Четыре отряда, отправлявшихся в декабре на охоту, один за другим вернулись на корабль. Дичь нашел только капитан Бартлетт, да и то всего пять зайцев. В поездке с капитаном случилось происшествие, которое могло иметь для него самые серьезные последствия. К счастью, все обошлось благополучно.

Дело было так. Находясь с эскимосами у озера Хейзен, капитан оставил своих спутников в иглу, а сам вышел поискать в окрестностях дичь. Ему удалось напасть на оленьи следы, как вдруг луна скрылась за тучей и землю окутала беспросветная тьма. Капитан стал ждать, пока луна появится вновь и можно будет сориентироваться на местности, а тем временем эскимосы, решив, что он заблудился, свернули лагерь и направились к кораблю. Как только прояснилось, он также направился на юг и через некоторое время нагнал своих спутников. Возьми он чуть севернее, он разминулся бы с ними, и ему пришлось бы одному возвращаться пешком на корабль без всяких припасов при надвигавшейся буре, а до корабля было 70 или 80 миль.

Возвращался отряд при плохой погоде. Хотя было не особенно холодно, всего 10° или 15° ниже нуля, небо было затянуто тучами. Несмотря на темноту, последний переход капитан одолевал одним долгим броском. Держаться старого следа, разумеется, не всегда было возможно. Порою приходилось идти по снегу, ровному, как пол, а потом вдруг этот пол проваливался на 10–15 футов, и, так как переход совершался в полной темноте, капитан прикладывался затылком с такой силой, что в глазах у него вспыхивали звезды, не обозначенные ни на каких картах звездного неба.

На одном участке дорога была такая плохая, что продвигаться вперед без света стало невозможно. У капитана не было с собой фонаря, и он приспособил под фонарь жестянку из-под сахара, прорезав по ее бокам отверстия и поставив внутрь свечу. С помощью этого доморощенного маяка Бартлетту кое-как удавалось придерживаться следа. Однако дул сильный ветер, и, по словам Бартлетта, он извел за этот переход столько спичек, вновь и вновь зажигая фонарь, что эскимосской семье хватило бы их для безбедного житья на целую зиму.

Охотничья неудача четырех отрядов имела для нас серьезные последствия. Чтобы сэкономить корм, пришлось еще сократить число собак. Мы осмотрели их, и 14 животных, которые вряд ли пережили бы зиму, были пристрелены и пошли на корм остальным.

Меня часто спрашивают, чем питаются зимой дикие травоядные животные – мускусные быки и северные олени – в этой покрытой снегом стране. Как ни парадоксально, свирепствующие здесь ветры – их союзники в борьбе за существование: сдувая снег с обширных пространств, они обнажают засохшие травы и растущие вразброс ползучие кустарники, которыми кормятся животные.

22 декабря наступила полярная «полночь» – в этот день солнце начало свое обратное путешествие на север. Во второй половине дня мы собрали на палубе всех эскимосов, и, с часами в руках, я объяснил им, что солнце теперь возвращается. Марвин прозвонил в судовой колокол, Мэтт Хенсон трижды выстрелил из винтовки, Боруп дал несколько вспышек магния. Затем все мужчины, женщины и дети построились и прошли в заднюю рубку. Минуя камбуз, каждый в дополнение к ежедневному рациону получил по кварте кофе с сахаром и молоком, сухари и порцию мяса мускусного быка; женщинам были выданы сласти, а мужчинам табак.

После празднества маленький Пингашу, мальчик лет тринадцати, помогавший Перси в камбузе, направился по холмам на юг – встречать солнце. Через несколько часов он, удрученный, вернулся на корабль, и Перси пришлось растолковать ему, что, хотя солнце действительно вышло в обратный путь, но доберется оно до нас только через три месяца.

