Глава седьмая
Да, будет хорошо снова увидеть Эймей, хотя, конечно, она в состоянии довести до белого каления кого угодно. Ханне нужно было чье-нибудь общество.
В эти дни происходили странные вещи. Ханна то и дело наталкивалась на Лодочника в тех местах, где он просто не имел права находиться. Ворота оказывались распахнутыми, когда она была уверена, что, уходя, закрыла их за собой. Ночью ей слышались непонятные шумы и шорохи. Конечно, это могло быть всего-навсего игрой воображения. Но тогда это означало, что она потихоньку сходит с ума и уже на полпути к тому, чтобы прыгать голышом по кустам.
Она всегда подозревала, что Чарльз в его последние дни немного помешался…
Как-то раз, кинув мимолетный взгляд в окно, он вдруг издал тихий коварный смешок.
Ханна пыталась прясть шерсть на прялке, которую купила в одну из поездок в Ванкувер, но шерсть лишь наматывалась огромными клоками вокруг веретена. Что-то она делала не так. Вся закавыка, наверное, была в чесании пряжи, но она понятия не имела, что это такое. Хозяин магазина пытался объяснить ей, но она не хотела показаться невеждой. Она надеялась потом покопаться в справочнике, если только подходящий найдется у них дома.
Мысль о треклятом чесании напомнила ей о странных, чуть влажных полосках бумаги, каждая примерно три дюйма шириной, которые она обнаруживала повсюду: в мусоре, в ящике для отбросов на кухне, иногда рядом с раковиной. Что же Чарльз делал с этими полосками бумаги?
А что он делал сейчас, украдкой поглядывая куда-то мимо нее? Она услыхала, как тихо закрылась дверь, и выглянула в окно.
Вооруженный убойным инструментом, с дьявольским выражением на лице, он полз через двор к козам.
— Чарльз!
Козы были в ее ведении, и она всегда привязывала их к забору. Спустя некоторое время вся трава на доступном им расстоянии была съедена, и ей приходилось привязывать их на другом конце забора или вовсе перетаскивать к другой ограде. Она не очень понимала, зачем коз привязывать, но никогда не видела козы, гуляющей на свободе. Ей-то казалось, что проще отпустить их на волю, как овец.
Только у них больше не оставалось ни одной свободно бродящей овцы. Последняя сдохла вчера.
Подняв орудие убийства, Чарльз бросился на Уильяма:
— Справедливость, сукин ты сын!
Уильям рванулся, но его удержала веревка. Ханна кинулась к ним. Тога прыгала, до предела натянув веревку, и отчаянно блеяла. Чарльз и Уильям лежали на земле, сцепившись в смертельном объятии, и человек пытался привести в действие свой короткий автомат. Ханна схватила мужа за руки:
— Нет, Чарльз! Уильям не причинил тебе никакого вреда!
Озадаченный, он замер.
— А я никогда этого и не говорил.
— Тогда оставь его в покое!
— Это вопрос выживания!
Выживания? О чем это он? Неужели несчастный Уильям в его глазах превратился в СОПЕРНИКА? Боже правый! Козел дико сопротивлялся, его голова моталась туда-сюда. Чарльз пытался освободиться от судорожной хватки жены, вытащить руку и приставить свой убойный инструмент к голове Уильяма. А если она резко повернет дуло к голове Чарльза? Какая страшная мысль! Я ПЫТАЛАСЬ УСПОКОИТЬ ЕГО, ВАША ЧЕСТЬ, А ЭТА УЖАСНАЯ ШТУКА ВНЕЗАПНО ВЫСТРЕЛИЛА. Но если вдуматься, Уильям имеет столько же прав на жизнь, сколько и Чарльз.
Все-таки Чарльз был сильнее и ее и Уильяма. Он вывернул кисть из ее руки и локтем другой пригвоздил голову Уильяма к земле. Страдая от своей беспомощности, она поднялась и быстро направилась к дому. Она не станет принимать в этом участия. Когда она уже закрывала за собой дверь, позади раздался глухой удар. Чарльз, убийца, свершил свое гнусное дело.
Позже она услыхала, как завелся трактор. Чарльз собирался поддеть ковшом тело и сбросить его в одну из общих могил. Какой грустный конец у бедняги Уильяма — быть погребенным вместе с глупыми овцами! Он был умен и все чувствовал. А теперь… Что-то показалось ей странным. Звук тракторного движка. Он то усиливался, то затихал, глухо ворча. Она заставила себя подойти к окну.
Чарльз ковшом рыл могилу прямо во дворе!
— Чарльз! Что за игры?
Он сбросил обороты. Трах-тах-тах… Трах… Тах… На лице его сияла радостная, невинная улыбка.
— Рою яму для барбекю! Наконец-то мы изменим меню! Слышать больше не хочу про баранину! Мы зажарим козла над ямой, сок соберем в куриное корыто, а потом польем этим соком жаркое! Здорово, а?
Теперь, когда Уильям был все равно бесповоротно мертв, слова и действия Чарльза были вполне логичными, почему же ей все это казалось бредом сумасшедшего?
— Чарльз, по-моему, козел по вкусу не отличается от овцы.
