Глава восьмая
Конец лета

Если войти в любой дом у дороги Шавантина — Сан-Фелис, то вам обязательно дадут что-нибудь освежающее, главным образом кофе. Посмотрев в чашку, а потом на деревянный или земляной пол, усвоишь многое из атмосферы этого жилища. Куда можно поставить чашку? На твердую землю, в стороне от неуклюжих свиней, на стол, на ящик или же ее вообще некуда девать, кроме своих ладоней? Человек, которого мы расспрашивали, был обычно босым или обут в поношенные башмаки.

Поэтому мы были ошеломлены, когда однажды очутились в доме у дороги и взяли в руки высокие прохладные стаканы, звенящие от набитых доверху кубиков льда. А пили мы виноградный сок. Стол, на который можно было опустить стакан, твердо стоял на всех четырех ножках, под которыми был пол из керамических плиток. Мы сидели не на земле или ящиках, а в аккуратных чистых новых алюминиевых шезлонгах. Ноги человека, которому мы задавали вопросы, были надежно обуты в блестящие черные кожаные ботинки, доходившие до икр. На стене, за его головой, были прибиты оленьи рога, как в замке какого-нибудь барона. Здесь же находилась его элегантная жена, готовая хоть сейчас лететь в Бананал на уик-энд, улыбающаяся, в больших цветных очках, с ярко окрашенными волосами. Это хозяйство ни капли не походило ни на одно из мест, которые мы посещали. Это была фазенда «Суя-Мису».

Везде, где много наемных рабочих, есть gerente, или управляющие. Последние оказались столь же различными, как и чашки с кофе, которые они предлагали, а стоявший во главе «Суя-Мису» выглядел, пожалуй, как босс наикрупнейшего, самого передового и совершенного из всех современных хозяйств вдоль шавантинской дороги. Управляющий был коренастым мужчиной с редеющими волосами. Прежде чем ответить, он выслушивал вас. Он разъезжал повсюду в открытом джипе. В своем доме, окруженном крытой террасой, с садом, вокруг которого шла кирпичная стена, он жил так, как нельзя вообразить для большей части этой территории и для большинства ее обитателей. Дом был выстроен в колониальном стиле, с прохладными проходными комнатами, каждая из которых была обставлена мягкой мебелью. В доме были слуги, появляющиеся, подобно джиннам, неизвестно откуда, как только что-нибудь потребуется. Окна были затянуты москитной сеткой, но самих москитов не было. В саду росли различные кустарники, но насекомых на них тоже не было. Та одинокая фигурка, которая наблюдала наш отлет из Кашоейра-Мартинс, тоже была gerente. Мы вспомнили его, когда пили ледяной виноградный сок и изумлялись необычной обстановке. Однако оба этих места были отвоеваны у леса так же недавно, перед прибытием их gerente.

Владельцем «Суя-Мису» был доктор Эрминио Ометто. Его семейству принадлежат тринадцать сахарных заводов, которые поставляют тридцать пять процентов сахара, потребляемого быстро растущим населением штата Сан-Паулу. Отец доктора Ометто, итальянский иммигрант, приехал в Бразилию ни с чем. Первое знакомство этого иммигранта с сахаром произошло тогда, когда он засеял сахарным тростником сорок гектаров, и с тех пор состояние семейства непрерывно возрастало. Часть его денег и энергии были обращены в 1962 году на Мату-Гросу, когда он купил участок земли в четырехстах километрах к северу от Шавантины и примерно в ста десяти километрах к юго-западу от Сан-Фелиса. Так случилось, что эта земля оказалась прямо у новой дороги, которая должна связать оба города. Площадь участка была 300 000 алкейре, по цене около 1,25 нового крузейро за алкейре.

Такие единицы измерения, как площади, так и денег, нуждаются в пояснении. Беда с алкейре как единицей измерения в том, что величина ее меняется от штата к штату. В Мату-Гросу ее часто принимают равной пяти гектарам. В Сан-Паулу и на фазенде доктора Ометто ее считают за 2,2 гектара. В экономике с бурно растущей инфляцией беда с деньгами заключается в том, что цены из года в год изменяются драматически. Крузейро был основной денежной единицей, но инфляция сильно уменьшила его стоимость. Положение его укрепилось в 1967 году, когда у него убрали три нуля, которыми его снабдила инфляция. (Бразилия проводила такой маневр не в первый раз.) За ночь тысяча старых крузейро стали официально одним новым крузейро (или конто), и эти обе разновидности до сих пор еще трудно разъединить, поскольку еще много находится в обращении старых банкнот или они имеют надпечатку. Гораздо труднее — учитывая переменную величину алкейре и неустойчивость денег — выяснить, сколько же было уплачено за гектар. Тем не менее, по большинству стандартов, покупная цена фазенды «Суя-Мису» крайне низка и составляет всего несколько пенсов за гектар. Платить такие деньги за пустыню, в которой установлено отсутствие каких-либо ископаемых, возможно, разумно. Заплатить же ее за землю, на которой уже мог расти тропический лес, весьма примечательно.

