Глава 3
Сестрица нимфа, братец сатир

Давным-давно Францией правили короли. Людовик XIII (1610–1643), известный как Людовик Целомудренный, был, как выяснилось, гомосексуалом. Речь здесь не о том, что Людовик ввел моду на мужские парики, которая держалась веками, а о том, что он проводил большую часть времени своего правления в постели с маркизом [де Сен-Маром], которого представил королю благоразумный первый министр [Ришелье]. И, хотя железы самого короля отнюдь не страдали от застоя, половой инстинкт француженок при Людовике XIII подавлялся. Даже невинное выражение “половое влечение” при описании полового возбуждения у женщин можно было услышать лишь во время медицинской консультации. Поставленный женщине в те времена диагноз “либидо” сравним с тем, как в наши дни врач, не решаясь поднять глаза, объявляет семье пострадавшего, что да, действительно, их любимый родственник лишился обеих рук при взрыве на фабрике.

Лазар Ривьер из города Монпелье считался при Людовике XIII видным ученым и врачом. Он был специалистом, можно даже сказать, пионером в лечении такого недуга, как женская похоть. Во Франции тогда, казалось, бушевала настоящая эпидемия. Только представьте, в одном лишь Монпелье толпы престарелых одиноких вдов без конца гуляли по живописным лугам в поисках пенисов для удовлетворения своих сладострастных желаний, а девушки, по рассказам, совершали со своим телом немыслимое при помощи (читатели, крепитесь) собственных рук! Не говоря уже о старых девах не при ухажере и о женщинах, которые все-таки вышли замуж, но оказались при старых мужьях-импотентах. Как и их незамужние современницы, наделенные ненасытными гениталиями, эти дамы также не могли получить удовлетворения от предназначенного природой для этих целей прибора супруга. Ривьер считал всех этих созданий равно опасными (ведь страсти могли довести их до соблазнения женатого мужчины, а такое его величество особенно не одобрял). Ривьер также придерживался мнения, что эти женщины требуют заботы и попечения. Он был убежден, что многие из них страдают от ужасного психического заболевания – “бешенства матки”. Эти женщины были больны.

Главной проблемой Ривьер считал пагубные газы, выделяемые скоплением неистраченного женского “семени”. Эти испарения проникают в нервную систему и нарушают способность женщины здраво мыслить. Даже самая благочестивая и сдержанная женщина может помешаться от страсти. “Эти излишки семени… смешиваются и воспламеняются от похоти”, – писал Ривьер. Представляю, как он терпеливо объясняет все это крестьянину, не находящему себе места из-за того, что его взрослеющая дочь занимается невесть чем с сыном плотника. Перелистывая страницы увесистого тома “Медицинской практики” (Praxis medica) собственного сочинения, врач наконец тычет пальцем – Ah, oui, j’ai trouvé [А, вот! Нашел!] – и зачитывает самую важную фразу, которая все разъяснит посетителю: “Из семенных скоплений… испарения”. С течением времени, стращал Ривьер, процесс приводит к “истинному и полному сумасшествию”.

Чем не справочник по бешенству матки для современной женщины? Но, к счастью, у Ривьера были и хорошие новости. Существовали проверенные методы для облегчения страданий женщин, чьи не в меру разгоряченные матки заставляли их на виду у всего света “предлагать мужчинам разделить их ложе, не стесняясь в выражениях настолько, насколько позволяли выразительные средства родного языка”. Среди средств исцеления были такие: диета из пресного мяса (ведь специи могли только подогреть страсть), прикладывание пиявок к половым губам, ванны с латуком, а также воздержание от танцев и чтения любовных романов. И никаких удобных подушек под голову, потому что это излишне чувственные предметы. Для девушек самым эффективным методом было выйти замуж за такого же любвеобильного юношу. Для христиан города Монпелье такой брачный союз был бы наилучшим решением. А тем, кто, скорее всего, проведет всю жизнь без брачного партнера, Ривьер прописал следующее:

Хотя сейчас подход Ривьера кажется специфическим, рассматривать половое возбуждение у женщин как медицинскую проблему испокон веков было скорее правилом, чем исключением. Даже эпоха Просвещения не изменила эту традицию. Социолог и феминистка Кэрол Гроунмен проследила длинную и удручающе женоненавистническую историю репродуктивной медицины. Гроунмен в основном занималась XIX веком – викторианской эпохой с ее знаменитыми строгостями. В то время женщин рассматривали либо как объект для мужских удовольствий, либо как собственность мужчины, используемую для продолжения рода. (В любом случае патологическая скромность требовала скрывать женское тело под тяжелыми одеяниями.) Так же, как и во времена Ривьера, проявление женщиной полового влечения считалось признаком болезни. Но именно в викторианскую эпоху эта точка зрения получила такое широкое распространение, что врачи ставили женщинам диагноз “нимфомания”. Что именно подразумевалось под “половым влечением”, каждый был волен трактовать по собственному разумению, но обычно хватало того, что у женщины прощупывался пульс. Новомодный термин – нимфомания – обозначал то же бешенство матки и как научная концепция имел не большую, чем соображения Ривьера, ценность. Для лечения нимфомании некоторые гинекологи рекомендовали методы, напоминающие ривьеровские.

В 1856 году к двадцатишестилетнему врачу Горацио Стореру явилась на прием дама младше его на два года, чтобы проконсультироваться насчет своих фривольных снов. У дамы был муж, гораздо старше ее, который из-за слабой эрекции не умел ее удовлетворить. Совет, который дал молодой врач, заставляет задуматься, не был ли у него запрятан в дальнем углу потрепанный экземпляр “Медицинской практики”. Сторер предписал женщине: не есть мяса, не пить бренди, заменить пуховые перины на что-нибудь менее приятное, например на матрас с конским волосом. Уже прогресс: никаких ванн с салатными листьями. Вместо этого врач порекомендовал спринцеваться раствором бора для охлаждения пыла (уж лучше фенола, который прописали бы другие врачи того времени). Но у этой пациентки был тяжелый случай нимфомании. Болезнь оказалась настолько запущена, что бедняжка начала заниматься мастурбацией. (Вы только подумайте!) “Если она будет продолжать потворствовать своей привычке, – пишет Сторер с равнодушием авторитета, – вероятно, придется отправить ее в дом умалишенных”. Впоследствии Сторер стал президентом Американской медицинской ассоциации и одним из первых в США борцов с абортами.

