Регулярность событий – обычное дело и большинством людей воспринимается как нечто естественное и само собой разумеющееся: сначала хорошо, затем не очень – и снова прекрасно. Всё правильно. Повторяя одно и то же на протяжении долгого времени, человек хоть и изматывается, но в конечном итоге приходит к вполне выгодному для себя решению.

Постепенно он осознаёт свои ошибки, переживает их и старается не повторять в будущем. Он всё глубже понимает суть явлений, формирует своё отношение к ним и в зависимости от этого планирует очередное действие. Иначе говоря, он развивается. Человек повторяется, а, повторяясь, привыкает к этому повторению и даже находит в нём некоторый комфорт. В сущности, он и сам – повторяющееся событие (и это не может не радовать).

 

Что интересно – в индивидуальном развитии отражаются также и более крупные формы. В соответствии с основным биогенетическим законом, к примеру, любой организм в своём становлении (онтогенез) повторяет образы, пройденные его предками или видом (филогенез). Одним из первых такую связь заметил немецкий естествоиспытатель Эрнст Геккель. Случилось это примерно в 60-е годы XIX века. В дальнейшем он не раз ещё переосмыслит своё открытие и с головой уйдёт в философию. Философия Геккеля тем и интересна – в основе единого механизма развития она предполагает как раз повторяемость.

Да и вообще, если оглядеться, идея повторяемости кажется весьма универсальной и касается буквально всего: физической материи, социального устройства, истории, спиралевидной галактики и, надо думать, Вселенной. К слову сказать, не прошёл мимо и Голливуд. Взять хотя бы известный фильм «День сурка» (Groundhog Day, сценарий Дэнни Рубина), где мысль о развитии через повторение доведена по сути до совершенства. Зря, что ли, к концу ленты Фил Коннорс не только выучился музыке, но и влюбил в себя Риту, о которой поначалу и думать не смел?

Те же принципы лежат и в основе наиболее эффективных методик познания. Взять хотя бы диалектику Гегеля, математическую логику Готфрида Лейбница или, пусть бы даже, структурную модель психики, весьма кстати предложенную Сигизмундом Шломо Фрейдом в преддверии нацизма, грядущих войн, массовых репрессий и террора. Учёный словно в воду глядел – людям и вправду вскоре понадобится серьёзная психологическая помощь. («Здравствуйте, господин Фрейд, можно и мне немного кокаину?» – «Пожалуйста, но сначала узнаем истинную причину ваших бед».)

 

Относительно бед. Эта книга – прежде всего история человека, бóльшая часть жизни которого прошла в России первой половины XXI столетия, омрачённая чередой потерь и долгим периодом авторитарного правления в РФ – как будто и не было в природе ни многострадального опыта, ни Панксатонского Фила, ни Гегеля с Лейбницем.

Иными словами метод развития через повторение (как всеобщий и универсальный метод эволюции) в России не работал (а если и работал, то издевательски медленно). Став правопреемницей Союза ССР, намеренно уничтожившего лучших людей страны, РФ вполне переняла советские методы, сменив лишь вывеску и экономический уклад. Переждав период зарождения капитализма, она вновь принялась за старое и продолжила изводить своих граждан, прикрываясь идеалами рыночной экономики и справедливости.

Российскую власть будто зациклило на этом «рынке», не говоря уже о «справедливости», – никакой справедливости здесь не было, а конкурентная борьба сводилась к brown nose («коричневый нос», английская идиома, означает угодничество, добровольное унижение, холуйство). У кого этот нос оказывался более коричневым, тот и «выигрывал оффшор». Блок-схема, описывающая русский цикл, не предполагала условий его окончания, а от «носов» пахло всё дурней и дурней.

 

Чего не скажешь об астероиде Апофис. Он не имел запаха и хоть регулярно приближался к Земле (последний раз весной 2029-го), всё ж таки менял свою орбиту и предполагал вполне осязаемое условие окончания цикла. По некоторым данным, в апреле 2036 года Апофис столкнётся с Землёй, произведя небывалые разрушения. Мощность взрыва составит около двух тысяч мегатонн – взрыв более чем достаточный для завершения шестого периода массового уничтожения видов.

