Глава IV
Жизнь в Северо-Западной Родезии
В Каземпе я чувствовал себя на вершине счастья. Это был так называемый аванпост цивилизации – вокруг простирались неисследованные земли, обитатели которых доставляли администрации немало трудностей. Много времени я проводил в пути, выполняя разные задания – скажем, наказать какого-нибудь местного царька, чьи люди убили правительственного служащего, или передать другому чернокожему владыке настоятельное приглашение явиться в форт для переговоров. Да и обычный распорядок дня не позволял скучать – под моим командованием находилось около полусотни аскари, и помимо хозяйственной и канцелярской работы на мне лежала обязанность обучить их основам военного искусства и дисциплины. Одно это требовало не меньше трех часов занятий в день. Кроме того, во избежание ссор и злоупотреблений, я должен был сам производить еженедельную раздачу продуктов, выдававшихся для аскари и их семей.
Само собой требовалось и регулярное патрулирование территории округа.
Обилие служебных обязанностей не утомляло меня, и я по прежнему находил время для охоты, даже когда оба моих друга и сослуживца – Маколей и Стеннет – получили отпуска и уехали в Европу, вследствие чего увеличился объем ежедневной работы. Но в конце мая из Коломо неожиданно прибыл майор Гарден с приказом – покинуть Каземпу и соорудить новый форт поближе к реке Кабомпо. На постройку была отпущена баснословная сумма в 50 фунтов стерлингов.
Мы выступили во главе каравана из трехсот человек и после недолгих поисков обнаружили подходящее место на берегу Момбези, недалеко от селения вождя Челенды. Однако начатые работы вскоре пришлось прервать из-за чрезвычайного обстоятельства. Дело было так.
Уже несколько дней я слышал обрывки разговоров наших носильщиков, в которых обсуждался волновавший их слух. Поначалу я не обращал на это внимания, но шли дни, и слух становился все определеннее: к Кабомпо движется большой караван португальских работорговцев. Дело было серьезным и я сообщил о нем майору Гардену. Несколько человек из деревни Челенды подтвердили мои слова. Расспросив их о подробностях и немного поразмыслив, майор приказал мне половину имеющихся у нас аскари – около 25 человек – и попытаться захватить торговцев живым товаром.
Здесь я позволю себе небольшое отступление касающееся туземных взглядов на работорговлю.
Нет никакого сомнения, что вызов невольников с Черного континента был бы давно прекращен – или не начинался вовсе, – если бы не поддержка местных жителей. Дело в том, что рабство практиковалось в Африке испокон веков, и негры никогда не видели в нем ничего противоестественного. Конечно, никому не хочется самому стать рабом, и когда к той или иной деревне приближается отряд охотников за живым товаром жители прибегают под защиту ближайшего британского порта. Но если тот же самый отряд является в деревню с предложением купить рабов за деньги или в обмен на оружие – его встречают с радостью. Местный вождь посылает воинов для захвата людей соседнего племени, и дело кончается ко всеобщему удовлетворению. Разумеется, соседи при первом удобном случае отплатят взаимностью, но это никого не волнует.
Метисы-мамбари уводят к Западному побережью очередную партию связанных невольников, а оборотистые собратья несчастных выходят на охоту с новыми ружьями.
Очень характерный эпизод произошел с моим знакомым, лейтенантом С. Преследуя по пятам караван мамбари, он пришел в деревню вождя Каталалы. Обстановка там была самая мирная, дети играли с собаками, у дверей хижин сидели женщины. Вождь и его приближенные дружелюбно приветствовали С. и в ответ на заданные вопросы сообщили, что работорговцы, миновав деревню, ушли в такую-то сторону. Запыхавшийся С. со своим людьми поспешил в указанном направлении, но вскоре дошел до Кабомпо и прекратил преследование, решив, что португальцы перешли реку и теперь находяся на ничейной земле. Однако в действительности все мамбари скрылись во мраке хижин – их спрятали услужливые жители, рассчитывая на щедрый бакшиш. История вскрылась после того, как Каталала поссорился с кем-то из своих родичей, тот явился в форт и все рассказал. Разумеется, вождь был сурово наказан, но это мало утешило С. и его сослуживцев.
Таким образом надеяться на поддержку местного населения не приходилось, но в ней и не возникло необходимости. В качестве разведчиков и детективов я использовал двух своих боев – мальчиков пятнадцати-шестнадцати лет. Не привлекая ничьего внимания, они прекрасно справились с порученным делом и уже через пару дней вернулись с подробными сведениями о местонахождении противника.
