Глава седьмая
Печальный конец двух семейств горилл

В течение первых двух месяцев работы в Карисоке мне приходилось делить свое время почти поровну между группой 4 под предводительством серебристоспинного самца Уинни, занимавшей юго-западный и западный склоны горы Високе, и группой 5, возглавляемой Бетховеном и обитавшей на юго-восточном склоне. В общей сложности обе группы насчитывали 29 особей, но, поскольку я еще не могла с точностью опознать половину из них, мне приходилось только догадываться о степени родства между взрослыми животными. Мои догадки строились на близости одних членов групп в сравнении с агрессивными антагонистическими реакциями других. Сходство таких внешних признаков, как «отпечатки носа», цвет шерсти, наличие сросшихся пальцев или косоглазие, также играло важную роль в установлении родственных связей в группах. К счастью, благодаря сильной сплоченности семейств отца каждого детеныша легко определить с достаточно высокой степенью достоверности. Первые дни уходили на то, чтобы выяснить состав двух основных групп и отыскать ключ к генетическим связям между отдельными особями.

В этот период в районе наблюдений впервые появилась третья группа, которой я впоследствии присвоила номер 8. (Группа 6 была окраинной, а группы 7 не оказалось вовсе — по ошибке я не смогла узнать членов группы 5, которые однажды питались отдельно от других.) Впервые группу 8 я увидела в бинокль на склоне горы Високе, когда та находилась метрах в ста пятидесяти выше меня. Даже с такого расстояния можно было распознать старого самца с широкой серебристой полосой на спине, черноспинного красавца в расцвете лет, двух самцов помоложе и замыкающую группу дряхлую самку. Не подозревая о моей близости, они неспешно пробирались через заросли крапивы, поедая ее, а потом пересекли широкую тропу для скота, ведущую в лес. Наблюдая за группой, я не могла не восхищаться при виде того, как животные периодически прерывали кормежку, поджидая отставшую старуху.

На следующий день я вышла на группу 8 в седловине к западу от Високе и приблизилась к гориллам на расстояние около двадцати метров. Они встретили меня спокойно, и это было тем более удивительно, что группа не привыкла к человеку. Первый, кто обнаружил мое присутствие, был молодой серебристоспинный самец, который горделиво забрался на обломок скалы, поджав губы, оглядел меня, а затем снова принялся за еду. Я присвоила ему кличку Паг (сокращенное от «пагнейшс» — драчун). Его примеру последовал необыкновенно привлекательный самец с черной спиной — он оторвал лист, несколько секунд «пожевал» его губами и выплюнул. Это было типичное проявление замещающей деятельности, известной под названием «мнимое кормление» и вызываемой легким чувством тревоги. Похлопав руками по растениям, этот великолепный самец заковылял в заросли и скрылся из виду, очевидно весьма довольный самим собой. Я назвала его Самсоном. Затем в поле моего зрения появились два юнца — они с озорным видом плюхнулись на спину и уставились на меня снизу вверх, как мне показалось, с кривой улыбкой. Со временем они получили клички Гизер и Пинатс. Когда появилась старая самка, она скользнула по мне безразличным взглядом и, перед тем как усесться рядом с Пинатсом, подставила ему свой зад, чтобы он его почесал. Я назвала ее Коко за шоколадный отлив шерсти, и именно в честь ее я окрестила шестнадцать месяцев спустя первую пленницу в Карисоке.

Последним был старый серебристоспинный самец. За долгие годы работы мне никогда не встречался экземпляр со столь величественной осанкой и царственным взглядом. Серебристая шерсть начиналась со скул, спускалась по шее и плечам к спине, опоясывала туловище и заканчивалась на бедрах. Не имея ничего лучшего для сравнения, как гориллы, виденные ранее в зоопарке, я предположила, что ему не менее пятидесяти лет. При виде такого благородного создания я сразу же стала подыскивать для него подходящее имя. Первое, что мне пришло на ум, было слово «рафики» (на суахили — «друг»). Поскольку дружба предполагает взаимное уважение и доверие, я так и нарекла этого царственного вожака.

