Встречает Родина
Прибытие «Товарища» в Ленинградский торговый порт ожидалось вечером, официальная встреча назначена была на другой день в одиннадцать часов утра. Часов в шесть вечера мне позвонил по телефону заведующий плавучими средствами порта.
— Хотите выйти со мной в море навстречу «Товарищу»?
— Конечно, хочу! Где ваш катер? Как на него попасть?
— Катер будет в восемь часов у пристани против Горного института, приходите.
— Буду обязательно!
Августовское солнце склоняется к горизонту.
Моторный катер пенит бурную воду морского канала и летит навстречу заходящему солнцу.
Временами по темнеющему небу пробегают тучки. Моросит дождь. Прохладно.
«Товарища» еще не видно. Начинает темнеть.
Вдруг из-за поворота канала ясно вырисовываются на лилово-багровом горизонте знакомые высокие мачты с длинными реями и густая паутина снастей.
Впереди дымят два буксира. Трудно им, бедным, тащить большой нагруженный корабль. Издалека слышно, как пыхтят машины.
Все ближе и ближе «Товарищ»… Не отрываясь смотрю на его рангоут.
Неужели я оставил корабль семь месяцев назад?.. Не верится… Кажется, я еще вчера был на его палубе…
Мы равняемся. В северных сумерках еще хорошо видны все детали.
По юту двигается взад и вперед дородная фигура капитана Фреймана. У высокого штурвала — третий помощник Черепенников.
— Поздравляю товарищей с благополучным возвращением в СССР! — кричу я с катера.
— Ура! Ура! — раздается в ответ.
Меня узнали. Мне машут шапками, платками, кричат…
Наш катер делает поворот, режет корму «Товарища», уменьшает ход и идет вдоль его правого борта на расстоянии нескольких метров.
— Подходите к борту! Дмитрий Афанасьевич, милости просим на судно! — несется с «Товарища».
— Есть!
Катер перекладывает руль, прижимается к борту «Товарища», с которого свешивается штормтрап, я взбираюсь на палубу и попадаю в толпу учеников и команды.
Горячие рукопожатия, отрывочные восклицания…
— Ну, смотрите, Дмитрий Афанасьевич, — сказал мне старший помощник Саенко, — как вы, довольны кораблем?
Я оглянулся вокруг: на белой краске бортов, рубок и шлюпок ни одного пятнышка. Старая палуба оттерта песком и камнем и по чистоте не уступит хорошо выскобленному кухонному столу домовитой хозяйки. Даже в сумраке вечера горит медь. Снасти вытянуты. Реи безукоризненно выровнены. Паруса укатаны и закреплены. Я прошел по палубам, заглянул в помещения, лазарет, красный уголок — все сияет морской чистотой.
В красном уголке целая коллекция подарков от рабочих организаций южноамериканских республик: барельеф из Монтевидео с аллегорической фигурой труда, бюст Ленина, сделанный итальянскими рабочими в Росарио, металлические венки, вымпел от рабочих Дувра…
Я крепко пожал руку и обнял Саенко. Я старый капитан и знаю, что чистота и порядок на судне — свидетельство острого морского глаза и неутомимой энергии старшего помощника.
Скоро буксиры дотащили «Товарища» до Железной стенки в порту, и он начал швартоваться к берегу.
Подали сходни. Тепло простившись с товарищами по «Товарищу», я поехал домой и на другой день в восемь часов утра был уже снова на судне.
Утром, при солнечном свете, «Товарищ» выглядел еще чище, еще щеголеватее. И все это достигнуто было не побоями, не матерной руганью, не суровыми наказаниями, как это бывало в царском флоте, а товарищеской трудовой дисциплиной, спайкой всех — и молодых и старых моряков, составляющих экипаж корабля.
Не надо забывать, что старые парусные военные фрегаты, сиявшие безукоризненной чистотой, имели более четырехсот человек экипажа, работавшего чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Экипаж же «Товарища» состоял всего из восьмидесяти трех человек и работал на три вахты, то есть по восемь часов в день.
С одиннадцати часов утра начали собираться представители организаций, чествовавших «Товарища».
Ровно в полдень корабельный колокол пробил восемь склянок — условный звон, и с мостика раздалась команда:
— Ученики и команда, во фронт, на шканцы, на правую!..
Стройно вытянулись две шеренги одетых по форме молодых моряков во главе со своими вахтенными начальниками. Остальная судовая администрация и депутации собрались на легком, изящном мостике, перекинутом с борта на борт у второй грот-мачты. Этот мостик — дело рук корабельного плотника и экипажа «Товарища». Его не было раньше. Он был сделан в море своими руками.
— Внимание!
Представитель Ленинградского губкома и губисполкома приветствует экипаж корабля от имени командировавших его партийных и советских организаций. Речь его покрывается криками «ура» и звуками «Интернационала».
Он передал капитану корабля Фрейману громадный шелковый кормовой флаг — подарок Ленинградского Совета.
Через минуту новый флаг был приготовлен к подъему.
— Кормовой флаг сменить!
И под звуки «Интернационала» новый флаг, дорогой подарок, мягко шелестя, пополз кверху под высокий гафель крюйс-салинга корабля. А старый, заслуженный флаг «Товарища», видавший порты Англии, Мадейры, Уругвая и Аргентины, начал медленно скользить вниз, уступая свое почетное место.
После речей и приветствий было проведено показательное парусное учение.
— Команда и ученики, в рабочее платье переодеться! — загремел голос Саенко.
Через несколько минут экипаж «Товарища», скрывшийся было в люке кубрика, снова на палубе в синих вязаных фуфайках с вышитой на груди красной надписью: Р.У.С. «Товарищ» Н.К.П.С.
