону, ее не интересовало, кто пришел. — По какому праву вы врываетесь ко мне?
— Меня зовут Питер О'Нилл. Из полицейского управления Нью-Йорка.
Питер сделал несколько шагов навстречу ей по выложенной гравием дорожке. Быстрым движением головы она остановила его:
— Стойте где стоите. Из полиции?
— Я хотел удостоверение показать.
— Что все это значит?
Питер показал ей жетон.
— Джон Леланд Рэнсом.
Она выронила из правой руки трезубую вилку на скамью и оперлась о нее, словно дыхание перехватило. К Питеру она стояла спиной. От сухих листьев, скользивших по стеклянной крыше теплицы, внутри крутился калейдоскоп теней. Питер отер пот со лба и вновь пошел к ней.
— Вы позировали Рэнсому.
— И что? Кто вам сказал?
— Он и сказал.
Она все еще вела себя скованно, хотя после его слов Анна Ван Лайер, похоже, взволновалась.
— Так вы знаете Джона? Видели его?
— Да.
— Когда?
— Пару месяцев назад. — Питер одолел разделяющее их пространство. Анна, стрельнув в него еще раз глазами, словно застенчивая девочка, прикрыла рукой в перчатке половину лица, хотя, пожалуй, вид гостя ее больше не тревожил.
— Как поживает Джон? — Голос ее неожиданно сделался сочным от наполнивших его чувств. — Он… вспоминал меня?
— Что было, то было, — успокаивающе произнес Питер и решился спросить: — Вы все еще любите Рэнсома?
Анна вздрогнула всем телом, закрылась перчаткой, съежилась, будто он бросил в нее камнем.
— Что Джон сказал обо мне? Прошу вас!
Понимая, что задел за живое, Питер взялся утешать:
— Сказал, что год, который провел с вами, был одним из счастливейших в его жизни.
И все же, когда через несколько мгновений Анна принялась тихонько всхлипывать, Питер почувствовал жалость к ней. Подойдя еще ближе, он тронул ее за руку.
— Не надо, — попросила она. — Просто уйдите.
— Анна, сколько прошло с тех пор, как вы видели его в последний раз?
— Полтора года, — ответила та печально.
— Еще он сказал… так ему казалось… что вы были очень счастливы.
Анна Ван Лайер от удивления открыла рот. Потом ее затрясло от смеха, будто она более жестокой шутки в жизни не слышала. Внезапно женщина повернулась к Питеру и, стащив с головы садовую шляпу, уставилась на него немигающим взглядом.
Питеру вдруг показалось, будто кто-то резко и сильно вмазал ему прямо в солнечное сплетение.
Обращенное к нему когда-то прекрасное лицо было ужасно. Анну кто-то варварски исполосовал ножом. Видно было, что делались попытки подправить причиненный ущерб, но пластические хирурги смогли только то, что в их силах. Восстановить перерезанные нервы не под силу никакому хирургу, даже самому талантливому. Вот и скособочило у женщины рот в одну сторону. Левый глаз у нее не видел, затянулся светлой пленкой муки.
— Кто это вас так? Рэнсом?
Потрясенная Анна отшатнулась от Питера:
— Что? Джон?! Да как вы подумать могли такое! Я так и не увидела, кто напал на меня. Это произошло прямо на улице, в Ист-Виллидже. Может, грабитель. Но я ведь не сопротивлялась, тогда зачем же он… зачем?!
— Полиция.
— Так его и не нашла. — Она в упор смотрела на Питера, а сквозь него — в прошлое. — Или вы пришли сообщить мне что-то?
— Нет. Я об этом ничего не знаю. Простите.
— А-а… Пустое. Столько лет прошло…
Анна опять надела садовую шляпу, поправила поля, не глядя на Питера. Она вновь пребывала в прошлом.
— Можете передать Джону, я не всегда буду такой. Еще одна операция — мне обещали. До сих пор я десять перенесла. Тогда я… наконец-то буду готова для Джона. — Она ожидала вопроса, задавать который Питер в общем-то не собирался. — Чтобы снова позировать! — Игривая улыбка мелькнула и угасла. — Иначе я бы, знаете ли, попросту взаперти сидела. Я зарядку делаю, упражнения. Скажите Джону… я счастлива, что он так терпелив, но терпеть осталось недолго.
Несмотря на жуткую влажность в теплице, на морось, летевшую из труб, у Питера пересохло в горле. Он попытался улыбнуться, но лицо будто пластырем стянуло. Понял, что только мельком заглянул в глубины ее умопомрачения. Самое достойное для него в тот момент было уйти, оставив бедняжке уверенность в том, что ее грезы исполнятся.
— Я передам ему, мисс Ван Лайер. Именно этих слов он и ждал.