— Но хоть небольшая разница да есть. Кроме того, не понимаю, почему бы нам не отведать настоящего барбекю? И знаешь, что я придумал? Приварю вертел прямо к стреле на тракторе, и нам не придется вертеть его руками.
Он, казалось, рассуждал вполне разумно.
— Но… ведь это ужасно много мяса!
— А я ужасно голоден. Но ты права, Ханна, нам нужны гости. Давай позовем Лодочника и устроим праздник!
— Лодочник? — Безумие вновь стало овладевать им. Зачем ему нужен этот гадкий Лодочник?
— Я никогда по-настоящему не мог понять твоей неприязни к старику. Иногда мне приходит в голову, что ты снобка, Ханна. Посмотри на вещи реально. Кроме нас, он единственное человеческое существо на этой стороне острова. Мы, в конце концов, сородичи!
Ханна отказалась разделывать Уильяма, поэтому на следующее утро Чарльз сам взялся за это дело с явно нездоровым интересом. Он отрубил голову, выпотрошил тушу, содрал шкуру, громко оповещая Ханну о каждом своем действии. Явился учуявший кровь Лодочник и принялся сноровисто помогать. Это гнусное занятие породило вдруг крепкую мужскую дружбу, которую они скрепили кружкой домашнего пива. Вдвоем они насадили освежеванную тушу на вертел. Теперь, по крайней мере, она не была похожа на Уильяма. Чарльз стал разводить огонь. Но костер гас. Тогда он плеснул в яму дизельного топлива, и наконец заплясали алые языки пламени, перевитые клубами густого дыма. Туша мгновенно закоптилась. Чарльз завел трактор, и вертел с козлиным телом быстро закрутился, разбрызгивая кровь и сажу. Радостно гогоча, Чарльз скинул газ и убавил обороты. Ханна положила в пакет сандвичи с сыром и салатом-латуком и отправилась на прогулку подальше в холмы.
Она вернулась к вечеру и обнаружила, что пиршество закончилось. Лодочник исчез. Туши Уильяма тоже нигде не было видно. На месте ямы возник свежий курган. На кургане стояла уцелевшая Тога. Чарльз развалился в шезлонге, на столике рядом стояла чашка остывшего чая, а сам он мрачно уставился на сортир. Казалось, все так и было неизменным испокон века.
— Та-ак. Что произошло?
Он не поднял глаз.
— Где Лодочник?
— Ушел домой.
— Где мясо?
— О Господи! Ты перестанешь задавать вопросы? Все и так уже достаточно гадко, а тут ты со своими «что», «где», «почему»! Тебе бы понравилось, если бы к ТЕБЕ пристали с бесконечными вопросами? «Где ты болталась весь день?» — передразнил он пронзительным фальцетом, причем лицо его приняло нездоровый темно-багровый оттенок и перекосилось от злобы. — А где ужин?
Ханна вошла в дом. Темнело, и вот-вот должны были появиться комары, но Чарльз, казалось, собрался оставаться на улице всю ночь. Лето прошло, он потерял интерес к печной заслонке, которую намеревался починить, и теперь весь сосредоточился на органическом туалете — может быть, он решил, что это его единственное полезное свершение. Большую часть дня он проводил в шезлонге, устремив взор на сортир, а Ханна тем временем суетилась вокруг, снова и снова доливая чай, задавая корм курам, проверяя генератор, бегая за водой и делая все остальное, от чего Чарльз решительно отстранился. Кто-то должен был заниматься хозяйством.
К тому же он вообразил, что болен, и без конца, вздыхая и охая, щупал свой пульс. Он попросил Фрэнка привезти из Ванкувера аппарат для измерения давления и стал принимать после завтрака слабительное.
Она была в постели и уже засыпала, когда он пришел и тяжко опустился на кровать рядом с ней. Повздыхав, он произнес вполне нормальным тоном:
— Все-таки, наверное, было ошибкой пытаться делать барбекю из этого козла.
— А?
— Я все продумал. Это Лодочник.
Неужто он собирался свалить ответственность за эту гнусность на старика? Ярость охватила Ханну:
— ЧТО — Лодочник? Что ты придумал?
— Запах. Вонь, когда мы жарили козла. Он вонял ужасно. Гораздо сильнее, чем живой. Но так же отвратно. О-оо Господи!
— Какой ужас.
— Меня вывернуло наизнанку. И Лодочника тоже. В этот момент как раз пристали к берегу Фрэнк и Нед. Я их тоже пригласил, но их стало тошнить от одного только запаха. Он был непереносим. Посуди сама, мы пригласили людей на барбекю, а этот вонючий сукин сын испортил все удовольствие. Фрэнк спрашивал о тебе. Мне кажется, он к тебе неравнодушен. Эти морские парни все одинаковы. Наверное, волны кружат им головы.
— Что вы сделали с костями?
— Свалили в яму и засыпали. А эта проклятая коза влезла на холмик и простояла там весь день, вперив в меня желтые зенки. Ханна, эта коза сулит нам неприятности, от ее взгляда мурашки бегут по спине. С ней надо что-то делать.