Гизер и Паг очень походили друг на друга в профиль своими почти поросячьими пятачками, столь не похожими на носы остальных самцов и Коко. Внешнее сходство плюс близость между обоими самцами позволяли предположить, что у них общие родители. Не исключено, что их мать, отсутствующая в группе 8, скончалась до их прибытия в район наблюдений. Исходя из аналогичного сходства и близости, Коко была матерью Самсона и Пинатса, а отцовство, несомненно, принадлежало Рафики.

Коко и Рафики устраивались в одном гнезде и напоминали почтенную состарившуюся супружескую пару, не нуждающуюся в лишних доказательствах для подтверждения взаимного уважения. Присутствие Коко среди самцов группы 8 действовало на них в высшей степени успокаивающе и часто побуждало их к взаимному ухаживанию. Такое ухаживание, носящее социальный и чисто утилитарный характер, заключалось в том, что животные губами или пальцами раздвигают шерсть друг на друге и тщательно выбирают из нее паразитов, чешуйки кожи и растительный мусор. Обычно эту процедуру начинала Коко, затем к ней присоединялось большинство других членов группы, и буквально через несколько минут выстроившиеся в цепочку гориллы, забыв обо всем на свете, занимались взаимной гигиеной.

Что касается чисто поведенческих реакций, то есть действий, вызванных присутствием человека, то у группы 8 они сводились скорее к элементам бахвальства, позерства и любопытства, нежели к проявлениям агрессивности или страха. Эта необычная группа из-за отсутствия нуждающихся в защите малолеток, мирилась с моим присутствием и доверяла мне с самого начала. Она даже считала мое появление поводом отступать от порядком надоевшей ежедневной рутины. Самсон реагировал оживленней других, и видно было, что он получает огромное удовольствие. Пинатс часто пытался подражать Самсону. Когда они становились на ноги и синхронно били себя в грудь, одновременно выбрасывая в сторону правую ногу, то это смахивало на дуэт эстрадных артистов. Закончив номер, они смотрели на меня, словно пытаясь определить, какое впечатление произвели. Самсону также нравилось устраивать шум — он ломал ветки и благодаря внушительному весу с грохотом плюхался на землю. Однажды он забрался на высокое засохшее дерево прямо над моей головой. Как опытный лесоруб, он сначала примерился, в какую сторону свалится дерево. Затем, раскачавшись и попрыгав, он повалил его рядом со мной и убежал с лукавой улыбкой.

Мне нередко задают вопрос, какой эпизод с гориллами я вспоминаю особенно охотно. На него очень трудно ответить, потому что каждый час, проведенный с ними, имеет свое очарование. Первый случай, когда мне показалось, что я столкнулась с неосязаемым сродством человека и обезьяны, произошел приблизительно через десять месяцев после того, как я начала работать в Карисоке. Пинатс, самый молодой самец в группе 8, кормился примерно метрах в пяти от меня, но вдруг перестал есть и уставился на меня. Выражение его глаз было совершенно непроницаемым. Зачарованная его взглядом, я ответила ему тем же, и мне казалось, что мои глаза выражают немой вопрос и полное расположение. Это незабываемое созерцание кончилось тем, что Пинатс глубоко вздохнул и не спеша продолжил свое занятие. Я же вернулась в лагерь, внутренне ликуя, и сразу составила телеграмму д-ру Лики: «Наконец принята гориллой за свою».

Через два года после памятного обмена взглядами с Пинатсом он стал первой гориллой, которая притронулась ко мне. Этот день начался как обычно, если работу в Карисоке вообще можно назвать обычной. Очень хотелось, чтобы он стал выдающимся, потому что на следующее утро мне предстояло отбыть в Англию на семь месяцев для работы над докторской диссертацией. Мы с Бобом Кэмпбеллом отправились на западный склон горы Високе с намерением выйти на группу 8 и вскоре обнаружили ее за кормежкой в неглубокой, густо заросшей лощине. На гребне, ведущем к лощине, выстроились высокие хагении, которые можно было использовать как отличные наблюдательные пункты с прекрасным обзором. Едва мы с Бобом удобно устроились на мшистом стволе хагении, как Пинатс отделился от группы и направился к нам, виляя из стороны в сторону, словно требуя развлечений. Я медленно спустилась с дерева и притворилась, что жую листья, чтобы Пинатс не сомневался в моих мирных намерениях.