В следующую субботу вечером Питер с отцом катали шары в бильярдной «Рыцари Колумба», и сын давал старику выигрывать. Так уж давно повелось, еще в «Лошади», когда у Корина хватало силенок даже для баскетбола. Питер всегда, притворяясь огорченным, приговаривал: «Что-то я сегодня не в форме». Потом отец взял пиво, и они уютно устроились за столиком в любимом спортивном баре.
— Я слышал, ты копался в старых нераскрытых делах в Девятом, — произнес Корин, смахивая пену с усов. Он взглянул на один из больших экранов, расставленных по всему бару. Там бесновались очередные поп-знаменитости.
— Папа, — восхищенно воскликнул Питер, — и все-то ты слышишь!
— У себя в округе. Что стряслось?
— Да так, заинтересовался кое-чем в свободное время. — И он рассказал о нападении на Ван Лайер.
— Сколько раз ее полоснули?
— Десять ударов, по всему лицу. Гад резал ее даже когда бедняжка упала. Разве это похоже на то, что ему нужен был всего лишь кошелек?
— Нет. Остаются три версии. Псих, женоненавистник. Или старый приятель. Она ему отставку дала, а парню такое не по нутру пришлось. Но ты сказал, жертва его не опознала.
— Точно.
— Тогда бандита кто-то нанял. А скажи, что у тебя за интерес к этой жертве?
— Восемнадцать-девятнадцать лет назад она позировала Джону Рэнсому.
Корин потер виски и постарался унять неодобрение.
— Святая Дева, Пит!
— Папа, сейчас там, в Мэне, с ним моя девушка!
— И ты дал волю воображению… слышно даже, как у тебя мозги поскрипывают. Только это за уши притянуто, парень. Очень притянуто.
— Может, и так, — пробормотал Питер, отпивая пива.
— Как по-твоему, сколько всего молодых женщин позировали ему?
— Семь, о которых известно. Не считая Эйхо.
Корин развел руками.
— Только никто не знает, кто они и куда подевались. Почти никто — это прямо какой-то секретный список. Говорю тебе, пап, слишком в художнике много такого, что вместе не складывается.
— В тебе не полицейское чутье, в тебе чувства говорят.
— Почти два проклятых месяца прошло, как я не вижу ее.
— Дело это — его. Его и ее. И хватало веских причин, почему Эйхо пошла на такое.
— Я тебе раньше не говорил. Та женщина, подруга его, сучка или кто она там… При себе нож носит. Эйхо видела, как она чуть его в ход не пустила против одного парня в подземке.
— Святая Дева, и когда же это кончится у тебя? — Корин откинулся на спинку диванчика и стукнул кулаком по столу. — Я скажу тебе когда. Прямо сейчас, вот здесь. И знаешь почему? Слишком много денег, Пит. Вот из-за чего всегда все наперекосяк.
— Да-а, я знаю. Видел, как комиссар Рэнсому задницу лизал.
— Помни об этом. — Отец пристально смотрел на сына, пока недовольство в его взгляде не сменилось прощением. — Эйхо тебе писала, что с ней там случилось что-нибудь?
— Нет, — признался Питер. — Рэнсом просто делает с нее много набросков, а у нее есть время заниматься живописью. Полагаю, все в порядке.
— Будь тогда признателен ей за хорошее чутье. И неси свой крест.
— Да, я знаю. Погоди. — Лицо сына выражало неприкрытые страсть и раскаяние. — Два месяца. И знаешь, пап? Такое ощущение, будто один из нас умер. Только я пока не знаю, кто именно.
Как почти каждый день со времени прибытия на Кинкерн, Эйхо в одиночестве позавтракала в уголке просторной кухни, потом пошла на маяк. Часто из-за тумана тропинку под ногами было видно всего на несколько шагов. Но иногда туман исчезал, воздух, не движимый ветром, делался прозрачным, а восходящее солнце катило по медной глади моря жемчуг великолепного утра.
Скоро она узнала, что Джон Рэнсом по ночам не спит, а предается чтению у себя в кабинете на втором этаже или один, прихватив лишь фонарик, совершает длительные прогулки по тропинкам острова, знакомым ему еще с детских лет.
Спать станет легче, уверял ее, словно извиняясь, Рэнсом, как только он всерьез возьмется за живопись. Однако неоконченный портрет, начатый в Нью-Йорке на большом прямоугольнике картона, так и стоял нетронутым на подрамнике почти шесть недель. Рэнсом же занимался тем, что сотнями делал небольшие, размером с открытку, наброски Эйхо или молча наблюдал за тем, как идет ее работа. Поздно ночью оставлял на ее мольберте записочки с похвальными или критическими замечаниями.
