В середине ночи я подошел к причалу на острове Статен, где меня встретила Шейла. С нею были двое наших друзей — Лаури Гамильтон и писатель Алистар Кук. Лаури объявил, что у него есть для меня важная телеграмма. Я стоял на палубе «Джипси Мот», а он, возвышаясь надо мной на причале и светя фонариком, зачитал это весьма лестное для меня послание:

Я всегда испытывал смущение, когда кто-нибудь из великих мира тратил свое драгоценное время на то, чтобы приветствовать меня. Утром Лаури вручил мне еще одну волнующую телеграмму, на этот раз — от принца Филипа. Она гласила:

В то же утро я шел под двигателем вверх по Ист-Ривер с Шейлой на борту, и тут не выдержала залатанная выхлопная труба. Вся каюта наполнилась едким дымом, будто от вулканического извержения. Мы как раз проходили Статую Свободы, и в это самое время с нами разминулась «Королева Елизавета», выходившая из нью-йоркской гавани.

Лайнер приветствовал «Джипси Мот» тремя гудками. Это был один из величайших моментов моей жизни.

Я не достиг своей цели, уступил 3 дня 15 часов 7 минут тому пределу, который я поставил сам себе. Но свое прежнее достижение улучшил почти на неделю, а точнее, на 6 дней 21 час 3 минуты. Нет худа без добра: если бы мне сейчас удалось пересечь Атлантику за 30 дней, я лишился бы стимула предпринять следующую попытку, а значит — и тех переживаний, которые составляют суть настоящего спорта.

Наши старые друзья на верфи Миннефорд, — Сити-Айленд, отремонтировали двигатель «Джипси Мот», и мы с Шейлой совершили прекрасный круиз по проливу Лонг-Айленд до Кейп-Код. У острова Фишерз к нам подошла маленькая яхта, и человек, стоявший, за рулем, приветствовал нас:

— Я пастор с этого острова, — сказал он, — и мне очень приятно встретить «Джипси Мот». Знаете, в своей последней воскресной проповеди я говорил о «Миранде» и ее путеводной роли.

Спустя несколько дней мы вышли из Станингтона. Ветер, и без того свежий, усиливался. Справа впереди шла нашим курсом еще одна яхта, и мы вместе дошли до мыса Юдифь, где проходят гонки 12-метровых яхт на Кубок Америки. Здесь Шейла сказала:

— Мы же не в гонке — давай убавим темп, а то что-то уж очень мы разбежались, так волнуясь.

Я вышел на палубу, зарифил грот. На шедшей впереди яхте сделали то же самое. Вскоре мы обогнали ее, и я с удивлением увидел, что это «Карина» и на ней Дик Най, выигравший две Фастнетские гонки, в которых участвовал и я. Мы дошли до Индиан Пойнт, и я встал у причала, от которого начинался сад кузины Дик. На следующее утро кузина пригласила нас в автомобильную поездку — она хотела навестить одного своего старинного друга. Его звали Алан ван Кларк. Кузина Дик представила меня ему.

— «Джипси Мот»! — вскричал он. — Ну и ну. В субботу я шел по проливу Лонг-Айленд на «Карине» — это яхта моего сына. Я стоял на румпеле, и, признаюсь, мне было нелегко вести яхту. Но, черт меня побери, ваша «Джипси Мот» шла сама по себе — на руле вообще никого Не было!

Я принял это как комплимент моей «Миранде».

Кузина нее семья очень тепло приняли нас, и мы пробыли у них три недели. Джайлз прилетел к нам, как только у него закончились занятия в Вестминстерской школе. Ему только что исполнилось 16 лет. Мне показалось, чтои он оценил гостеприимство своей тетушки Дик. Однажды во время танцев он потрясающе исполнил перед нами твист. Кузина была в шоке (а может быть, сделала вид, что шокирована).

— Подумать только, — сказал она, — что я дожила до такого. И это вытворяет англичанин!

Я и сам считал, что Джайлз перестарался. Немного погодя я увидел, что он танцует с кузиной Дик — правда, не твист.

Какие все-таки у американцев замечательные условия для развития парусного спорта! Прямо из спальни я слышал постукивание фалов по металлической мачте «Джипси Мот» — она стояла у причала под самыми нашими окнами. А рядом был яхт-клуб, и до нас доносился голос инструктора, обучавшего мальчишек и девчонок азам хождения под парусом.

