В воскресенье 19 июля у маяка на мысе Амур мы выслали на берег шлюпку с пакетом телеграмм – последними вестями домой. Я подумал тогда: о чем будет мое первое сообщение в будущем году?

У мыса Сент-Чарльз мы бросили якорь напротив китобойной станции. Накануне здесь поймали двух китов, и я купил одного на корм собакам. Мясо мы уложили на шканцах. На побережье Лабрадора есть несколько таких «китовых фабрик». Они высылают в море быстроходное стальное судно с гарпунной пушкой на носу. Завидев кита, его преследуют и, подобравшись к чудовищу на достаточно близкое расстояние, выстреливают в него гарпун с бомбой. Взрыв убивает кита. Затем животное привязывают к борту судна, буксируют к станции, вытаскивают на деревянный помост и разделывают, причем для каждой части огромной туши находится коммерческое применение.

Следующая остановка была в Хок-Харбор, где нас ожидало вспомогательное судно «Эрик» с 25 тоннами китовского мяса на борту. Через час или два после «Рузвельта» в гавань вошла прекрасная белая яхта «Вакива», принадлежащая мистеру Харкнессу, члену нью-йоркского яхт-клуба. В течение зимы она дважды становилась по соседству с «Рузвельтом» у причала в конце Восточной 24-й улицы Нью-Йорка, загружаясь углем между плаваниями, и теперь по странному стечению обстоятельств оба судна вновь стояли бок о бок в этой отдаленной маленькой гавани на Лабрадорском побережье.

Более непохожие корабли трудно себе представить: яхта – белоснежная, сверкающая на солнце латунной отделкой, быстроходная, легкая, как стрела, и наш корабль – темный, медлительный, тяжелый, крепкий, как скала; каждое судно имело свое назначение и соответствовало ему.

Мистер Харкнесс с группой друзей, включая нескольких представительниц прекрасного пола, поднялись на борт «Рузвельта»; их изящные платья еще более подчеркнули черноту, силу и далеко не безукоризненную чистоту нашего корабля.

Затем мы остановились у острова Турнавик напротив рыболовной станции, хозяином которой был отец Бартлетта, и взяли на борт партию лабрадорских меховых сапог, предназначенных для Севера. Перед тем как подойти к острову, мы столкнулись с жесточайшей грозой. Это была самая северная гроза, которую я когда-либо наблюдал. Помнится, однако, что по пути на Север в 1905 году мы также попали в очень сильные грозы с не менее интенсивными электрическими явлениями, чем виденные мною в Мексиканском заливе, во время плаваний в южных морях; правда, с грозами 1905 года мы столкнулись в районе пролива Кабота – гораздо южнее, чем теперь, в 1908 году.

Наше плавание до мыса Йорк протекало спокойно и было лишено даже мелких тревог аналогичного плавания три года назад; тогда неподалеку от мыса Сент-Джордж на верхней палубе около вытяжной трубы вспыхнул пожар, переполошивший команду. Сходным образом и туманы не досаждали нам на ранней стадии путешествия так, как в 1905 году. В сущности говоря, все благоприятствовало нам с самого начала, благоприятствовало до такой степени, что, должно быть, матросы посуевернее думали про себя, что это везение ненадолго, а один из членов экспедиции постоянно постукивал по дереву – так, на всякий случай, объяснял он. Конечно, было бы смешно утверждать, что такая «мера предосторожности» хоть как-то повлияла на исход экспедиции; человек просто облегчал себе душу.

По мере удаления на север ночи становились все короче и светлее, а когда мы пересекли полярный круг – это произошло вскоре после полуночи 26 июля, – солнце светило нам круглые сутки. Я пересекал полярный круг около 20 раз, с юга на север и обратно, и для меня в этом не было ничего нового; однако на наших арктических «новичков» – доктора Гудсела, Макмиллана и Борупа – вступление в область полярного дня произвело немалое впечатление. У них было такое же ощущение, как у человека, впервые пересекающего экватор, – они увидели в этом событие.