Работы на фазенде «Суя-Мису» (названной так в честь реки, протекающей западнее ее территории) начались в 1964 году. В этих местах жила кучка индейцев шаванте, которые и были переправлены с большой поспешностью по воздуху в миссию Сан-Маркос. Других индейцев в окрестности не было, и работы могли вестись без каких-либо помех. Самым удобным пунктом доступа в то время был Сан-Фелис (который недавно возник на западном берегу реки Арагуая), а заключительную часть пути проделывали пешком. Поскольку жителей в этой местности не было, всю рабочую силу пришлось привозить из других мест. Как и на фазенде доктора Паулу, расположенной южнее, а также на любом другом участке, первоочередная задача состояла в том, чтобы начать рубить лес.

Gerente (управляющий) считает, что одному человеку требуется сорок семь дней на то, чтобы вырубить одну алкейре. Следовательно, один топор в руках хорошего лесоруба, которому платят сдельно, может за этот срок вырубить около двух гектаров. В самые сухие месяцы, с апреля по август, на фазенду дополнительно нанимают двести пятьдесят рабочих, в основном для расчистки леса. Их совместные усилия на протяжении каждого зимнего сезона приводят к вырубке еще 1200–1600 гектаров, где потом будет яростно полыхать пожар. Вследствие того что на одних участках леса более редкие, чем на других, а часть земель фазенды представляли кампо или серрадос (для освоения которых требуется значительно меньше усилий), управляющий в конце первых пяти лет смог доложить о расчистке 12 000 гектаров. На первом этапе операций намеревались расчистить еще 200 000 гектаров, но даже и тогда в пределах только этой фазенды останется 340 000 гектаров леса. Даже для жителя Сан-Паулу необходимо время, чтобы реализовать свои капиталовложения в Мату-Гросу.

В конце пятого года большая часть расчищенной земли была засеяна травой, которая так хорошо растет на выжженной земле у корней сгоревших деревьев. Во всех уголках поместья можно встретить напоминания о том, что здесь раньше был лес в виде обнаженных стволов деревьев, все еще стоящих там, где они прежде пышно росли. Мрачно возвышались они над длинными пучками травы, которая не могла скрыть всех этих пней и обломков деревьев, не уничтоженных ежегодными пожарами. Конечно, посадочная площадка была расчищена полностью, как и жилая территория, коррали и дороги, но остальная земля, пригодная теперь для выпаса скота, сохраняла все признаки недавнего уничтожения леса.

К тому времени, когда были расчищены первые 12 000 гектаров, на них паслись пятнадцать тысяч голов скота, воздавая должное как питательным свойствам посеянной травы, так и энергии, потребовавшейся на создание такого стада. Правда, часть животных паслась также на некоторых нетронутых участках серрадос. Животных на фазенду перегнали в основном с востока, но проводилась также экстенсивная программа их разведения, и менее многочисленные стада годовалого скота свидетельствовали о том, с какой скоростью она осуществляется. Перегонявшийся скот доходил в сухой сезон до реки Арагуая, где его ставили плотно на паром (исходя из того, что передвигающийся груз опасен, а если скот стоит достаточно тесно, то он двигаться не сможет) и выгружали в нескольких километрах южнее Сан-Фелиса. За время дождливых летних месяцев земля по обоим берегам Арагуаи затопляется на таком большом расстоянии, что подобная перевозка становится невозможной. Наиболее подходящее для этого время — середина зимы, и некоторые участники экспедиции наблюдали подготовку к принятию стада в четыре тысячи голов, что должно было увеличить поголовье с пятнадцати тысяч до еще более внушительной цифры девятнадцать тысяч.

Как только скот переправят через реку, вакейрос фазенды «Суя-Мису» продолжают гнать стадо дальше. Прямого пути от реки к фазенде нет, и даже если бы он существовал или если бы скот погнали по дороге, идущей южнее Сан-Фелиса, перегон был бы затруднен из-за транспорта, едущего по ней. Вместо этого огромное стадо погнали по серрадос, и животные прокладывали себе путь среди ее разнообразной растительности и колючих пальм. Корова, забредшая в сторону дальше чем метров на сорок, может потеряться среди этой растительности, поэтому пастухам работы хватало вдоволь, но они справлялись с ней отлично. Они разъезжали или на маленьких лошадках, или на крупных мулах, причем последние, по-видимому, лучше выбирали для себя надежную дорогу среди растительности. Скот предпочитал оставаться в стаде без всяких усилий со стороны всадников на мулах. Следует сказать, что ни одно животное не было потеряно, а любое отбившееся пастухи быстро находили.