Наши американские друзья хотели, чтобы мы, беря курс на свой английский Плимут, вышли обязательно из их Плимута, Массачусетс. Но нам удалось отвертеться — мы хотели спокойно покинуть американский берег прямо из владений кузины Дик. Так и сделали, и отправились в путь 13 августа.

У входа в Северный пролив, ведущий через Нантукетские мели, мы попали в полный штиль. Лег густой туман, спустилась ночь, и прилив стал сносить нас к мелководью. Мы были теперь не в гонке и могли воспользоваться двигателем. Я запустил его, выхлопная труба изрыгнула клубы асбестового дыма, после чего двигатель намертво заглох. Всю ночь я провел на руле, ловя малейшее движение ветерка и стараясь не пустить «Джипси Мот» к мели. Мне это удалось, а в 3.25 утра начался отлив, и я передал руль Шейле. После 20 часов на ногах можно было позволить себе небольшой отдых.

Во время этого плавания мы, случалось, замечательно шли, но прежних счастливых ощущений я не испытывал. Пересекать океан на яхте с женой и сыном — совсем не то, что в одиночку, когда отвечаешь только за себя. Сейчас я не мог уже так легко предоставить яхту самой себе, полагаясь на «Миранду». Приходилось стоять вахты. Шейла не была готова к такой работе да и не соглашалась заниматься ею самостоятельно. И не хотела, чтобы Джайлз стоял вахты один. Поэтому я пребывал в постоянном волнении. Шейла чувствовала себя усталой: в мое отсутствие на нее легли все заботы, связанные с картоиздательским бизнесом. Кроме того, она затратила много сил на организацию моего отплытия из Англии и на устройство разных дел в Америке. Вскоре после начала нашего плавания у Шейлы начались сильные головные боли, и вообще она чувствовала себя плохо. Ко всему этому, я думаю, прибавлялось постоянное беспокойство за Джайлза. Когда мы попали в суровые условия — сильный ветер и бурное море, — он стал мучиться морской болезнью и целыми днями не вставал с койки. Для 16-летнего юноши такое путешествие — нелегкое испытание.

Неприятностей добавляла жара. Я допустил ошибку — специально выбрал маршрут в самой середине Гольфстрима, и часто вода была теплее воздуха. Четыре дня, с 15 по 18 августа, температура воды достигала 80 градусов по Фаренгейту. Я окатывал себя в кокпите водой Гольфстрима, но Шейла не была готова к таким процедурам. Ветер продолжал дуть с силой 6 баллов, а иногда достигал 8-ми или 9-ти баллов. За пять дней в бурном море мы приблизились к дому на 750 миль — весьма хороший результат, даже с учетом помощи Гольфстрима. Но я продолжал серьезно тревожиться за Шейлу — в таких условиях она не могла отдохнуть, расслабиться. 20 августа она выпила немного брэнди и записала в своем дневнике, что чувствует себя хорошо. Но по-прежнему ничего не ела. Я не видел никаких улучшений ни у нее, ни у Джайлза. У мальчика все время болела голова. Я стал опасаться, что океан и парус не для него. Но в конце третьей недели он сделал усилие, вышел на палубу и стал помогать мне менять паруса. С этого дня началось улучшение — сил у него постепенно прибавлялось, и к концу путешествия он уже самостоятельно менял передние паруса. Закончил он плавание первоклассным баковым матросом.

Но как быть с Шейлой? Продолжать держать скорость, чтобы быстрее добраться до Англии, или же идти медленнее, немного облегчить таким образом жизнь на борту, но затянуть плавание? В конце концов я принял компромиссное решение: продолжал держать сравнительно высокую скорость, но все же не такую, как в гонке.

Не будь этих тревог и волнений, путешествие можно было бы считать интересным. Разве не увлекательно день за днем отмечать температуру Гольфстрима или сравнивать путь по счислению с точными расчетами данных, полученными с помощью секстана? Я отмечал на карте «меандрирование» Гольфстрима, который вполне можно назвать рекой в океане. Интересно было наблюдать за скоплениями темно-желтых водорослей: в зависимости от соотношения силы ветра и течения они то увеличивали скорость и плыли, куда нес их Гольфстрим, — на восток, то отклонялись от основного направления и уходили на север и юг или даже поворачивали обратно на запад. Несколько раз за день водоросли останавливали наш лаг. Я вылавливал их багром, опускал в ведро и рассматривал. Они кишели крошечными крабиками и креветками.