Сторер был тот еще фрукт, но он не единственный имел такие удручающие взгляды на женскую сексуальность. Преследуемые призраком развязных женщин, вышедших на охоту, другие гинекологи предупреждали своих коллег о том, как обнаружить “соблазнительниц”, симулирующих признаки задержки мочи с единственной целью – вынудить ничего не подозревающих врачей-мужчин ощупать их гениталии. Медицинский шовинизм проник и в популярную культуру. Английские журналисты инструктировали читателей, как выделить нимфоманку среди “нормальных” женщин (иными словами, приметить змею в траве). Нимфоманки пользуются духами и любят броские украшения. Даже публичное обсуждения института брака, как считалось, выдает их дурные наклонности.

Дополнительную трудность создавало то, что врачи не могли договориться между собой, что такое нимфомания. Этот диагноз мог обозначать, например, что женщина слишком часто занимается сексом, что ее желания “клинически значимы” или что она часто занимается мастурбацией. К тому же, учитывая, что этот диагноз пользовался в обществе дурной славой, гинекологи не всегда могли рассчитывать на честность пациенток. В некоторых спорных случаях врачи при диагностировании полагались на “физические симптомы” нимфомании. Одним из очевидных признаков считались гипертрофированные половые органы. Народная мудрость того времени гласила, что мать-природа выдает сестер Мессалины, одарив их крупным клитором. (Нет оправдания шовинизму, стоящему за определением таких “симптомов”, но сам по себе этот признак кое-что значит. В наши дни, когда женщине назначают гормонотерапию с применением тестостерона, побочным явлением может стать увеличение размера и чувствительности клитора, а это совпадает с повышением либидо.)

То были тяжелые времена для женщин. В “безнадежных” ситуациях в качестве последнего средства рекомендовалось удаление клитора (клитородектомия). Одним из приверженцев этого варварского метода был английский гинеколог и акушер-хирург Айзек Бейкер-Браун, считавший самоудовлетворение первопричиной всех женских недугов, начиная с эпилепсии и мании и кончая каталепсией. Ирония в том, что после смерти этого мнимого последователя Гиппократа, столь увлеченного идеей “избавления” женщин от приносящих удовольствие частей тела, обнаружилось, что его мозг поражен сифилисом.

В ханжестве можно упрекнуть не только викторианцев. Как видно из обращения Сторера с пациенткой, о нимфомании было известно и по другую сторону океана. Вот слова еще одной американки, описывающей свою борьбу с мастурбацией: “И, несмотря на то, что я молилась, тело мое настолько было поражено этой болезнью, что я не могла оставить эти занятия, даже обращаясь за помощью к Богу”. По нынешним меркам это слишком мелодраматично, но отражает тогдашний образ мышления. Конечно, это был крайне узкий взгляд на женскую сексуальность. В 1894 году встревоженная мать привела свою девятилетнюю дочь, которую застала за мастурбацией, на прием к новоорлеанскому врачу А. Дж. Блоку. Тот усадил девочку в гинекологическое кресло и стал обследовать ее половые органы. Когда он прикасался к половым губам, не следовало никакой реакции. Но “лишь я достиг клитора, – безучастно записал доктор, – ее ноги раздвинулись, она побледнела, дыхание участилось, тело содрогалось от возбуждения, пациентка слегка стонала”. Блок решил, что ребенок тяжело болен нимфоманией, и, с разрешения матери, провел экстренную клитородектомию.

Когда мы слышим о “женском обрезании”, на ум обычно приходит Африка. Однако лишение женщин способности получать сексуальное удовольствие практиковалось и на Западе. Гинеколог с не вполне подходящей для своей профессии фамилией Стад считает, что в Великобритании и США было проведено больше операций по удалению клитора, чем нам хотелось бы признать. Одной из первых сфер применения лучевой терапии стало “избавление” девочек-подростков от клиторов, чтобы предотвратить мастурбацию. И это в самых модных городах мира, включая Лондон и Нью-Йорк. В XX веке! К счастью, лучевой терапии вскоре нашли мирное применение (например, облучение раковых пациентов – несколько более гуманная практика). Но факт должен заставить нас задуматься: большинство “пациенток” составляли здоровые девочки, родители которых просто не могли вынести, что их дочери занимаются этим.

Понятие клинической нимфомании находилось в обороте еще в 1964 году, когда в свет вышла книга “Нимфомания: исследование о сексуально озабоченных женщинах”. Весьма заманчиво посчитать чушью книгу с таким сексистским названием – и действительно, по большей части это и есть чушь. Но в 1964 году книгу восприняли всерьез, главным образом потому, что ее автором был известный психотерапевт Альберт Эллис, основатель школы когнитивно-поведенческой терапии.

Эллис (он, кстати, не имеет отношения к Хэвлоку, – просто однофамилец) выделяет несколько типов нимфоманок. Так, для понимания случая двадцатисемилетней карьеристки “Долорес”, “завоевательницы”, необходимо принять во внимание, что долгие годы она стеснялась своего обезображенного шрамами лица (результат несчастного случая в детстве): “У нее женственное тело, контрастирующее с изуродованным лицом”. Судя по всему, “Долорес” взяла в привычку завоевывать мужчин и сразу бросать их, не проявляя интереса к развитию отношений с теми, кто успел в нее влюбиться. Она коллекционировала представителей мужского пола: девственников-конторщиков, женатых коммерсантов, стареющих мужчин. Ее радовало только их число. Любовная прелюдия ее тоже не интересовала: “Она хотела все или ничего”. Мне непросто представить, как именно “Долорес” описывала врачу свои таланты вызывать множественные оргазмы у мужчин, о чем он упоминает в книге. В любом случае, Эллис считал, что распутное поведение “Долорес” помогало ей уменьшить неловкость, которую она испытывала из-за шрамов. (Не могу промолчать: пожалуй, к лучшему, что “Долорес” не знала того, что мы знаем сейчас о механизмах мужского возбуждения и отвращения.)