Все животные были с отвислыми ушами и толстыми складками кожи на шее и — по крайней мере, для европейского глаза — с менее привлекательной внешностью, чем европейские коровы. В основном это были зебу, которых местные жители относят к породе nellore, но первоначальная чистота породы, видимо, давно утеряна вследствие неразборчивого скрещивания. Тем не менее в результате получились выносливые животные, удивительно невосприимчивые к болезням. У животных часто можно заметить длинные шрамы или открытые раны, а иногда встречались животные и без уха, но все это представляло собой лишь характерные опасности существования в столь первобытных условиях. У управляющего был ветеринарный справочник, на страницах которого он усиленно старался найти carbunculo simpatico (нам потребовалось немало времени, чтобы понять, что он имел в виду сибирскую язву), однако в поместье не было ветеринара и даже не планировалось завести хотя бы одного. Подобная роскошь, или даже врач для рабочих, или многие другие блага цивилизованного общества встречают яростное сопротивление исходя из финансовых соображений.

О всех подобных вещах управляющий говорил следующее: «Коровам делали прививки, поскольку некоторая профилактика уже зарекомендовала себя как крайне необходимая, но серьезная вспышка какой-нибудь эпидемии рассматривалась как оправданный риск. Возможно, что ветеринар смог бы предотвратить такую эпидемию, но подобный специалист обойдется слишком дорого. Тяжелобольных людей можно было вывезти на самолете, а для лечения самых простых заболеваний имелась аптека. Возможно что ветеринар и врач окажутся необходимыми, но подобная ненужная роскошь может быть допущена только тогда, когда без нее невозможно будет обойтись. То же самое справедливо и в отношении удобрений. Возможно, они станут необходимыми лет через двадцать пять, когда почва сильно истощится, но мысль об использовании их в течение первых трудных и неблагодарных лет была совершенно неприемлемой. А пока ничего не надо».

Терраса, кустарники и стоянка джипа управляющего имели респектабельный налет старины. Собственный самолет фазенды стоял поодаль у шеста с ветровым конусом, который, как обычно в Центральной Бразилии, лишь изредка наполнялся ветром. Все окрестности — дома в поле зрения, лесопилка и бойня с постоянными черными стервятниками — также имели старинный вид. Тем не менее всего лишь пять лет назад повсюду были деревья, а теперь на месте термитов и клещей сверкает черепица террасы. На горизонте еще виднелся лес в виде тонкой полоски между небом и землей, а за этим рубежом сразу же начинался древний мир. Мы спросили, существует ли намерение сохранить здесь хоть какую-то часть лесов, или же топор будет врубаться все глубже и глубже. К удивлению, нам ответили, что неприкосновенными останутся тридцать процентов, или 120 000 гектаров леса. «Видите ли, это необходимо для флоры и фауны, для климата и более всего для нашей философии. Если окажется необходимым, то мы даже станем сажать деревья».

Подобному оптимизму противоречат факты: в Бразилии нет обычаев охранять природу, и вряд ли упомянутые тридцать процентов сохранятся. Более влажные земли, которые сулят большую и скорую прибыль, лежат по обеим сторонам бассейна стока. Если уничтожить эти леса, то резко возрастут шансы на бурную эрозию, образование оврагов и уничтожение вновь обретенной земли. В конце концов, очень много ошибок в этом отношении было сделано во всех странах мира, и, пролетая над освоенными территориями Бразилии, можно видеть подобные примеры, но природа человеческая настолько слаба, что не позволяет задуматься даже над очевидной бедой. Человек предпочитает бороться с бедствием после того, как оно произойдет, устраивая дамбы для разливающихся вод, борясь с ежегодной эрозией почвы и восстанавливая среду с надеждой на то, что еще не слишком поздно. На фазенде «Суя-Мису» не существовало никаких планов по борьбе с подобным разрушением, кроме сохранения этих неопределенных тридцати процентов. Некоторая потеря почвы будет неизбежной. Некоторое разрушение — несомненно. Какое-либо бедствие — вероятно. И лишь когда оно случится, тогда все переменные параметры станут известными.

Существующая стабильность, несомненно, претерпит изменения, когда помимо фазенды «Суя-Мису», фазенды доктора Паулу появится бесчисленное множество других. Почва и толща подпочвенных выветрившихся пород подвергнутся суровому воздействию. На фазендах нормальный пружинящий лиственный покров земли уже превратился в слой мелкой пыли, которая разлетается, когда шагаешь по ней. На большой части этой территории можно вырыть яму (что часто делали английские почвоведы) глубиной несколько метров, не заметив никаких изменений, если вы не специалист. Некоторые бразильские поселенцы рыли колодцы, которые на девять — двенадцать метров шли через толщу выветрившихся пород, легко поддающихся эрозии.