Покрыв расстояние за один переход, поздно ночью мой отряд окружил лагерь португальцев. Я расставил в лесу сторожевые посты, а когда расцвело, вошел в лагерь в сопровождении трех аскари и предложил всем находившимся там сдаться.
Португальцы повели себя разумно и не пытались оказать сопротивление. Их носильщики бросились врассыпную, но все до одного были схвачены моими людьми.
Осмотрев лагерь, я убедился, что на данный момент португальцы еще не приобрели в английских областях ни одного раба; по правде говоря, у меня не было даже оснований утверждать, будто это входило в их намерения. Мне удалось обнаружить лишь значительное количество сырого каучука и слоновой кости, и можно было не сомневаться, что платой за них служили ружья и порох. Я доставил арестованных в Челенду и затем дальше, в Каземпу, где и сдал гражданским властям. В дороге мне приходилось исполнять обязанности переводчика – один из португальцев говорил по-французски, так что нам удавалось кое-как объясниться.
В то время в Сев.-Зап. Родезии не существовало никакого определенного уголовного кодекса, и резидент в Каземпе не мог устроить суд или подвергнуть предполагаемых работорговцев законному наказанию. Поэтому он распорядился конфисковать их грузы, оружие и въючных животных, а самих арестованных препроводить до Кабомпо под полицейским конвоем – пусть перейдут реку и убираются на все четыре стороны. Естественно, что конвоирование снова было поручено мне, в соответствии с правилом: кто поймал рыбу, тот ее и чистит.
Это путешествие доставило много хлопот, главным образом из-за трудностей с продовольствием. Караван португальцев включал около ста человек, не считая моих аскари. Обеспечить едой такое количество людей – всегда нелегкая задача. К тому же стояла только середина июня. Урожай поспевал, но еще не был собран, и жители соседних деревень сами еле сводили концы с концами, питаясь дикими плодами и кореньями. В таком положении вся надежда была на дичь, и мне приходилось убивать по пять крупных антилоп в день. Подобная бойня не имеет с охотой ничего общего, и я очень радовался, когда наконец спровадил за Кабомпо всех своих подопечных.
Мы вернулись в Челенду, и последующие месяцы были посвящены постройке нового форта. Вскоре майор Гарден отправился в длительное служебное путешествие, и я остался один среди наших аскари и туземцев.
Здоровье мое в последнее время сильно пошатнулось, и теперь лихорадка взялась за меня всерьез. Почта приходила один раз в месяц, все имевшиеся книги я давно уже прочитал. Дни, хотя и заполненные работой, тянулись долго, но куда дольше казались ночи! К лихорадке присоединился другой бич тропиков – бессонница. Трясясь в ознобе или обливаясь потом, бродил я в темноте среди хижин и недостроенных зданий форта. С восходом солнца становилось полегче, и я брался за работу, но около десяти часов снова валился без сил. В придачу ко всему вокруг – ни одного белого человека, никого, с кем можно было бы перемолвиться дружеским словом, одни лишь черные лица, безучастные или настороженные. Негры старались держаться от меня на расстоянии. Да это и неудивительно – лихорадка не способствует приветливости и хорошему настроению.
С горя я начал беседовать сам с собой и некоторое время находился на грани нервного расстройства.
В эти тяжелые дни моей единственной отрадой был Жако – маленький павиан, купленный в деревне. В момент нашей первой встречи он сидел на привязи и без разбору кидался на всех приближавшихся к нему, но, поселившись у меня, довольно быстро смягчился. Теперь Жако смотрел на людей с дружелюбным интересом, а ко мне питал самую нежную привязанность, на какую только способна обезьяна. Обычно он свободно бегал по всему форту, то и дело становясь причиной неимоверного переполоха среди жен аскари. Стоило какой-нибудь женщине зазеваться и оставить без присмотра горшок с едой, как Жако уже тут как тут. Он был таким забавным и добродушным зверьком, что никто не сердился на него подолгу. Если же разгневанная чернокожая матрона преследовала его особенно упорно, он стремглав вбегал в мою хижину, забирался на кровать и на обезьяньем языке заводил со мной тихий, проникновенный разговор о людской несправедливости.