Эллис также пишет о случае “Гейл” или, точнее, случае “Берта” и “Гейл”. “В последние годы меня привлекло несколько случаев образования пар (mating) гомосексуалов с нимфоманками”, – начинает Эллис описание “невротического типа” озабоченных женщин. Речь идет о достаточно частых в 50–60-х годах XX века мезальянсах женщин-нимфоманок и мужчин-геев. Психолог предполагал, что чаще всего в таких парах мужчина-гомосексуал был своего рода тихой гаванью, и неуверенная в себе нимфоманка чувствовала себя в безопасности и могла не бояться, что ее променяют на более привлекательную женщину.

“Гейл” была матерью-одиночкой, и “Берт” помогал ей воспитывать маленького сына. Они идеально дополняли друг друга по характеру и прекрасно подходили друг другу в анатомическом отношении, но, учитывая, что обоих интересовали мужчины, гениталиям их, казалось, не суждено было соединиться. “Давайте не будем излишне скептичными”, – наверняка перебил бы нас Эллис. Нимфоманка “Гейл”, видите ли, была влюблена в “Берта”, который был заметным мужчиной. Он был и красив, и умен, был прекрасным собеседником и по-отечески заботился о ее ребенке, настоящий отец которого был неизвестно где. “Гейл” с радостью бы оставила в прошлом свои дикие привычки, если бы только ее милый друг-гей смог воспламениться страстью к ней. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы “Берт” возжелал ее? “Я объяснил ‘Гейл’, что теоретически это возможно”, – продолжает Эллис.

Однако этот психолог не был одним из тех слабаков, кого бы могла остановить такая мелочь, как отсутствие согласия пациента, этого упрямца, которого следовало “излечить”. Эллис пересказывает нам беседы с “Гейл”: “Ей нечего терять – если она того хочет, можно попытаться обратить ‘Берта’ в гетеросексуальность… Мы вдвоем разработали план по завоеванию гетеросексуальной девственности ‘Берта’”. Проще говоря, Эллис дал указание клиентке потихоньку залезть в пижамные штаны “Берта”, пока он спит. Поскольку “Берт” и “Гейл” жили вместе и дом был такой маленький, что спали они в одной кровати (не лучшая мысль), у нее имелись все возможности для осуществления этого маневра. Согласно плану, “Берт”, еще не полностью сбросив оковы сна, не стал бы особенно сопротивляться непрошеным нежностям. Если называть вещи своими именами, Эллис предписал посягательство сексуального характера, но не будем вдаваться в юридические подробности.

Эллис сообщает: проснувшись, “Берт” ощутил некоторое “раздражение”, обнаружив свой пенис (который никак не реагировал на происходящее) во рту женщины. После того как “Гейл” дала понять, что не может больше жить с ним без секса, гомосексуал позволил безнадежно гетеросексуальной женщине взять себя штурмом. Спустя несколько месяцев, в одну волшебную ночь, к их общему удивлению, “Берт” в результате настойчивых манипуляций “Гейл” испытал оргазм. Шаг за шагом они дошли до нарочитого полового акта и следующих за ним удовольствий. Вскоре наше трио – “Гейл”, “Берт” и Альберт Эллис, – боясь сглазить, отмечали вновь обретенную “Бертом” гетеросексуальность.

Как оказалось, опасения были оправданы. Вскоре стало очевидно, что “Берт” просто подыгрывал, потому что безумно боялся потерять комфорт домашней жизни, во всех других аспектах его устраивавшей, и дружбу с “Гейл” и ее сыном, к которому он очень привязался. В конце концов, если тайный зоофил в состоянии эякулировать в свою жену, представляя, что она лошадь, то целеустремленный гомосексуал вполне может распознать лик Адониса в складках половых губ (по крайней мере, когда сойдутся его гормональные звезды). Тем не менее, после признания “Берта” Эллис стал терять терпение. У меня перед глазами следующая картина. Доведенный до белого каления психотерапевт ломает карандаш, тяжело вздыхает и подводит итог: “Он делал то, что нужно, но по неверной причине”. С точки зрения Эллиса (а дело было в 1964 году), гетеросексуальность – это единственный возможный способ существования. Записи умалчивают, чем закончилась история гомосексуала и нимфоманки. Но хочется верить, что теперь они оба пенсионеры и счастливы – каждый с собственным мужем.

По сравнению с нимфоманией, “излишняя” мужская страстность, по крайней мере в контексте традиционных отношений, не привлекала столь пристального внимания медиков. Но и мужские гениталии в викторианскую эпоху не остались нетронутыми. Когда будете в следующий раз насыпать в тарелку хлопья “Келлогс”, задумайтесь о том, какой чудесный совет дал юным рукоблудам изобретатель этих самых хлопьев Джон Харви Келлог: “Мальчики! У вас на душе страшный грех? Поддались ли вы хоть единожды этому соблазну искусителя? Остановитесь, подумайте об ужасных последствиях, раскайтесь, исповедайтесь перед Богом, исправьтесь. Вы в шаге от того, что и души ваши, и плоть будут навек потеряны. Не играйте с соблазнителем. Спасайтесь – сейчас или никогда”. Что касается отчаявшихся родителей мальчиков, занимающихся мастурбацией, Келлог предлагает следующее:

Если вы сомневаетесь насчет обрезания, Келлог предлагает другой вариант: натянуть крайнюю плоть на головку пениса и зашить ее, чтобы предотвратить эрекцию. Если и это не сработает, то всегда можно запереть пенис в специальную клетку (доктор запатентовал несколько таких приспособлений). Самых юных нарушителей Келлог и его коллеги-современники предостерегали о тяжких последствиях мастурбации. Ходили байки о том, что мальчики слепли или сходили с ума, или что у них впоследствии рождались дети-уроды. “Человек убивает себя собственными руками”, – писал Келлог в книге “Простые факты для старых и малых” (1888), пользовавшейся невероятной популярностью. Примерно тогда же Дж. Стэнли Холл, основатель школы подростковой психологии и первый президент Американской психологической ассоциации, назвал мастурбацию “бичом человечества”. В отличие от Келлога, Холл допускал возможность галлюцинаторного удовольствия от поллюций. Он отнюдь не был этому рад, но считал, что мальчики не в состоянии контролировать ночное семяизвержение.