Географ Джон Торне, который изучал воды реки Суя-Мису, был поражен постоянством химического состава вод этой реки и тем, что оно означает для земель, находящихся по обоим берегам. От истоков Суя-Мису до ее слияния с рекой Шингу, на многие сотни километров, содержание в воде растворенных ионов и взвешенных веществ было удивительно постоянным. Обычно по изменяющимся количествам растворенных веществ в воде можно судить об изменении характера освоения земель, лежащих вдоль реки. Если там имеет место эрозия, то в воде, видимо, будет находиться большое количество как растворенных, так и взвешенных веществ. Прозрачная и чистая река Суя-Мису в настоящее время не несет в своих водах почти ничего. Использование земель повлечет за собой перемены, и ионный состав этой молчаливой реки станет свидетелем происходящего опустошения. Не нужно будет смотреть на овраги для получения данных о земле, у которой плодородный верхний слой будет постепенно уменьшаться: для этого достаточно только подойти к реке и определить, что она уносит в своих водах. Пока что фазенды малонаселенны, и значительные перемены, вносимые ими, касаются лишь крошечных участков их огромных владений. Река Суя-Мису пока что все еще та же, что и раньше, но такое постоянство былых времен не может сохраниться надолго.

Помимо управляющего и его нарядной супруги на фазенде «Суя-Мису» жило еще сто двадцать семей. Лесорубы не относятся к постоянным жителям, они приходят и уходят, как правило без семей. Общая численность постоянных рабочих (сто двадцать семей) довольно мала, учитывая огромные размеры поместья, девятнадцать тысяч голов скота, планы на будущее, а также то, что фазенда содержит отель, располагает эффективной системой освещения и парком грузовых машин для подвоза риса, фасоли и жидкого топлива.

Здесь необходимы специалисты нескольких профессий. В основном это пастухи, ковбои Бразилии. Они работают почти не слезая со своих мулов. Весь их рабочий день состоит из внезапных перебежек, остановок, яростной погони за одинокой отбившейся коровой и непрерывных криков, раздающихся, когда все идет гладко.

Они носят широкие кожаные штаны, чтобы не сорвать с ног куски мяса, когда пробираются сквозь кустарники. На голове у них кожаные шляпы с загнутыми вверх полями и кисточками, характерные для Северо-Восточной Бразилии, или фетровые, американского фасона, как у ковбоев. Конечно, они похожи на целлулоидных ковбоев, только их рубахи прилипают к телу от пропитавшего их пота. Здесь нет той чистоты, которую показывают в ковбойских фильмах. Пастухи ловят животных с помощью лассо, но при этом часто промахиваются, а когда лассо все же удается набросить, то животное валится наземь как подкошенное. Естественно, что большинство всадников на мулах — это негры (несомненно, что подобное имеет место и в Соединенных Штатах, как ни уходят фильмы от этой реальности). Негры и пропитанная потом драная одежда пастухов придают достоверность бразильской сцене, уничтожая все романтизированные версии этого труда, невероятно изнурительного и тяжелого. Здесь мало возможностей для беззаботной медлительной болтовни нараспев, так хорошо известной нам по фильмам. Помимо всего прочего, здесь говорят по-португальски.

По местным стандартам, заработная плата на фазенде «Суя-Мису» хорошая. Она представлялась весьма хорошей, когда ее расписывал gerente, поскольку он все ставки выражал в кратном отношении к минимальной заработной плате. Последняя, по его словам, составляла сто пятьдесят новых крузейро в месяц. Работники физического труда на его фазенде получали в основном в полтора раза больше этого. Механики получали три-четыре минимальные зарплаты. Даже шестьсот крузейро в месяц составляют только семь тысяч двести новых крузейро в год, и эта сумма представляется здесь хорошими деньгами только потому, что она столь существенно превышает среднюю зарплату. Рабочие по залужению, как и лесорубы, работали сдельно, с оплатой, исчисляемой исходя из того, что один человек может засеять за одиннадцать дней два гектара.

Хотя фазенда и представляет собой крупное предприятие, ее общий фонд заработной платы весьма скромен, главным образом из-за небольшой численности работников. При ста двадцати постоянных и двухстах пятидесяти сезонных рабочих на одного человека в наилучшее время приходится порядка 1600 гектаров. Число работающих, несомненно, будет возрастать, и плотность населения увеличиваться, но здесь преследуется цель, чтобы в поместье работало минимально возможное их количество. Глубинные районы могут осваиваться, но, несмотря на создание города Бразилиа и на сооружение новых дорог, они все равно останутся глушью. Магнетизм побережья вряд ли потеряет свою привлекательность.

