Глава восемнадцатая
Было уже темно, когда вдали над бушем показались редкие огни Маунт-Дарвина. Три часа непрерывной езды по кочкам, выбоинам, ухабам. Морфий подействовал, на какой-то срок боль почти заглохла, молодой Ричард в эйфории громко разговаривал, даже иногда смеялся; от морфия все происшедшее казалось ему чем-то вроде дурной шутки, и мы с Томпсоном выпили припасенное мной пиво и балагурили с Ричардом. Потом действие морфия кончилось, Ричард опять начал стонать и задыхаться, сжимая руками колено, и тряска причиняла ему невыносимую боль. В зеркале я видел, как он кривился, и временами он громко ругался и кусал свою охотничью шляпу, и мы молча гнали вовсю через буш. Повязка вся пропиталась кровью, и ступня, по которой пришелся второй удар, распухла и посинела. Мы чертовски обрадовались, завидев огни Маунт-Дарвина и маленькую больницу для африканцев на окраине города. С ревом промчались по проселку и ворвались в больничные ворота по хрустящему гравию, и по крыльцу навстречу нам уже сбегала медсестра-африканка. Грэм Холл связался по радио с управлением, а оттуда позвонили в Маунт-Дарвин. Я затормозил у дверей, едва не задев медсестру. Томпсон выскочил из машины и запрыгал на здоровой ноге вверх по ступенькам, торопясь найти врача. Мы с сестрой помогли Ричарду выбраться из машины, и он громко закричал, когда кровь прилила к раненой ноге.
Больница помещалась в маленьком здании с рифленой железной крышей; на широких цементированных террасах сидели пациенты-африканцы, вышедшие подышать свежим воздухом. Они напряженно смотрели, как мы волочим кривящегося от боли Ричарда вверх по ступенькам и по террасе. Появился фельдшер в белом халате, сопровождаемый подпрыгивающим Томпсоном. Врача в Маунт-Дарвине не оказалось. Через застекленную дверь мы ввели Ричарда в маленькую операционную. Положили его на стол, и он вскрикнул, кусая шляпу.
— С носорогом поцапались? — спросил, не вынимая сигареты изо рта, фельдшер, видавший виды новозеландец.
— Я впрыснул ему морфий, — сказал Томпсон.
Мы стояли грязные, в пропыленной одежде. Ричард лежал с обезумевшим взглядом, кусая свою шляпу.
— Ну, и как вам там живется, ребята? — Фельдшер разматывал окровавленный бинт; Ричард вскрикивал и дергался от каждого прикосновения.
— Отлично.
Фельдшер снял весь бинт, показался ком окровавленной корпии, и Ричард корчился и давился криком, не выпуская шляпу изо рта.
— Будь другом — выбрось. — Фельдшер протянул мне свою сигарету.
Я швырнул окурок через дверь куда-то в темноту; несколько пациентов бросились за ним. Ричард хватал воздух ртом, весь серый под слоем пыли; он обливался потом, лицо его казалось восковым, и Томпсон навалился ему на живот, прижимая его к столу.
— Так, посмотрим. — Фельдшер убрал окровавленную корпию, Ричард громко закричал, Томпсон изо всех сил держал его, я увидел рану и почувствовал, как у меня все внутри переворачивается.
Рана была больше, чем я ожидал, — зияющая, изогнутая, видны и кость, и мышцы, и подкожный жир, и волосатая кожа кругом отливала мертвенным серо-сине-черным оттенком, а отверстие в задней части икры, куда вошел рог, наверно, было еще больше, и мне стало нехорошо. Я стиснул локоть Ричарда; он корчился и кусал шляпу.
— Так вы, друзья, носорогов пачками ловите? — сказал фельдшер, потом обратился к медсестре. — Открой мою сумку.
У нее под белой шапочкой был черный парик.
— Сперва обезболивание? — крикнул Ричард.
— Я до тебя еще не дотронулся.
— Как тебе нравится здесь у нас, доктор? — спросил Томпсон, навалившись на живот Ричарда.
— Вполне.
У сестры что-то не ладилось, я взял у нее черную сумку и открыл.
— И сколько же носорогов вы поймали? — спросил фельдшер.
— Четырнадцать.
Мне хотелось крикнуть: «Кончай трепаться о носорогах, впрысни бедняге обезболивающее!» Фельдшер достал пузырек и шприц и поднес их к свету; разговор не мешал ему действовать быстро.
— Сейчас он впрыснет тебе М-99, — сказал я.
Ричард обливался потом и грыз костяшки пальцев.
— Шляпа уже надоела? — спросил фельдшер, подходя со шприцем. — Дай-ка руку сюда, дружище, а в рот можешь сунуть другую.
Я оттянул руку Ричарда, подал ему шляпу, он впился в нее зубами и повернул голову в другую сторону.