Домыслы о таком безвредном занятии, как мастурбация, уже канули в Лету. В современной Европе, например, в нескольких странах, включая бывший оплот ханжества Великобританию, действуют законы, закрепляющие право на оргазм в качестве одного из прав человека. Подросткам обоих полов рекомендуют регулярно заниматься мастурбацией, чтобы сдержать распространение заболеваний, передающихся половым путем, и уменьшить количество беременностей среди несовершеннолетних.

За исключением подросткового онанизма (который явно не давал покоя Келлогу и Холлу), в анналах медицинской истории сохранилось удивительно мало описаний мужчин, страдающих от ненасытного желания. В то время как женщины, внешне проявлявшие свою страсть, становились жертвами высокомерных врачей (большинство которых было, конечно, мужчинами), развратников-мужчин не рассматривали как научный курьез, и у них было несравненно больше шансов попасть в уголовную хронику, нежели в медицинский журнал. В отличие от описаний Ривьера о ядовитых газах, нарушающих способность женщин трезво рассуждать, нет витиеватых теорий о перемещении по организму испарений раздосадованных тестикул, одурманивающих престарелых вдовцов. (Впрочем, теперь известно, что половое возбуждение оказывает значительное влияние на мыслительный процесс у мужчин.) Вы не найдете средневековых рецептов по излечению возбужденного мужчины путем поглаживания живота и полоскания пениса в теплой воде. Для мужчин похотливость всегда считалась статус-кво – контролируемым пороком, но не болезнью. В отличие от “нимфомании”, в которой видели аномалию, распутников редко считали душевнобольными. Возможно, извращенцами, но не психами.

Есть одно заметное исключение из исторически сложившегося сексистского деления, в соответствии с которым женщины считались больными, а мужчины просто совершали дурные поступки. Это работа Рихарда фон Крафт-Эбинга “Половая психопатия, с обращением особого внимания на извращение полового чувства” (1886). Крафт-Эбинг считал, что некоторые мужчины страдают от сатириаза, аналогичного женской нимфомании. В то время как женщине было достаточно заниматься мастурбацией, чтобы ей поставили диагноз “нимфомания”, мужчина, чтобы заслужить диагноз “сатириаз”, должен был проявить недюжинный сексуальный аппетит. Сатиры – это вам не какие-нибудь рядовые плейбои. Сатиров можно поставить в один ряд с Донасьеном Альфонсом Франсуа де Садом. И так же, как маркиза де Сада, отца-основателя и самого знаменитого практика садизма, пациентов Крафт-Эбинга не удерживало уже ничего (любимым развлечением де Сада было содомизировать девочку-подростка, в то время как его самого нещадно стегал плетью другой мужчина). Крафт-Эбинг считал, что такие пациенты не в состоянии контролировать свое поведение из-за неврологического расстройства, скорее всего передававшегося по наследству, которому присуще непреодолимое половое влечение.

В книге “Половая психопатия” Крафт-Эбинг приводит несколько примеров из своей практики. Одним из его пациентов стал некто Клеменс, преуспевающий инженер 45 лет, с психическими расстройствами в семейном анамнезе. В жаркий душный день 1874 года “Клеменс” возвращался на поезде из длительной командировки домой в Вену, где его с нетерпением ждали жена и ребенок. Внезапно он ощутил, что настолько возбужден от жары, тряски и неумолчного стрекота пассажиров, что “более не в состоянии сдерживать свое возбуждение и кровяное давление внизу живота”. Взмыленный “Клеменс” сошел с поезда на ближайшей станции. Ею оказался городок Брюк на австро-германской границе, примерно в 93 милях к юго-западу от Вены. Под палящем солнцем чудовищно возбужденный инженер стал рыскать по городу в поисках бродячего пса (да-да, он искал собаку), чтобы в безлюдном переулке облегчить свое страдание. Не сумев совершить задуманное (к счастью для четвероногих обитателей Брюка), “Клеменс” доплелся до соседней деревни Санкт-Руперт. В затуманенном состоянии сознания он повстречал пожилую женщину, и ему пришло в голову, что ей, возможно, хотелось бы увидеть его фаллос. Как выяснилось, он ошибся. Старушка закричала. “Клеменс” запаниковал и попытался обнять ее, после чего был обезврежен соседями. “Клеменса” прижали к земле и держали так до приезда полицейских, арестовавших инженера за покушение на изнасилование. “Он [‘Клеменс’] сказал, что и прежде часто испытывал такое половое возбуждение, – пишет Крафт-Эбинг. – Он не отрицает свой поступок, но оправдывает его как проявление болезни”. Поразительно, что с этим согласился и судья, когда Крафт-Эбинг объяснил ему свою теорию. С “Клеменса” были сняты обвинения.

В “Половой психопатии” также описывается любопытный случай “мистера Икс”. Он, рассказывает Крафт-Эбинг, был распутным щеголем, который решился на брак после долгих лет игры на любовном поле. Представьте себе церковь. Состоятельный Икс в великолепном костюме в сопровождении улыбающегося брата проходит между рядами гостей. Идиллия! Пылинки кружатся в солнечных лучах под сводами, подобно стайке ангелов. Родственники и друзья в нетерпении перешептываются, священник покашливает, органист исполняет что-то благостное, жених занимает место у алтаря, где будет ожидать кокетливую невесту в полупрозрачной фате. Но не успевает его будущая жена дойти и до середины церковного прохода, как “мистер Икс” поворачивается к гостям, расстегивает ширинку и выпускает наружу своего демона. История умалчивает, что произошло потом, но вы и сами можете это домыслить. Едва ли та церемония завершилась поцелуем новобрачных.

Крафт-Эбинг собрал десятки историй о помешавшихся на сексе мужчинах. Он считал сатириаз болезнью. Но в отличие от нимфомании, предполагаемого заболевания, которое привлекло почти всеобщее внимание, концепция сатириаза, разработанная Крафт-Эбингом, оставалась неизвестной в медицинских и научных кругах более полувека. В следующий раз тема повышенного либидо у мужчин как психического заболевания была всерьез затронута лишь в 1966 году в книге американского психотерапевта Франклина Клафа “Сатириаз: исследование мужской нимфомании”, которая пробудила остывший интерес к вопросу.

