Глава 37

Держа арбалет перед собой, Тана кралась к дому через лужайку. Звуки вечеринки смолкли, и дом казался пустым, но окна из дымчатого стекла светились в темноте. Поднимаясь к боковой двери на длинной веранде, девушка заметила камеру, обращенную во двор. Огонек светился красным, камера была выключена, но Тана все равно постаралась не попасть в поле ее зрения. Сделав глубокий вдох, она повернула ручку на двери и проскользнула внутрь.

Наверное, все охотники на вампиров начинали так – почти без снаряжения, но с серьезной причиной начать охоту. Она подумала о Перл, которая шла сейчас по грязным улицам Холодного города, и решила, что это отличная причина, и она будет держаться за нее изо всех сил.

Когда Перл было десять лет, она с маниакальным упорством смотрела шоу про охотников на вампиров, и ей снились такие кошмары, что она просыпалась по ночам с криками. Люсьеном она увлеклась позже. Наверное, он не казался ей опасным, ведь он был заперт за высокими воротами Холодного города и видела она его только на экране компьютера. Нажми на паузу, и он застынет. Включи видео опять, и он улыбнется. И посмотрит так, будто видит тебя насквозь, до самых глубин твоей истерзанной беззащитной души.

Всех нас притягивает то, чего мы боимся. Притягивает возможность защититься от этого, пробравшись внутрь, полюбив это, став его частью. Но настоящий Люсьен был причиной гибели этого мира, смерти ее друзей на ферме Лэнса, и он готовился отдать Габриэля какой-то древней чудовищной твари. И сделать так, чтобы он перестал быть опасным, можно было, только убив его.

Тана медленно шла по пустым комнатам, в которых двигались только камеры, висящие высоко на обитых шелком стенах. Повсюду мигали красные огоньки.

Наконец она услышала голоса, эхом разносившиеся по коридорам. Они слышались из огромного бального зала со стеклянным потолком. Она подобралась ближе, притаилась за двойными дверями и осторожно заглянула внутрь.

Трое слуг Люсьена в черных одеждах устанавливали посреди зала большой стол и два стула. Перед столом стоял обнаженный по пояс Габриэль. Его ноги и руки были прикованы тяжелыми цепями к серебряным стойкам. Грудь пересекали длинные синевато-красные отметины. Потеки темной крови запеклись на животе.

Все должно выглядеть очень, очень натурально.

Люсьен, одетый в белое, с зачесанными назад золотыми волосами, расхаживал взад и вперед по залу.

– С чего это вдруг ты решил освободить пленников?! – неожиданно закричал он.

Габриэль посмотрел на него со странным выражением лица:

– Я никого не освобождал, о чем очень сожалею. А освободив себя, я обрел лишь новые цепи.

– Ты и охранника не убивал!.. Видимо, это сделала твоя девчонка. Где она сейчас? – Люсьен рассеянно вытер окровавленную руку о брюки.

– Представляешь, Паук подсылал ко мне убийц! Подумать только! Чокнутых недавно обращенных недоумков не старше десяти лет. И все из-за шоу! Он считает, что я позорю всех нас, показывая себя людям. Можно подумать, все вампиры – граждане какой-то кровавой страны, а он – министр пропаганды. Ну что ж, теперь все увидят, как я исправил его маленькую недоработку.

– Ты имеешь в виду меня? – тихо спросил Габриэль. – Это я его недоработка?

Люсьен удивленно поднял на него глаза, как будто забыл о его присутствии.

– Нет. Моя, – сказал он, помолчав. – Я тебя создал, ты мой. Моя недоработка.

Тана не поняла, что он имел в виду, но все это было жутко. Она прижалась к двери. Сердце бешено колотилось в груди, она пыталась взять себя в руки.

Любой план похож на карточный домик – измени одну деталь или тронь одну карту, и все рассыплется. Предположим, Тана застрелит Люсьена. Что дальше? Люди Люсьена попытаются ее поймать. Габриэль попытается освободиться от цепей и, может быть, у них получится спастись. Или кто-то один сумеет спастись. Или они оба никогда не выберутся отсюда.

«Пути обратно нет, – напомнила Тана себе. – Важно только то, что ты сделаешь перед смертью».

Ее пальцы дрогнули на курке арбалета.

– Они здесь, – сказал один из слуг Люсьена. – Corps des Tènébres Паука прибыли.

Руки Таны стали тверже, а текущая по венам вампирская кровь сделала арбалет легче. Она вспомнила, как играла с Полиной в дротики, как училась целиться.