Астероид был открыт учёными из обсерватории Китт-Пик в Аризоне и назван по имени древнеегипетского бога Апопа (в древнегреческом произношении Άποφις, Апофис) – злодея, пытающегося уничтожить Солнце в течение его ночного перехода (пока мы спим). В самом деле злодей. Но лучше уж так, чем бесконечно терпеть русский цикл.

 

Четырнадцатого марта 2036 года в лондонскую галерею современного искусства Tate Modern поступили четыре живописные картины неизвестного художника и рукопись на русском языке. Заинтересовавшись посылкой, директор выставки отправила рукопись в перевод и в тот же день получила английский вариант – около трёхсот страниц текста и сопроводительное письмо, подписанное неким Генри Осликом.

«Здравствуйте, Ингрид Ренар, – писал Ослик. – По словам Жюля Ренара, перед лицом смерти мы особенно часто возвращаемся к книгам». Ингрид задумалась. Странно, она ведь тоже была Ренар. Этот Ослик или сумасшедший, или с нею самой что-то не так. «Но доведись нам разобраться более вдумчиво, – продолжал художник, – то и со мной и с вами всё в порядке. По мне так книги – лишь промежуточный шаг итерации самосознания. Представьте: человек словно зеркало, где отражена его реальность, и вдруг в какой-то момент он заглянул в другое зеркало напротив».

Зеркало в зеркале – опыт бесконечности.

Буквально нынешним утром Ингрид по обыкновению отразилась между двух зеркал в туалете Tate Modern и в который раз, уже совершенно неосознанно, попыталась посчитать себя. Ослик как в воду глядел: она бесконечно повторялась и была похожа на книгу, вероятно ещё не написанную, но уже достаточно прочтённую. Ингрид Ренар, директор выставки живописных картин.

 

Она вернулась к рукописи. «За чтением чужих мыслей, – писал её невидимый друг, – следуют размышления, затем собственная книга и наконец живопись». В этом месте Ингрид приостановилась, а затем раз-другой повторила чуть слышно: «…and finally painting – likelihood, primitive and in more or less impressionistic style» («…и наконец живопись – скорей всего примитивная и в более-менее импрессионистском стиле»). «Картина – как впечатление от пережитого, – Ослик явно входил в раж, – мимолётное впечатление, а заодно и надежда – непонятно на что и непонятно зачем».

Зачем? Импрессионисту не важно, что изображено на рисунке, зато важно, как изображено. Ингрид твёрдо усвоила этот урок ещё со школы, так что ответ напрашивался сам собой – для удовольствия.

Она заглянула в холсты. Картины и вправду впечатляли. А этот Ослик не так уж и плох. Немного не в себе, зато искренен, с долей иронии и явно с воображением. Замысел тоже был вполне impression: художника будто кидало от зеркала к зеркалу. Иными словами Осликовы представления вибрировали (подобно кисти Эжена Делакруа, предшественника импрессионистов, а там и Дега с Моне). Сначала эти представления казались поверхностными (текучесть мгновения – ни дать, ни взять), но дальше всё настойчивей совершенствовались и, следуя логике детализации, создавали в целом понятную картину мира. Ингрид заметила и особое своеобразие произведений. Сразу не скажешь, но что-то было в этой живописи строгое и совершенно формальное, как теорема.

 

Вероятно, в основе мировоззрения Генри действительно лежала математика, что следовало, в том числе, и из названий работ: «Итерация» (часть I), «Рекурсивный анализ» (часть II), «Математическая индукция» (часть III) и наконец «Ослик Иисуса Христа» (часть IV) с подзаголовком в скобках «Общая теория счастья».

Даже ослики размышляют о счастье, улыбнулась Ингрид, а вот в математике она мало что понимает. Окончив после университета специальную художественную школу в Кембридже, Ингрид напрочь забыла о математике. Остались разве что отрывочные сведения о приложениях. К примеру, о том, что существует возможность описать окружающий мир в терминах дифференциальных уравнений. Как это сделать, она не знала, да и не хотела знать. Привлекала сама возможность и, конечно, загадочные названия учебников и имена авторов, не лишённые подчас сексуальности. Взять хотя бы Дональда Кнута с его книгой в семи томах «Искусство программирования для ЭВМ» (Donald E. Knuth, The Art of Computer Programming).