Клафа тревожило, что среди его пациентов столько мужчин, казалось, предрасположенных к половым излишествам, причинявшим им вред. Приняв теоретическую эстафету у Крафт-Эбинга, Клаф прибавил несколько интересных штрихов к описанию сатириаза. Например, как и другие психотические вспышки, этот недуг не является постоянным состоянием. Сатириаз, который характеризуется временным выпадением из реальности, обычно провоцирует некое стрессовое событие в жизни мужчины. Клаф также заключил, что “сатиров” особенно часто привлекают несовершеннолетние девочки, в результате чего у них возникают проблемы с законом. Именно поэтому пациенты, описанные в книге Клафа, искали спасения на кушетке в его кабинете.

Во многом Клаф оказался достаточно проницательным. Его предположение, что негативные события могут спровоцировать приступ сатириаза, недавно подтвердилось. Исследования показали, что некоторые мужчины (их меньшинство) реагируют на депрессию повышением, а не снижением сексуальной активности. Очень долго считалось, что ангедония (или подавленное состояние) идет рука об руку со снижением полового влечения как у мужчин, так и у женщин, но оказалось, что “гиперсексуальные” мужчины склонны реагировать на депрессию совсем иначе.

Но всем свойственно ошибаться, и некоторые утверждения Клафа сегодня выглядят сомнительно. Например, о мужском облысении: “‘Сатиры’ сильнее других мужчин озабочены образованием залысин на висках и затылке. Большинство людей смиряется с этим явлением, отражающим естественный ход вещей. Но не ‘сатиры’. Они ищут чудотворные средства, которые бы избавили их от этого признака старения, и часто становятся жертвами мошенников”. (Моя мать согласилась бы с теорией облысения Клафа. Смутно помню, как в годы популярности Арта Гарфанкела папа сделал себе “химию”, чтобы слегка распушить остатки растительности на своей буйной голове, и как раз в то время отношения моих родителей испытывали кризис.) Тем не менее нет доказательств, что повышенная тревожность из-за потери волосяного покрова выдает в мужчине склонность переходить эротические грани.

Клаф был далеко не последним ученым, пытавшимся подтвердить существование сатириаза. В 1995 году, например, психолог Уэйн Майерс описал некоего Алекса. К тому времени большинство психологов оставили тщетные попытки перевоспитать гомосексуалов и вместо этого занялись тем, что помогали геям воспринять здоровое сексуальное поведение, соответствующее их ориентации. “Алекс” был одним из таких клиентов. Когда ему было тридцать с небольшим, он начал беспрестанно искать секса на улицах Нью-Йорка. Он носил полароидную фотографию своего фаллоса (дело было задолго до появления айфонов, значительно упростивших задачу), полагая его исключительно крупным (у нас нет причин в этом сомневаться): вероятно, он решил, что это чудо нельзя прятать от людей. “Алекс” заходил в какое-нибудь заведение и демонстрировал фотографию привлекательным незнакомцам, особенно тем, в ком он подозревал обладателей сравнимых достоинств, и ожидал, что они отсалютуют взаимной эрекцией.

“Успешные связи приносили временное облегчение, – пишет Майерс, – а неудачи, когда незнакомцы не соглашались взглянуть на фотографию или не возбуждались от увиденного, вызывали страшные мучения”. Далее мы узнаем, что “Алекс” вступал в половую связь минимум один раз в день в течение десяти лет и что он искал партнеров по барам и саунам Манхэттена. Но используя этот достаточно прямолинейный метод соблазнения, “Алекс” не ограничивался заведениями, где собираются геи. А если человек демонстрирует свой пенис случайному прохожему неизвестной ориентации, у него могут возникнуть проблемы. Проще говоря, натуралы не очень-то радовались, когда им совали под нос снимок чужого прибора.

К 1995 году большинство североамериканских и британских психиатров уже перестало при описании необычно активной сексуальной жизни оперировать такими терминами, как “нимфомания” и “сатириаз”. Сегодня врачи предпочитают более нейтральную “гиперсексуальность”, но изменение терминологии во второй половине XX века лишь маскирует несостоятельность этой концепции. Некоторые современные термины отдают сексизмом не меньше, чем “бешенство матки” (например “комплекс Мессалины” или “донжуанизм”), а другие отличает явно морализаторский или осуждающий тон по отношению к надлежащему уровню и форме сексуальности (распутство, эротомания, уретромания, чрезмерная сексуальность, компульсивный промискуитет). Выделяют и подвиды, такие как “фригидная нимфа”, “тип Казановы”, “сексуальный компенсатор”. (Хотя уподобление Казанове выглядит как комплимент, не стоит забывать, что история имеет свойство обелять своих героев. У современников этот символ доблести имел куда менее блестящую репутацию. Кроме многочисленных опытов в познании женской природы, Казанова занимался сексом с мальчиками; лишил нескольких монахинь их положения в церкви; якобы чуть не женился на женщине, которая оказалась его собственной отлученной дочерью; был ограблен проституткой и столько раз заражался гонореей, что и не сосчитать.)

Чтобы клинически установить факт половых излишеств, у практикующих врачей есть два справочника: “Международная статистическая классификация болезней и проблем, связанных со здоровьем” (ICD-10), которую публикует Всемирная организация здравоохранения (МКБ является основным руководством для врачей Европы, Австралии и некоторых регионов Азии), и “Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам” (DSM-5) Американской ассоциации психиатров (ДСР – это настольная книга врачей в США и Канаде).

МКБ содержит диагноз “повышенное либидо”, который, как ни удивительно, до сих пор подразделяется на “сатириаз” (для мужчин) и “нимфоманию” (для женщин). В противоположность этому, несмотря на недавние попытки внести “повышенное половое влечение” в ДСР в качестве психиатрического заболевания, североамериканских “гиперсексуалов” или “эротоманов” зачисляют в носители “прочих половых расстройств”.

