Е. П. СПАНГЕНБЕРГ — УЧЕНЫЙ И ПИСАТЕЛЬ

Имя Евгения Павловича Спангенберга сейчас почти забыто. И об этом нельзя не пожалеть. В отечественной орнитологии, науке о птицах, середины XX века он занимал совершенно особое, уникальное место: Е. П. Спангенберг был настоящим ученым-натуралистом. Быть натуралистом — это исключительный и редкий дар, это особый строй мыслей, своеобразная философия и система знаний. Натуралистом не становятся, а рождаются. Орнитологи-натуралисты — это в известном смысле первопроходцы, которым мы обязаны изначальными сведениями о птицах необъятной территории Российской империи, впоследствии именуемой Советским Союзом, а сейчас сжавшейся до Российской Федерации.

Евгений Павлович был потомком дворянского рода фон Спангенбергов, восходящего к XVII веку. Его дед, Евгений Иоганнович Спангенберг, датчанин по национальности и капитан дальнего плавания по профессии, женился на украинке Надежде Тарасенко. С этого события и началось обрусение Спангенбергов.

Отец Евгения Павловича, Павел Евгеньевич Спангенберг, был инженером-путейцем и поэтому вынужден был довольно часто менять места жительства.

Евгений Павлович Спангенберг родился в 1898 году на станции Андриановка Читинской области. Раннее детство его прошло в Санкт-Петербурге. Особое влияние на формирование взглядов и интересов маленького Жени имел семидесятилетний дед-капитан. Он считался «морским волком»: дважды объехал вокруг света, побывал во многих странах и даже посетил Чукотку, которая в те времена казалась «краем света». Вместе с тем дед был страстным любителем природы и, по-видимому, многосторонним и ярким человеком. Он привез с собой собрание чучел редкостных птиц и коллекцию различных сувениров. Усаживаясь по вечерам перед камином, дед рассказывал о своих путешествиях, приключениях, природе дальних стран и встречах с людьми. Эти рассказы очаровывали мальчика и будили в нем еще не осознанное стремление к странствованиям, пристальный интерес к природе.

Несколько позже семья переехала из Петербурга в маленький железнодорожный поселок Ахтубу, затерянный в степях Нижнего Поволжья. Здесь началась совсем иная жизнь. Большой запущенный сад вокруг дома, соседство первозданной, еще не изуродованной людьми степи, неспешное чередование времен года — все это давало простор для развития душевного строя и способностей будущего натуралиста. Огромное влияние на мальчика оказали также постоянные выезды с отцом на охоту и рыбную ловлю, самостоятельные походы в степь, отдельная комната, отведенная для содержания всякой живности. Вся семья доброжелательно и терпеливо относилась к постоянно обитавшим в доме птицам и зверькам. У мальчика проявилась поразительная способность выкармливать птенцов и ухаживать за подранками и другими животными. Ему не надоедало возиться с ними днями, неделями и месяцами, тогда как обычно уход за животными уже после трех-четырех дней переходит к взрослым.

Жене было всего шесть лет, когда отец впервые взял его на охоту. А в семь лет он уже получил в подарок свое первое ружье. С тех пор охота прочно и полноправно вошла в жизнь будущего исследователя и превратилась в одну из главнейших страстей его жизни, а охотничьи собаки стали его постоянными спутниками.

Незаметно летит время, и вот уже семья Спангенбергов снова живет в Сибири, в Иркутске, куда перевели работать отца. В настоящую тайгу нужно было добираться целый день, а значительную часть времени теперь отнимала учеба в гимназии. Однако и здесь Евгений Павлович, тогда уже юноша, находил возможность при первом удобном случае вырваться из города, и снова ружье, собаки, охота.

В 1918 году Евгений Павлович закончил Иркутскую гимназию. Надо было определяться в жизни, а четкое решение еще не созрело. Евгений Павлович переезжает на Украину, в город Запорожье. Время было смутное и опасное, на Украине шла война. Вскоре он был призван в Красную Армию и около двух лет прослужил в ней рядовым бойцом в войсках Южного фронта.

Через год после демобилизации он поступает в Московский университет, на естественное отделение физико-математического факультета. Учеба в университете, помимо систематических знаний по зоологии, сформировала личность Евгения Павловича как настоящего орнитолога-натуралиста.