Пинатс блестящими глазами следил из-за кустов, а потом подошел ко мне важной раскачивающейся походкой. Очутившись рядом, он присел и стал наблюдать, как я «ем», полагая, что теперь настал мой черед развлекать его. Когда ритуал наскучил ему, я принялась чесать голову, и он сразу занялся тем же. Поскольку Пинатс выглядел совершенно миролюбивым, я улеглась на траву, медленно вытянула руку ладонью кверху и положила ее на землю. Пристально посмотрев на мою руку, Пинатс встал, протянул руку и на секунду коснулся моих пальцев. В восторге от собственной смелости он дал волю чувствам, заколотив себя по груди, и вернулся к группе. С тех пор это место стало известно под названием «фаси я мкони» — место рук. Этот контакт, пожалуй, оставил самое яркое впечатление о жизни среди горилл.

Процесс привыкания к людям обезьян из группы 8 шел гораздо быстрее, чем у других, в основном благодаря ровному, терпимому характеру Рафики и тому важному обстоятельству, что в группе не было нуждающихся в защите детенышей и гориллам не надо было прибегать к агрессивным действиям. Их «детенышем» была самка преклонного возраста, Коко, пользующаяся вниманием остальных членов группы. Коко выглядела даже старше Рафики из-за своего изборожденного морщинами лица, лысеющей головы, облезлого крестца, седеющих волос и дряблой кожи на лишенных волос руках. У нее также не хватало нескольких зубов, и она перетирала пишу деснами. Коко часто сидела сгорбившись и прижав одну руку к груди, а другой непроизвольными движениями быстро поглаживая свою голову. Сидя в такой позе со слезящимися глазами и отвисшей губой, она являла собой довольно жалкое зрелище. Я подозревала, что ее слух и зрение уже порядком притупились.

Коко, Рафики, Самсон и Пинатс проявляли друг к другу необыкновенное чувство привязанности, и в этом не было ничего удивительного, если учесть, сколько лет это семейство прожило вместе. Однажды я сидела, спрятавшись метрах в сорока от группы, занятой кормежкой на широком обнаженном склоне горы. Гориллы основательно рассредоточились, причем Рафики находился выше всех и постепенно продвигался вверх. Ниже всех находилась Коко. Увлекшись едой, она незаметно удалилась от группы. Внезапно Рафики прекратил есть, застыл, к чему-то прислушался и начал издавать резкие звуки с вопросительной интонацией. Коко, очевидно, услышала их, потому что тоже приостановилась и повернулась в их направлении. Рафики, находящийся вне поля ее зрения, присел и стал смотреть вниз. Остальные животные последовали его примеру, ожидая, пока Коко присоединится к ним. Она медленно поползла вверх, иногда останавливаясь, чтобы определить, где находится, а затем продолжала, плутая, пробираться к терпеливо поджидающим ее самцам. Как только Рафики появился в ее поле зрения, старая самка двинулась напрямик, обмениваясь с ним приветственным урчанием, пока не оказалась совсем рядом. Они посмотрели друг другу в глаза и обнялись. Коко положила руку ему на спину, и Рафики сделал то же самое. Затем они двинулись вверх по склону в обнимку, как два довольных собой заговорщика. Трое самцов последовали за ними, а Паг провожал их взглядом с почтительного расстояния. В конце концов и он скрылся за гребнем. В этот день я так и не дала группе 8 знать о моем присутствии, ибо мне показалось неприличным вмешиваться в их взаимоотношения.

Работа на западном склоне горы Високе часто сводила меня с группами 4 и 8 в один и тот же день на участке около пяти квадратных километров. Чередующиеся друг с другом контакты с этими группами ежедневно давали мне информацию об их маршрутах и местонахождении. Поэтому в декабре 1967 года меня застали врасплох крики и удары в грудь, доносившиеся от незнакомой группы в седловине между Високе и Микено, где обычно находилась только группа 8.