Психиатр Мартин Кафка из гарвардской психиатрической больницы им. Маклина в 2012 году пытался добиться, чтобы “повышенное половое влечение” было признано феноменом с диагностическими критериями. Кафка определил гиперсексуальность как “чрезмерное выражение приемлемого в культуре гетеросексуального или гомосексуального поведения” (например порнография, случайные связи, киберсекс, стриптиз-клубы, эротический массаж или настолько частые занятия мастурбацией, что при виде вашей руки ваши половые органы в ужасе прячутся). Иными словами, Кафка предложил диагноз для людей, занимающихся сексом “чрезмерно часто” по сравнению с социально допустимым уровнем, или для тех, кто испытывал “чрезмерную страсть” по отношению к другим взрослым, согласным на ваши притязания. Таких людей он назвал “нормофилами”.

Кафка еще сильнее сузил критерии предложенного диагноза, чтобы не просто установить факт гиперсексуального поведения (даже если его проявления часты), но и чтобы зафиксировать, что оно мешало выполнению других (не относящихся к сексу) действий и обязанностей, например принимать пищу, мыться, не забывать забрать детей из школы. Из своего многолетнего опыта работы с гиперсексуалами Кафка знал, что неудачные попытки обуздать свои привычки создавали для них огромные проблемы. Именно крайнее напряжение, испытываемое пациентом, побудило Кафку попытаться включить “повышенное половое влечение” в ДСР. Я считаю, что идея ставить диагноз, основываясь на негативных переживаниях пациента, а не на попытках психиатров объективно определить сексуальные излишества, весьма плодотворна и заслуживает поощрения.

К сожалению, есть и концептуальная проблема. Недовольство пациента (“личностный дистресс”) исходит в значительной мере из того, что человек принадлежит к сексуальному меньшинству – в данном случае речь о половом влечении, существенно превышающем среднестатистическое. В былые времена дистресс испытывали геи и лесбиянки из-за своих неуправляемых желаний. Многим из них даже ставили диагноз в соответствии с критериями Американской ассоциации психиатров – “эгодистонический гомосексуализм” (это гомосексуалы, которые ну очень сильно не хотят быть таковыми). Хотя проблема была не в них, а в обществе. Отстаиваемое Кафкой “повышенное половое влечение” вызывает сходные опасения. Разница только в том, что гиперсексуалов уверяют, будто они больны не из-за того, с кем они желают заниматься сексом, а из-за того, как часто они этого хотят.

Если исходить из того, что самоощущение пациента (особенно дистресс) является отражением общества, в котором он живет, можно увидеть, что критерии, предлагаемые Кафкой, тоже несвободны от предвзятости относительно того, что “морально допустимо”. Во времена нимфоманок врачи, как и общество, имели четкое представление о том, какое поведение допустимо. В наше время большинство готово признать, что врачи викторианской эпохи горько ошибались, путая медицину и мораль, но нет гарантии, что через сотни лет люди точно так же не будут с осуждением смотреть на нас с нашими искаженными понятиями о допустимом. Так, скорее всего, и будет.

Кампания Кафки за включение “повышенного полового влечения” в ДСР провалилась во многом из-за того, что исторически нимфомания и сатириаз покрыты налетом морализаторства. Когда члены комиссии стали оценивать предложение Кафки, многие коллеги не захотели занять четкую медицинскую позицию по этому вопросу. Чарльз Мозер, например, указал, что если проводить границу между “психически нормальным” и “анормальным”, используя как параметр частоту и интенсивность возникающих желаний, будет упущен из виду вариант, при котором секс сам по себе является наиболее значимой частью жизни человека и “должным образом имеет приоритет по отношению к другим видам деятельности” (курсив мой. – Д. Б.). Казанова писал: “Потворство всему, что давало наслаждение моим чувствам, всегда было главным делом моей жизни; я никогда не находил более важного занятия”.

Что для одного – сексуальное злоупотребление, для другого лишь легкая разминка. По-моему, единственный аспект, который стоит рассматривать, определяя, что в сексуальном контексте нормально, а что нет, – это потенциальный вред. То, что существуют отклонения от средних значений, помогает оценить широкий спектр эротического разнообразия. Но, как мы видели, вопрос, что “нормально” и “естественно”, не стоит и выеденного яйца, если речь заходит о руководстве к действию. Если мы не принимаем за истину, что Бог определил, какой должна быть человеческая природа (а для этого точно нет причин), то “норма” – это лишь число, само по себе не несущее моральной нагрузки.

Однако это интересное число. Поэтому, ради сравнения “нормального” полового влечения с “гиперсексуальным”, полезно узнать, сколько в среднем оргазмов в неделю испытывает средний человек. Вначале рассмотрим мужчин. Одним из лучших источников информации о частоте эякуляций у мужчин до сих пор является книга Альфреда Кинси “Половое поведение самца человека”. Написанная в 1948 году в соавторстве с Уорделлом Помроем и Клайдом Мартином, эта книга задала высший стандарт научного изучения человеческой сексуальности. Полученные авторами данные, собранные методом случайной выборки, свидетельствуют, что 75 % американцев мужского пола, согласно психиатрическим стандартам того времени, имели “сексуальные отклонения”. Кроме прочего, Кинси и его соавторы занимались индексом общей сексуальной разрядки (Total Sexual Outlet): это число оргазмов в неделю, полученных в результате полового акта или их сочетания. Для вычисления ОСР не имело значения, как именно мужчина достигал оргазма: это могла быть мастурбация, секс с женой или нечто новомодное, вроде вкладывания пениса в шланг только-только появившегося пылесоса. Важно было только то, сколько раз в среднем в неделю мужчина, живший в 1948 году в США, избавлялся от семенной жидкости. В выборке из 5300 мужчин репродуктивного возраста индекс ОСР составил в среднем 2,5. (В данном случае “,5” – среднее значение по совокупности, а не пол-оргазма, хотя бывает и такое.) Некоторые участники исследования напоминали Казанову, и частота их эякуляций была гораздо выше среднестатистической: ОСР около 8 % опрошенных составил 7 или выше в течение пяти лет. (Это значит – минимум один оргазм ежедневно всю последнюю пятилетку.)