На следующий день после зимнего солнцестояния мы послали эскимосов на разведку окрестных озер – наш запас воды, взятый из реки Шеридан, подошел к концу Члены английской экспедиции на «Алерте» всю зиму пользовались водой, получаемой из растопленного льда, и в экспедицию 1905–1906 годов мы также были вынуждены растапливать лед в течение месяца или двух; однако на этот раз эскимосы обследовали озерца на берегу, и в одном из них, расположенном в миле от «Рузвельта», оказалось на 15 футов воды. Над прорубью во льду эскимосы построили иглу с откидной деревянной дверцей, чтобы вода в проруби не замерзала слишком быстро. Воду к судну подвозили в бочках на собачьих упряжках.

Так как Рождество пришлось на темный период месяца, все участники экспедиции были на борту судна, и мы решили отметить праздник особым обедом, спортивными играми, лотереей, наградами и так далее. Мороз в тот день стоял не особенно сильный, всего 23°.

Утром мы поздравили друг друга с «веселым Рождеством», а за завтраком прочли письма из дому и преподнесли друг другу рождественские подарки – те и другие хранились с условием вскрыть их в рождественское утро. Макмиллан, назначенный церемониймейстером, составил спортивную программу. В 2 часа дня состоялись соревнования по бегу на подошве припая. Была расчищена беговая дорожка в 75 ярдов длиной, и по обеим ее сторонам параллельными рядами, отстоящими один от другого на 20 футов, установили все фонари, сколько их было на судне, числом до 50. Фонари очень напоминали те, с какими ходят кондуктора, только были побольше. Освещенная дорожка, в 7,5° от конца земли, являла собой зрелище необыкновенное.

В первом забеге участвовали эскимосы дети, во втором мужчины, в третьем матери с младенцами за плечами, в четвертом женщины без ноши. Для матерей было четыре забега, и, глядя на них, никто бы не подумал, что проводятся соревнования по бегу. Они двигались по четыре в ряд, одетые в меховые одежды, вращая глазами и пыхтя, словно возмущенные моржи; младенцы за их спинами широко раскрытыми глазами смотрели на сверкающие фонари. О жестокости по отношению к детям не могло быть и речи – женщины двигались не настолько быстро, чтобы выронить их. Затем шли состязания в беге для экипажа и членов экспедиции, а потом перетягивание каната.

Казалось, сама природа участвовала в наших рождественских торжествах, расцветив небо ярким северным сиянием. Пока шли состязания на подошве припая, весь северный небосклон был заполнен столбами и копьями бледного света. Этот феномен северного неба, вопреки общепринятому мнению, не особенно часто наблюдается на здешних, крайних северных, широтах. Как ни жаль развеивать широко распространенное приятное заблуждение, в штате Мэн мне случалось видеть куда более красивое северное сияние, чем за полярным кругом.

Между соревнованиями по бегу и обедом, который был у нас в 4 часа, я дал концерт у себя в каюте, выбирая самую веселую музыку. Затем мы разошлись «переодеться к обеду». Церемония состояла в надевании чистых фланелевых рубашек и галстуков. Амбиции доктора Гудсела зашли так далеко, что он даже надел воротничок.

Перси, заведующий хозяйством, по случаю праздника обрядился в поварской колпак и большой белый фартук, накрыл стол красивой скатертью и выложил наше лучшее столовое серебро. Стена столовой была украшена американским флагом. На обед у нас было мясо мускусного быка, сливовый пудинг, залитый шоколадом бисквит и у каждой тарелки лежал мешочек с орехами, пирожными и конфетами, снабженный карточкой: «Веселого Рождества – миссис Пири».

После обеда на баке состоялись состязания в бросании костей и состязания по борьбе. Праздник закончился граммофонным концертом, который устроил Перси.

Пожалуй, самой интересной частью праздничной программы была выдача наград победителям соревнований. В порядке изучения психологии эскимосов победителю предоставлялась возможность выбирать приз. Например, Тукума, победившая в беге среди женщин, могла выбирать между тремя призами: коробкой с тремя кусками душистого мыла, швейным набором, состоявшим из пачки иголок, трех наперстков и нескольких катушек ниток различной толщины, и круглым глазированным тортом. Молодая женщина не колебалась. Бегло взглянув на швейный набор, она и руками и глазами остановилась на мыле. Его назначение было ей известно, и ею овладело желание быть чистой и привлекательной.