Я начала искать эту «призрачную» группу и, когда наконец вышла на нее, присвоила ей номер 9. Серебристоспинного вожака в возрасте примерно двадцати пяти — тридцати лет я нарекла Джеронимо. Он обладал довольно примечательной внешностью благодаря рыжему треугольнику шерсти на массивной коричневой холке и пышному иссиня-черному покрову на рельефных грудных мышцах, напоминающих стальные тросы. Его помощником был черноспинный самец Гавриил в возрасте около одиннадцати лет. Я дала ему библейское имя, потому что он первым обнаружил мое присутствие и оповестил о нем группу ударами в грудь и криками. Сильное внешнее сходство между обоими самцами позволяло предположить, что у них один отец. Одна из взрослых самок тоже легко опознавалась по свежей ране от ловушки, поскольку не могла пользоваться правой рукой. Ее кисть с опухшими розовыми пальцами безжизненно свисала, и молодая самка часто придерживала ее здоровой рукой, как куклу. За две недели она наловчилась есть, зажимая стебли локтевым суставом правой руки или ногами, а рот и левая рука служили для более тонких операций — сдирания кожицы или отбрасывания несъедобных частей растений. Ей удавалось забираться на деревья и сползать с них, обхватив ветви или ствол правой рукой, не касаясь больной кистью.

Через два месяца после того, как я увидела ее впервые, самка исчезла, и я сочла ее погибшей. Главенствующей самкой в гареме Джеронимо была Мейденформ (грудастая девица), прозванная так за ее огромные свисающие груди. У каждой из четырех взрослых самок в группе 9 было по крайней мере по одному грудному детенышу, что свидетельствовало об успешном выполнении Джеронимо своих функций производителя.

Появление группы 9 в районе наблюдений довело общее количество исследуемых животных, теперь уже в четырех группах, до 48 особей, причем соотношение взрослых самцов к самкам, а также взрослых к подросткам и детенышам составляло 1:1,1 на начало 1968 года.

К тому времени Коко, самая старая самка в группе 8, уже потеряла способность рожать. Пинатс, которому было около шести лет, был ее последним отпрыском. Таким образом, в группе 8 уже не было самок, способных рожать, и Рафики, старый, но сохранивший потенцию вожак, стал подыскивать себе партнершу в группе 4, где четыре самки приближались к половозрелому возрасту или уже достигли его.

Контакты между отдельными группами происходят чаще, если их территории накладываются друг на друга, как это было на западном склоне горы Високе в первые годы работы. Вскоре состоялась неизбежная встреча групп 4 и 8, и Рафики несколько дней следовал за группой 4, стремясь вступить в контакт с ее самками.

Первое рандеву между обеими группами состоялось на отделенных друг от друга ущельями гребнях, расположенных на окраине территории группы 8 на юго-западном склоне Високе. Поднимаясь к громко переговаривающимся животным, я оказалась свидетельницей настоящего представления, устроенного пятью серебристоспинными самцами, порхающими с ветки на ветку, подобно воздушным акробатам в цирке. Там было три самца из группы 4 и Рафики с Пагом из группы 8. Перепрыгивая с дерева на дерево параллельно друг другу, они били себя в грудь и с треском ломали сучья. Их мощные, мускулистые тела меняли цвет от белого до тончайших оттенков серого на контрастном фоне окружающей зелени. Они были настолько увлечены своим занятием, что не замечали моего присутствия.

Надеясь остаться незамеченной, я подползла к ближайшей хагении и обнаружила старую Коко: она стояла, прислонившись к стволу дерева, и водила одной рукой по голове, тогда как другая лежала поперек груди. Она взглянула на меня и глубоко вздохнула, как бы говоря: «Ох уж эти мужики!» Иногда подбегал Пинатс, как бы удостовериться, что она не сошла с места. Обняв ее, он присоединился ко второму молодому самцу группы 8, Гизеру, и оба они выдавали барабанную дробь по груди, запугивая трех самцов группы 4.