Между тем постройка подходила к концу. Мы расположили здания по сторонам правильного многоугольника. В середине была просторная площадка для строевых упражнений, полого спускавшаяся к ручью с чистой водой. Рядом с геодезической вышкой стояла хижина майора Гардена, перед ней – флагшток. По бокам располагались два больших склада, караульные помещения и канцелярия. Три ряда хижин, по восемь штук в каждом, отводились для аскари и их семей. Все строения мы выкрасили белой глиной, так что форт в целом выглядел очень привлекательно. Полутораметровая бамбуковая решетка окружала его по периметру.
От форта к деревне и дальше, к находившейся в пяти переходах Каземпе вела широкая дорога. Между ней и ручьем мы устроили огород, хотя и не особенно надеялись уберечь урожай от антилоп и павианов.
Двери и окна мы сделали сами, когда вернулся майор Гарден. Этот человек умел все, и какое бы затруднение у меня не возникало, он всегда мог посоветовать, как его преодолеть. Правда, майор не любил давать советы. Он предпочитал взять работу у меня из рук и сделать ее сам, быстро и тщательно. Это был настоящий колониальный офицер, требовательный командир и верный друг.
Охота вокруг Челенды оказалась великолепной, и я никогда не возвращался с пустыми руками. Здесь водились водяные козлы, пуку, импалы и черные антилопы. Удалившись на несколько миль от деревни можно было рассчитывать встретить бубала, лошадиную антилопу или зебру. Попадались и куду, но довольно редко.
В конце октября к нам прибыл лейтенант Фаулер, чтобы сменить меня. Я переводился в форт Мумбва, на должность командующего гарнизоном. Мне было жаль расставаться с обжитым местом, где все сделано собственными руками или, во всяком случае, при моем участии, но я знал, что в Мумбве живет несколько европейцев и одиночество уже не грозит. К тому же это район, свободный от мухи цеце, и я опять могу сесть в седло. И, наконец, повышение в должности означает прибавку жалования.
Я получил разрешение двигаться к новоу месту службы не спеша, то-есть превратилась возможность превратить путешествие в отдых. И вот караван тронулся в путь. Кроме полусотни носильщиков, в него входили четверо аскари, оба моих боя, Жако, три собаки и маленький шакаленок – очень милый зверек с большими ушами и острой мордочкой. Это был еще щенок и в поисках материнской любви он безуспешно ластился ко всем трем собакам поочередно.
На первой же вечерней охоте мне не повезло – удалось подранить крупного бородавочника, но не смертельно, и я отправился по следу. Едва я вошел в высокую траву, справа послышалось громкое ворчание, и на тропу, прижав уши, выскочила львица. Нас разделяло не более двух метров. Какую-то долю секунды мы смотрели друг на друга, затем она плавно повернулась и исчезла из вида. Пуля, посланная ей в след, наверняка не достигла цели. Кляня себя за неповоротливость, я догнал бородавочника и затем вернулся в лагерь.
Через пару дней мы миновали "мертвую деревню". По обычаю вакагонде, если в деревне умирает индуна, все переходят жить на новое место. Умершего погребают в собственной хижине, вокруг которой воздвигают высокий забор. К кольям привязывают белые флажки, и по ним еще издали можно узнать в чем дело.
Естественно, похороны рядового члена общины происходят гораздо скромнее. Покойного просто зарывают в землю, а в ногах могилы делается маленькая "хижина", всего около фута высотой. Туда приносят кусочки еды – это жертвы духу усопшего. Антилопьи рога, прибитые к деревьям вокруг могилы, означают, что здесь погребен охотник. Мотыга служит надгробным памятником женщине.
На реке Лунга со мной произошла неприятная история. Жители одной из деревень просили снабдить их мясом, и я решил подстрелить пару бегемотов. Собственно говоря, назвать такое занятие охотой было бы, пожалуй, преувеличением: выйдя на берег, я выбрал самого крупного самца в стаде и нажал на спуск. После выстрел все бегемоты разом ушли под воду, но через несколько минут появились снова. К моему удивлению, зверь, в которого я стрелял, вынырнул на прежнем месте без видимых повреждений. Поточнее прицелившись, я выстрелил снова, и – на всякий случай – успел взять на мушку еще одно животное, прежде чем стадо опять скрылось под водой. Так повторилось еще пару раз. Я не мог понять, в чем дело – патроны в порядке, гулкое эхо выстрелов раскатывается меж узких берегов реки, а пули явно не оказывают никакого действия. Решив, что каким-то образом повредил ствол или сдвинул мушку, я отправился в лагерь, но и при самом тщательном осмотре не нашел на ружье следов поломки. Примерно через час мои недоуменные размышления прервал бой – он пришел, сияя, и сообщил, что на реке плавают восемь убитых мною бегемотов. Не веря своим глазам, я обругал изумленного парня и помчался на берег.
