Введение
В 1985 году Соединенные Штаты охватила паника из-за эпидемии СПИДа, жертвами которой становились в основном мужчины-гомосексуалы. Мне было десять лет. Я был незаметным и очень чувствительным мальчиком. Моя семья жила в зеленом пригороде Вашингтона, округ Колумбия, и в один прекрасный день все вдруг заговорили о “чуме, поражающей геев”. Однажды во время пикника с соседями я сидел рядом с группой мужчин, разглагольствовавших об “этом самом СПИДе”. Кажется, они и не заметили моего присутствия. Я был одним из тех детей, кто сливается с пейзажем. Мужчины чесали затылки, пили пиво и забавно изображали трансвеститов, после чего пришли к мнению, что, вероятнее всего, СПИД – это мудрый способ, придуманный Господом для избавления от педиков. (Как и большинство мужчин в моем районе, эти шутники были, если не ошибаюсь, государственными служащими.)
По телевизору я видел воинственных домохозяек и школьных физруков, выкрикивавших оскорбления в адрес тех, кто поддерживал Райана Уайта. Этот юноша, страдавший гемофилией, за несколько лет до описываемых событий заразился ВИЧ через переливание крови. В новостях показывали, как в маленьком городке в штате Индиана его мать-одиночка пытается прорваться через разъяренную толпу, чтобы записать сына в школу. Страшная смерть изможденного Рока Хадсона в том же году еще больше подогрела интерес к теме, а вместе с интересом появилось и множество ужасных анекдотов о “голубых” и СПИДе, которые можно было услышать и в школе, и на детских площадках. Отзвук шуток того времени можно до сих пор уловить в ханжеских усмешках теперь уже повзрослевших детей.
Внешне я был обычным мальчиком, то есть не выглядел хлюпиком. По крайней мере, с куклами я не играл. Ну, не то чтобы совсем не играл. Я обожал своего Супермена. И больше всего – раздевать его догола и забираться с ним под одеяло. (Всякий раз я ожидал найти внизу живота у него нечто иное, нежели гладкий пластик, и всякий раз меня постигало разочарование.) Но из-за шумихи насчет СПИДа мои собственные зарождающиеся желания стали для меня заметнее, чем если бы ничего особенного не происходило. Зловещий дух того времени, выражавший предельно ясно, что таким, как я, не место в мире, подтолкнул меня к осознанию собственной сексуальности. Я не понимал того, что геи мрут как мухи не потому, что они (мы) плохи или “омерзительны”, а потому, что они не предохраняются, из-за чего особенно уязвимы для СПИДа. Я же не был эпидемиологом. Я был пятиклассником. Я даже не знал, что такое секс.
Мне казалось, что некий сумасшедший бог убивает геев одного за другим, как говорили те мужчины на пикнике. Я решил, что мои дни сочтены, и принялся ждать, когда и у меня появятся язвы на лице, мертвенная бледность, затрудненное дыхание, а походка станет напоминать зомби, как у “ВИЧ-положительных”, которых показывали по ТВ и описывали в газетах. Однажды, стоя перед зеркалом, я задрал футболку и обнаружил неясно проступающие ребра. Это окончательно убедило меня в том, что и я чахну от непристойной болезни. На самом деле я был просто худым. Учитывая, что наша семья была совершенно нерелигиозной, найденное мной объяснение происходящего еще ярче характеризует царившее тогда в обществе едкое морализаторство.
Я не мог рассказать родителям, людям адекватным, об этом ужасе. Риск разоблачить себя был немыслим. Мои страхи усилились, когда я понял, что уже есть проверенные методы, как вывести геев на чистую воду. Из сплетен я уяснил: чтобы узнать то, что одному Богу было известно, достаточно взять кровь на анализ и выделить некую “гей-частицу”. Неумолимо близился момент, когда ученый муж строго посмотрит на свет пробирку с кровью и продемонстрирует группе притихших коллег, как в лучах солнца пляшет моя темная скрытая натура. А пока я высовывал голову из окна машины и орал своему играющему на улице брату “Пидор!”, чтобы сбить со следа тайных охотников на ведьм. Кстати, мой брат был, да и сейчас остается, самым гетеросексуальным человеком, каким только можно. Но, как всем известно, тот, кто выкрикивает оскорбления в адрес геев, сам ни в коем случае таковым не является.