– Включите камеры! – крикнул Люсьен, поднимая руку, словно дирижировал оркестром. По всему залу гасли красные лампочки и вспыхивали зеленые. – Я хочу, чтобы мир это видел!

Тана представила себе, куда войдет стрела, увидела это в своем воображении. Теперь нужно только встать поуверенней и прицелиться. Выстрелить. А потом развернуться и бежать. Не задерживаться, чтобы посмотреть, попала ли она в цель. Не задерживаться, чтобы посмотреть, упал Люсьен или нет, и уж точно не задерживаться, чтобы посмотреть, попала ли деревянная стрела ему в сердце и умирает ли он. Не радоваться, что она стерла самоуверенное выражение с его лица. Встать. Прицелиться. Выстрелить. Бежать.

Она посмотрела на Габриэля. На запястье, куда она его укусила, еще оставалась запекшаяся кровь. Он повернул голову так, что она могла видеть только его профиль – скулы, растрепанные волосы и опущенные красные глаза. Он висел на цепях, опутывающих его руки и ноги. Может быть, она его спасет. Может быть.

Это был ее шанс.

Она набрала в грудь воздуха, выскочила из-за двери, пробежала вперед и выстрелила.

Стрела вылетела из арбалета. Тана успела заметить, как Габриэль поднимает голову и его глаза удивленно расширяются. Успела заметить, как, злобно оскалившись, Люсьен поворачивается к ней. Охранники метнулись к ней, но она забыла все, что говорила себе, и застыла, ожидая, пока стрела попадет в цель.

Люсьен вскинул руку, пытаясь поймать ее в воздухе, но не успел. Стрела прошла сквозь ткань и вонзилась в грудь. Клыкастый рот раскрылся в почти комическом удивлении. Люсьен сделал несколько неуверенных шагов назад и упал на одно колено. Темная кровь пропитала белую рубашку.

Тана едва не расхохоталась.

Одетые в черное охранники были уже рядом. Она повернулась и побежала босиком по полированному паркету. Сердце бешено стучало в груди. Она слышала, как ее настигают охранники, слышала, как шелестят их одежды, как будто занавески хлопают на сильном ветру. Оказавшись у двери, она собиралась выбить ее плечом, но в этот момент чья-то рука схватила ее за платье и дернула назад.

Тана развернулась, ударив ближайшего вампира арбалетом, как дубинкой. Она попала по лицу женщине. Та рассмеялась, демонстрируя ослепительно белые клыки на фоне алой помады. Схватила Тану за волосы, впилась ногтями в кожу, протащила через всю комнату и стукнула головой о дверной косяк.

Перед глазами Таны все поплыло. Она обернулась. Двое охранников кружили рядом, как акулы. Вдруг раздался голос, приказавший им немедленно остановиться; он был похож на голос Габриэля, хотя должен был принадлежать Люсьену. Тана попыталась перезарядить арбалет, но его тут же выдернули у нее из рук. Деревянный кинжал все еще был у нее на бедре, но она не хотела его доставать, пока в голове не прояснится.

– Отдай ее мне, – сказала вампирша в сером. У нее был сильный немецкий акцент, и речь ее была невнятной. Очевидно, она была из охраны Паука. Они собирались вокруг Таны – все в одинаковой свободной серой форме. Охранники Люсьена передали им Тану, и двое из людей Паука вцепились ледяными пальцами в ее голые руки.

– Это сильно, – сказал Люсьен, когда ее затащили обратно в бальный зал под стеклянным куполом. – Бедная, глупая, сумасшедшая девочка.

– Он собирается тебя предать! – крикнула Тана Габриэлю. Тот посмотрел на нее бесстрастными алыми глазами и ничего не сказал. Одна его рука уже была свободна от цепей, как будто он хотел ее остановить, и Тана надеялась, что это не подвергнет его еще бо2льшей опасности. Габриэль посмотрел на женщину с немецким акцентом. Они переглянулись, но Тана не смогла понять выражения их лиц.

Люсьен выдернул деревянную стрелу из груди и бросил на мраморный пол, забрызгав его красным.

– Очень мило. Почему бы вам ее не отпустить?

Тана почувствовала, как державшие ее руки разжались, и, к своему стыду, заметила, что ноги у нее подгибаются.

– Иди сюда, милая глупая девочка, – сказал Люсьен. – Это Габриэль тебя надоумил? Что ж, возможно, ты ему не так уж и нравишься….