А потом все закрутилось и вокруг нее. Как-то ночью, направляясь в органический сортир, она шлепала по жиже мимо опустевшего курятника, и вдруг в уши ударил резкий, короткий звук, нечто вроде З-ЗАП! Одновременно весь двор залило мертвенным светом, будто сверкнула молния. Короткая вспышка вырвала из тьмы снующие по двору тени, похожие на мерзких троллей.
Она метнулась в дом, захлопнула за собой дверь и, обессиленная, привалилась к ней. Там, на улице, были призраки, и они явились по ее душу. Ханна слышала, как они зловеще бормотали, сговариваясь. Это конец. Как могла она, одинокая женщина, защититься от разбушевавшихся потусторонних сил? Свет не зажжешь — рубильник от генератора в амбаре. У нее есть только фонарик.
Вдруг она ощутила, что рядом КТО-ТО есть! В воздухе распространился запах склепа и послышались тяжелые, медленные шаги, словно с трудом передвигал ноги мертвец. О Боже! Это происходило здесь, в доме! Нечто неясное, пахнущее тлением приближалось к ней! Она включила фонарик. Дрожащий луч пошарил по комнате и уперся в печь. Оттуда медленно выползла тлеющая тварь.
— Сабрина! Совсем ополоумел?
Ханна судорожно вздохнула. Какое облегчение! И тут же ее гнев превратился в самую восторженную любовь к этому дымящемуся коту. Милый старина Сабрина. Он был жив и здоров. В доме, где коты могут так перегреться, хватит тепла и спокойствия. Все будет хорошо. Это там, во дворе, таится зло. Ладно, и эту напасть она одолеет. Прежде всего надо будет перенести рубильник в дом, а во дворе, наоборот, подвесить пару фонарей вдоль дорожки, ведущей к сортиру. Фрэнк ей поможет.
Она посветила фонариком в окно и прижалась носом к стеклу. Снаружи на нее уставились любопытные мордочки. Еноты. С чего это она напридумывала всякую нечисть? Просто стайка енотов, вот и все…
Они двигались к дому. Слаженно, словно военный отряд. Ее вновь охватило беспокойство. Стоило только вглядеться в их сверкающие голодные глазищи. Хитрые маленькие дьяволята, выжидающие своего часа. Не хватало еще только бобров. Ханна была просто окружена врагами.
— Хоть ты со мной, верно, Сабрина? — Она направила луч фонарика на кота, который уже успел вспрыгнуть на стол в поисках еды. Сабрина повернул голову и глянул на нее равнодушным, непроницаемым взором. В этих ярко-желтых глазах читалось какое-то непостижимое, неземное знание. Все еще глядя на нее, кот начал бешено чесаться. Клочья опаленной шерсти полетели на стол.
— Брысь, отвратительная скотина!
Сабрина метнул в нее злобный взгляд и тяжело спрыгнул на пол.
Еноты, бобры, Сабрина — все ополчились против нее. Все звериное царство. Посмотрим, что они запоют, если она продаст ферму Бигелоу. Он быстренько всех тут уморит.
— Идите вы все к черту! — завопила она и повалилась на кровать.
Утром стало ненамного лучше. Дождь падал стеной с тяжелого неба, но сквозь занавешенное струями дождя окно она все же видела, что происходит на улице. Заметила она и Лодочника, который крадучись огибал амбар. Зачем это он пришел? Уволочь бревно из жалкой кучи запасенных дров? Откачать немного дизельного топлива? Или… НЕ ЗНАЮ, ЧТО НА МЕНЯ НАШЛО, ВАША ЧЕСТЬ, НО ОНА ДОВЕЛА МЕНЯ ДО РУЧКИ, ШАСТАЯ ПО ОСТРОВУ В СВОЕЙ БЕССТЫДНОЙ ОДЕЖДЕ… Ханна настороженно следила за темной сгорбленной фигурой, которая воровато передвигалась под дождем, направляясь к навесу, где черным пятном выделялся Сабрина. Кот, наверное, охлаждал под дождем свою обожженную шкуру.
И вдруг все быстро изменилось. Лодочник вытянул вверх руку. Сабрина попятился, ускользая по коньку крыши. Лодочник стремительно кинулся к другому краю навеса. Сабрина вновь вернулся на прежнее место. И все повторилось сначала. Что происходит? Какую очередную гадость задумал Лодочник и что он имеет против Сабрины?
Она попыталась распахнуть окно спальни, но разбухшая от сырости рама подалась на какие-то полдюйма. Распластавшись и приложив рот к этой щели, она прокричала:
— Отойдите от кота, гадкий старик!
Голова Лодочника повернулась на крик. На нем была ветхая фетровая шляпа и изодранный плащ. Изможденное лицо и запавшие глаза делали его похожим на умирающего от голода. Он не мог ее видеть и замер на месте, смущенно озираясь вокруг. Ханна словно читала его мысли, и они показались ей ужасными.