С тех пор, когда Кинси проводил свое исследование, многое изменилось. Люди не так напрягаются из-за мастурбации, не говоря уже о том, что теперь у нас есть возможность в любое время дня и ночи созерцать в Сети обнаженных незнакомцев и незнакомок. В свое время (теперь мои ровесники могут так говорить) у меня, возбужденного подростка, не было лучшего выхода, чем сидеть целый день перед телевизором и смотреть рекламу спортивных тренажеров. Чересчур загорелый ведущий с лошадиными зубами показывал упражнения в облегающих красных шортах, из-под которых вот-вот должно было кое-что показаться, но, увы, этого не происходило. Не могу сказать, что я не мечтал о более откровенных сценах, но, как и большинство подростков в начале 90-х годов, я не рисковал открыто искать жесткое порно. Когда мне исполнилось восемнадцать, я, сгорая от стыда, проник в богемный книжный магазинчик и купил, краснея, дорогой альбом Роберта Мэпплторпа (чьи фотографии анального фистинга и пирсинга уздечки были слегка радикальнее того, к чему я привык). Это было самое большее, на что я осмелился пойти, рискуя именем и репутацией, для утоления своих постыдных желаний. А потом появился интернет, и с тех пор у меня не было надобности смотреть дурацкую рекламу тренажеров.

Появление интернета породило идеальные условия для потребления порнографии. Ученые называют это эффектом “тройного двигателя”: дешевизна, доступность и анонимность. В 2010 году 40 миллионов американцев (треть из них – женщины) являлись постоянными потребителями порнопродукции. Около 35 % загрузок связано с порнографией. Два с половиной миллиарда отправляемых за день электронных писем содержат порно. Четверть всех поисковых запросов (68 миллионов) касается порнографии. Примерно 12 % сайтов можно назвать порнографическими. Около 90 % детей в возрасте 8–16 лет видели в интернете материалы “для взрослых” (чаще всего когда “делали уроки”). В среднем дети впервые сталкиваются с порнографией в возрасте одиннадцати лет.

Несмотря на грандиозные культурные и технические перемены, за прошедшие десятилетия показатели ОСР, полученные Кинси, не слишком изменились. (Индекс ОСР с тех пор слегка снизился.) Исследование, проведенное в 1987 году, показало, что лишь 5 % старшеклассников и 3 % студентов ежедневно занимаются мастурбацией. Исследование 1994 года (респондентами выступили мужчины 18–59 лет) показало, что 1,2 % американцев регулярно мастурбирует более одного раза в день. А в 2002 году (эпоха интернета давно началась) обычный студент мужского пола занимался мастурбацией в среднем трижды в неделю. Что касается секса, в котором партнером выступает не собственная рука, то, согласно опросу 1994 года, 7,6 % мужчин-американцев в то время занимались сексом с партнером (в браке или вне его, гомо– или гетеро-) четыре и более раз в неделю.

Число оргазмов, на которые способен мужчина за определенное время, физиологически ограничено, но даже учитывая это, средние значения неразрывно связаны с культурным контекстом. Рассмотрим, как концепция Кинси применима к центральноафриканскому народу ака, миролюбивым охотникам и собирателям. В 2010 году антропологи Барри и Бонни Хьюлетт обнаружили, что состоящие в браке ака занимаются сексом четыре-пять раз за ночь. Не то чтобы они не получали от этого удовольствия, однако ака считают секс в первую очередь работой, “поиском детей”. “Задача пениса в том, чтобы найти ребенка”, – сообщил один из информантов. “Я делаю это пять раз каждую ночь. Если я не буду делать это пять раз, жена будет недовольна, потому что она хочет поскорей иметь детей”, – объяснил другой. Даже после того, как женщина забеременела, гиперсексуальное поведение сохраняется: ака верят в “питательное семя”. Идея в том, что мужское семя является “молоком”, которое требуется зародышам (что напоминает ритуал глотания семени у мужчин новогвинейского народа самбия). Многократное оплодотворение беременных жен является для ака культурным требованием. Мужчины, конечно, отдыхают несколько ночей в неделю и употребляют эквивалент виагры – кору дерева болумба, которую якобы лучше всего запивать пальмовым вином. Кроме того, после рождения ребенка надолго объявляется мораторий на секс. И все равно рядом с женатыми ака мы выглядим монахами.

Неясно, сопоставимо ли число оргазмов, испытываемых женами ака, с показателями их мужей (зачатие может произойти и без оргазма), однако у нас есть данные, как часто достигают оргазма американки. В 1953 году вышла книга Кинси “Половое поведение самки человека”. Кинси и его коллеги обнаружили, что, в отличие от семяизвержений у мужчин, ОСР у женщин зависит от их семейного положения. Незамужние женщины испытывали в среднем 0,5 оргазма в неделю, замужние – 2,2.

Если не принимать во внимание старые сексистские книги, написанные Эллисом и прочими, то бросается в глаза почти полное отсутствие исследований о женщинах с сексуальной зависимостью, и это указывает на то, что женщины составляют меньшинство обращающихся к врачам. (Кафка указывает, что на одну гиперсексуальную женщину приходится пять гиперсексуальных мужчин. Это вполне соответствует теории родительского вклада.) В 2006 году было проведено исследование среди 1171 шведок, и восемьдесят из них (около 7 %) были названы “гиперсексуальными”. Остается загадкой, почему исследователи решили, что тринадцать оргазмов в месяц – это рубеж между “нормальной сексуальностью” и “гиперсексуальностью” (насколько мне известно, ничего особенного в этом числе нет). Для мужчин-шведов планка была установлена выше. Чтобы исследователи признали тебя “гиперсексуалом”, нужно испытывать минимум семнадцать оргазмов в месяц (еще одна странная цифра). И 151 мужчина (около 12 %) вполне заслужил это звание.

Плюс к тому, что шведские гиперсексуалы (мужчины и женщины, геи, бисексуалы и гетеросексуалы) достигали пика чаще, чем их сограждане, у них было еще несколько схожих черт. По сравнению с не-гиперсексуалами они, например, раньше начинали половую жизнь, имели более разнообразные сексуальные предпочтения, чаще платили за секс, чаще характеризовали себя как эксгибиционисты, вуайеристы и садомазохисты (не могу не вообразить магазин вроде “ИКЕА”, до потолка заставленный коробками с масками и зажимами для сосков). Но не все так весело у шведских гиперсексуалов. Женщины, принадлежащие в этой категории, чаще сообщали, что становились жертвами сексуального насилия. В общем, и мужчины и женщины ощущали меньшую удовлетворенность своей сексуальной жизнью, чем не-гиперсексуалы, а также имели больше проблем в отношениях с партнерами, чаще заражались венерическими заболеваниями, чаще обращались за медицинской помощью из-за сексуальных проблем.