– Никто меня не надоумил, – ответила Тана. – Я сама хотела тебя убить.

Люсьен со смехом раскинул руки:

– Ну, давай! Убей меня! Или нет, подождем, пока явится Паук! Устроим для него небольшой гладиаторский бой. Как ты думаешь, ему понравится? А пока мы его ждем, ты успеешь прийти в себя.

Тана неуверенно шагнула к нему. Голова у нее кружилась. Охранники тоже шагнули вперед. Она помнила, как Габриэль разорвал тяжелые цепи, которыми его связали на ферме, и вырвался из багажника машины. Если Люсьен – его создатель, это значит, что он старше и сильнее Габриэля. Она не сможет победить его врукопашную. Даже метнув нож, она вряд ли в него попадет. Его не застать врасплох. Не сейчас, когда она стоит перед ним и у него полно времени, чтобы увернуться.

– Люсьен, – сказал Габриэль, – если ты вызываешь ее на дуэль, у нее есть право выбрать оружие. Надеюсь, она выберет меня.

Тана подняла глаза и снова увидела, что одна его рука свободна. В голове у нее был туман, страх давил грудь, но она понимала: что-то не так. Только вот что?

Цепи. Вот в чем проблема. Люсьен отправил Элизабет, чтобы поймать Габриэля, и дал ей цепи, которые должны были его удержать. Но они не удержали. Он был слаб, когда они бежали с фермы Лэнса, он был голоден и обожжен солнцем, но разорвал железные цепи и выбрался из багажника, словно из картонной коробки.

Люсьен должен знать, насколько силен Габриэль, ведь сам он сильнее, чем он.

Сегодня цепи ослаблены, но тогда не были.

– Ты действительно не знал, что она придет, чтобы спасти тебя? – Люсьен посмотрел на Габриэля. Откуда-то из-под пиджака он вытащил узкий нож, блестевший как рыбья чешуя. – Нет, ты видел? Она чуть не попала мне в сердце!

– Тебе ничего не угрожало, – сказал Габриэль. – Ведь у тебя нет сердца.

– Мне было больно, – капризно произнес Люсьен, вонзая нож в живот Габриэлю, а потом еще раз, с жутким звуком зацепив ребро. – Видишь? Это больно.

Габриэль сдавленно застонал. На губах у него выступила кровь, видимо, нож задел легкое.

– Но тебе ведь нравится, когда немного больно?

Окровавленные губы Габриэля изогнулись в чувственной улыбке:

– Нет. Я предпочитаю, когда очень больно.

Люсьен снова ударил его ножом и провернул его в ране. Габриэль застонал.

– Это тебе за то, что ты хотел отомстить мне. Мне, своему создателю!

– Ты нервничаешь, – шепнул Габриэль. Его глаза светились безумным светом, кровь капала из угла рта.

Он отвлекал всех от нее, поняла Тана. Габриэль специально привлек внимание Люсьена и обратил на себя его гнев. Но зачем? Люсьен сказал, что Паук посылал к нему убийц. Может быть, Паук решил освободить Габриэля, чтобы тот убил Люсьена? Но зачем бы тогда Пауку приезжать сюда, подвергая себя риску? Почему не остаться в Париже, пока Габриэль сделает всю работу?

Голова у Таны кружилась. Она чего-то не понимала. Что-то было совсем близко, сейчас, сейчас она поймет… Люсьен оставил нож вонзенным в живот Габриэля по самую рукоять. Он расхаживал по мраморному полу вне себя от гнева, как будто горел изнутри. Один из серых стражей, темнокожий вампир с широкими скулами, шагнул вперед.

– Паук уже почти здесь, – доложил он. – Приготовьтесь!

Люсьен посмотрел на него так, словно забыл о присутствии стражей, забыл о прибытии древнего вампира и обо всех сделках.

Габриэль взялся за рукоять ножа, торчащую из живота, и вытащил его. Потом посмотрел на Тану и улыбнулся ей заговорщической улыбкой:

– Тана, подойди.

В этот момент все в голове Таны сложилось в одну картину. Она истерически рассмеялась тем безумным смехом, который сдерживала с того самого момента, когда проснулась в ванной и обнаружила, что весь дом завален мертвыми телами. Она смеялась как человек, который давным-давно помешался.

Люсьен поднял бровь. Она так смеялась, что он тоже начал улыбаться помимо собственной воли.

– Паук здесь, – наконец выдавила она, успокоившись. – Он уже здесь, правда? Он все время был здесь.