Нас навещали качурки. Я мог долго стоять и завороженно смотреть на их удивительный полет почти без взмахов крыльев. Их интересовал лаглинь за бортом яхты. Качурки подлетали к нему и время от времени клевали эту извивающуюся «змейку». Моряки не любят этих птиц — считают, что они приносят шторм. Нам они принесли просто бурную погоду, до шторма дело не дошло. 24 августа вечером я нашел одну качурку под банкой кокпита: она сидела там, раскинув крылья. Я взял ее — птица была маленькая, как раз помещалась у меня на ладони. Ноги черные, длинные, на лапах три длинных пальца, соединенных перепонкой. Клюв изогнут, как у попугайчика. Я протянул руку к ветру, птица взлетела и исчезла во тьме. Немного позже, когда я занимался «Мирандой», она вернулась, подлетела ко мне и держалась рядом в воздухе, намереваясь как будто где-нибудь сесть. Через 2 часа, в полночь, я вышел на палубу и чуть не наступил на нее. Через полтора часа я опять поднялся наверх — качурка все еще сидела на палубе. Я посадил ее на ладонь, и она черной бабочкой упорхнула в бурную звездную ночь.

Рассвет 24 августа встретил меня дождевым шквалом. Небо было мрачным, штормовым, и мне впервые в этом плавании пришлось облачиться в гидрокостюм. Все прежние дни и ночи я работал на палубе в одних плавках.

Почти каждый день барахлила «Миранда», что особенно волновало Шейлу. 3 сентября, после того как в корму «Джипси Мот» ударила большой волна, не выдержал крепеж. Мы с Джайлзом постарались привести его в порядок.

В это время на яхту обрушилась еще одна крупная волна, окатив нас с головы до ног.

До земли оставалось 150 миль, мы достигли шельфовой зоны. Глубина резко уменьшилась — с 7 тысяч до 400 футов. Эти изменения характера морского дна важны для моряка: в Атлантике высота волн достигает 70 футов, а здесь, в районе Корнуоллского побережья, редко превышает 25 футов.

Шельф оказал волшебное действие на Шейлу. Моя тревога за ее состояние уже достигла предела, и вдруг в последние дни плавания она быстро пошла на поправку. Ей становилось лучше буквально с каждой минутой. Конечно, это всего лишь совпадение, что улучшение наступило именно на шельфе. Но и в начале нашего плавания самочувствие Шейлы резко ухудшилось, как только мы оставили континентальный шельф Америки и глубина резко увеличилась — с 300 до 12 тысяч футов.

До мыса Лизард оставалось менее 50 миль, когда у нас с Шейлой произошла бурная ссора — правда, не помню, из-за чего. Я ушел вниз и проспал 12 часов. Джайлз с Шейлой всю ночь стояли вахту; маяк Лизард прошли в 3.10 утра. Когда в 8 часов я появился на палубе, они сказали, что им страшно понравилось вести «Джипси Мот» на хорошей скорости.

Мы вошли в Портсмутский пролив. Был замечательный день с идеальным для паруса ветром. Я сделал фотографию: Шейла сидит на крыше каюты, прислонившись спиной к мачте, Джайлз спокойно держит руки на спинакер-гике. Глядя на них, я думал, что никогда не видел более счастливой и красивой пары. Джайлз вышел в плавание мальчишкой, а завершил его уверенным в себе мужчиной. Линию Плимутского мола мы пересекли через 5 секунд после полудня; плавание заняло у нас 26 дней 12 часов 14 минут. Для пересечения Атлантики с запада на восток, с учетом того, что большую часть пути я вел «Джипси Мот» в одиночку, это был совсем неплохой результат.

За зиму 1962/63 года я спланировал ряд усовершенствований, которые, надеюсь, сделали «Джипси Мот» еще более быстроходной. Мне не терпится вывести ее на воду и проверить свои новые идеи в действии. Яхта должна быть готова к следующему Трансатлантическому марафону, старт которого назначен на 23 мая 1964 года. Эта дата уже разжигает воображение многих яхтсменов, иначе и быть не может, ведь речь идет о величайшей из парусных гонок. Я уверен, что соперники сделают все, чтобы побить мое достижение. Я верю в удачу и в то, что «Джипси Мот» может идти через океан гораздо быстрее, чем прежде. Предвкушаю увлекательную, захватывающую гонку. И вот что еще: я опять возьму с собой свою зеленую бархатную куртку в надежде на то, что мои новшества в управлении яхтой позволят мне однажды вечером торжественно отобедать, а «Джипси Мот» в это время полным ходом будет мчаться через океан.