Мое раннее детство протекало в Ленинграде. Когда наступало лето, наша семья выезжала на дачу в Мартышкино, но жизнь за городом почти изгладилась из моей памяти. Из нее я хорошо помню только отдельные моменты. Как-то в воскресный день мы с отцом, вооружившись сачком и банками, отправились к небольшому пруду и, ловя тритонов и карасиков у провели на его берегу большую часть дня. Эта маленькая экскурсия живо сохранилась в моей памяти. В тот день я впервые услышал пение полевого жаворонка. Он взлетел недалеко от меня из травы, поднялся в голубую высь, и в течение долгого времени оттуда лилась чудная песня — ей, казалось, не будет конца.

Много времени прошло с того дня, но и сейчас я вспоминаю ее, и когда бываю весной в поле, вслушиваюсь в звуки, знакомые мне с детства, и пытаюсь отыскать в голубом небе маленького певца. Несравненно лучше я помню свою жизнь в городе. Мне вспоминаются скучная осень и сырая зима, небо, вечно затянутое серыми тучами, как сквозь сито моросит мелкий дождь, плачут окна. Тускло было на улице, но дома я не скучал. Усевшись на кушетку, часами я перелистывал толстые книги, рассматривал картинки и мысленно уносился на далекий юг, где, по моим понятиям, вечно блистало яркое солнце на голубом небе. Однажды отец приобрел десять томов Брема, и эти книжки с изображением разнообразных животных как-то сами собой перешли в мою собственность и вскоре стали для меня самой большой драгоценностью. Совсем недавно мне попала в руки моя детская тетрадка с наклеенными картинками. Она оказалась заполненной всевозможными зверями и птицами. Этим я хочу сказать, что уже в раннем детстве больше всего меня интересовали животные, их повадки и образ жизни. Приезд к нам моего деда сделал мою жизнь еще более интересной. В то время ему было семьдесят лет. За свою жизнь дед — большой любитель природы — много путешествовал и охотился на разнообразных животных. С его приездом в нашей квартире появились чучела белых цапель, уток, фазанов и мелких птичек, перья которых отливали всеми цветами радуги. Эти птицы были собраны самим дедом во время его интересных и долгих поездок. Переходя от одного чучела к другому, я не мог оторвать глаз, сравнивал их с рисунками в своих книгах, расспрашивал деда.

Но не только чучела птиц привез с собой дед. Из своих вещей он извлек большую шкатулку. Она оказалась заполненной всевозможными мелкими предметами. Здесь были ржавые наконечники стрел, древние монеты, каменные изображения людей, окаменелые раковины и куски дерева. Все это, по словам деда, он сохранил на память. Смысл сказанного я понял несколько дней спустя.

Однажды вечером, когда в комнате запылал камин, дед уселся против него в широкое кресло и поставил на пол свою большую шкатулку. Откинув крышку и вынув из шкатулки один предмет, он с любовью осмотрел его со всех сторон, потом устремил свой задумчивый взгляд на огонь и, держа в руке невзрачную вещицу, начал свой долгий, интересный рассказ. Но он рассказывал не только о том предмете, который лежал у него в руке, — с ним была связана часть его жизни, проведенной в путешествиях. В первый вечер дед достал маленькую коробочку со странным засушенным насекомым и рассказал нам о песчаных пустынях, где беспощадно палит солнце, где к самому небу поднимаются смерчи. В следующий вечер маленькая трубка, искусно вырезанная из кости моржа, перенесла нас на далекий восток. И перед нашими глазами одна за другой вставали неведомые картины: беспокойное море, мелкие скалистые острова, занятые птичьими базарами, парусное судно, скрипящее и плачущее на все лады даже при небольшом ветре.

И так долгими зимними вечерами по рассказам деда я познакомился с многообразной природой нашей Родины, а затем и с жизнью тех изумительно ярких тропических птиц, чучелами которых были завешаны наши комнаты.

Потом наступила другая пора в моей жизни.

Из многолюдного, большого города наша семья переехала на маленькую железнодорожную станцию, затерянную в степях Нижнего Поволжья. И тогда я изо дня в день непосредственно соприкасался с природой и полюбил ее всеми силами детской души. Много времени прошло с тех пор, но и сейчас я вспоминаю эту полосу своего привольного детства. Вот в моей памяти со всеми подробностями встает небольшой железнодорожный поселок — Ахтуба. Среди безбрежных степей ахтубинские сады были настоящим оазисом — весь железнодорожный поселок утопал в зелени. Белые акации, сирень, черешни, вишни и яблони скрывали здания, их ветви настойчиво лезли в окна.