Если они оказывались вместе, он всегда был сердечен, однако предпочитал, чтобы разговор вела Эйхо. Казалось, его любопытство к ее жизни не знает предела. К ее отцу, который оставался иезуитом до тех пор, пока в возрасте пятидесяти одного года не встретил Розмэй, сестру милосердия. О Питере Джон не спрашивал никогда.
Выпадали дни, когда Эйхо вообще его не видела. Чувствовала, что Рэнсома нет на острове, но представления не имела, куда он уехал и зачем. Да и какое ей дело? Но не такими представляла она себе их рабочие отношения. От неспособности художника вернуться к живописи ей делалось не по себе. И не в ее характере было подолгу мириться с тем, что на нее не обращают внимания или даже пренебрегают ею.
— Это из-за меня? — спросила она за ужином.
Вопрос и настроение девушки удивили Рэнсома.
— Нет. Разумеется, нет, Мэри Кэтрин. — Вид у него был подавленный. Неуверенными жестами он старался заменить слова, каких не мог отыскать, чтобы утешить ее. — Нервы шалят, только и всего. Так всегда бывает. Страх берет, вот начну, и… выяснится, что черпать силу не из чего, колодец пуст. — Он помолчал, долил себе вина. Пил до и после ужина больше обычного, но вино не помогало, и Рэнсом недовольно морщился. — Берет страх, что все мое творчество окажется банальным и ужасным.
Эйхо почувствовала его уязвимость — характерную черту всех художников. Вот только не могла сообразить, чем ответить на признание.
— Вы великий художник.
Рэнсом тряхнул головой.
— Если я когда-нибудь в это поверю, мне тут же придет конец.
Эйхо встала, набрала щепотку соли из серебряной солонки и посыпала винное пятно на тонкой льняной скатерти.
— Чем могу помочь?
Он не сводил глаз с посыпанного солью пятна:
— Это помогает?
— Обычно да, если сразу сделать.
— Если бы так же легко было выводить людские пятна, — забормотал он с внезапным пылом.
— Бог все видит. — Эйхо тут же подумала, что прозвучало это чересчур беззаботно, покровительственно и не к месту. Она Бога чувствовала, но понимала бессмысленность объяснять это.
Молчание сбило внезапно одолевший его пыл.
— Я верю не с той легкостью, как вы, Мэри Кэтрин. — Он устало улыбнулся. — Но если в самом деле существует ваш Бог, видящий нас, тогда, думаю, отмщение его скорее всего в том, чтобы ничего не делать.
Рэнсом отодвинул стул и встал, глядя на Эйхо. Вытянув руку и коснувшись большим и указательным пальцами ее подбородка, приподнял ей голову. Сказал, разглядывая ее, словно в первый раз видел:
— Свет в ваших глазах — это свет из вашего сердца.
— Мило, — выдохнула Эйхо, понимая, что за этим последует. Неделями думала о том, как тогда себя вести.
Он поцеловал ее в лоб, не в губы. Словно благословение дал. И это тоже было мило. Однако накатившая эротическая волна, которой хватило, чтобы губы ее, затрепетав, раскрылись, а сердце замерло, застала девушку врасплох.
— Мне придется покинуть остров на несколько дней, — сказал он затем.
Мастерскую Рэнсом устроил в похожем на склад помещении, где когда-то стоял кинкернский маяк с отражающим зеркалом. Располагалась она на оси пронизывающего все здание маяка вала и очень походила на летающую тарелку — кругом стекло, метров десять в диаметре. Внутри имелся лифт, еще одно нововведение, но Эйхо все время поднималась и спускалась по винтовой лестнице. Сайера готовила очень хорошо, и ежедневные подъемы-спуски избавляли Эйхо от лишних фунтов, которые так и норовили налипнуть ей на бедра.
Убедившись, что день не настолько ветреный, чтобы ее сдуло с мотороллера, и холод не пронизывает до костей, она решила взять краски с мольбертом и отправиться через весь остров на этюды к бухте возле пристани.
Подъезжая к деревне, Эйхо увидела Джона Рэнсома, который отдавал швартовы крытого катера, стоявшего в конце городского причала бок о бок с сухогрузом и катерком почтового парома. Она остановила свой трещавший вхолостую мотороллер перед домиком, где жил, по сути, в ссылке при такой немногочисленной пастве одинокий священник, старик, с такой же старой экономкой. Причин держаться подальше от Рэнсома у Эйхо вроде не было, пока она не увидела за штурвалом катера Тайю. Хотя и это не бог весть какая причина. Женщину в черном она не видела, да, признаться, и не думала о ней с того самого вечера на выставке у Сая Мелличампа. Рэнсом никогда о ней не заговаривал. Очевидно, на острове Тайя бывала нечасто.