Она попыталась встать, распрямиться, но затекшие мышцы не слушались. С неприятным треском суставов она плюхнулась на пол и, чертыхаясь от унизительности своего положения, просто поползла на четвереньках к кровати, где стояло прислоненное к стене заряженное и готовое к бою ружье двенадцатого калибра. Это было одно из многих чудачеств Чарльза. Я ВСЕГДА СПЛЮ С ЗАРЯЖЕННЫМ РУЖЬЕМ. ОНО МОЖЕТ ПОНАДОБИТЬСЯ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ. Милый зануда Чарльз. Она просунула ствол в щель окна.
Но нацелить ружье на Лодочника не удавалось. Ханна видела, как он уходит, шлепая по лужам. Самый подходящий момент садануть в его отвратительный зад. Однако щель между оконными створками не позволяла наклонить ружье.
Она попыталась, орудуя прикладом как рычагом, растворить окно пошире. Оно поддалось так неожиданно, что коврик под ее ногами заскользил, и, потеряв равновесие, Ханна упала на пол. Раздался оглушительный грохот выстрела. В ушах зазвенело. Она с трудом поднялась. Лодочник, невредимый, как ни в чем не бывало продолжал свой путь через залитый водой луг. Она избавилась от врага, но он в любой момент мог вернуться.
Эймей Личфилд, упитанная, бодро семенящая сорокалетняя дамочка, спрыгнула на пристань:
— Ханна!
— Эймей!
— Ты нисколечко не изменилась! — Она обняла Ханну, вперившись в нее своими круглыми глазами. Нед, не любивший этой слюнявой показухи, раздраженно зашвырнул на борт швартовый канат, и «ЗОЛОТАЯ ЛАНЬ» стала медленно отчаливать. Фрэнк что-то крикнул на прощание, и судно тронулось в обратный путь.
Объятия наконец прекратились, чему Ханна была искренне рада. Ее чувства к Эймей оказались не столь глубокими.
— Давай я возьму твои вещи. Вон мой дом.
— Я понесу сама. Ой, тут прямо потоп. — Дом казался стоящим на крохотном островке посреди безбрежного озера, рябого от дождя. Из воды кое-где торчали пучки травы.
— Всего-навсего небольшое наводнение. Скоро высохнет. Меня эта ерунда не беспокоит.
Выпученные глаза зажглись фонарями.
— Э, нет, ты БЕСПОКОИШЬСЯ. И я тебя понимаю. Фрэнк говорил мне о бобрах и экскаваторе.
— Я бы предпочла не вспоминать об экскаваторах. Ужасные машины.
— Ничего, я здесь, чтобы вытащить тебя из болота одиночества. Вот этими сильными руками и открытым сердцем.
— Да?
— Скоро мы все здесь приведем в порядок, — сказала Эймей, войдя в дом.
Это начало ничего хорошего не сулило, и Ханна почувствовала, как по позвоночнику пробежал холодок. Эймей просто вибрировала от пульсирующей в ней энергии, которая явно требовала применения. Ханна усадила ее за стол и сунула в руку чашку кофе, но это было лишь временной отсрочкой. Эймей в один глоток поглотила кофе, и начался страшный переворот. К концу дня несколько комнат были вывернуты наизнанку, а на крыльце высилась обреченная на сожжение куча пожитков Ханны. Видеть это было непереносимо. Оказалась в этой куче даже подшивка журнала «Нэшнл джиогрэфик», лежавшего желтой стопкой среди старой одежды, которую Ханна все собиралась залатать, сломанной мебели, которую еще можно было починить, и среди прочих милых сердцу вещей. Всего того, что ожидало ее добрых рук, что делало жилище родным домом.
— Так-то лучше, — удовлетворенно произнесла Эймей. — А теперь давай выпьем чайку и обсудим, чем займемся завтра. Ничто так не ставит женщину на ноги, как тяжелая работа.
— Но… — С чего это она вдруг решила ставить ее на ноги? Что ей порассказал Фрэнк? — Но я как раз собиралась перечитать эти номера «Нэшнл джиогрэфик».
— Вот еще, перечитывать всякое старье. Возьми себя в руки, Ханна. И первым делом откажись от подписки на него. Неудивительно, что ты расползаешься по швам. А кто бы не раскис, читая только о китах, пигмеях и сезонах дождей? Выкинь их, они на тебя плохо действуют. Завтра мы выйдем на свежий воздух, очистим двор и вытащим из грязи трактор, и уже до конца недели все здесь будет сверкать, вот увидишь.
Это было началом тоталитарного правления, какому остров Гарсия не подвергался со времен творения. Эймей изо дня в день безжалостно теребила Ханну, и к концу ее двухнедельного пребывания была починена прохудившаяся крыша, прочищена печная труба, сломан курятник, вновь навешены двери амбара, его содержимое перебрано и сложено в аккуратные кучки, впервые со дня смерти Чарльза надежно заработал генератор, а вся земля вокруг была распахана и засеяна. И лишь бобровые плотины устояли, они оказались не по зубам даже реактивной Эймей. Это были две недели непрерывного и непосильного труда.
Слава Богу, завтра Эймей должна была покинуть остров.
— Надеюсь, теперь ты пришла в согласие с собой, Ханна. Большое дело, когда кто-то хоть недолго рядом.
Ну это уже слишком!
— Так вот о чем говорил с тобой Фрэнк!