В этом спектакле, учиненном самцами обеих групп, чувствовалось скорее возбуждение, нежели агрессивность. Внимательно наблюдая за сдержанностью одновременных проявлений эмоций двумя вожаками — Рафики из группы 8 и Уинни из группы 4,— у меня сложилось впечатление, что оба самца были одинаково опытными в подобных встречах и поэтому не ввязывались в драку из-за взаимного уважения друг к другу, основанного на многочисленных предыдущих встречах. К концу дня группы разошлись, хотя обмен ударами в грудь и криками продолжался еще несколько часов, несмотря на разделяющее их расстояние.

Два месяца спустя, в феврале 1968 года, Рафики оставил попытки установить контакт с группами 4 и 9, хотя они продолжали бродить по западному склону Високе. Старая Коко сильно ослабела, и, поскольку ей трудно было поспевать за остальными членами семейства, Рафики следил, чтобы группа передвигалась и кормилась достаточно медленно. 23 февраля я встретила группу 8 и не увидела ни Коко, ни Рафики. А четыре самца — Паг, Гизер, Самсон и Пинатс — были увлечены беззаботной игрой, как мальчишки в летнем лагере. Пройдя обратно по следам группы, я обнаружила их соединенные друг с другом гнезда, где они, по всей видимости, провели две ночи; дальше следы обрывались. Через два дня Рафики вернулся в группу один, а тело Коко так и не было найдено.

Исчезновение старой самки, скорее всего по причине естественной смерти, привело к разладу среди самцов. Ссоры между ними участились, и они возобновили контакты с соседствующими группами 4 и 9.

Первая встреча группы 8 с группой 9 состоялась через пару дней после исчезновения Коко довольно далеко от того места, где я ее видела в последний раз. Мы со следопытом неожиданно столкнулись с группой 9 чуть не лоб в лоб. Мой помощник едва успел нырнуть под огромную хагению, и гориллы нас не заметили. Под прикрытием высокой травы я забралась на это же дерево для лучшего обзора местности. Буквально через несколько секунд снизу раздался громкий треск веток. Спрятавшись за толстыми лианами, я с удивлением наблюдала, как Рафики вел свою группу вдовцов к группе 9 без ударов в грудь или криков, обычно предшествующих подобным встречам. Единственным признаком возбуждения от предстоящего контакта был резкий запах, исходящий от Рафики. Самсон и Пинатс почти тут же вступили в общение с тремя молодыми самцами группы 9. Рафики спокойно приступил к сооружению дневного гнезда в дупле хагении подо мной, не подозревая о нашем присутствии. Раньше я считала, что обоняние у горилл развито сильнее, чем у людей, но в данном случае это предположение не подтверждалось.

В тишине, длившейся около получаса, случайно сломанная мною ветка прозвучала, как пистолетный выстрел. Рафики выскочил из гнезда и недобрым взглядом скользнул вверх по лианам. Затем величественный серебристоспинный самец не спеша обошел ствол и застыл в полутора метрах от дерева. Он с укором уставился на меня, нервно шевеля губами, что свидетельствовало о его стрессовом состоянии. Напустив на себя невинный вид и беспокоясь, чтобы у меня не затекла нога, я посмотрела на небо, зевнула и почесалась, а старый самец под деревом продолжал негодовать, не подозревая, что всего в нескольких метрах от него притаился мой следопыт.

Члены группы вначале заинтересовались тем, как Рафики поведет себя в присутствии человека, но вскоре им это надоело, и они отправились на кормежку после традиционных криков и ударов в грудь. Рафики сразу же последовал за ними, а я не могла отделаться от мысли, что он был внутренне доволен представившейся ему возможностью сыграть роль посредника между человеком, освоившимся с гориллами, и гориллами, еще не привыкшими к человеку.

На северо-западном склоне горы Високе располагалось несколько отрогов, поросших пигеумом (Pygeum africanum), которые посещали одновременно группы 8 и 9. Плоды этого дерева весьма ценятся гориллами, и, когда такой вид строго приурочен к определенной местности, между отдельными группами неизбежно возникает конкуренция и увеличиваются шансы на контакты. Привлеченные редким лакомством группы 8 и 9 часто подолгу общались на этих отрогах.