Как любил я наш большой запущенный сад! Зимой я проводил в нем целые дни, и меня не тянуло за его пределы. Весь сад граничил с унылой, то серой, то покрытой белой пеленой степью. На юг и восток она уходила до самого горизонта и в то время казалась мне бесконечной. Непривлекательна была степь зимой. Зато как великолепен был сад! Иной раз ветви деревьев покрывались пушистым инеем, среди них алела грудка снегиря, где-то по стволу дерева деловито стучал дятел. А вечером сотни ворон и галок собирались на высоких акациях, и нестройный гомон голосов ночующей стаи проникал в самые отдаленные уголки нашей просторной квартиры.

Но и тогда я особенно любил весну и с нетерпением ждал, когда пройдет зима, когда наступит это чудное время года.

Вот весенний беспокойный ветер качает еще обнаженное дерево, а на его ветви, вздрагивая крылышками, поет скворец.

Холодно еще, неприветливо, а прилетевший скворушка поет с увлечением.

В его пении вы услышите кряканье утки, крик галки, скрипение немазаного колеса. Жадно вслушиваюсь я в эти нестройные звуки, узнавая в прилетевшем скворушке по манере петь старого знакомца. Второй год он прилетает в наш сад ранней весной и выводит птенцов в дупле тополя.

Еще пройдет неделька-другая — и степь покроется нежной молодой зеленью, а сад побелеет от цветущих фруктовых деревьев. На смену им зацветут сирень и белая акация, и тогда просторные комнаты нашего дома наполнятся пряным, одуряющим запахом.

Что сравнится с весной?

Весна была для меня самым большим праздником, и не только потому, что оживала природа, но и по той причине, что весна сулила мне интересные поездки с отцом на охоту и рыбную ловлю, далекие походы в степь за тюльпанами и новых питомцев. Уже в то время я привык видеть в нашей квартире всевозможных животных. Большая вольера с канарейками стояла в одной из комнат; на окнах помещались аквариумы с рыбками. Но яркие канарейки — любимицы моей матери — и красные рыбки со свисающими хвостами и выпученными глазами не привлекали моего внимания. Веселый, бойкий скворец, наш воробей и зубастый хищник — щуренок значительно больше нравились мне; жизнь их меня особенно интересовала. Выпавшие случайно из гнезд скворчата, молодые сорокопутики и птенцы других птичек неизменно весной попадали в нашу квартиру. Их вскармливание и воспитание занимало все мое время и делало мою жизнь осмысленной и интересной.

«Что может быть лучше, интереснее ручной зверушки или пичуги!» — думал я в детстве. И если моих сверстников-мальчуганов интересовали заводная машина, подводная лодка или волшебный фонарь, то эти пахнущие свежей краской яркие игрушки привлекали мое внимание лишь на самое короткое время.

— Кому что, а курице просо, — посмеивались надо мной в семье, когда в нашей квартире появлялось новое животное. Эти слова были сама истина. Кому что, а для меня в то время зверек или птичка были самым лучшим, самым дорогам подарком. Никогда не забуду одного дня в моей жизни. Из соседнего поселка как-то к отцу приехал сельский учитель. Он долго сидел у отца в кабинете, а затем вышел в столовую и, увидев меня, протянул мне картонную коробку. «Это тебе», — сказал он между прочим и спустился с крыльца во двор, где стояли его дрожки. В крышке коробки было пробито много отверстий; я сразу сообразил, что в ней какая-то живность. Но то, что я нашел в ней, превзошло все мои ожидания. В коробке сидел маленький живой зверек — тушканчик. Для меня это был ни с чем не сравнимый, драгоценный подарок.

В дальнейшем этот тушканчик стал совершенно ручным и, пользуясь моей заботой, прожил в нашей семье, вероятно, значительно дольше, чем живут эти грызуны на свободе. Спустя год в маленькой транспортной клетке, специально изготовленной моим отцом, он совершил переезд в Москву, а затем в Иркутск, где около шести лет жил на полной свободе в нашей квартире. Будучи настоящим ночным животным, дневные часы он неизменно проводил, свернувшись в комочек, в той самой клетке, которая была сделана для его перевозки.

Множество и других зверушек и птиц перебывало у меня в детские годы.

О них я смог бы написать большую книгу, но, обдумав, решил отказаться от этого. Слишком однообразны показались бы читателям мои рассказы, и поэтому я остановлюсь на поступках и поведении только немногих живших в неволе животных.

Свои рассказы я начну с описания простеньких случаев, которые произошли в моем детстве.