— Держи его крепче.
Я сжал руку Ричарда, и фельдшер вонзил иглу прямо в вену.
— Как это ты так быстро вену находишь? — поинтересовался Томпсон. — Когда я колю носорогов, столько ковыряюсь!
— Я тоже не большой спец по носорогам, — скромно признался фельдшер. — В Новой Зеландии они не водятся.
— А как там, в Новой Зеландии, с рыбалкой? — спросил Томпсон.
— Здорово. — Он мыл руки; Ричард корчился, кусая шляпу; я сжимал его руку.
— Что ты ему впрыснул?
— Петедин. Рыбалка отменная.
— Форель?
— Сказочная форель. Перчатки, — обратился он к медсестре в черном парике.
— О-ой! — корчился Ричард.
— Потрясающая форель. — Он натянул резиновые перчатки; они облегали его кисти, словно смуглая кожа. — Кость не задета.
— Чуть-чуть по почкам не врезал, ты бы видел, что это было.
— Так, сейчас освежим немного. — Он принялся смазывать ногу желтым дезинфицирующим раствором, и Ричард закричал, и мы с Томпсоном держали его изо всех сил. — На лыжах ходишь?
— Нет, — ответил Томпсон.
— В Новой Зеландии для лыжников раздолье.
Он смазал желтым всю ногу корчившегося Ричарда от колена до пальцев; потом мазнул рваные края раны, и Ричард снова закричал.
— Сейчас петедин тебя успокоит. Как самочувствие?
— Ни к черту. — Ричард скрипнул зубами, сжимая мою руку; лицо его было пепельно-серым.
— Держите крепче. — Фельдшер кивнул и смочил раствором рану, и Ричард с криком выгнулся на столе, и я обхватил рукой грудную клетку бедняги, а Томпсон прижал ему колено.
— Эй, ты это брось! — сказал фельдшер Томпсону, — Не трогай его своими грязными лапами, теперь мне придется всю ногу смазывать заново.
— Виноват, — произнес Томпсон.
— Вот и положись на вас, — сказал фельдшер, принимаясь снова мазать ногу дезинфицирующим раствором.
— Порядок, — обратился он к Ричарду. — Рану второй раз не трону.
«Слава Богу», — подумал я.
— Теперь можно и зашивать.
— О-ой! — дернулся Ричард. — Сделай укол.
— А как же, обязательно, — ответил фельдшер.
— Только не в рану, умоляю, только не в рану…
— Ладно, дружище, ладно. — Он взял шприц с длинной иглой, убедился, что Томпсон закрывает поле зрения Ричарда, и со словами: «Да, Новая Зеландия — прекрасная страна» — сунул иглу в открытую рану. Ричард дернулся, взвыл, сжал мою руку, замотал головой, и я почувствовал как сам бледнею.
— Прекрасная, — фельдшер извлек иглу, — и скучная.
Он снова, чуть отступя, воткнул иглу в ткань и впрыснул еще анестетика, и Ричард закричал, и мы с Томпсоном крепко держали его.
— Почему же скучная? — спросил Томпсон.
Фельдшер приготовился сделать третий укол.
— Не о чем даже поспорить, разве что о ценах на масло…
— А-а-ай! — закричал Ричард.
— Да на телячьи отбивные, — продолжал фельдшер. — И на сыр. — Он продолжал обкалывать рану. — И так далее в этом роде.
Ричард корчился, и мы прижимали его к столу, и у меня отлила кровь от лица и звенело в ушах.
— То ли дело здесь… — Новый укол. — Происходят исторические события. — Укол. — А девочки какие…
Ричард задыхался, кривился, обливался потом, корчился, кусая шляпу.
— Если, конечно, вы любите девочек. Ну-ка, повернись на бок, дружище.
— У-ух, черт! — сказал Ричард.
Мы прижали его боком к столу, и фельдшер принялся обкалывать рану на задней стороне икры, и Ричард кричал:
— Ч-чер-рт!
— А ты малость побелел, — сказал мне фельдшер.
— Не без того.
— На днях, — он сделал укол, — полицейский привез африканца на операцию, — новый укол, — и сам же в обморок хлопнулся.
Продолжая рассказывать про полицейского, он закончил впрыскивать обезболивающий препарат, и мы крепко держали Ричарда. Петедин явно подействовал, Ричард уже не так сильно корчился и дергался, больше стонал и кусал шляпу, и волосы его прилипли к мокрому лбу, и нам уже не надо было так крепко держать его, но он по-прежнему стискивал мою руку. Когда дело дошло до швов, Ричард почти совсем успокоился. Фельдшер вооружился большой изогнутой иглой и ниткой, захватил пинцетом край раны и проткнул, и Ричард дернулся, и мне снова стало худо.