Даже если рядовой бразилец изменит свои привязанности к востоку, старые силовые линии, воздействующие на его финансы, все равно будут исходить из традиционного местонахождения финансовых магнатов и возвращаться к ним. Освоение Мату-Гросу на западе финансируется деньгами востока. Фазендейро или их представители прилетают сюда с огромными пачками денег, и все эти деньги затем постепенно утекают на восток в большие банки, из которых они ушли, пересчитанные и уложенные в пачки. Английская экспедиция, с ее крупными ежемесячными выплатами за питание, бензин и услуги, должна была регулярно получать пачки денег не ближе чем в городе Бразилиа. Один раз в два месяца грузовик экспедиции совершал это путешествие главным образом для того, чтобы привезти оборудование и отправить коллекции, а также чтобы доставить деньги с востока на запад. Чеки, аккредитивы и тому подобные более надежные способы перевозки денег были малопригодными для Арагарсаса и еще менее пригодными для Шавантины. Поэтому проще было привезти деньги наличными, в банкнотах соответствующего достоинства. Потребности англичан в этом отношении не представляли собой ничего уникального, и множество самолетов, джипов и грузовиков, направляющихся на запад, перевозили аналогичные пачки денег, вероятно завернутые в газеты, как часть своего груза. Не только наши рабочие были скрупулезно честными в отношении этого богатства, но и на всем долгом и зачастую безлюдном пути от банка к лагерю не бывало никаких нападений, и нам даже не приходилось слышать никаких рассказов о любом проявлении жадности к деньгам. На гранитные банки в больших городах налеты совершались часто, но с курьерами, которые отправлялись в глубь страны, нагруженные богатствами, во много раз превосходившими их личные средства, ничего подобного не происходило.

Финансовая деятельность такой крупной фазенды, как «Суя-Мису», во многих отношениях протекала без особой потребности в наличных деньгах. Рабочие жили в основном в кредит, и перед каждой выплатой заработной платы из нее вычиталось многое. Скот покупают главным образом на востоке, и большая часть продукции продается также на востоке. На фазенде можно прожить долго и не увидеть наличных денег, кроме тех, которые переходят из рук в руки. В конце концов, что здесь можно купить, если это не продается в собственной лавке фазенды и не записывается в долг?

Кроме всего прочего, инфляция сделала денежные суммы крайне громоздкими и объемистыми, несмотря на фокус с исключением из обращения трех нулей. У меня был личный опыт в отношении этой проблемы. В мой последний приезд в Бразилию, зная о трудностях обмена таких странных документов, как «травеллер-чеки», в штате наподобие Мату-Гросу, а также предполагая возможность нехватки денег даже в сейфах города Бразилиа, я решил взять из Рио всю сумму, которая может мне понадобиться. К несчастью, случилось так, что там был спрос на купюры большого достоинства, и мне не смогли дать ничего крупнее пяти тысяч старых крузейро, равных теперь пяти новым крузейро. Мне предстояла дорогостоящая поездка, которая включала наем воздушных такси для посещения отдельных фазенд, использование лодок и автомашин и наем людей, поэтому я покинул банк с кипой денег высотой около сорока сантиметров.

В бумажник можно было поместить не более одного процента этой кипы. Пара денежных поясов, приобретенная заранее для этой цели, была почти столь же непригодной, и я заполнил деньгами чуть не весь чемодан. Хотя этому ценному грузу приходилось оставаться в номерах гостиниц завернутым для безопасности в неприглядную старую рубаху, никто не украл у меня из этой кипы ни одного сантиметра ее толщины. Тем не менее, когда счет за воздушное такси составлял, скажем, двести пятьдесят долларов, или сто фунтов, мне доставляло удовольствие отсчитать пару сотен пятитысячных банкнот на крыле самолета и в результате чувствовать себя облегченным и в большей безопасности на эту сумму. Возможно, что пилот быстро переправит эти деньги вместе с другими своими заработками на восток, откуда они прибыли.

Фазенда «Суя-Мису» строится по схеме, которая заставит вздрогнуть большинство финансирующих ее лиц. Не говоря уж о расходах, связанных с расчисткой территории и последующим заполнением ее дорогами, строениями и скотом, здесь существует важнейшая проблема отдаленности от рынков на сотни километров. Голова рогатого скота хороша, только когда она находится на выгодном расстоянии от потребителя. Весьма маловероятно, что в Мату-Гросу вдруг появится большое количество потребителей — как достаточно многочисленных, так и достаточно богатых, чтобы заплатить за такие стада. На фазендах говядина довольно дешева — как это и должно быть, учитывая множество животных, разгуливающих по окружающей местности, — но в других местах она все еще представляет собой предмет роскоши. В пределах Мату-Гросу людей так мало — как в относительных, так и в абсолютных цифрах, — что большинство говядины в конечном счете будет отправляться на восток. Население Мату-Гросу насчитывает около одного миллиона человек, а скота здесь порядка десяти миллионов голов.