29 декабря в 4 часа дня все участники экспедиции в последний раз собрались за обедом – в этот вечер Марвин и капитан Бартлетт, каждый со своим отрядом, отправились к гренландскому побережью, а когда после моего возвращения с полюса мы снова встретились на корабле, одного из нас не было с нами – и уже никогда больше не будет.

После капитана Бартлетта Росс Марвин был самым ценным работником экспедиции. В отсутствие капитана Марвин брал на себя все текущие дела, и на нем же лежала порою обременительная, порою занятная работа по обучению новичков. В прошлую экспедицию Марвин лучше, чем кто-либо, усвоил основные, фундаментальные принципы работы в Арктике.

Вместе с ним я детально разрабатывал новый метод авангардных и сменных отрядов. Этот метод, когда поверхность передвижения точно определена, может быть математически обоснован и является наиболее эффективным для санного марша по Арктике.

Отряд, вышедший вечером 29 октября к гренландскому побережью по льду пролива Робсон, состоял из Марвина, капитана, 9 эскимосов и 54 собак. Их путь лежал на юг вдоль побережья до мыса Юнион, а затем по льду пролива до мыса Бреворт. Отсюда Марвин со своими людьми и вспомогательными группами должен был проследовать на север к мысу Брайант, где он предполагал в течение месяца проводить наблюдения над приливами и отливами, а капитан со своими людьми должен был направиться на юг по льду залива Ньюмен и дальше до полуострова Полярис, чтобы заняться там охотой.

На следующий день еще два отряда, один под начальством доктора Гудсела, другой во главе с Борупом, направились к мысу Белкнап. Доктор должен был охотиться в заливе Марком, а Боруп в районе первого ледника к северу от озера Хейзен. Ни одна арктическая экспедиция до нас не проводила полевых работ в таких масштабах, с радиусом охвата территории до 90 миль во всех направлениях от места стоянки.

Распределяя среди эскимосок материал для пошива одежды в передней рубке, иглу и ящичных домах на берегу, я узнал, что некоторые эскимосы побаиваются снова идти на север по льду Полярного моря [Северного Ледовитого океана]. Они не забыли, как мы чуть было не погибли, пересекая «Великую полынью», когда возвращались с самой северной параллели, которую нам удалось достичь в 1906 году. Будучи уверен, что смогу уговорить их в решающий момент, я все же понимал, что они еще могут доставить нам много хлопот. Но я просто не позволял себе тревожиться за конечный исход.

Отряд доктора Гудсела вернулся 11 января. Им не повезло, хотя они и видели свежие следы мускусных быков. Боруп вернулся на следующее утро с 83 зайцами и рассказал нечто интересное. Подойдя к самому леднику, они наткнулись на целую колонию этих белых арктических зверьков числом до 100 штук. Полярные зайцы не отличаются дикостью; они подходят к охотнику так близко, что их можно взять чуть ли не голыми руками. Им неведом страх перед человеком, потому что там, где они обитают, человек практически неизвестен. Боруп и эскимосы окружили зайцев, подошли к ним вплотную и, не тратя патронов, перебили их ударами прикладов по голове.

Однажды случилось так, что во время охоты Боруп и эскимосы заблудились и в течение суток не могли отыскать свой иглу. Ножей-пил, необходимых для постройки снежного дома, у них с собой не было; они не захватили даже простого ножа, который мог послужить заменой. Поднялся сильный ветер, луна скрылась за облаками, в воздухе крутились снежные вихри, погода стояла холодная. Они без конца топтались на месте, чтобы не замерзнуть. Наконец, выбившись из сил, они перевернули сани на бок, эскимосы вытоптали ногами снежные блоки, и, соорудив кое-какое убежище, все немного поспали. Когда небо прояснилось, оказалось, что они находятся в какой-нибудь полумиле от своего иглу.