— Паруса на фок-мачте ставить! Первая вахта, к вантам!
Команда раздается за командой. Быстро взбегает наверх по вантам первая вахта и разбегается вдоль по реям.
Две другие вахты остаются внизу, у снастей.
Двадцатиметровые трехтонные марса-реи корабля взлетают вверх, как палочки. Снасти тянутся бегом по палубе.
В десять минут паруса «Товарища» натянуты.
— На фока-брасы, на правую! Пошел брасы! — И вся стена парусов красиво переворачивается с левого борта на правый.
Опять следуют команды. Реи спускаются, паруса подтягиваются тяжелыми фестонами.
— Первая и третья вахты, паруса крепить!
Опять бегут люди наверх и рассыпаются по реям. Через несколько минут все паруса красиво скатаны и закреплены.
В три часа праздник окончен.
Ни многословных речей, ни угощений с шампанским, ни пьяных тостов, ни льстивых восхвалений начальству. Простой и скромный праздник.
«Товарищ» сделал большое, сложное и полезное дело. Он практически подготовил для советского торгового флота пятьдесят испытанных, закаленных в борьбе с океаном, привыкших ко всяким опасностям и всякому климату судоводителей. Он дал блестящий комсостав для наших будущих учебных судов, без которых невозможно воспитать необходимых нам морских командиров. Он установил тесную братскую связь между народами Республики Советов и трудящимися далеких южноамериканских стран. Фотографии и кипы иностранных газет, привезенные «Товарищем», наглядно показывают, сколько тысяч людей перебывало на его палубе и какой популярностью пользовался корабль во всех портах, куда он гордо вносил под своим гафелем большой алый флаг с серпом, молотом и пятиконечной звездой.
Нелегко далось это четырнадцатимесячное плавание его экипажу. Условия жизни на парусном корабле без современного оборудования невыносимо тяжелы. Не надо забывать, что на «Товарище» не было ни парового отопления на случай холодных дней, ни вентиляции для смягчения тропической духоты и жары. Не было рефрижератора, ледника, электрического освещения. Не было бани или ванн для купанья команды. Не было опреснителя…
До ремонта в Саутгемптоне не было ни лазарета, ни красного уголка, ни даже хороших спасательных шлюпок…
— Вы были в Аргентине? Расскажите, это, должно быть, страшно интересно! — постоянно говорят нам.
Да, мы были в Аргентине. Мы работали при страшной жаре. Мы пили теплую воду из корабельных цистерн. Мы спали на палубе, где нас заедали москиты, так как в помещениях без вентиляции и с раскаленными керосиновыми лампами невозможно было спать. Иногда после работ мы съезжали на берег. Мы ходили по великолепным улицам среди разряженной толпы, мимо ресторанов, где гремела музыка. Мы смотрели в залитые электричеством гигантские витрины, за которыми были выставлены драгоценные вещи, и думали о тружениках-моряках, вынужденных ловчиться, чтобы купить в богатейшем городе пару рабочих башмаков на те несколько монет, которые звенят в карманах их форменных полотняных брюк.
Много было пережито вместе. Полярные штормы, тихий, ласковый норд-остовый пассат, ловля акул и дорад.. Штили, грозы, ливни и бешеные шквалы. Буксировка через мели Ла-Платы. Теплая питьевая вода. Вечная солонина. Консервы, галеты, нестерпимая жара, налетающие памперосы… Да разве все перечесть!..
* * *
В этой книге собраны описания моих плаваний от службы «малым» на стотонной азовской шхуне «Святой Николай» до командования стальным четырехмачтовым барком «Товарищ» в 5000 тонн в океанском плавании, и на нем я обрываю мои воспоминания.
Мы — моряки, выйдя из порта в море, скоро забываем и береговые удовольствия и береговые огорчения.
Но залитый ласковым солнцем океан, но небо, сверкающее чужими созвездиями, но страшные грозы, когда воздух до того насыщен электричеством, что сыплются искры с железных снастей корабля, и волны, злобно сверкающие пеной, никогда не изглаживаются из нашей памяти. Они вечно тянут нас к себе, тянут до тех пор, пока не зашьют нас в старую парусину с тяжелой чугунной балластиной на конце, не положат на доску и не пустят при хорошем размахе корабля под ветер из открытого полупортика в море, которому мы беззаветно отдали все, что имели, до жизни включительно.
Соленый ветер, которым я дышал столько лет, помог мне вложить истинно морской дух в сотни моих бывших учеников.
Парусные плавания уходят в область преданий, но те, кто прошел их, те, чьи легкие пропитались соленым ветром, их никогда не забудут.
Я заканчиваю эту книгу строками, посвященными мною былым плаваниям, морскому ветру и парусам:
Поет пассат, как флейта, в такелаже.
Гудит, как контрабас, в надутых парусах.
И облаков янтарные плюмажи
Мелькают на луне и тают в небесах.
Чуть-чуть кренясь, скользит, как привиденье,
Красавец клипер, залитый луной.
И взрезанных пучин сварливое шипенье,
Смирясь, сливается с ночною тишиной.
Вертится лаг, считая жадно мили.
Под скрытой в тьме рукой скрипит слегка штурвал.
Чу!.. Мелодично склянки прозвонили,
И голос с бака что-то прокричал...
Но это сон... Волны веселой пену
Давным-давно не режут клипера,
И парусам давно несут на смену
Дым тысяч труб соленые ветра.
Но отчего ж, забывшись сном в каюте,
Под шум поршней и мерный стук винта,
Я вижу вновь себя среди снастей, на юте,
И к милым парусам несет меня мечта!
Назад: «Позиция неизвестна»
Дальше: Маленькая морская энциклопедия