Но только в 1946 году он наконец обрел ту работу, к которой стремился всей душой. Он стал сотрудником Зоологического музея Московского университета. Здесь он проработал до своих последних дней, то есть полных двадцать два года.

Но жизненный путь человека не определяется только датами и местами службы! Поэтому если говорить о биографии Е. П. Спангенберга, то прежде всего следует рассказать о его экспедициях. Они, и именно они, составляли основу жизни этого замечательного натуралиста, были тем стимулом, который постоянно поддерживал его в трудные минуты.

Настоящая экспедиционная жизнь началась у Евгения Павловича, когда ему было двадцать шесть лет. Еще будучи студентом, он совершил первую поездку в Северную Азию, в район нижнего течения Сырдарьи. Природа и особенно птицы этого края покорили ею воображение, и последующие четыре года он посвятил исследованию этого района. В 1928 году Евгений Павлович пересек пешком Приаральские Каракумы и некоторое время работал на побережье Аральского моря. Он, однако, не считал исследование законченным и неоднократно возвращался к изучению птиц Южного Казахстана. В 1936 году ему удалось обследовать труднодоступный участок Кызылкумов, лежащий между старым руслом Жанадарьи и станцией Арысь. Были собраны ценнейшие коллекционные материалы и наблюдения, послужившие основой для монографического описания птиц Нижней Сырдарьи. Этот капитальный свод, опубликованный в 1941 году, может служить прекрасным образцом классической региональной работы: он содержит исчерпывающие сведения о размещении и биологии птиц интереснейшей территории.

Параллельно исследованию птиц Средней Азии Евгений Павлович начал цикл экспедиций в Закавказье. Первая поездка в Азербайджан относится к 1925 году, затем он работал в Ленкорани. Результат этих экспедиций — несколько статей о птицах и интересные исследования по биологии лесной сони и сони-полчка. К изучению птиц Ленкоранского побережья Евгений Павлович возвращался постоянно, и главное свое внимание в этих поездках он уделял пролету птиц и состоянию их зимовок.

Закавказье интересовало Евгения Павловича и в более широком плане. Он обследовал орнитофауну ряда районов Армении и написал серию статей о ее зимующих птицах. Хотя главная его задача — создание общей монографии о птицах Закавказья — осталась неосуществленной, по Азербайджану такой обзор все же был опубликован значительно позже, в книге «Животный мир Азербайджана» (1951 г.).

Евгений Павлович обладал исключительной энергией. Казалось бы, исследование Средней Азии и Закавказья, длившееся с 1924 по 1937 год, просто не оставляло времени для другой работы. Но нет, Евгений Павлович сумел за этот период посетить еще создававшийся тогда заповедник «Семь островов», район станции Акбулак в Оренбургской области, окрестности поселка Кара-Балты в Киргизии и озеро Сары-Челек в Фергане, где он проверял результаты расселения ондатры и енотовидной собаки.

В 1938 году внимание Евгения Павловича привлек Дальний Восток. Тогда этот край в орнитологическом отношении представлялся совершенной загадкой, и первая же поездка Евгения Павловича в долину реки Иман принесла много неожиданного. После новых поездок в пятидесятых годах, когда ему удалось детально обследовать южные районы Приморья, Евгений Павлович приступил к подробному описанию орнитофауны Дальнего востока. Эта работа, содержащая ценнейший фактический материал по биологии птиц, увидела свет в 1965 году.

Великая Отечественная война прервала экспедиционную деятельность Евгения Павловича. Однако сразу же после ее окончания, в 1946 году, Евгений Павлович начал изучение птиц Рыбинского водохранилища, где был создан Дарвинский государственный заповедник. Обзор орнитофауны Рыбинского водохранилища был опубликован двумя годами позже. К сожалению, работа эта осталась незавершенной.

В 1955 году Евгений Павлович начал изучать птиц Европейского Севера. Он совершает первую поездку на полуостров Канин, а в 1956 и 1957 годах проводит там полный полевой сезон. Чтобы сравнить орнитологическую характеристику европейских тундр с азиатскими, Евгений Павлович осуществил трудную поездку на северо-восток нашей страны, в низовья Колымы. Здесь исполнилась его заветная мечта: он собственными глазами увидел розовых чаек.