Одним движением Габриэль освободил левую руку – наручник повис на его запястье, как браслет. Он поднял выпачканный собственной кровью кинжал и провел языком по клинку:

– Она намного умнее тебя.

– Как ты… – Люсьен не закончил вопрос. – Что она несет? «Паук здесь»? Что это значит?

– Паук мертв, – сказал Габриэль, широко и жутко улыбаясь. – Давно мертв. Он мертв уже несколько недель. Он был мертв, когда я покинул Париж. Вот как я сбежал: я убил его.

Люсьен покачал головой, глядя на Габриэля непонимающим взглядом:

– Но это невозможно. Он древний! Ты не мог его убить. Ты просто, ты…

– Теперь я Паук, – сказал Габриэль.

Серые стражи схватили телохранителей Люсьена. Быстро и умело вонзили в их сердца деревянные кинжалы. И слуги Люсьена один за другим упали на пол.

– Я ждал этого десять лет. Паук оставил мне огромное наследство, поделился всеми своими секретами. Рассказал о тайниках и банковских счетах, обо всем, что делало его Пауком и позволяло управлять миром, оставаясь за кулисами. Но самое главное наследство – его кровь. Я намного сильнее, чем ты думаешь. Намного, намного, намного сильнее.

Люсьен смотрел на него с искаженным от ужаса лицом. Он озирался и видел, что зал заполнен стражами врага и камеры снимают все происходящее.

– Когда ты поняла? – небрежно спросил Габриэль у Таны.

– Только сейчас, – ответила она.

– Я не рассказывал тебе, как с ней познакомился? – Габриэль повернулся к Люсьену. Его грудь была залита темной кровью, но он, казалось, не замечал ран и даже не морщился, шагая по темному полу. Тана вспомнила, что Джеймсон говорил о воронах, о том, как они позволяют муравьям кусать себя, потому что привыкают к жжению кислоты. Интересно, можно ли привыкнуть к боли и даже скучать по ней?

Люсьен не ответил, но высокомерное выражение исчезло с его лица. Габриэль улыбнулся, взмахнул руками, и нож, появившийся в одной из них, рассек воздух.

– Когда Паук умер, я долго не мог прийти в себя. Помню, что лежал на холодном полу среди растерзанных тюремщиков. Я понял, что теперь, когда Паук мертв, все, чем он владел, принадлежит мне. И тут я вспомнил о тебе, Люсьен.

Я прибыл в Бостонскую гавань, не успев восстановиться – безумным и голодным. Думаю, я действительно выглядел так, будто скрываюсь от погони. Ты послал за мной Элизабет, как только узнал, что я здесь, верно? Тогда же ты послал письмо Пауку с обещанием вернуть меня в клетку.

Элизабет и ее головорезы настигли меня у реки Блэкстоун. Я и забыл, какая она красивая, – он улыбнулся своим воспоминаниям. – Элизабет с легкостью меня поймала: я устал и у меня не было никаких причин сопротивляться: ведь она собиралась привезти меня к тебе. Честно говоря, в цепях, на заднем сиденье их лимузина с тонированными окнами, я выспался, как еще ни разу за последние десять лет.

Когда я проснулся, они тащили меня к ферме. Элизабет и остальные давно не выходили за пределы Холодного города. Они решили устроить пир и опьянели от крови. Медленно двигались, смеялись над тем, что сделали. Они затащили меня в одну из комнат и, зная, что я голоден, показали инфицированного парня. Они привязали его к кровати и приковали меня так, чтобы я не мог до него дотянуться. Элизабет сказала, что если я буду себя хорошо вести, то утром они отдадут его мне. Так что я просто сидел и смотрел, как он корчится.

«Ты все еще тот, кого я знала? – спросила она, постучав меня по голове костяшками пальцев, прежде чем зарыться в землю в подвале. – Помнишь, как хорошо нам было?»

Я не ответил.

Они занавесили окна и ушли. Запах крови того парня вытеснял из моей головы все мысли. Я смотрел на него, напоминая себе, почему мне нужно дождаться темноты, но все эти причины в моем помраченном сознании становились все менее важными. Потом появилась Тана, – Габриэль посмотрел на нее. – И придумала, как спасти того мальчика. И меня. Представляешь, Люсьен? Кому бы пришло в голову меня спасать?

– Только не тому, у кого есть инстинкт самосохранения, – ответил Люсьен. – Но почему ты пошел с ними? Элизабет привезла бы тебя прямо ко мне. Ведь ты же этого и хотел? Зачем ты сделал такой крюк с парой подростков?

