ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В следующие пять дней «Экспо» раскаялась в теплом приеме, который оказала шхуне, не желающей плавать. «Счастливое Дерзание» текла так энергично, что кое-как удерживать ее на плаву нам удавалось, только заставляя непрерывно работать несколько электрических насосов, и не слишком благоуханные струи, обдававшие яхты миллионеров справа и слева от нас, большой благодарности не вызывали. Распорядители «Экспо» перегоняли нас все дальше и дальше в отдаленные уголки гавани. Нашего друга-директора мы больше не видели, и, полагаю, он был бы рад никогда нас не видеть. Все наши усилия избавиться от течи терпели неудачу, и под конец, полностью отчаявшись, мы уплыли оттуда на нашей тонущей шхунке и повернули на запад в чаянии отыскать либо илистую отмель, либо верфь, пока еще не поздно.

Но нам они не понадобились. Через два часа после расставания с «Экспо» «Счастливое Дерзание» перестала течь столь же внезапно и необъяснимо, как и начала.

Неделю спустя она (и мы) прибыла в маленький городок Порт-Хоуп на озере Онтарио, где мы с Клэр купили дом. Средств вытащить ее на берег там не было, и ей пришлось остаться в воде на зиму. Отнеслась она к этому очень скверно.

В январе, когда ее окружал лед, слишком тонкий, чтобы выдержать тяжесть человека, она снова потекла. Мы спасли ее — в последнюю минуту, но мне пришлось совершить два достопамятных заплыва против своей воли среди льдин, пока я пытался добраться до нее.

Это явилось почти последней каплей. Весной я вытащил ее на берег в Дезаронто в бухте Квинт, и почти весь 1968 год она провела на суше — приезжали специалисты, осматривали ее, и прощупывали, и пробовали то да се, и признавались, что ничего не понимают. Время от времени мы спускали ее на воду. Она тотчас принималась течь, как решето, и мы снова ее вытаскивали. К концу лета я окончательно потерял всякую надежду и сказал Дону Даусону, владельцу верфи, чтобы он вырвал из нее двигатель, снял с нее все на что-либо годное и оставил ее умирать.

Дон странный человек. Он не мирится с поражениями. Не предупредив меня, он предпринял последнюю попытку обнаружить роковой дефект «Счастливого Дерзания». Как-то в октябре он позвонил мне:

— Фарли? Послушай. На прошлой неделе я спустил твою шхуну на воду. И с той минуты она не пропустила ни единой капли воды. По-моему, я понял, в чем было дело.

Естественно, я ему не поверил, но как отпетый оптимист согласился отменить ее смертный приговор.

За несколько дней до того, как весной 1969 года ее вновь должны были спустить на воду, я повидался с ней. Как всегда, она на слипе выглядела довольно-таки несуразной и к тому же совсем чужой среди щеголеватых катеров и фибергласовых яхт. Такое грустное одинокое суденышко! И внезапно я почувствовал себя виноватым.

И подумал, что по-своему она была доброй ко мне. И верной. И еще я подумал, какой подлостью было обречь ее на изгнание в этом краю пресных (и загрязненных!) вод, игрушечных и прогулочных судов, а затем бросить ее тут гнить от тоски. Подчиняясь внезапному порыву, я сказал:

— Ладно, старушка. Вот что: летом, если ты останешься на плаву и будешь вести себя хорошо, я отведу тебя на твою родину. Что скажешь?

Тогда она не сказала ничего, но я пишу эти строки месяц спустя, и она уже месяц на воде, никаких течей, и я еще никогда не видел ее настолько пышущей здоровьем. Таков ее ответ. Так что на днях Клэр, я, Альберт и «Счастливое Дерзание» повернем на восток, поплывем по длинной-длинной реке к соленому, полному жизни морю, к безмолвию и туманам — в тот мир, где родилась моя шхунка. «Счастливое Дерзание» поплывет домой.