Эймей сидела за столом, жадно поедая бекон и отхлебывая из огромной чашки горячий чай, эдакий розовый, пухленький генератор с неиссякаемым запасом энергии.
— Фрэнку и говорить ничего не надо было. Я сама знаю, через что ты прошла. Бедный Чарльз долгое время скользил в пропасть, и не пробуй меня в этом разуверять.
Ну, здесь была немалая доля правды, но Ханне вовсе не хотелось, чтобы Эймей напоминала ей об этом. Тогда происходили вещи, о которых, слава Богу, не ведала даже Эймей. Хотя бы те печальные события, что последовали за козлиным барбекю.
Неудача с барбекю была немного огорчительна, но не казалась ей катастрофой, как воспринял это Чарльз. Ханна была абсолютно уверена, что Фрэнк и Нед только посмеются, вспомнив злосчастную трапезу. Но Чарльз еще долго будет вздыхать и щупать пульс.
В те дни Чарльз был ее постоянной болью. Она нашла под кроватью коробку с лекарственным набором какой-то шарлатанской медицинской корпорации. По инструкции надо было писать на узкие полоски бумаги, которые принимали вдруг какой-нибудь цвет, обозначавший один из недугов. Список болезней и недугов был обозначен цветным кодом.
— ЧАРЛЬЗ!
Он сидел в своем шезлонге, неотрывно глядел на сортир, и лицо его выражало высшую степень омерзения. Сабрина растянулся у него на коленях.
— Послушай меня, Чарльз. Если тебе приятно думать, что ты болен, то хотя бы не вовлекай в это меня. Не желаю видеть, как ты непрестанно проверяешь пульс и меряешь давление. Прошу тебя, храни слабительное не дома, а в амбаре, если оно вообще нужно, и, кроме всего прочего, мне надоело повсюду натыкаться на эти разноцветные полоски бумаги. Мне все время приходится их подбирать. Это противно. Почему бы тебе сразу не выкидывать их в туалет? Понимаю, ты напуган и стараешься сохранить баланс в организме. Но знаешь, что я об этом думаю? Пусть катятся ко всем чертям эти показатели кровяного давления! А вдруг как раз это твое слабительное и нарушает проклятый баланс?
Но он не отвечал. Он мрачно уставился в одну точку, и с уголков его губ стекала слюна. Он повернул к ней голову, чуть приподнял отяжелевшие веки и застонал.
— Что с тобой на этот раз, Чарльз? Боже, я сама заболеваю от тебя! Выбирайся из этого кресла и СДЕЛАЙ что-нибудь! Займись огородом или еще чем-нибудь! Да за что ни возьмись — здесь все разваливается!
Он что-то пробормотал и сник совсем. Сабрина вдруг начал рыгать, шерсть у него на загривке пошла рябью, будто завихряющаяся у рифов вода. Разъяренная Ханна оглядывалась в поисках того, чем можно было бы разрядиться. Рядом с Чарльзом прямо в грязи стояла кружка с чаем, и она схватила ее: может, вылить чай ему на голову и хоть этим расшевелить немного?
Кружка была каменно-холодной.
Странно… Она наклонилась, заглядывая ему в глаза. Он ответил слабым, беспомощным взглядом. Может, он действительно БОЛЕН? Безусловно он ВЫГЛЯДЕЛ больным, но в последнее время такое состояние было для него обычным. А вдруг она заблуждалась?..
Через несколько минут ей удалось дозвониться по радиотелефону до главной больницы Ванкувера.
— Ну, он выглядит, — сбивчиво объясняла она, — немного странно, нечленораздельно бормочет, а то и просто мычит. Такое впечатление, что он не в силах сдвинуться с места, а лицо какое-то искаженное и… — Тут ее осенило. О Боже, и она еще ругала его, когда бедняга лежал совершенно беспомощный! — Я думаю, у него удар! — закричала она.
На все формальности ушло немало времени. Девушка-секретарь в приемном покое требовала сообщить массу совершенно нелепых сведений, а вдобавок еще возник вопрос о транспортировке. Наконец она смогла повесить трубку и опрометью кинулась назад к Чарльзу.
И обнаружила нечто ужасное.
— Ты заслужила отдых, — сказала Эймей. — Сегодня ничего не делаем. Давай-ка днем прогуляемся по холмам и на время забудем обо всех неприятностях и обязанностях…
В холмах уже чувствовалась весна, но залитые луга отражали лучи солнца, как зеркало. Среди этой бесконечной сверкающей водной поверхности невозможно было отыскать ни клочка сухой земли.
— Взгляни на болота! — воскликнула Эймей. — Неудивительно, что остров затоплен. Повсюду плотины. А видишь вон там внизу ручей, текущий в море? И он перегорожен запрудой. Вода течет вспять, в болота, и заливает твои земли. По-моему, уровень воды нисколечко не падает. Он постоянный. Эти маленькие меховые дьяволята победили тебя, Ханна!
— Мне так не кажется, Эймей. — Но вода на полях стояла неподвижно. Вдруг до них долетел звук отдаленного выстрела. — Лодочник! Он вторгся на своей лодке в мои владения! Он стреляет уток на Северном лугу! Свинья!