По мере приближения ежегодного осмотра у врача моя сдержанная тревога (излишне шумный протест выдал бы меня с головой) не вызывала у родителей подозрений в чем-либо большем, чем трусость. По иронии, к тому моменту, когда я приплелся наконец в кабинет педиатра и у меня взяли кровь на анализ, месяцы волнений вылились в самую настоящую болезнь. Увидев, как в пробирке в руках медсестры плещется моя порочная кровь, я моментально почувствовал тошноту от осознания неизбежности своей участи и потерял сознание, после чего меня вырвало прямо в кресле. Вообразите мое облегчение, когда доктор по рассеянности (его наверняка отвлекла суматоха с обмороком, подумал я) не обнаружил мою страшную тайну, так что ему не пришлось приносить эту не выразимую словами весть моим родителям.
Я решился поговорить с родителями лишь десять лет спустя. К тому времени они развелись. Я начал с мамы – доброй женщины с развитым чувством юмора, которое (слишком часто, к сожалению) сдерживалось ее склонностью к трагизму. Я не сомневался, что она не перестанет любить меня, хотя и знал, что она предпочитала оставаться в неведении, когда речь шла о том, что пугало ее или вызывало неловкость. Одной из таких тем был секс. Я никогда не слышал от нее ни единого неприязненного слова о гомосексуалах, но не могу припомнить и случая, чтобы она сказала о них что-то одобрительное. Гомосексуальности у нас дома не существовало. Ну, так казалось маме.
Однажды вечером на кухне я вдруг выпалил, что мне нужно ей кое-что сказать. Я сел за стол и стал нервно теребить уголки газеты. “Что? – так же нервно отозвалась она. – Джесси, в чем дело?!” Она продолжила свои настойчивые расспросы, и я наконец ответил: “Я – гей”. Я впервые произнес эту фразу вслух, и мне показалось, что у меня звенит в ушах. “Ой, да ладно, – заулыбалась она. – Ты шутишь?” “Нет, – сказал я. – Это правда. Я гей”.
Я всегда гордился своим умением обводить собеседника вокруг пальца. Заминка, упущенный факт, осмотрительно прибавленный вздох – вот лишь некоторые трюки в моем арсенале. Это обеспечивало мне безопасность все эти годы. Вы только посмотрите, мне удалось обхитрить даже эту женщину! Ведь именно в ее утробе мой мозг начал формироваться таким образом, что двадцать с лишним лет спустя произошел вот этот вот невыносимо неловкий эпизод. Она вдруг припомнила все. И то, что в детстве я был одиночкой и любил учиться, и всех моих вымышленных подружек, и то, как ожесточенно я занимался на первом курсе университета, и высоченную стопку “Менс фитнес”, хранившуюся у меня в шкафу все школьные годы (не могу поверить, что это не вызывало у нее подозрений). Все встало на свои места. Ее сын – гей. Я увидел, как она испустила последний вздох материнского отрицания. Его место заняла на время стоическая забота: она была недовольна моим откровением, но старалась держать лицо. После она призналась, что ее полгода мучили кошмары: будто я, в женской одежде и макияже, резвлюсь с незнакомцами. Я смог лишь заверить ее, что о переодевании-то уж точно не стоит беспокоиться. У меня настолько отсутствует чувство стиля, что я едва в состоянии одеться, как мужчина. Речи быть не может о том, чтобы уследить еще и за женской модой.
Так или иначе, но ей удалось с собой справиться. Более того, к тому времени, как она умерла от рака (спустя пять лет после нашего запоздалого разговора), то, что ее младший сын – гей, стало для нее, как мне кажется, поводом для своего рода гордости. В тот вечер на кухне я был вынужден насильно раскрыть этот неподдающийся цветок, отгибая лепесток за лепестком, но в конце концов мое признание открыло ей новые горизонты. Ее приятная, но небогатая событиями жизнь в пригороде оборвалась слишком рано, однако в отпущенные ей годы мать буквально сражалась за меня. Покидая наш мир, она была на стороне разума, пусть это и вынуждало ее временами спорить с собственной матерью, моей нелюдимой бабушкой 82 лет, которая была абсолютно уверена, что все геи непременно трансвеститы. В конце концов маме удалось переубедить бабушку и в этом.
Когда же я набрался смелости открыться отцу (приветливому человеку, работавшему тогда продавцом клея), который любил цитировать поэтов-бисексуалов, то даже удивился сам себе: почему же я не сделал этого раньше? Сообразно своей жизненной философии “что есть, то есть”, он пожал плечами, спросил, как дела с учебой, и заверил меня, что скоро я встречу хорошего парня.