Те, кто финансирует «Суя-Мису», не обеспокоены как размерами уже затраченных средств, так и проблемой возврата своих денег в будущем. Примечательно, что, несмотря на большие размеры поместья, расходы на уничтожение леса и на создание действующего концерна с большим стадом составили за первые пять лет на этой фазенде всего лишь 2,5 миллиона долларов, или 1,1 миллиона фунтов стерлингов. Некоторые первоначальные капиталовложения были значительными, но будущее развитие должно протекать быстрее. Эти два фактора — первоначальные трудности и масштабы последующих операций — точно соответствуют один другому, потому что предполагаемые расходы на следующие пять лет также ожидаются в сумме 1,1 миллиона фунтов стерлингов. К тому времени около ста тридцати пяти тысяч голов скота будут пастись на 80 тысячах гектаров расчищенных и засеянных земель с использованием также нескольких тысяч гектаров нерасчищенной серрадос. В отношении капиталовложений этот десятилетний период будет предельным. Фазенда к тому времени еще далеко не будет использовать в максимальной степени свои возможности, но уже начнет окупать себя. Начнется убой скота — в первое время по десять тысяч голов в год, — и поэтому станут поступать деньги. Фактическое поголовье, несмотря на забой, будет продолжать увеличиваться, как и ежегодная выбраковка. Примерно через пять лет после этого поворотного момента, как с уверенностью предполагают управляющий и силы, стоящие за ним, все капиталовложения окупятся. А после этого фазенда «Суя-Мису» будет представлять весьма надежное предприятие.

В последующие годы ее положение еще более упрочится, поскольку планируется иметь в поместье поголовье скота в один миллион. Предприятие тогда станет действительно огромным, причем каждый день будут забивать не менее пятисот голов. Расстояние до Рио и Сан-Паулу не сократится, и крупные рынки сбыта не приблизятся, поэтому предполагается, что все мясо, производимое на фазенде, будет отправляться на самолетах-рефрижераторах. Первая рефрижераторная установка будет сооружена с таким расчетом, чтобы ее пуск совпал по времени с поворотной точкой через пять лет, но ее производительность будет небольшой по сравнению с окончательными масштабами. Так, например, нынешняя посадочная площадка должна стать значительно больше, иметь твердое покрытие и быть совершеннее, так как предстоит принимать большие транспортные самолеты, чтобы увозить ежедневно по пятьсот замороженных туш.

Кроме этого, «Суя-Мису» — только одна из фазенд, хотя и самая передовая в данной местности. Здесь возникнут еще и другие фазенды, каждая площадью примерно по пятьсот квадратных километров и каждая со своей стаей черных стервятников, парящих над бойней. На подобный скачок из прошлого в будущее потребуется не более двух десятилетий, и каждый причастный к этому будет удивляться результатам, недоумевая, действительно ли он сам трудился над этим или же только наблюдал.

Доктор Эрминио Ометто планировал свое хозяйство без участия и помощи со стороны правительства. Он был достаточно богат, чтобы выдержать уменьшение своих ресурсов на сумму 2,2 миллиона фунтов в течение десяти лет, и тщательно рассчитал свое предприятие. Была даже подсчитана окончательная сумма всех капиталовложений — 12 305 826 новых крузейро. Однако через пять лет после того, как он приобрел землю, и через три года после начала работ на фазенде правительство предложило ему финансовую помощь. Богатые люди Бразилии могут быть чрезвычайно богатыми и, несомненно, станут еще богаче, когда к ним начнут поступать доходы с Мату-Гросу. Старинная индейская страна обеспечивает не только быстрый доход на капиталовложения, но и удобный метод уменьшения выплаты налогов — понятие настолько чуждое общественному укладу жизни индейцев, какое только можно придумать.

Наиболее разительное обстоятельство во всей этой деятельности, требующей огромных капиталовложений, для постороннего глаза заключается в том, что конечный продукт рассматривают как нечто представляющее собой лишь меньший интерес. Если здесь будет прибыль, если говядина окажется ходким товаром, то столь солидное вознаграждение произойдет в течение столь приемлемого интервала, как десять лет. Если же прибыли не будет, то, по крайней мере, налоги будут использованы на создание гигантской империи.

Власти также не особенно-то заинтересованы в конечном продукте и в том, удастся ли его продавать на неустойчивом международном рынке. Правительственную помощь предоставляют агентства по освоению земель, а не торговые организации, и они ставят первоочередной целью освоение земли, наблюдение за тем, чтобы она была укрощена и заселена. Продукция, получаемая с этой земли, — будь это говядина или что-то иное — играет для них второстепенную роль. Это аналогично тому, что при сооружении дороги или моста основная цель заключается в том, чтобы обеспечить подступ, а как его будут использовать, не имеет значения для строителей.