— Что-нибудь почувствовал?
— Немножко, — выдохнул Ричард.
— А вот и нет, — возразил фельдшер. — Кожа онемела, ты чувствуешь боль в глубине раны. Думай о своей девушке.
— Советую тебе тоже думать о своей девушке, — обратился он ко мне.
— Ладно, — отозвался я.
Фельдшер продолжал зашивать рану. Он наложил двадцать девять швов; я думал, этому конца не будет, но Ричард и впрямь перестал чувствовать боль, и тогда мне стало малость полегче, и со швами рана смотрелась куда лучше.
В ту же ночь я повез Ричарда дальше, в Солсбери.
Уже стемнело, когда вечером следующего дня мы с Томпсоном вернулись в Ньямасоту. Подойдя к своим палаткам, я тщетно высматривал Брайтспарка Тафурандику. Несколько раз позвал его, злой как черт от голода и усталости. Наконец сердито извлек из сумки бутылку пива и примостился на складном стуле перед костром. Я почти управился с бутылкой, когда появился Брайтспарк Тафурандика. Он держал под мышкой испуганную курицу.
— Где ты пропадал?
— Я ходил покупать для нас курицу, нкоси, — обиженно ответил он.
— Ты ходил пить пиво, черт бы его побрал!
Брайтспарк Тафурандика продолжал изображать обиду.
— Да я пива этого в рот не беру. Я купил для нас отличную курицу.
Он нечаянно зацепил ногой оттяжку палатки, шлепнулся на четвереньки, и курица бросилась наутек. Хлопая крыльями и кудахтая, она испуганно промчалась через лагерную площадку, обогнула костер, нырнула в траву и благополучно скрылась в ночном мраке. Брайтспарк Тафурандика вскочил и ринулся вдогонку, выкрикивая нехорошие слова. Я и не подозревал, что старый хрыч способен развивать такую прыть. С шумом он исчез в траве, приказывая курице вернуться. С минуту продолжался треск и топот, потом Брайтспарк изменил тактику, попробовал приманить беглянку вкрадчивыми уговорами и клохтаньем. Ничего не добился и вернулся к палатке.
— А теперь согрей мне воду помыться и приготовь еду, — сказал я, перейдя на чилапалапа.
Брайтспарк Тафурандика с досадой вглядывался в темноту, поглотившую вероломную хохлатку.
— Как там молодой европеец? — спросил он недовольным голосом.
— В порядке.
— Доктор наложил ему швы?
— Много швов, — ответил я.
— Э-хе-хе, — Брайтспарк покачал головой. — Верно сказал прорицатель, что он будет ранен.
— Вздор, — возразил я. — Все эти прорицатели — вздор.
Мои слова потрясли Брайтспарка Тафурандику.
— Прорицатели вовсе не вздор! Так же верно, как то, что есть Бог на небесах.
— Бог? — Я пристально поглядел на небо. — Где Бог? Что-то я его не вижу.
— Бог — на луне, — объяснил Брайтспарк Тафурандика.
— На Луне? Но американцы побывали на Луне и не встретили там никакого Бога.
Брайтспарк Тафурандика уставился на меня через костер.
— Вы, в самом деле, — медленно произнес он, — верите в этот вздор?
— Какой вздор?
— Что американцы побывали на Луне.
— Конечно, — сказал я.
Брайтспарк Тафурандика смерил меня недоверчивым взглядом.
— Э-эх! — печально вымолвил он.
— А ты не веришь? — спросил я.
— Верю ли я? Конечно, не верю! Только женщины и мальчишки способны поверить в такое.
— Но ведь есть фотографии, — сказал я. — Снимки.
— Снимки… — протянул Брайтспарк Тафурандика, вдвойне разочарованный: мной и курицей. — Это все выдумано, чтобы досадить русским.
— А русские побывали на Луне? — спросил я.
Брайтспарк посмотрел на меня с досадой.
— Никто не может побывать на луне, нкоси. Потому что это невозможно.
— Вот как? А в прорицателей ты веришь?
Брайтспарк Тафурандика рассердился.
— Что сказал прорицатель про первого европейца, который погиб? Что он сказал про молодого европейца, который пострадал вчера? — Он погрозил мне указательным пальцем. — Вам следует поберечься, нкоси. У вас ведь светлые волосы.
— Ну, не такие уж светлые, — возразил я.
— Очень даже светлые на солнце. А следующим, до кого доберется чипимбири, будет человек со светлыми волосами.
— Ты боишься за свое жалованье? — спросил я.
Я не больно-то верю в прорицателей и колдунов, но Фосбери погиб, а молодой Ричард попал в переплет, и я искренне радовался, что у меня не такие светлые волосы, как у Томпсона, у Куце и у Невина.