Хотя положение молодых гомосексуалов еще далеко от идеального, у них есть основания для оптимизма. И их гораздо больше, чем было у меня. Уменьшилась паника по поводу ВИЧ, и теперь мы знаем очень много о том, как этот вирус передается и как предупредить его распространение. Хотя ситуация со СПИДом остается критической в некоторых группах (не только среди гомосексуалов), этот диагноз более не означает смертный приговор. В США и многих других странах к геям и лесбиянкам относятся все доброжелательнее, а влиятельные общественные деятели публично называют ханжей ханжами. Выветрился и отравляющий дух 80-х годов. (Помню, как металлист Себастьян Бах появился на телеканале, вещающем на всю страну, в футболке с надписью: “СПИД убивает педиков наповал”.) И это отлично! Сейчас существуют программы по защите прав гомосексуальной молодежи, например “Это к лучшему” (It Gets Better), инициированная журналистом Дэном Сэвиджем и его мужем Терри Миллером после резкого увеличения числа самоубийств среди подростков-гомосексуалов.
В последние годы я ощутил на себе перемены к лучшему. После нескольких лет работы профессором психологии в Арканзасе (кто бы мог подумать!) меня пригласили преподавать в Белфасте, и я со своим партнером уехал в Северную Ирландию (опять же, кто бы мог подумать). Вскоре после переезда мы с Хуаном официально зарегистрировали свои отношения (мой папа оказался прав, и я действительно встретил хорошего парня), что позволило нам приобрести те же права, что и у гетеросексуальной пары, заключившей брак в Соединенном Королевстве. Если учесть, что жители этой части света известны своими консервативными взглядами (вспомните о конфликте в Северной Ирландии и бесконечных столкновениях протестантов с католиками), то признание прав гомосексуалов видится мне выдающимся достижением. (Правда, секретарь муниципалитета, принимавший наше заявление, без конца вздыхал и даже указал на плакаты пикетчиков во дворе с цитатами из Ветхого Завета.) Как и трижды разведенный мужчина, вступающий в брак с проституткой, с которой он познакомился в забегаловке накануне вечером, я получил документ с печатью.
В Америке, куда мы вернулись несколько лет спустя, однополые браки уже официально признавались во многих штатах. Не далее как сегодня я получил по почте от своей кузины-лесбиянки приглашение на свадьбу в Коннектикуте. Хочется думать, что даже наша покойная бабушка, отличавшаяся особой чувствительностью, приняла бы внуков-гомосексуалов. Я уверен, что, оправившись от шока, она увидела бы нечто комичное в том, что мой партнер-мексиканец готовит суп с клецками по ее рецепту (переведенному с идиша), а невеста ее внучки-лесбиянки забеременела путем искусственного оплодотворения.
Мне тридцать семь лет, и я видел много перемен. Но есть нечто, что вызывает у меня чувство неловкости, я бы даже сказал – ви ны. Стремясь побороть исторически сложившиеся предрассудки против гомосексуалов, наше общество упускает уникальную возможность разобраться в непростом отношении к сексуальному разнообразию как таковому. Мы, безусловно, можем порадоваться, что улучшается жизнь тех, кто относит себя к ЛГБТ-сообществу (лесбиянки, геи, бисексуалы, трансгендеры), но нельзя упускать из виду, что есть те, чья сексуальность не укладывается в эти категории. Такие люди до сих пор являются отверженными. Над ними издеваются и их унижают за то, что (будем честны!) они не в состоянии изменить. Извиняться следует только за дурные поступки, а не за то, кто мы и какими останемся навсегда. Я сам ношу несколько незаживающих ран в напоминание о временах, когда был до смерти перепуганным мальчиком. Можно сказать, что эта книга – интеллектуальное возмездие. Однако с годами я стал понимать, что сильнее всего в нашей помощи нуждаются не геи и не лесбиянки. Конечно, им она тоже не помешает, и, безусловно, на страницах этой книги, да и в жизни тоже, я вношу свою лепту в их поддержку, но в наши дни у детей (каким был я) есть армия бесстрашных защитников. В отличие от них, многие другие “эротические изгои” живут в страхе, вызванном лишь тем, что они такими родились. Под это описание попадает множество людей всех возрастов.
Прочитав книгу, вы найдете, что у вас гораздо больше общего с “извращенцами”, чем вы думаете. Я познакомлю вас с новейшими научными данными о сексуальности, свидетельствующими о том, что “половые девиации” гораздо менее девиантны, чем вам кажется. Вы увидите, что набор телесных пристрастий столь же уникален, как отпечатки пальцев. После сопоставления свежих научных знаний с описаниями старых клинических случаев перед вами развернется бесконечный спектр человеческой сексуальности. Вы поймете, почему единственно возможный способ решить некоторые из самых сложных проблем нашего времени – это изучать секс без морализаторства.
Мы будем первопроходцами на неизведанной территории. Не обещаю вам оргазм в конце путешествия, но могу гарантировать, что вы станете лучше понимать те оргазмы, которые уже получаете.