Что же касается дороги Шавантина — Сан-Фелис, то она одновременно планировалась и не планировалась правительством. Она сооружалась на правительственные деньги и по трассе, которую инженеры считали наиболее подходящей. Поселившиеся вдоль нее скваттеры и семейства живут, едва сводя концы с концами, и они-то, несомненно, не были запланированы. На другом конце шкалы большинство крупных землевладельцев действует с правительственной помощью, а все же без всякого правительственного контроля. Руководители агентства по освоению земель счастливы, видя, что леса уничтожаются и земля подготавливается к использованию, а что она будет давать, это их не интересует. Они рассуждают так: если с этой землей что-нибудь и случится, то она все же не будет иметь прежнего девственного вида. Ранее она была пригодной только для индейцев, и больше ни для кого. Если ее решили сделать пригодной для XX века, то сначала ее нужно расчистить. Именно это и происходит, когда дым взметается на тысячи метров в небо, затемняя солнце. Подогреваемая мечтами о прибылях с капитала, а также хорошими шансами на доход, если рынок мяса сохранится, Мату-Гросу уступает свое былое могущество. Полоска дороги, пущенная как стрела сквозь сердце леса, становится смертоносной для древнего царства. И когда-нибудь люди станут удивляться — как они это уже делают в столь многочисленных других районах мира, — где же здесь когда-то стоял лес? И правда ли это, что здесь деревья простирались настолько, насколько мог видеть глаз?

Покидать фазенду «Суя-Мису» — это значит ехать по дороге (по ее дороге!) и болтаться из стороны в сторону в пушистой пыли. Это означает, что мы будем проезжать мимо тысяч коров, которые бродят на своем пастбище. Это означает также беспокойство по поводу уничтожения среды обитания. Вызывали озабоченность слова управляющего о том, что, когда вырубят лес, дождей будет выпадать больше (правильным, конечно, будет противоположное), и его уверенность в этом, когда он подтверждал свою убежденность результатами нескольких измерений, сделанных с помощью дождемера за короткий промежуток — в несколько лет. К счастью, в Центральной Бразилии не бывает сильных ветров, которые развеяли бы всю ее пыль.

Гигантские масштабы преобразования этой местности не позволяют точно предсказать все, что произойдет в будущем, за исключением того, что лес никогда сюда уже не вернется. В прежние времена граница между лесом и серрадос попеременно передвигалась в ту или иную сторону, насколько обстоятельства помогали или мешали этому. Территория фазенды «Суя-Мису» лежит в пределах этой пограничной зоны, и, по всей вероятности, она непрерывно переходила из леса в серрадос в неизвестной последовательности. Несомненно только одно, что после уничтожения леса и сравнивания его с землей он не появится вновь, даже если все осваиватели земель уйдут отсюда. Местность эта превратится тогда в кустарниковые заросли, во многом напоминающие аналогичные пустоши Соединенных Штатов. Американские пионеры нашли богатые прерии и во многих местах загубили их. В Бразилии подобная история легко может повториться с лесами.

Покинув обширные владения фазенды «Суя-Мису», мы двигались дальше на юг с такой скоростью, какую позволяла дорога, и мимоходом наблюдали калейдоскопическую последовательность различных картин, из которых складывалось общее представление. Вот, например, стоит хижина с глиняными стенами, покрытая кое-как пальмовыми ветвями, обветшалая, но с ослепительно сверкающим куском проволоки, натянутой между двумя толстыми столбами и свидетельствующей о том, что здесь слушают радиопередачи из города Бразилиа и что самое лучшее направление антенны — на юго-восток. Вот стоит паровая машина, в настоящее время заброшенная, потому что сломался тягач, но по ней можно судить, что какая-то новая фазенда создается дальше на север. Справа от дороги стоит старый дом скваттера, и высохшая коровья шкура, растянутая на двери, говорит о том, что дома никого нет. Есть ли еще где-нибудь подобные места, где столько людей живет в такой безысходной нужде и где так редко воруют имущество? В этом доме могут находиться своего рода ценные вещи, по крайней мере такие, как кастрюли, стулья и чашки, которые пригодились бы любому, кто их не имеет, но все же они будут в сохранности.

Сами люди, живущие в столь пустынных местах, также находятся в полной безопасности. Когда подходишь к чьему-то жилищу и направляешься в дом, в котором, очевидно, находятся только женщины и дети, то думаешь, что твое появление может вызвать сильный страх. Во всяком случае, пройдет немало времени, прежде чем закон — в любом виде — станет здесь известным или же займется пресечением каких-либо преступлений. Полицейские в Мату-Гросу — одна из величайших редкостей, и я лично не помню, чтобы видел хотя бы одного, но я никогда и не слышал, чтобы когда-либо говорилось о большой необходимости в нем.