На другой день после возвращения Борупа пришли капитан Бартлетт с людьми и четыре человека из вспомогательного отряда Марвина. Мы уже начали беспокоиться за них – лед пролива Робсон в зимнюю тьму отнюдь не самая безопасная дорога для санного отряда. Капитан сообщил, что они пересекли залив всего за 6 часов; однако, хотя он и объездил всю равнину полуострова Полярис, увидеть мускусных быков ему не удалось.

К концу января южный небосклон около полудня стал слабо высвечиваться красным; период сумерек растягивался.

По небу уже кружила последняя зимняя луна, и я записал в своем дневнике: «Слава богу, лун больше не будет!» Человек может провести в Арктике сколько угодно темных зим, но его жажда солнца при этом нисколько не уменьшается.

В февральское новолуние Бартлетт отправился на мыс Хекла. Гудсел перебросил часть припасов с мыса Хекла на мыс Колан, а Боруп снова выехал на охоту в залив Маркем. Перед отъездом доктор закончил составление таблицы средних месячных температур; таблица показала, что все зимние месяцы, за исключением октября, были холоднее, чем три года назад. Средняя температура декабря оказалась на 8° ниже.

Марвин по-прежнему оставался на мысе Брайант. Последний из февральских отрядов вернулся 9 февраля. Начиная с этого дня мы принялись энергично готовиться к последнему большому броску. В воскресную ночь 14 февраля я в краткой беседе рассказал эскимосам о том, что мы собираемся предпринять, чего ожидаем от них и что получит по возвращении каждый, кто пойдет со мной до крайнего пункта: лодку, палатку, самозарядный винчестер, дробовик, патроны, ящик табака, трубки, охотничьи припасы, ножи, топоры и прочее. Для них это были поистине несметные богатства, и перспектива получить их была слишком заманчива. Страх перед Великой полыньей улетучился, и когда я вплотную приступил к формированию санных отрядов, лишь один эскимос, Паникпа, признался, что боится. Остальные уже столько раз были свидетелями моего благополучного возвращения, что готовы были еще раз попытать счастье.

Бартлетт вышел в путь в понедельник 15 февраля с заданием пройти прямо к мысу Колумбия и два или три дня поохотиться на мускусных быков в его окрестностях. Три отряда, выходившие следом за Бартлеттом, должны были доставить припасы на мыс Колумбия, затем вернуться на мыс Колан, где у нас находился склад продовольствия, и вновь вернуться с полным грузом на мыс Колумбия. Отряд Гудсела вышел во вторник 16 февраля. В среду бушевала пурга, так что Макмиллан и Хенсон смогли выйти только в четверг. Все они должны были встретиться со мной на мысе Колумбия впоследний день февраля.

Марвин вернулся с мыса Брайант в среду около 6 часов вечера. Все его люди были здоровы. Отряд Борупа покинул корабль в пятницу, отряд Марвина – в воскресенье 21-го, и я на день остался один на «Рузвельте».

В этот последний день на судне царили полная тишина и покой, никто мне не мешал. Утро я посвятил тщательной проверке деталей уже проделанной работы; я желал убедиться, что не упущено ни малейшей ниточки, и вновь и вновь пункт за пунктом продумывал детали предстоящего марша.

Удостоверившись (чего я не имел возможности сделать в суете двух последних недель), что все на месте и все возможные случайности предусмотрены, я несколько часов раздумывал над положением вещей и над теми, другими моментами, когда, как и теперь, я стоял накануне выхода в неведомую пустыню Севера.

Когда я наконец лег на койку, чтобы поспать несколько часов перед завтрашним стартом, я уснул с сознанием, что сделал все в пределах моих сил и разумения, что каждый член экспедиции, так же как и я сам, отдаст достижению поставленной цели всю свою волю, силу и энергию. Остальное зависело от стихии – капризов полярного пака, а также от нашей физической и нравственной выдержки.

Это был последний шанс осуществить мечту всей моей жизни. Завтрашний старт был как натягивание тетивы, которая пустит последнюю стрелу из моего колчана.