Более властный и опытный Рафики по сравнению с Джеронимо застолбил за своей группой наиболее плодоносящие деревья, растущие выше по склону, а Джеронимо со своей группой пришлось довольствоваться плодами менее ценных деревьев. Меня всегда удивляло, как стопятидесятикилограммовые махины карабкаются по тонким ветвям на высоте около двадцати метров от земли и пригоршнями набивают рты как можно плотнее, а затем слезают вниз и, сидя у ствола, начинают смаковать добычу.

Однажды Пинатс и Гизер, которым наскучила долгая кормежка, резво понеслись вниз по склону вместе с несколькими подростками из группы 9. Оба самца из группы 8 не заметили Джеронимо, шедшего в арьергарде семейства. Угрожающе захрюкав, он кинулся им навстречу. Молодые самцы тут же затормозили и, привстав на ноги, обнялись с паническим выражением на лицах. Они быстро повернулись и побежали назад к своей группе, издавая крики страха. Джеронимо преследовал их до самого гребня, где встретился лицом к лицу с Рафики, вставшим на защиту Пинатса и Гизера. Но благоразумие восторжествовало: Джеронимо повернулся и отвел своих сородичей подальше от холостяков.

Отсутствие Коко и редкие встречи с другими группами усилили разлад в группе 8, состоявшей исключительно из самцов. Пак и Гизер в конце концов покинули родную группу и стали вместе бродить по северному склону Високе, значительно удаленному от территории группы 8. После их ухода Рафики остался со своими сыновьями Самсоном и Пинатсом. Но ссоры между Рафики и старшим сыном продолжались еще около года. Трения между ними особенно усиливались, когда три самца встречались с другими группами, и возбуждение Самсона, передававшееся Рафики, выходило за рамки его терпения. Старику ничего не стоило утихомирить Самсона: он быстро подходил или подбегал к своему половозрелому сыну, который немедленно принимал смиренную позу, упираясь локтями в землю, отводя глаза от отца и выставляя зад вверх. Рафики было достаточно постоять в угрожающей позе несколько секунд с вздыбившейся на голове шерстью, вперив в Самсона яростный взор, как в группе на какое-то время воцарялось спокойствие.

Через три с половиной года после кончины Коко Рафики обзавелся двумя самками — Мачо и Мэйзи — из группы 4 в результате ожесточенной стычки в июне 1971 года. Во время схватки правый глаз Пинатса был поврежден — его укусил Дядюшка Берт, молодой серебристоспинный самец, возглавивший группу 4 три года назад после смерти Уинни.

С приобретением двух новых самок Рафики явно оживился. Он ревностно охранял свой гарем от Самсона, что усилило трения между отцом и сыном. Было очевидно, что Самсон, оставаясь в родной группе, бесцельно растрачивал свои лучшие годы. Сын был поставлен в такие условия, что ему не оставалось ничего другого, как по примеру Пага и Гизера покинуть группу. Самсон превратился в маргинального одиночку, то есть самца, вынужденного передвигаться на расстоянии от 100 до 200 метров от родной группы до тех пор, пока он не отвоюет себе собственную территорию и не приобретет достаточно опыта контактов с другими группами, чтобы обзавестись самками и удержать их при себе. Такой маргинальный одинокий образ жизни — неизбежный этап для каждого созревающего самца, если только ему не посчастливится найти партнершу в составе родной группы. С уходом Самсона Рафики остался с Мэйзи и Мачо, двумя молодыми самками из группы 4, и юным Пинатсом.

В сентябре 1971 года Самсон неожиданно вернулся со своей отдаленной территории и отобрал Мэйзи у Рафики. Через четырнадцать месяцев мне удалось встретить Мэйзи и Самсона с новорожденным детенышем. В июне 1973 года Рафики доказал свои отцовские способности, когда его единственная самка родила девочку, названную мной Тор.