Подруга, деловой партнер, наперсница? Любовница, само собой. Но если теперь держится от них в стороне, значит, отношения в прошлом. Даже если они больше и не любовники, рассуждала Эйхо, все равно женщина может быть для него эмоциональной опорой, редкой приятной гостьей при столь уединенном существовании. Его нетрепетный рок, подумала Эйхо, не без мучительного волнения вспоминая фразу Шарлотты Бронте из «Джен Эйр».
Глядя, как Рэнсом прыгает на нос катера, Эйхо очень расстраивалась за него. Скоро за живопись он явно не возьмется. А еще росло смутное ощущение измены, не имеющее на первый взгляд смысла. И все же оно терзало ее, как призрачный отпечаток поцелуя, не дававший ей покоя всю ночь, полную путаных, загадочных снов. Снов о Рэнсоме, о том, как свернулась она, обнаженная, в мастерской, словно змейка на острой колючке.
Эйхо смотрела, как Тайя вывела катер из пристани и развернула его в сторону материка. И помчала вперед на полной скорости. Эйхо решила, улучив минутку, зайти в пустую церковь. Не пришло ли ей время позвонить в колокольчик для собственной исповеди? Умом она в этом разобраться не могла, а сердце тоже ничего не подсказало.
Сай Мелличамп, сидя за столом партнера по галерее, разговаривал по телефону, когда секретарь ввела в кабинет Питера. Во взгляде, брошенном на него Мелличампом, не было и намека на приветливость. Еще два партнера (так Мелличамп называл продавцов картин) сидели за телефонами и компьютерами. В большой комнате позади кабинета распаковывали картины.
Мелличамп вымученно улыбался тому, что слышал в трубке, и нетерпеливо дожидался, когда можно будет вставить слово.
— В самом деле, Аллен, твои восторги, я полагаю, неуместны. Нет ничего выдающегося и показательного в той случайности, которую ты именуешь успехом Рукемы. И потом, шесть миллионов… нет, даже говорить об этом не хочу. Не-е-т. Ему бы фрески в гробницах писать. Ты хотел знать мое мнение — я тебе его открыто выложил. Хорошо, будь добр, вникни во все еще раз и образумься.
Сай повесил трубку и вновь взглянул на Питера с улыбкой человека, которому хочется, чтобы посетитель уяснил — временем своим он мог бы распорядиться и получше.
— Ну скажите, — обратился он к Питеру, — с чего это вполне сообразительные молодые люди обходятся с унаследованными сокровищами как неотесанные деревенщины с автомобильным хламом? — Он пожал плечами. — Мистер О'Нилл! Счастлив видеть вас. Чем могу служить?
— Вы о Рэнсоме слышали что-нибудь в последнее время?
— Два дня назад мы ужинали с ним во «Временах года».
— А, так он был в городе? С продажей его новых картин все в порядке?
— У нас с этим все очень, очень хорошо. А как Эйхо поживает?
— Не знаю. Мне не позволяется видеться с ней — наверное, отвлечь могу. Я-то думал, что Рэнсом там, в Мэне, вкалывает как каторжный.
Сай бросил взгляд на часы, еще раз взглянул на Питера, словно не понимая, о чем речь.
— Я надеялся получить от вас кое-какие сведения, мистер Мелличамп.
— Относительно чего?
— О других женщинах, которых изображал Рэнсом. Я знаю, где живет одна из них. Анна Ван Лайер. — Мимоходом брошенное признание было расчетливым ходом вызвать у собеседника отклик, и Питер отметил, как слегка прищурились, напрягаясь, по-детски голубые глаза Сая Мелличампа. — Не знаете, как связаться с остальными?
После небольшой паузы Сай произнес:
— Почему у вас появилось такое желание?
— Вы знаете, кто эти женщины и где они сейчас?
Партнер уведомил Сая:
— Принцесса Стеф на третьей линии.
Сай обернулся и бросил через плечо:
— Выясните, что она решила со святым Бартсем. Я ей тотчас перезвоню.
Оказавшись вне поля зрения Сая, Питер глянул на его компьютер, за которым никто не работал, однако беззаботный хозяин стола оставил на экране все реквизиты пользователя для доступа к информации.
Сай вновь повернулся к Питеру.
— Даже если бы я знал, то не смог бы вам помочь, — отрывисто сказал он. — Их местонахождение меня не касается.
— А почему Рэнсом окружает их такой тайной?
— Это, разумеется, исключительное право Джона. А теперь, если не возражаете… сегодня выдался как раз один из тех деньков… — Он набрался сил на былое обаяние. — Прошу простить.
— Спасибо, что уделили мне время, мистер Мелличамп.
— Когда вам случится заглянуть еще раз, то, если визит не будет вызван официальной надобностью, поимейте благоразумие держать этот ваш золотой щит у себя в кармане.