Действительно, на поверхности воды чуть покачивались восемь неподвижных туш. Эта бессмысленная бойня ужасно расстроила меня, хотя и произошла совершенно непреднамеренно – я не подозревал, что убитый бегемот идет на дно и всплывает лишь через час-полтора. Впоследствии я узнал, что подобные казусы не раз случались и с другими охотниками. А вот жители деревни пришли в неописуемый восторг от моей щедрости.
Слонов мы не встречали. В этой местности они бывают лишь изредка, да и то лишь в определенные месяцы, когда поспевают сладкие стручки белой акации – их обычное лакомство. Но у окрестных племен есть ружья и порох, и толстокожие научились обходить опасный район.
Жако, предоставленный самому себе, следовал за караваном – то впереди, то позади, то сбоку, как ему больше нравилось. Время от времени, устав, он старался проехаться верхом – вскакивал на ящик, который нес кто-нибудь из людей. Носильщиков, как правило, не устраивала такая прибавка к грузу, и они всеми способами гнали маленького бабуина прочь. Тогда Жако, наградив обидчика тумаком, а то и куснув, бежал ко мне и устраивался на моем плече, зная, что не встретит возражений.
Вскоре он стал героем дня. Как-то раз бой сообщил мне, что недалеко от лагеря показались черные антилопы. Это было очень кстати и я тут же отправился в буш. Жако следовал за мной, как охотничья собака. Взобравшись на термитник, я увидел антилоп – они паслись метрах в двухстах. Теперь оставалось решить, попытаться ли подойти к ним поближе или стрелять прямо отсюда – черные антилопы очень чутки и осторожны, и хрустнувшая под ногой ветка свела бы мои шансы к нулю.
Тем временем Жако залез на самую верхушку термитника. Увидев антилоп, он неожиданно издал громкий, пронзительный крик – видимо, какое-то обезьянье приветствие, потому, что антилопы подняли головы, насторожились и сделали несколько шагов в нашу сторону. Бабуин закричал снова, и антилопы, не торопясь, двинулись к термитнику. Чем ближе подходили животные – меня они не видели – тем призывнее и ласковее звучали вопли маленького обманщика; уж не знаю, какие блага он им сулил. Наконец, когда антилопы остановились в двадцати шагах от нас, я выбрал крупного самца и спустил курок. Впоследствии я очень жалел, что в то время еще не взял за правило постоянно носить с собой камеру. Увидеть разом десяток этих прекрасных, горделивых животных – большая редкость.
Мне пришлось расстаться с одной из моих собак – Мзорокото. Он получил это имя в честь воинственного индуны, в чью деревню я был послан когда-то с карательной экспедицией, а на обратном пути прихватил с собой местного щенка, в качестве живой памяти о трудном деле. Я думал, что собака, рожденная в тех краях, заведомо иммунизирована к укусам цеце, но, к сожалению, ошибся. Проклятые мухи жалили Мзорокото уже не раз, и болезнь стала быстро развиваться. Бедный пес выглядел все хуже, он двигался с трудом, начал задыхаться. Единственное, что я мог сделать – это сократить срок его мучений. Гибель Мзорокото лишний раз доказала мне, что ни одно домашнее животное не имеет защиты от сонной болезни.
Мы находились уже недалеко от Мумбы, когда встретили колоссальное стадо кани – думаю, не меньше тысячи голов. Они сгрудились на песчаной отмели, образовав волнующееся серое море, и еще издали был слышен негромкий сухой стук сталкивающихся рогов. Видимо, затянувшийся сухой сезон собрал здесь, на водопое, несколько десятков обычных стад.
Скоро мы прибыли в форт и я с головой окунулся в новые обязанности. Работы было много, но патрулирование окрестностей занимало меньше времени и превратилось в удовольствие, так как происходило уже верхом, а не пешком – Мумбва находилась вне района обитания цеце. Дичи было не меньше, чем возле Челенды, и два дня в неделю я мог уделить охоте. Но мне никак не удавалось подстрелить льва, хотя в округе их водилось множество.