Вот слева от дороги работает группа лесорубов. Чуть подальше от них через дорогу удирает носуха, а затем карабкается на дерево, чтобы посмотреть сверху на нас через свой пушистый хвост. С шумом пролетают попугаи по прямой над верхушками деревьев. Они чувствуют себя менее уверенно, когда под ними находятся недавно расчищенные участки, и тогда их пронзительный свист кажется печальнее, чем раньше. Вдали от дороги, на вершине холма, сквозь пыль виднеется небольшое поселение, хозяева которого, очевидно, располагают деньгами: там в палисаднике растут апельсины, лимоны, авокадо и мандарины. Временами ничто не кажется столь великолепным или волшебным, как свисающие с деревьев фрукты, сорвав которые ощущаешь превосходный вкус их мякоти, горячей снаружи и теплой внутри. Сделать крюк за фруктами очень просто, и владельцы деревьев охотно угощают нас.

Дорога поразительно пустынна, если учитывать ее артериальное значение для столь многочисленных разных поселений. Во всяком случае, она представляет единственный путь к Сан-Паулу или любым иным местам, не считая воздушного сообщения. Члены нашей экспедиции, понимая, что бессмысленно добираться пешком на север или на юг вдоль дороги, пытались подъехать на попутной машине, но им приходилось ждать автомобиля часов по шесть. Местный обычай таков, что машина забирает любого, если это представляется возможным, но, прежде чем остановиться, водитель проезжает далеко вперед, как будто ему было недостаточно для своевременной остановки видимости на дороге в несколько километров. Подобная пустынность дороги заключает в себе опасность, потому что на ней часто имеются повороты. Проехав по дороге несколько часов, любой водитель начинает считать, что он находится на ней один. Вследствие этого он при поворотах считает столь же маловероятной встречу с другой машиной, как и появление асфальта, неоновых огней, дорожных знаков и т. д.

Возвращаясь по знакомой дороге, было приятно находить перемены: видеть расцветшим какое-нибудь дерево, а пустовавший дом теперь полным жизни. Временами агент какого-нибудь нового фазендейро прибывал, чтобы заявить права на свои владения, и вся пестрота расчищенных участков и жилья аккуратно размечалась вереницей вывесок, отчетливо указывающих, кому теперь принадлежит данная местность. Иногда встречалась перелетная саранча, неуклюже перемещавшаяся в воздухе. Ее нетрудно было схватить рукой за дрожащие хрустящие крылья, но такие встречи были редкими. Сахарный тростник вдоль дороги был необычно высокий, зеленого или белого цвета, или же скошенный, и на земле только кое-где валялись сухие стебли.

Автомобильное движение по дороге, особенно автоцистерны, едущие на фазенды и обратно, привело к появлению среди деревьев гостиницы в полутораста километрах к северу от Шавантины. Известная под названием «Pensão gato», эта гостиница, по обычным стандартам, была невелика, но она с избытком удовлетворяла все потребности Мату-Гросу. Зайти сюда — значило дать понять, что нужна еда. Сесть за стол означало, что сейчас для этого подходящее время. Тут же появлялась еда, часто без единого слова, не говоря уж о любезностях знакомства. На стол ставят тарелку за тарелкой с огромными кусками мяса, крутые яйца, многослойную яичницу, сухую маниоку, тыкву, плоды дынного дерева, бананы, виноград и, конечно, вареный рис и черную фасоль (иначе земля перестала бы вращаться!). В номерах были кровати, а твердые глинобитные стены были завешены чистыми одеялами. Снаружи находился душ — если только девушка нальет ведро воды, а потом поднимет его вверх и поставит поблизости лампу. Изысканность подобного благодеяния была весьма желанной. «Pensão gato» отличалась от большинства заведений тем, что в ней совершенно отсутствовали уборные. Вместо них вокруг расстилалась великая Мату-Гросу, более чем достаточная для этой цели при условии, что каждый вновь прибывающий держался в стороне от стайки бабочек — верного признака того, что кто-то отправился туда раньше.

На обратном пути даже Шавантина стала королевой городов. В ней проходил праздник, и на ее прямые улицы высыпали сотни людей. На улицах горели костры в честь праздника святого Иоанна или какого-то другого большого католического праздника, и перед каждым домом ярко пылали небольшие аккуратные деревянные загородки. Там был и фейерверк, правда самый незамысловатый, который во всех случаях в равной мере не был способен ни на что, кроме трех ужасных хлопков. Днем в лавках города, вероятно, продавали фрукты, видимо, там были и батарейки для фонариков, и нередко мясо. Над городом всегда парили стервятники, которые казались тем красивее, чем выше летали. В городе имелся и паром, хотя, возможно, и не всегда с паромщиком, а воды Риу-дас-Мортис всегда действовали успокаивающе на подсохшие и расцарапанные следы укусов насекомых разного калибра. Шавантина представляла своего рода волнующее преддверие ко всем этим фазендам на севере, ко всем тем местам, возникновению которых она способствовала. Фактически она сделала это настолько хорошо, что они уже перегнали ее и предоставляют такие услуги, каких не в состоянии дать она сама: например, электрический ток, напряжение которого не меняется спазматически в зависимости от прихотей какого-нибудь генератора.