Впрочем, и Ослик не был профессиональным математиком. Судя по его письму, он получил весьма сомнительное образование (какое-то «училище РВСН», как он пишет) и о карьере учёного не помышлял. Тем не менее, распределившись в одиннадцатом году в Московский оборонный центр, Генри был вынужден заняться пусть и не наукой в чистом виде, но, по крайней мере, её подобием, о чём впоследствии горько пожалел.

Пожалел, и не раз. Ещё в училище он влюбился в некую Эльвиру Додж, студентку пединститута из Владимира, и когда их отношения разбились, написал диссертацию, но не по специальной тематике (как ожидал от него учёный совет), а про любовь. В своём роде роман, который, безусловно, не входил ни в планы РВСН (Strategic Rocket Forces, объяснил переводчик), ни тем более в планы Единой России (в то время правящая партия, гнобившая своё население, особенно порядочных и умных).

 

Научная диссертация как роман о любви.

Надо же. Ингрид не знала, что и думать. Русским не позавидуешь. Взять хотя бы статистику их смертности. Одних пешеходов в РФ погибает по сто тысяч в год, не говоря уже о брошенных детях, политзаключённых и самоубийцах.

Как тут не вспомнить нашумевшую в своё время книжку Джони Фарагута «Магазин потерянной любви» (ещё одна «диссертация» на наболевшую тему, Johny Faragut, The Shop of the Lost Love). Этот Джони нелегально эмигрировал из России, но был схвачен и осуждён за измену Родине. Он получил пожизненный срок, чудом освободился, однако следы его затерялись. Даже если и допустить, что он жив, несложно представить, каково ему (всю жизнь скрываться и в любую минуту ждать ареста). Незавидная участь. Но вернёмся к делу.

В феврале 2013-го за свой «любовный опус» Ослик был уволен из армии, лишён офицерского звания и с диагнозом «слабоумие» отправлен в психиатрическую больницу.

По замыслу его начальства бывший ракетчик должен был провести в клинике остаток жизни (итерация со смертельным исходом). Но нет, в один прекрасный день Генри сбежал и через какое-то время, получив политическое убежище в Великобритании, перебрался в Лондон. Вскоре он устроился продавцом в букинистический магазин Клода Вулдриджа (Луи Басс, «Роскошь изгнания»), а там и попытал счастья в Ширнесском университете (графство Кент, остров Шеппи). Попытал так попытал: к 2018 году Генри уже был профессором и руководил в этом Ширнессе лабораторией искусственного интеллекта.

 

Ну что тут скажешь? Ингрид искала ответы, но не находила. Казалось, Запад тем и богат: любой псих из Восточного блока делает здесь карьеру, а затем бесконечно отражается в своих зеркалах, повинуясь рекурсии и преодолевая индивидуальные комплексы.

Вот и Ослик («ослик Иисуса Христа» – как иронично называл себя Генри), получив относительную безопасность в Британии, мог сколько угодно ёрничать, размышлять, строить догадки, кричать во всю глотку и смеяться над коммунизмом (новым коммунизмом современной России), изгоняя из себя «ослиную» участь. Насколько Ингрид могла понять, метафора в том и заключалась: ослик, на котором ездит Иисус Христос (знаменитый въезд Христа в Иерусалим, Мф. 21:1–12), – это люди, подобные Генри – разочаровавшиеся в жизни, утратившие цель, вдохновение и счастье.

Никто из них не просил рождаться, но все они вынуждены жить, подчиняясь смутному ощущению необходимости это делать. «Иисус Христос» здесь – не только религия, государство и прочие механизмы подавления личности, но также и сама животная сущность человека (регулярно напоминающая о себе какой-нибудь гадостью). Всё это унизительные издержки эволюции, угнетающие приличного человека. Метафорически, освободиться от Иисуса Христа означает по сути прожить достойную жизнь, основанную на здравомыслии и благородстве.

 

Ещё с детства Ингрид полюбила осликов, начитавшись про них в сказках и насмотревшись познавательных фильмов на канале Animal Planet. «Трогательные существа, и что на них ездить?» – удивлялась она, но как-то отстранённо и не вполне осознанно. Теперь же Ренар задумалась: а ведь она тоже была «осликом». Тем самым «осликом Иисуса Христа», о котором упоминал профессор. Иисус давно уже выбрал её, и, ясное дело, выбрал не просто так.