В трех часах ходьбы от форта я устроил охотничий лагерь, и однажды возвращался туда после вечерней охоты, в сопровождении двух аскари и оставшихся у меня собак – Панча и Весси.
Мы услышали громовой рык, оглянулись и увидели льва – он вышел на песчаный берег реки в полукилометре от нас. Быстро оценив обстановку, я помчался наперерез льву, а следом за мной – оба аскари с собаками. Лев стоял неподвижно, опустив к земле массивную черногривую голову. Увидев бегущих людей, он, кажется, разгадал мой план и побежал тяжеловесной рысцой. Весь вопрос заключался в том, кто из нас раньше достигнет высохшего ручья. Между ним и берегом реки пролегала широкая песчано-галечная коса, не дававшая ни малейшей возможности спрятаться даже карликовой антилопе, но за ручьем начинались заросли высокого кустарника. Если "царь зверей" добежит туда первым, то останется с целой шкурой, и царь, похоже, отлично это понимал. Он прибавил ходу и мы достигли ручья одновременно, но в разных точках – нас разделяло около 150 метров. Берег был крут, и если в беге на короткую дистанцию наши возможности оказались равны или близки, то здесь все обстояло иначе: элегантным прыжком лев взмыл в воздух, описал пятиметровую дугу и приземлился в зарослях, а я, пытаясь с разбега форсировать высокий берег, свалился, в песчаное русло, причем так неудачно, что подвернул ногу. Впрочем, в первый момент я вообще не обратил внимания на боль. Со второй попытки мне удалось взобраться наверх, а следом вскарабкались аскари. Тем временем собаки, сохраняя безопасную дистанцию, с громким лаем преследовали льва, и он забрался в самую гущу разросшихся кустов колючки; оттуда доносилось яростное ворчание, но самого зверя мы не видели. Выкурить льва из его укрытия не представлялось возможным и вся надежда была на то, что он выдаст себя неосторожным движением. Мы заняли позиции с двух сторон перед кустарником, а собаки носились вокруг, заливаясь истерическим лаем.
Один из моих аскари принадлежал к племени ваньяо, другой – масхукулумбве, и различие племенных традиций не замедлило проявиться в их поведении перед лицом опасности. Льву надоело сидеть в кустах, и он с оглушительным ревом высунулся с той стороны, где стояли аскари. Увидев огромную голову разъяренного льва, сверкающие желтые глаза и оскаленные клыки, ваньяо моментально исчез, словно провалился сквозь землю. Масхукулумбве остался на месте, но, к сожалению, не выстрелил. Прежде чем я успел обогнуть куст, лев спрятался обратно – его демарш был рассчитан лишь на то, чтобы испугать.
Между тем быстро темнело, и нам пришлось снять осаду. На возвращение в лагерь уже не оставалось времени и мы вернулись к тушам двух канн, убитых перед появлением льва. Разложив три костра, мы всю ночь поддерживали огонь. О сне не приходилось и думать – львы, осмелев в темноте, бродили вокруг то поодиночке, то целыми группами, и я до рассвета не выпускал из рук ружья.
На следующий день я велел соорудить махан на ветвях дерева, неподалеку от одной из канн, и просидел там целую ночь, дрожа от холода под проливным дождем – запоздавший в этом году дождливый сезон уже начался. Все напрасно! Может львов отпугнула плохая погода – как бы то ни было, единственными живыми существами посетившими в ту ночь тушу, были дикие свиньи.
Линия железной дороги приблизилась к форту и вскоре дошла до Кафуе. Здесь началось строительство крупнейшего железнодорожного моста в Африке. Наконец-то я мог доказать свою правоту моим людям – носильщикам из племени вакагонде. Они никогда не видели железной дороги, и все попытки объяснить им, что это такое, наталкивались на вежливое недоверие. Но торжество мое было преждевременным – оказалось, я приобрел у вакагонде репутацию фантастического враля! Дело в том, что описывая паровоз, я употреблял слово "steamer"[], и увидев тяжелую железную машину, они никак не могли поверить, что ее движет столь невесомое вещество, как пар.
Вскоре пришло известие, что "Туземная Полиция Баротсе" будет расформирована, и мы оказались перед выбором: переходить на гражданскую службу или выйти в отставку, получив денежную компенсацию. Я выбрал второй вариант, сел на поезд и вскоре был в Каломо. Так и не вылеченная до конца лихорадка не отпускала меня, и я решил вернуться в Европу.