— Брось. Тебе надо бы беспокоиться не о нем, а о бобрах. Это моя вина, Ханна. Я должна была сообразить, что главная опасность — запруды. Может, мне остаться еще на пару недель?
— И слышать об этом не хочу! Это мои заботы, Эймей!
— Ханна, если в тебе осталась хоть толика здравого смысла, попроси привезти на корабле экскаватор. Господи, как все неожиданно сложно. Неудивительно, что ты сходишь с ума, живя в этом хаосе. Нельзя тебя оставлять здесь. Тебе нужен отдых, Ханна. Спасать тебя надо, дорогая!
— Объясни, ради Бога, от чего спасать?
— Ты была словно завороженная. И не спорь! — Она сочувственно сжала Ханне руку. — Тебе надо научиться расслабляться. Вот. — И она развернула пластиковый сверток, который Ханна считала дождевиком. Но в свертке оказались тонкие алюминиевые прутики, веревки и кусок ткани. — Вот что я делаю, чтобы расслабиться. Этим можно заниматься в любом месте и в любое время. Как только я чувствую излишнее напряжение, тут же принимаюсь за эту процедуру. — Она глубоко вдохнула и огляделась кругом. — А здесь самое подходящее место.
Она начала что-то проворно свинчивать, составлять, соединять. Ханна с удивлением смотрела на эту возню. Крохотная лодочка? Части велосипеда? Зонтик?
— Воздушный змей! Для поднятия тонуса нет ничего лучше воздушного змея! Я и шага не делаю без змея, еще со времен дела Теда. Держи бечевку. — Вприскочку, словно упитанная горная коза, она понеслась вниз по каменистому склону, подняв над головой воздушного змея. Налетевший из-за холма ветер подхватил его. Ханна почувствовала, как задергалась и напряглась бечева. Воздушный змей взмыл в небо ярким розовым квадратиком. Она чуть отпустила тугую бечеву, и вертящийся воздушный змей успокоился.
— Вот! — Раскрасневшееся лицо Эймей возникло перед глазами Ханны. — Ты уже чувствуешь себя лучше?
— И как долго надо его держать?
— Столько, сколько потребуется. Иногда нужно десять минут, иногда больше.
— Ого!
Минуты бежали.
— Что-нибудь чувствуешь?
— Обязательно смотреть вверх?
— Не напрягайся. Делай, как получается. И не зацикливайся на этом. Здесь нет определенных правил. Знаешь, я впервые попробовала его запустить, когда и ветра никакого не было. Ничего не получилось.
— И все равно ты почувствовала себя лучше?
— Не остри. Попробуй слиться с воздушным змеем, ощутить себя с ним единым целым. И выбрось из головы все мысли.
— Что это за дело Теда? Ты никогда ничего не говорила мне о каком-то Теде.
— Забудь о Теде. Освободись от себя. Устремляйся за змеем.
В змее, парящем в поднебесье, и впрямь было что-то гипнотическое. Но постоянное дерганье бечевы начинало раздражать.
— А нельзя привязать веревку вон к тому дереву и понаблюдать сидя?
— Ты не поняла СМЫСЛА. Господи, Ханна, зачем все усложнять? Вся тонкость в том, что змей возвращает тебе радости детства. Разве в детстве ты никогда не запускала змея?
— Ну да. Но, честно говоря, он пугал меня.
— Не понимаю, как можно бояться воздушного змея?
— Это был не совсем змей. Каждый раз, когда я запускала змея, откуда-то появлялся ужасный старик, который хитро и злобно поглядывал на меня. Я никогда никому об этом не рассказывала. Тот старик вытаскивал из кармана замусоленный пакетик с леденцами и совал мне одну липкую конфетку. Я уже много лет не вспоминала этого.
— Ну если так, то дай-ка мне бечевку. Воздушный змей действительно не для тебя.
— Нет, попробуем еще. Я должна привыкнуть к нему. Мне просто надо забыть того страшного старика. Он был очень похож на Лодочника, вот в чем дело. Его глаза. О Боже! Запавшие и горящие вожделением. Тогда я, конечно, не понимала смысла его взгляда. Слишком была маленькой. Но почему-то знала, что не должна брать леденец. А конфетки были полосатыми, красно-белыми, и каждая завернута в отдельный фантик. Так и стоят перед глазами.
— Сейчас же отдай мне эту проклятую бечевку! Ты просто не умеешь с ней управляться, — Эймей ухватилась за катушку. Ханна, торопясь освободиться от тягостного воспоминания, разжала пальцы. Катушка упала на землю и покатилась по склону.
— Лови!
Ханна не могла соревноваться в скорости с Эймей. Она болталась позади подруги, которая скакала резвой козой. Но даже ее прыти было недостаточно. Катушка докатилась до болота и поволоклась через бобриный пруд. Розовый квадрат, удаляясь, уменьшался и уменьшался. Эймей потащилась навстречу Ханне, бросая на нее сердитые взгляды.
— Неуклюжая идиотка. Не из-за тебя ли мы проиграли Кубок Мак-Виртера, когда ты не взяла подачу? Я чувствую себя совершенно беззащитной без моего змея.