Группа 8 продолжала существовать в необычном составе: Рафики, его молодая супруга Мачо, одиннадцатилетний сын Пинатс и крохотная дочь Тор. Явно довольный своим небольшим семейством, Рафики перестал искать контакты с другими группами. Когда Тор исполнилось шесть месяцев, Рафики сделал последнюю попытку войти в контакт с группой 4. Я обратила внимание на то, что удары в грудь и крики старого самца были неубедительны, хотя он по-прежнему сохранял внушительную внешность. Очевидно, он осознал, что годы славы миновали.

В ноябре 1971 года, через пять месяцев после того, как Рафики забрал Мачо из группы 4, мы со следопытом начали интенсивные поиски группы 9, которую я не видела уже несколько месяцев. Наконец мы нашли ее в седловине между Високе и Микено, почти в том же месте, где эта группа была впервые обнаружена четыре года назад. Правда, вместо тринадцати взрослых особей, которых я ожидала увидеть, в группе 9 осталось всего пятеро. Когда-то мощный Джеронимо сильно сдал: его мускулистая грудь стала впалой, а иссиня-черная шерсть на туловище поблекла и поредела. Правая рука была обезображена и ссохлась, вероятнее всего в результате попадания в ловушку, а на спине и бедрах виднелись многочисленные раны. Я бы, наверное, не узнала Джеронимо, если бы не выцветшие остатки рыжей шерсти на лбу и присутствие рядом с ним Мейденформ, одной из четырех самок, когда-то входивших в состав группы 9. Я попыталась было спрятаться, но через час хворый самец догадался о том, что неподалеку находится человек. С выражением тревоги на лице Джеронимо с большими усилиями встал на ноги и осмотрел окрестности. Он буквально источал сильный запах страха, встревоживший самок и детенышей, которые, сгрудившись вокруг него, готовы были кинуться наутек. Я вынуждена была выйти из укрытия, но, к счастью, Джеронимо меня узнал, и все семейство неспешно вернулось к прерванной кормежке.

Больше я Джеронимо никогда не видела, хотя Мейденформ и несколько других самок из группы 9 были позднее замечены среди горилл двух разных групп на северо-западном склоне Високе и в седловине к западу от этой горы. Я так и не знаю, стал ли Джеронимо жертвой браконьеров или умер естественной смертью, но второе вероятнее всего. На протяжении нескольких лет его помет становился все более слизистым и кишел паразитами (Anoplocephala cestoda); во всяком случае, в последний раз, когда я его видела, он был явно нездоров. Его смерть, безусловно, означала конец группы 9 как единицы сообщества горилл, ибо без серебристоспинного вожака семейство существовать не может.

С уходом группы 9 с северо-западного склона горы Високе шансы на встречу между группами 4 и 8 резко сократились, так как территории их миграции стали относительно больше. Рафики, однако, вполне устраивало провести остаток жизни с необычной по составу маленькой группой 8, от которой Пинатс иногда отдалялся на километр в надежде встретить какую-нибудь группу и пообщаться с ней.

Социальное окружение маленькой Тор — ей было уже одиннадцать месяцев — резко отличалось от тех условий, в которых находились общительные детеныши группы 5 с ее развитой системой семейных связей. Отсутствие товарищей по играм лишало Тор возможности приобретать двигательные навыки. В этом отношении она на три месяца отставала от своих сверстников, растущих в многодетной семье. Единственным, кто мог помочь ей в играх, была мать Мачо, а в одиночку ей оставалось играть только с растениями. Тор весила килограмма на три меньше, чем средний детеныш ее роста, и ее редко можно было увидеть на расстоянии более трех метров от Мачо, в то время как ее сверстники резвятся вне поля зрения матери. Кроме отсутствия внешних стимулов, причиной скованности Тор мог служить и тот факт, что она была первым ребенком у Мачо, не имевшей еще опыта обращения с детьми.