Габриэль пожал плечами, улыбаясь страшной широкой улыбкой:

– Мне понравилось, как они на меня смотрели. Мне нравится водить машину. И я хотел посмотреть, что будет дальше.

– Ты псих, – сказал Люсьен. – Ты действительно сошел с ума.

– Да, я действительно сошел с ума и явился, чтобы отомстить тебе. Просто я шел длинной дорогой.

– Тогда убей меня, – Люсьен разорвал рубашку на груди, обнажив бледную кожу. – Давай.

Габриэль сделал шаг и остановился.

Люсьен был его создателем, хранителем воспоминаний о давно ушедшем времени и местах, которых давно нет, чудовищем, разглядевшим в Габриэле себе подобного. Тана вспомнила, что сказал ему Люсьен, когда они в прошлый раз стояли в этой комнате, обнажив оружие: «Каждый герой может оказаться злодеем в своей собственной истории». Она готова была поспорить, что сейчас, готовясь убить своего создателя, Габриэль чувствовал себя именно таким злодеем.

В это мгновение Люсьен бросился к Тане, схватил ее за горло и поднял высоко над полом. Она задыхалась, в панике молотя воздух руками и ногами. Раньше она видела такое в кино и даже не представляла, как это больно. Она не могла дышать, ее гортань вогнулась внутрь. Люсьен улыбнулся.

– Метнешь нож, и я сломаю ей шею, – медленно произнес он. – Кто-то из твоих людей шевельнется, и я сломаю ей шею. Будешь умничать, и я сломаю ей шею.

Габриэль кивнул и сложил ладони, как в молитве:

– Что мне сделать?

«Нет, – подумала она, но не могла сказать ни слова, – не отпускай его. Моя сестра! Моя сестра в опасности!»

Тана чувствовала, как ее глаза вылезают из орбит. Люсьен поднял ее еще выше, глядя на нее с жестокой улыбкой. Она потянулась за кинжалом и сжала его рукоять.

Люсьен с довольным видом смотрел на Габриэля:

– Забирай своих людей и уходи, если хочешь сохранить жизнь этому жалкому существу. Убирайтесь.

– Мы уйдем, – сказал Габриэль, махнув своим одетым в серое стражам. Те двинулись к дверям. – Но лучше поставь ее на пол. Она человек. У нее хрупкая шея, а если она умрет, ты не сможешь торговаться.

Люсьен опустил Тану на пол, но не убрал руки с ее шеи. У нее был всего один шанс. Люсьен не знал, сколько в ней вампирской крови. Не знал, какой быстрой и сильной она стала.

Тана набрала воздуха в легкие и вонзила нож ему в грудь, под ребро. Тот вошел со звуком рвущейся бумаги.

– Пожалуйста, – сказал Люсьен так тихо, что это больше походило на выдох. – Остановись. Я чувствую острие кинжала у самого сердца, – сейчас он казался тем молодым человеком, которым был когда-то. Немногим старше нее и очень напуганным. – Пожалуйста. Я дам тебе все, что захочешь.

– Скажи им, что ты сделал, – сказала Тана, кивнув в сторону камер. – Скажи всему миру.

Люсьен на секунду закрыл глаза.

– Каспар Моралес… Это был я. Я обратил его, – потом он посмотрел на нее своими рубиновыми глазами. Он смотрел так, будто она была единственным, что имело значение в мире, единственным, что он любил в своей жизни. – Прости меня, и я воплощу в жизнь твои самые невероятные мечты. Ты думаешь, что никто не может знать, чего ты хочешь? Я знаю это. Есть те, кого ты любишь и за кого боишься. Есть те, кого ты любишь, но кто этого не заслуживает. Никто никогда не видел, какая ты особенная, как ты сияешь подобно яркому пламени.

Ей показалось, что она вновь держится за ручку двери и вот-вот начнет спускаться по пыльным ступеням в подвал. Она вспомнила Габриэля за рулем машины теплой летней ночью, когда его волосы трепал ветер и она говорила ему, что милосердие не может обернуться злом, а он сказал: «Я создал этот мир своим чудовищным милосердием». Она подумала о том, как ее отец поднимал лопату.

Она думала обо всем этом, вонзая деревянный нож в сердце Люсьена Моро.

Его лицо пересекли черные трещины, они расползлись по всему телу, и в следующее мгновение его кожа треснула, как будто раскололся мокрый камень.