— Ты обходилась без него добрых две недели.
— Но я знала, что он есть. А это главное.
— Ты сможешь завтра же в Виктории купить новый. Магазин воздушных змеев стоит прямо в гавани для удобства туристов.
— Что это значит?
— А что ты имеешь в виду?
— Кажется, ты назвала меня туристкой?
— А разве это не так?
— Я считала себя твоей гостьей и приехала сюда не развлекаться, а вывести тебя из жизненного тупика. А туристки — это безмозглые толстые тетки с подкрашенными волосами, в бермудах и с фотоаппаратами. Ты намекаешь на то, что мне неплохо бы сбросить пару фунтов? Но и тебя, Ханна, годы не пощадили.
Ну это уж было слишком!
— По крайней мере щитовидная железа у меня в порядке.
— И как ЭТО понимать?
Пора давать задний ход.
— Я просто хотела сказать, что по сравнению с другими недугами моя щитовидная железа еще не слишком активна. Никто ни на что не намекает, и давай в последний день не будем ссориться. Лучше вернемся домой и выпьем крепкого кофейку. Который час?
Эймей глянула на часы.
— Три часа семнадцать минут. Идем! — Она заспешила вниз. Далеко-далеко впереди можно было разглядеть крохотное суденышко, сновавшее по затопленным лугам.
Теперь объектом раздражения для Ханны была уже не Эймей, а та медленно скользившая плоскодонка. Черт бы побрал этого Лодочника! Какую же надо иметь наглость, чтобы охотиться на ее земле! А ведь он еще и крутился около ее дома. Она заметила это сегодня утром, когда он крался в кустах позади двора. Что ему надо? Неужто он втрескался в Эймей, грязный старикашка? Ну что ж, удачи. Может быть, когда она отбудет, он исчезнет?
Ханна нагнала Эймей уже во дворе. Та схватила кота и трясла его. Сабрина, который до этого безмятежно спал на капоте, выл от бессильной ярости.
— Зачем ты это делаешь, Эймей?
— Все в порядке. Я думала, кот издох, вот и все. Он выглядел таким безжизненным, что я решила проверить.
— Сабрина всегда такой вялый. Ты и раньше могла это заметить.
— Не понимаю, Ханна, зачем тебе нужна эта тварь, похожая на тряпку? Надоедает и тебе, и всем остальным. Надо его усыпить. Ты сделаешь доброе дело.
— Эймей, я начинаю немного уставать от людей, которые советуют мне, как поступить с Сабриной. С ним ничего не надо делать. — Ханна порылась в карманах в поисках ключей. Как обычно, они куда-то запропастились.
— И зачем тебе нужно все тут закрывать?
— Из-за Лодочника. Он постоянно здесь что-то вынюхивает. — А, вот они, проскользнули за подкладку куртки. Она конечно же не могла их потерять. На кольце висела добрая дюжина ключей, и все это весило не меньше тонны. Она уже давно позабыла, для чего каждый из них, кроме разве что ключа от парадной двери.
— Выбрось ты из головы этого Лодочника. Знаю я этот тип людей: простой сельский житель, честный и утомительный, как длинный день.
Этот самоуверенный тон так разозлил отпиравшую дверь Ханну, что ключи выпали из ее задрожавших пальцев. Сабрина, как обычно, протиснулся вперед, чтобы первым вскочить в дом. Ключи угодили ему прямо в голову.
Взвыв от боли, Сабрина умчался.
— Зачем ты это сделала? — удивилась Эймей.
Некоторое время спустя Эймей восседала за столом, жадно поглощая шоколадное печенье, а Ханна распласталась перед печкой, пытаясь разглядеть, не здесь ли затаился Сабрина. Вдруг резко задребезжали оконные стекла, и почти одновременно раздался приглушенный звук выстрела. Ханна подняла голову и увидела на стекле звездчатую трещину.
— Черт возьми! — закричала Эймей. — Это Тед!
— Тед?
Эймей с плачем заползала под стол.
— О Господи, неужели мне так и суждено убегать и прятаться до конца жизни?
Ханна осторожно выглянула в окно:
— Это Лодочник.
— Но зачем Лодочнику стрелять в нас?
— А Теду зачем?
— Это не важно. — Эймей, зардевшись, снова утвердилась на стуле. — Но у нас есть ружье. Сейчас мы его отрезвим.
— Такое и раньше бывало. Наверное, пуля просто срикошетила от воды… Не смей! — Ханна не успела остановить Эймей, которая разбила стволом стекло и бабахнула дуплетом в темноту.
— Эймей!
Но Эймей шарила в коробке с патронами, перезаряжая ружье.
— У тебя есть еще одно ружье, Ханна? Прикрой меня. Я иду наверх в башню-обсерваторию.
— Но, Эймей!..
— Я покажу ему… Пусть он не думает, что мы такие уж беспомощные. — Она, громко топоча, стала подниматься наверх, и уже через несколько секунд Ханна услышала звон разбитого стекла и оглушительный залп из обоих стволов двенадцатого калибра.