Здесь снова возникает тема дистресса: негативные эффекты возникали лишь у гиперсексуалов, которые активно занимались “обезличенным” (impersonal) сексом: так ученые обозначили секс с непостоянным партнером. Напротив, гиперсексуалы, часто и помногу занимавшиеся сексом с постоянным партнером, оказались самыми счастливыми из всех респондентов. Так что проблема не в гиперсексуальности. Скорее то, как проявляется повышенное половое влечение, определяет, возникнут ли у человека трудности. Как и другие сексуальные меньшинства, большинство гиперсексуалов живет в обществе, не всегда проявляющем терпимость к неопасным различиям в эротических пристрастиях, имеющих биологическую основу. Что касается людей, не состоящих в отношениях (или состоящих – с не-гиперсексуальным партнером), их желание или потребность испытывать оргазм несколько раз в день может привести к поиску случайного (или “обезличенного”) секса. Частые занятия сексом без обязательств (“промискуитет”) до сих пор не приветствуются даже таким относительно прогрессивным обществом, как шведское.

Иногда случается, что непреходящее и лихорадочное состояние возбуждения возникает практически внезапно у человека, который раньше не отличался особенно высоким либидо, и тогда гиперсексуальность свидетельствует о настоящем кризисе. Ведь отдельные участки мозга отвечают за наши мысли и поведение, включая связанные с сексуальными реакциями. Личность человека и уровень полового влечения может кардинально измениться в результате физической травмы некоторых отделов мозга или под влиянием наркотических веществ, а также как реакция на инфекции и вирусы, попавшие в мозг. Так что если обычный человек внезапно превращается в де Сада, это может быть признаком, что у него проблемы под капотом.

Вот, например, случай двадцативосьмилетней домохозяйки из Индии. Ее половое влечение внезапно стало запредельным, она была постоянно возбуждена и, наконец, стала испытывать множественные оргазмы. Это не было похоже на нее, и поскольку ее неуемное желание начало создавать трудности в отношениях с мужем, она обратилась к гинекологу. Врач не смог объяснить ее гиперсексуальность. Загадку разрешил после нескольких дней раздумий эпидемиолог из соседней больницы. Оказалось, несколько месяцев назад ее укусил больной бешенством соседский щенок. Она не знала, что щенок болен, и не обратила на это внимания. (Это же был щенок, а не Куджо.) К сожалению, к тому времени, когда разобрались, что это был предупредительный сигнал о бешенстве, разрушающем ее мозг, было слишком поздно. “Она скончалась на четвертый день”, – подвели печальный итог врачи.

Бешенство – лишь одно из неврологических заболеваний, при которых может проявиться гиперсексуальность. Патологически высокое либидо иногда возникает при синдроме Туретта, рассеянном склерозе, болезни Хантингтона и особенно при синдроме Клювера – Бьюси. Это необычное расстройство, которое может быть вызвано рядом факторов, включая герпетический энцефалит и кислородную недостаточность. Скорее всего, эта болезнь существует с незапамятных времен, но была впервые описана в 1939 году Генрихом Клювером и Полом Бьюси. Они копались в голове живых резусов, чтобы понять природу эпилептических припадков. Когда ученые удаляли фрагменты медиальных отделов височной доли (где, как теперь известно, находится первопричина этого заболевания), макаки настолько возбуждались, что начинали тереться об операционный стол. С тех пор синдром Клювера – Бьюси несколько раз оказывался в центре внимания, когда человек с этим заболеванием совершал преступление на сексуальной почве, а судье предстояло решить, виновен ли обвиняемый. В такой же ситуации оказался судья в истории с “Клеменсом”. Вызывает недоумение, что, даже имея свидетельства психиатров о том, что гиперсексуальность является признаком нарушения работы мозга, большинство современных судей проявляют куда меньше снисхождения к нарушителям с синдромом Клювера – Бьюси, чем проявил судья в 1886 году к человеку, страдающему сатириазом.

Между прочим, Крафт-Эбинг, похоже, был на верном пути. В пятилетнем возрасте “Клеменс” перенес травму головы: его ударили мотыгой. В записях Крафт-Эбинга указано, что на теменной и лобной костях пациента и сорок лет спустя после травмы заметна вмятина (“кожа плотно покрывала [череп]”), и когда автор “Половой психопатии” надавливал на эту вмятину, болевые импульсы распространялись на нижнюю ветвь тройничного нерва. Неврология находилась в зачаточном состоянии, и Крафт-Эбинг не увидел связи между поступком “Клеменса” и старой травмой. Сейчас известно, что пациенты с повреждениями этой зоны коры испытывают трудности с самоконтролем.

Внезапные изменения полового влечения у человека могут сигнализировать о серьезной внутренней проблеме, но из таких “состояний”, как “бешенство матки”, “нимфомания”, “сатириаз” и, наконец, “повышенное половое влечение”, сделали настоящие болезни. Помимо того, что подобные диагнозы отражают наши предубеждения, практика медикализации необычных явлений принесла мнимым больным больше вреда, чем пользы. Показатель ОСР не у всех одинаков, и разброс значений иллюстрирует тот факт, что в этой области человеческой природы наблюдается большое биологическое разнообразие. Различие в силе полового влечения (даже крайние случаи) – то же самое, что разница в цвете кожи, форме носа и переносимости лактозы. Судить человека за большую или меньшую выраженность этих черт столь же бессмысленно, как и приписывать моральное значение тому, как гены определяют место человека в спектре сексуального разнообразия.

Каких бы взглядов на гиперсексуальность (то есть на “чрезмерные проявления полового поведения, приемлемого в культуре”) вы ни придерживались, готов поспорить, что вы нашли у себя черты, сходные с некоторыми описанными здесь “нормофилами”. В следующих главах мы встретим других персонажей, и, вероятно, им вы будете сопереживать меньше. Но – будьте честны с собой!