Перечень мест, где работал Евгений Павлович, будет неполным, если не сказать несколько слов о Крыме. Евгений Павлович отлично знал Крым, его птиц, его природу, и написал несколько статей о его фауне. С особой нежностью рассказывает он о Крыме и в своих мемуарах.

Между тем, однако, годы летели, и здоровье Евгения Павловича начало сдавать. Для дальних поездок от него стали требовать медицинские справки, что он просто ненавидел. Три или четыре года зоолог вообще никуда не выезжал, потом почти нелегально отправлялся на Рыбинское море. Однако и этому вскоре пришел конец. Евгению Павловичу осталось только Подмосковье, да и то ненадолго.

Евгений Павлович был ученым совершенно особого склада. В каком-то смысле он был анахронизмом даже для своего времени. Он не вел детальных полевых дневников, не пользовался фотоаппаратом, не делал зарисовок, не записывал голоса птиц. Он совершенно не знал английского языка, а потому вся огромная англоязычная литература по птицам оставалась ему неизвестной. Но он обладал бесценным даром: он знал, чувствовал птиц и как этолог, и как систематик, знал тончайшие нюансы, мельчайшие штрихи, интимнейшие детали поведения любой, даже самой редкой птицы.

Тех, кто работал с Евгением Павловичем в поле, всегда поражала способность его с первого взгляда, часто на большом расстоянии, безошибочно определять пролетающих уток или куликов. Так же безошибочно узнавал он до подвида любую птицу в музейных коллекциях. Ученый был необычайно строг и требователен к себе и к своим публикациям. Он считал, что лучше промолчать, нежели говорить предположительно. Вот почему его работы составляют золотой фонд отечественной орнитологической литературы.

Своеобразны были и методы сбора научного материала. Евгению Павловичу был совершенно безразличен точный количественный учет, он не признавал инструментального изучения гнездовой биологии птиц, не знал даже элементов классической этологии. Все, чем пользовался в поле — это бинокль и ружье. И поразительно острые зрение, слух и память. Помимо прямых наблюдений за птицами, единственно ценным научным материалом он считал коллекционные тушки и кладки. Коллекционер он был, что называется, «от Бога». Только в Зоологический музей МГУ им передано около одиннадцати тысяч экземпляров тушек. Кроме того, ценнейшая эталонная коллекция, бывшая собственностью Евгения Павловича, хранится ныне в Тимирязевском музее в Москве. Он был виртуозом препарирования птиц.

Особенно ярко проявился дар коллекционера, когда Евгений Павлович начал собирать кладки яиц. В этой области он был бесспорным пионером, разработав методику сбора кладок, препарирования и хранения. По сути дела, Евгений Павлович превратил развлечение в научный процесс. Он первым начал собирать кладки вместе с гнездом или гнездовой подстилкой, что значительно повысило их информативность. Коллекция Евгения Павловича, насчитывающая свыше полутора тысяч кладок, относящихся к примерно пятистам видам, хранится сейчас в Новосибирске, в Биологическом институте СО РАН. В собирании он был скорее коллекционером, чем ученым. Каждая новая кладка, найденная им или подаренная кем-либо (или выменянная!), долгое время была предметом горячих рассказов и переживаний. Была и жгучая ревность, и кровные обиды, когда кто-нибудь не отдавал ему интересную кладку. Впрочем, такие случаи бывали редко, для всех нас было и честью, и радостью делиться с ним находками в первую очередь. В те годы собирание кладок было почти повальным увлечением, и Евгений Павлович как-то незаметно был его пружиной и двигателем.