Ситуация вышла из-под контроля. Ханна перегнулась через подоконник и стала вглядываться во тьму. Лодочник, обычно державшийся поодаль, теперь был совсем близко. Сверху послышался еще один оглушающий выстрел. Вода около плоскодонки вздулась пузырями, и тут же раздался победный вопль Эймей. Лодочник завертел головой, но лица его, скрытого обвисшими полями старой фетровой шляпы, она видеть не могла. Его движения стали суетливыми, почти паническими, и в первое мгновение ей показалось, что он хватается за весла, но затем он наклонился, и она увидела поднятый ствол ружья.
Это было огромное ружье. Длиной оно было во всю лодку и почти не оставляло места для самого Лодочника и весел. Лодочник наклонил ружье и, балансируя на дне неустойчивой лодки, всыпал в ствол чуть ли не центнер пороха. Потом старательно забил его металлическим прутом.
— Это недоразумение! — закричала Ханна, но ее мирный призыв был тут же заглушен новым грохотом из башни. Плоскодонка закачалась.
— Недоразумение, черт возьми? Ты бы видела выражение его лица! — раздалось сверху. Эймей явно смотрела в телескоп. — Это же лицо убийцы. Мне ли не знать подобных типов?
— Мы уже дали ему понять! — закричала в ответ Ханна. — Пока никакого реального ущерба он нам не причинил. Может, подождем и посмотрим, что он будет делать дальше?
Лодочник тенью скользил по темной воде и был уже в ста ярдах от них. Его чудовищное ружье уставилось на дом. Он замер.
— Ждет, пока совсем стемнеет, — прокричала Эймей. — Как только мы не сможем его видеть, он вышибет стену. Надо опередить и вырубить его прямо сейчас. Это называется упреждающий удар. Признанная военная тактика.
— Не делай этого, Эймей!
Эймей уже катилась вниз по лестнице.
— Возьми себя в руки, Ханна. Все идет отлично. Ты прошла через многие тяготы, но это не оправдание слабости. Переверни стол и прикрывайся им, как щитом. На этот раз я стреляю на убой! — Она снова взбежала вверх по лестнице. Перед Ханной маячили, как видение, ее обезумевшие, выпученные глаза.
Эймей сошла с ума. Неужели из-за потери воздушного змея? Ханна оказалась с глазу на глаз с сумасшедшей. Что делать? Надвигалась ночь. Она украдкой кинула взгляд в окно. Поднималась полная луна. О, только не это!
И снова громовой взрыв наверху.
В темноте ничего разглядеть было невозможно, но выстрел, кажется, в цель не попал. Ханна увидела отраженную в воде вспышку. Лодочник палил из ружья! Едва она успела кинуться к столу и плюхнуться на пол, как раздался грохот и звон стекла наверху.
Лодочник не промахнулся: прямое попадание в башню!
Может быть, теперь Эймей утихомирится и позволит Ханне заключить перемирие?
На лестнице послышались неуверенные шаги, и появилась — Эймей с окровавленной головой.
— Ладно, — мрачно проговорила она. — Он накрыл башню. Но это даже к лучшему. У нас была неправильная диспозиция. Надо было стрелять отсюда, снизу. Тогда даже пуля, пущенная на высоте роста ребенка, отскочила бы от поверхности воды и снесла его проклятую башку. — Она вышелушила из коробки еще два патрона, ловко вставила их и защелкнула ружье. Эймей становилась настоящим знатоком этого дела. — Некоторое время у него уйдет на перезарядку. Прежде чем успеет жахнуть из своей пушки, он будет мертвее подстреленной утки.
— Эймей, это безрассудство!
Эймей придвинула к ней свое лицо. Выпученные, шаровидные глаза и мелкие кровоточащие порезы делали его страшным.
— Кто бы говорил о безрассудстве! Заткнись и уползай за укрытие, если не хочешь помогать. Мне ни к чему трусихи, хнычущие под руку. Вспомни лучше Кубок Мак-Виртера!
— Эймей, ты заговариваешься! Я никогда не участвовала в Кубке Мак-Виртера!
— Меня ты этим не удивила. А теперь отойди назад.
— Послушай, нужно просто крикнуть ему, что мы сожалеем и что все это ужасная ошибка. Можно вдобавок помахать какой-нибудь белой косынкой. А затем… позвать его, чтобы все спокойно обсудить за чашечкой кофе или…
— Ханна, ты растеряла последние крохи своего умишка?
Эймей приникла к окну, тщательно прицелилась и нажала сразу на оба спусковых крючка.
Ханна метнулась к задней двери, выскочила на улицу и вдохнула свежую струю вечернего воздуха. В ушах звенело от последних выстрелов Эймей. Надо поскорей добраться до Лодочника, извиниться или каким-то образом установить с ним контакт. Ведь не станет же Эймей стрелять, если Ханна будет рядом со стариком. И вообще, зачем это? Раздался новый грохот, и сверкнула ослепительная вспышка. Заряд ухнул между ней и Лодочником где-то около амбара. Неужели весь мир сошел с ума? Пусть! Катись оно все к черту! В этой кошмарной ситуации есть только одно безопасное убежище.
Повернув направо, она побежала к сортиру.
Назад: Глава шестая
Дальше: Глава восьмая