Уходя все дальше на север, «Рузвельт» приближался к одной из самых интересных областей Арктики – маленькому оазису среди льдов и снегов, расположенному на западном побережье Северной Гренландии, на полпути между бассейном Кейна на севере и заливом Мелвилл на юге. Здесь в разительном контрасте с окружающей местностью богато представлен растительный и животный мир, и на протяжении последних 100 лет здешняя полоса побережья служила местом зимовки для пяти или шести арктических экспедиций. Здесь же обитает небольшое племя эскимосов.

Это маленькое убежище находится от Нью-Йорка в 3000 милях морского пути и в 2000 милях по прямой. Оно расположено в 600 милях к северу от полярного круга, примерно на полпути между полярным кругом и полюсом. 110 суток длится там полярная ночь, и глаз не видит иного света, чем свет луны и звезд, зато летом солнце светит непрерывно в течение стольких же суток. Благодаря достаточно обширным пастбищам эта маленькая страна – излюбленное обиталище северных оленей. Но нас этот единственный в своем роде уголок на земном шаре интересовал лишь в одном отношении: здесь мы предполагали взять на борт уроженцев холодного пояса, которые должны были помочь нам дальше на севере.

Однако, прежде чем достичь этого удивительного оазиса, расположенного всего в нескольких сотнях миль за полярным кругом, мы подошли к самому знаменательному пункту нашего пути, поскольку он показывал нам воочию мрачную сторону стоявшей перед нами задачи. Ни один цивилизованный человек не умирает в этой жестокой Нордландии без того, чтобы его могила не была исполнена глубокого смысла для тех, кто идет по его следам; и, по мере того как мы плыли вперед и вперед, безгласные напоминания об останках героев не переставая рассказывали нам свою молчаливую, но потрясающую повесть.

У южной границы залива Мелвилл, на острове Дак, находится небольшое кладбище шотландских китобоев, которые первыми прошли к заливу Мелвилл и умерли здесь, не дождавшись вскрытия льдов. Эти могилы появились здесь в начале XIX века. Отсюда столбовая дорога Арктики обозначена могилами тех, кто пал в жестокой схватке с холодом и голодом. Одного взгляда на эти грубые груды камней достаточно, чтобы понять, какой ценой дается завоевание Арктики. Люди, которые лежат под ними, были не менее отважны, не менее умны, чем участники моей экспедиции; им просто не так повезло.

Остановим на мгновение взгляд на этой дороге и рассмотрим памятники на ней.

В заливе Норт-Стар находится несколько могил участников английской экспедиции на корабле «Норт-Стар», зимовавшем здесь в 1850 году. На островах Кэри – безымянная могила одного из участников злополучной экспедиции Кальстениуса. Дальше к северу, в Эта, находится могила Зоннтага, астронома экспедиции Хейса, а еще севернее – могила Ольсена из отряда Кейна. На противоположной стороне в необозначенных местах лежат останки 16 человек злополучной экспедиции Грили. Еще дальше к северу, на побережье Гренландии, находится могила Холла, начальника американской экспедиции на «Полярисе». На западе, на Земле Гранта, похоронены матросы английской арктической экспедиции 1876 года, а прямо на берегу центрального Полярного моря [Северного Ледовитого океана], у мыса Шеридан, находится могила датчанина Петерсена, переводчика той же экспедиции. Могилы эти – немые памятники человеческим усилиям выиграть великий приз – дают лишь частичное представление о том, сколько отважных людей, которым не так везло, пожертвовали жизнью – самым дорогим, что только есть у человека, в борьбе за покорение Арктики.

Когда я впервые увидел могилы китобоев на острове Дак, солнце ярко освещало надгробные доски, и я присел перед ними, полный трезвого понимания их сокровенного смысла. Когда я впервые увидел могилу Зоннтага в Эта, я тщательно прибрал камни вокруг, отдавая долг чести мужественному человеку. А на мысе Сабин, где погиб отряд Грили, я был первым человеком, ступившим в развалины каменной хижины после того, как много лет назад из нее увезли семерых оставшихся в живых участников экспедиции, – да, я первым ступил в эти развалины в августе, в слепящий снежный буран, и увидел напоминания о себе, оставленные этими несчастными.