К примеру, мог бы он выбрать лошадь или верблюда? Вряд ли. И конь, и верблюд не обладают ни ослиной кротостью, ни миролюбием (верблюд вообще кого хочешь съест). К тому же конь и верблюд – весьма крупные животные и, восседая на них, Иисус выглядел бы слишком претенциозно, что не к лицу скромному мученику.

Насчёт «скромности», правда, Ингрид погорячилась. «Мученик» изначально претендовал на власть и, отчаявшись, даже признался в этом Пилату. Отсюда, кстати, и его ироничное прозвище «INRI» (Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum – Иисус из Назарета, царь Иудеи, Ин.19:19–22). Так что амбиций там хватало.

Другое дело – «предвыборная кампания». Известно ведь – сколь амбициозен ни был бы общественный деятель, он всё равно вынужден демонстрировать скромность. Скромность украшает политика, а Иисус, если уж идти до конца, и был этим самым политиком – чрезвычайно популярным, артистичным и с чётко выраженной социал-демократической программой. Сами посудите: даже будучи распятым, за две тысячи лет INRI не проиграл ни одной избирательной кампании. В этой связи решение Иисуса Христа воспользоваться ослом как раз понятно: людям нравится, когда их герои просты, доступны и придурковаты (такие же собственно, как и они сами).

И что же ослик? Да ничего. Он всё так же покорен, а при малейшем неповиновении отправляется или в тюрьму, или в психиатрическую клинику.

 

Хорошо, хотя бы Генри сбежал. И всё же «ослиный» комплекс не давал ему покоя: он то представлял себя растерзанным в Бутырской тюрьме, то лауреатом Нобелевской премии. Единственным выходом для себя (как и для всего человечества) он видел многократное повторение одного и того же. «Глядишь, что-то да прояснится», – писал он, а Ингрид читала и всё больше проникалась его мыслями.

Мысли же были просты: Ослик затеял опыт с возвращением, но не бесконечно (вечное возвращение бессмысленно, по мнению Ницше), а пока не поумнеешь. Начиная с какого-то времени Генри стал регулярно (хотя бы раз в год, и лучше осенью) навещать Россию. Он внимательно наблюдал за происходящим, обращался к своим чувствам, записывал дневник, а затем возвращался обратно в Ширнесс – к работе и размышлениям. По замыслу как раз итерация (с посещением Бутырки в широком смысле) и должна была показать, чтó к чему, разрешив таким образом «ослиную» зависимость.

 

Дочитав письмо, Ингрид пришла в смятение. История человека, приславшего картины и рукопись, вызывала по меньшей мере любопытство и не вполне объяснимое пока чувство духовной близости с ним.

День приближался к концу. Четырнадцатое марта загадочным образом совпадало с эпохой орбитальных характеристик астероида Апофис. Во всяком случае, «Википедия» ссылалась именно на 14.03.2012. Вычисления были сделаны 24 года тому назад, день в день, а изменившиеся с тех пор показатели астероида лишь подтверждали неутешительные прогнозы. «I doubt whether this thing will overfly, – писала The Guardian, – goodbye» («вряд ли эта штука пролетит мимо, до свидания»).

«До свидания», – будто вторил этой газете Ослик, прощаясь с Ингрид. В конце своей сопроводительной записки профессор высказывал предположение, что его холсты не пропадут зря, а рукопись послужит комментарием к ним, и, как он надеялся, станет своеобразным экспонатом галереи современного искусства. «Нельзя же повторяться до бесконечности, – словно убеждал он сам себя. – Должен же быть какой-то выход».

В поисках этого выхода бились миллионы людей по всему свету. Вот и она теперь станет биться, подозревала Ингрид, и не ошиблась. Сняв копии с картин, она прикрепила листы к рукописи, решив заняться этим более основательно и не в рабочее время. Наступали выходные. Ренар спрятала холсты у себя в кладовке и засобиралась домой.

 

Все «ингрид» возвращаются домой.

Остаток вечера они проводят с книгой и вибратором, а наигравшись (читай: наплакавшись поздней ночью), засыпают, надеясь на скорые перемены. Этот цикл повторяется изо дня в день, и хорошо, если произойдёт чудо. Условие же выхода из итерации, как правило, размыто. Вот люди и крутятся, будто сломанная программа.