Рафики — моему любимцу на протяжении семи лет — так и не довелось дождаться, когда его последнему детенышу исполнится год. В апреле 1974 года величественный горный монарх скончался от пневмонии и плеврита, и от группы 8 остались лишь Мачо, Тор и Пинатс. За неделю до смерти Рафики мало двигался и ел, а Мачо и Пинатс активно кормились вблизи слабеющего старого самца, кружа в радиусе 15–30 метров.

Весть о смерти Рафики застала меня в Кигали, столице Руанды, где я останавливалась по возвращении из Кембриджа. Один из моих стажеров, оказавшийся в столице по пути в Англию, постучал в дверь моего номера гостиницы, держа в руках пластиковый мешок, из которого сочилась зловонная жидкость. Без обиняков студент заявил: «Это шкура Рафики, и я хочу увезти ее с собой». Ошеломляющее впечатление от печальной новости усугублялось гнусным свидетельством надругательства над величием, силой и достоинством Рафики. Разъяренная его заявлением, я немедленно отобрала мешок.

Молодой серебристоспинный самец Пинатс, сын Рафики, в то время странствовал вместе с Мачо и Тор. Четыре недели спустя произошло неизбежное. Когда старого вожака не стало и судьба Мачо, взрослой самки без прочных семейных связей, зависела от неопытного Пинатса, Дядюшка Берт привел группу 4 на территорию, некогда занимаемую группой 8. Пинатс, конечно, не мог на равных соперничать с Дядюшкой Бертом. На двадцать седьмой день после смерти Рафики одиннадцатимесячная Тор была убита в кровавой схватке между двумя группами. Дядюшка Берт прокусил малышке череп и пах. Остаток дня Мачо таскала тело Тор и в конце концов уложила его метрах в десяти от ночного гнезда. На одиннадцатый день после детоубийства Мачо сошлась с не достигшим половой зрелости Пинатсом. Но через пять месяцев Дядюшка Берт отобрал Мачо у молодого самца после очередной жестокой схватки.

Целых девятнадцать месяцев Пинатс тщетно пытался обзавестись самкой из других групп. Как и все молодые серебристоспинные самцы, лишенные возможности найти себе спутницу жизни в родной группе, Пинатс вынужден был некоторое время странствовать в одиночку, чтобы накопить опыт общения с другими гориллами, обзавестись собственной группой и приобрести навыки вожака, способного защитить ее от посягательств других более опытных самцов. Я огорчалась, видя, как Пинатс в одиночку бредет по лесу, когда еще было свежо воспоминание о его резвых играх в лоне своей маленькой семьи.

Наконец в ноябре 1975 года Пинатса увидели в обществе молодой гориллы, названной мной Битсми («Ума не приложу»), так как мне ничего не было известно о ней. Битсми отличалась необычной терпимостью к наблюдателям, и, поскольку Пинатс нашел ее на северо-западном склоне Високе, где обычно паслась группа 9, я не исключала возможности, что это — одна из взрослых дочерей Джеронимо, а значит, ей около десяти лет. В течение двух месяцев Битсми сопровождала Пинатса, пока не вмешался Дядюшка Берт и не забрал ее в группу 4.

По всей видимости, чтобы избежать дальнейших стычек с Дядюшкой Бертом, Пинатс перешел на северный склон горы Високе, за пределы района наблюдений Карисоке. Прошел целый год, и только по редким встречам или следам можно было предположить, что Пинатс по-прежнему бродит в одиночку. В марте 1977 года Пинатса увидели в компании взрослых горилл, три из которых сильно походили на самок Джеронимо. К тому времени Пинатсу должно было исполниться пятнадцать лет, и его можно было считать половозрелым, но он уже не обладал былой энергией. Молодой самец так и не оправился от укуса во время стычки с группой 4 в июне 1971 года, когда его отец Рафики отвоевал себе Мачо и Мэйзи. Правая сторона лица Пинатса так и осталась припухшей, а правый глаз продолжал слезиться. Мне казалось маловероятным, что Пинатсу удастся удержать при себе приобретенных самок и что со смертью благородного Рафики группа 8 сможет продолжить свое существование. Очевидно, ее ожидала та же участь, что и группу 9, прекратившую существование с исчезновением Джеронимо.