И вот теперь, в 1908 году, проплывая мимо острова Дак на пути к мысу Йорк, я вспоминал о находящихся там могилах, и мне и в голову не приходило, что одному из участников нашей экспедиции, всеми нами любимому профессору Россу Марвину, который ел за одним столом со мной и исполнял обязанности моего секретаря, суждено прибавить свое имя к длинному списку жертв Арктики и что его могила в бездонной темной пучине станет самой северной могилой на Земле.

1 августа мы достигли мыса Йорк. Крутой, почти отвесный, он заканчивался полосой Арктического побережья, населенного эскимосами – самыми северными представителями человечества на Земле. Мне не раз доводилось видеть его снежную вершину, возвышающуюся вдали на горизонте в заливе Мелвилл, когда мои корабли проплывали на Север. У основания мыса ютится самое южное из всех эскимосских поселений, и он из года в год служил мне местом встреч с обитающим здесь племенем.

Прибыв на мыс Йорк, мы оказались в преддверии собственно работы в Арктике. У меня на борту было все необходимое снаряжение и материалы, какие мне могла предоставить цивилизация. А здесь я должен был забрать орудия и людей, которых сама Арктика породила для собственного покорения. Мыс Йорк, или залив Мелвилл, – это демаркационная линия между цивилизованным миром, с одной стороны, и арктическим миром – с другой, арктическим миром со всем его вооружением: эскимосами, собаками, моржами, тюленями, меховой одеждой и опытом аборигенов.

Позади лежал цивилизованный мир, теперь для нас абсолютно бесполезный, не могущий дать нам ничего больше. Впереди простиралась неисследованная пустыня, через которую я должен был буквально пробивать путь к цели. Уже само плавание от мыса Йорк до места зимовки на северном побережье Земли Гранта – не «просто плавание»; в сущности говоря, на последних этапах это вовсе не плавание, а сплошные нажимы, наскоки, увертки и таранные удары в схватке со льдом, причем каждую минуту можно ожидать от противника сокрушительного ответного удара. Все это очень напоминает работу искусного боксера-тяжеловеса или работу древнеримского кулачного бойца.

За заливом Мелвилл цивилизованный мир, каким мы его знаем, остается позади. Покидая мыс Йорк, мы меняем разнообразные занятия на два, которым находится место в этих бескрайних пустынях: добывание пищи для человека и собаки и преодоление многомильных расстояний.

Позади лежало все то, что я мог назвать своим, все, что дорого сердцу человека: семья, дом, друзья и те узы, которые связывали меня с мне подобными. Впереди была моя мечта, цель необоримого импульса, побуждавшего меня в течение 23 лет раз за разом восставать против застывшего «нет» Великого Севера.

Суждено ли мне добиться успеха? Суждено ли вернуться? Успешное достижение 90° северной широты вовсе не предполагает благополучного возвращения. Мы поняли это в 1906 году, пересекая на обратном пути Великую полынью. В Арктике шансы всегда против исследователя. Непроницаемые хранители ее тайны, похоже, обладают неисчерпаемым запасом козырей и пускают их в ход против пришельца, который норовит начать игру Жизнь там – собачья, но работа достойна настоящего человека.

Когда мы 1 августа 1908 года покидали мыс Йорк, я знал, что мне предстоит поистине последняя битва. Все в моей жизни, казалось, вело к этому моменту. И моя долголетняя работа, и все мои предыдущие экспедиции были лишь подготовкой к этому последнему завершающему усилию. Говорят, целенаправленный труд – лучшая молитва о достижении цели. Если это верно, то молитва многие годы была моим уделом. В какую бы полосу разочарований и поражений я ни вступал, я всегда верил, что великая белоснежная загадка Севера в конце концов должна пасть перед напором человеческого опыта и воли. Так и теперь, стоя спиной к миру и лицом к загадке, я верил, что выйду победителем вопреки всем силам тьмы и отчаяния.