Оглядываясь сейчас на научную деятельность Евгения Павловича, поражаешься, как много он успел сделать. Им написано более ста статей о птицах и млекопитающих. По нынешним временам это не так уж и много. Но за этими статьями скрываются годы и годы полевой работы, работы в самых трудных, малодоступных местах, почти без финансирования, на голом энтузиазме. В то время в распоряжении зоологов не было ни вертолетов, ни автомашин, ни моторных лодок, ни даже палаток или спальных мешков. Тысячи и тысячи километров проделал он пешком, верхом или на веслах. Один только путь через полупустыни и пустыни Казахстана и Средней Азии от Оренбурга до Ташкента, который Евгений Павлович прошел пешком, составляет более полутора тысяч километров! Заметим, что почти все экспедиции Евгений Павлович проделал в одиночку и редко — вдвоем. Прекрасным свидетельством тому было его участие в подготовке замечательной коллективной монографии, шеститомника «Птицы Советского Союза», за которую ряд сотрудников Зоологического музея, в том числе и Евгений Павлович, были удостоены Государственной премии 1952 года.

Многогранность таланта Евгения Павловича особенно ярко блеснула, когда он попробовал свои силы в научно-художественной литературе. Замечательные «Записки натуралиста», не раз переиздававшиеся и переведенные на иностранные языки, — это действительно глубоко художественное произведение. Приступая к написанию этого очерка, я еще раз (в который уже?) перечитал эту удивительно милую и увлекательную книгу, еще раз подивился и феноменальной памяти Евгения Павловича, и верности его слова, и тонкости восприятия природы, и постоянной любви и сочувствия животным, и теплоте в отношениях с людьми. То, что написал Евгений Павлович, — это поэтический гимн родной природе, дальним дорогам, научному поиску, радости открытий, трудной Работе. Немало людей привела эта книга к пониманию природы, открыла им глаза, и потому пользуется необыкновенной популярностью.

Евгений Павлович был удивительным бессребреником. Получая нищенскую зарплату, он совершенно не стремился как-то улучшить свое материальное положение, хотя потенциальные возможности для этого несомненно были. Он жил аскетом, не требуя для себя лично никакого комфорта. Те, кто бывал у него дома, помнят, вероятно, полутемную лестницу в мрачном доме на улице Горького (как она тогда называлась), коммунальную квартиру, где его собственное жизненное пространство ограничивалось тесной проходной комнатой. Письменный стол, узкая постель, шкаф с книгами и коробки с коллекциями — спартанская обстановка, но никто никогда не слышал от него ни малейшей жалобы. Евгений Павлович очень любил визиты друзей, и надо было видеть, какой гордостью, какой радостью сияли его глаза, когда он открывал какую-нибудь коробку и показывал редкую кладку или тушку.

У тогдашнего поколения молодых орнитологов сложилась традиция после каждой экспедиции сразу же, еще под свежим впечатлением, заходить к Евгению Павловичу в Зоомузей. И каждый раз для него такой визит был праздником. Не было в Москве человека, кто более живо, с большим интересом и сочувствием, с такой непосредственностью откликнулся бы на рассказ об экспедиции, порадовался бы новым находкам, посетовал по поводу неудач. Евгений Павлович был замечательным слушателем, он просто загорался от услышанного, глаза становились более синими и глубокими, и даже казалось, что от возбуждения у него начинал слегка шевелиться кончик носа, как у землеройки.

Это очень приятно, когда тебя слушают, и каждый, кто приходил к Евгению Павловичу, старался принести в подарок кладку или тушку. И если кладка была редкой и хорошо препарирована, восторгу не было границ. «Золотая вещь!» — любил говорить Евгений Павлович в такие минуты.

Интересно, что из всех предметов его радовали только кладки и тушки. Вульгарный «вещизм», фетишизация чего-либо другого были ему абсолютно чужды. Будучи, например, страстным охотником, он никогда не стремился обладать дорогими ружьями, что было модным у других его коллег-охотников. У Евгения Павловича ружья были «среднего разбора», но с отличным боем. Да и библиотека у него была чисто рабочая, а не декоративная. Только то, что нужно для работы.

В коллективе Зоомузея он всегда жил несколько особняком, как чумы боялся всяческих «общественных нагрузок» и был совершенно вне мелких раздоров, которые, как и во всяком другом учреждении, немало волновали других сотрудников.

Евгений Павлович оставил глубокий след в умах и памяти целого поколения российских орнитологов, ныне, к сожалению, почти ушедшего. Когда стало очевидным, что экспедиционная работа для него закрыта навсегда, он потерял желание жить. Его трагический уход из жизни 25 июля 1968 года друзья поняли и не осудили.