Глава девятая
ДИКИЕ ЖИВОТНЫЕ ЗА ЧАЙНЫМ СТОЛОМ

Только в Африке можно сидеть за чаем вместе с антилопой-куду, обезьяной, зеброй, гиеной и с привлекательной женщиной. И кроме того, две белые совы будут наблюдать за вами и сопровождать чаепитие кисловатыми комментариями.

Но такое собрание в Африке возможно, мне думается, лишь в одном месте — на большой звероловной ферме Кэрра Хартли, раскинувшейся у подножия горы Кения.

По ферме, подобно домашним собакам, бродят дикие животные, некоторые свободно заходят в помещения, а в крепких загонах неприрученные звери ожидают отправки в зоопарки всего мира.

Если вас постигла неудача и вы не заснимете какое-либо животное, Хартли поможет вам. Он поймает зверя, не поранив его, он может отнимать у самок детенышей, не убивая предварительно матерей, что раньше считалось необходимым. Несколько кинокомпаний пользовались животными Хартли и его услугами. После съемок он стал владельцем огромной огороженной арены, где животные могли двигаться так же свободно, как и на воле.

Эта арена очень удобна для съемок документального фильма: если вы будете снимать животных здесь, вам не придется долго «охотиться» за ними. Иначе вы можете целыми днями гоняться за зверями или много дней терпеливо ожидать их в засаде, а когда наконец добыча окажется перед объективом, вы обнаружите, что освещение недостаточно для съемок.

В течение моих трех путешествий я никогда не видел ни одного льва в Конго, хотя и заснял многих в Восточной Африке. Снимать диких зверей на воле нелегко, и я понимал, какую большую помощь может оказать мне Хартли. И то, что на его ферме есть арена, не было главной причиной моего визита к Хартли во время путешествия 1954–1955 годов. Я надеялся заснять интересные эпизоды с более или менее прирученными животными и был уверен, что получу захватывающие кадры, показывающие, как Хартли ловит диких зверей. Для «Великолепия первобытного» Арман Дени заснял волнующую сцену, когда Хартли, стоя в кузове мчавшегося вездехода, набрасывал на животных лассо.

Но больше всего манил меня на ферму Хартли другой маленький отрывок из этого фильма. Несколько кадров показывали, как Майк, шестилетний сынишка Хартли, катается верхом на огромной черепахе и кормит животных. Мальчик победно улыбался, и на эти кадры было приятно смотреть. Я подсчитал, что мальчику теперь лет тринадцать, и он несомненно уже помогает отцу во время своих летних каникул.

Я надеялся, что кадры с Майком станут тем стержнем моей кинокартины, на который я смогу нанизать все снимки животных. Подобный стержень — главное в такой картине, и его нелегко найти. Зрителям нравятся кадры с дикими животными и с коренными африканцами. Но вы не сможете, просто смонтировав из таких кадров фильм, идущий семьдесят минут, создать этим боевик. Что-то должно связывать их воедино, переходы от объекта к объекту должны быть естественными. Моей картине предстояло конкурировать с фильмами, на постановку которых затрачены миллионы. В них снимались знаменитые артисты, и сюжеты их интригующи и драматичны.

В моем фильме кинозвезд должны были заменить африканцы и дикие звери, а сам он неизбежно получался бессюжетным, но все же какую-то связующую нить необходимо было найти.

Долгие месяцы во время подготовки к путешествию я пытался найти тему, рамку, в которую смог бы вставить хотя бы половину кадров. Тогда-то я подумал о Майке Хартли. А если этой рамкой сделать показ того, как Майк учится у отца искусству ловли диких зверей? Немного, но это тема, нить, на которую можно естественно нанизать любое число эпизодов с животными. И в то же время удачные съемки охоты африканцев, жизни племен также можно будет вставить без большого усилия. Конечно, не все кадры удастся связать с «линией Майка», но при хорошем плане и внимательном монтаже она могла стать путеводной нитью в фильме.

Несколько часов потребовалось, чтобы связаться по телефону из Нью-Йорка с фермой Хартли в Кении. Я рассказал Кэрру о моей идее, и он согласился, что мы сумеем заснять много интересных эпизодов с животными и, он полагает, Майк будет доволен своей ролью. Майк возвращается из интерната через три недели и пробудет на ферме полных два месяца. Все съемки с Майком нужно уложить в этот период.

Это были хорошие вести, но они резко ускоряли события, что мне не нравилось. Вместо того чтобы неторопливо путешествовать по Африке для собственного удовольствия и снимать узкопленочные любительские фильмы, после цепи непредвиденных событий я оказался во власти все более расширяющегося и обязывающего проекта. Вначале, когда я собирался путешествовать с одним оператором, я зашел к старому другу, Гарри Мильсу, директору «Рипаблик Пикчсрз», и рассказал ему о своих планах. Он посоветовал мне поговорить с руководителем кинокомпании, Хербертом Ятсом, и его сыном Дугласом.

После краткой беседы мы решили, что я буду снимать полнометражный цветной фильм, пользуясь тридцатипятимиллиметровыми профессиональными киноаппаратами.

Финансирование экспедиции было возложено на английский филиал компании, а это требовало, чтобы мой персонал состоял из британских подданных. К счастью, Джонни Кокильон, оператор, с которым я уже связался, был канадцем, и вполне отвечал этому требованию. Бюджет экспедиции был самым скромным по голливудским стандартам, но у меня оказалось больше средств, чем в предыдущих поездках. Я приобрел во временное пользование новый «додж»-вездеход и 2,5-тонный грузовик.

Так как мы хотели успеть к началу летних каникул Майка, я постарался ускорить отправку автомобилей. Через десять дней из Нью-Йорка в Африку отплывал пароход с партией грузовиков, предназначенных для продажи. Мне удалось погрузить на это судно и наши автомобили. Сам же я, закончив свои дела в Нью-Йорке, вылетел в Лондон. Там состоялось совещание с работниками английского филиала «Рипаблик», и я узнал, что мне придают одного ассистента и четырех операторов. Штат экспедиции неожиданно разбух.

Мы прилетели в столицу Кении Найроби, шумный город с населением более чем в сто тысяч человек. Всего несколько десятилетий назад он был маленькой деревушкой, на улицы которой забредали стада зебр и антилоп. И теперь недалеко от посадочных дорожек аэропорта в заповеднике живет множество диких зверей. В заповедник посетителей пускают без ограничений, и он очень интересен, но не подходил для наших целей, так как его обитатели более или менее привыкли к людям, а его правила запрещают тревожить животных. Кроме того, мы стремились как можно скорее добраться до фермы Хартли, расположенной в ста сорока пяти милях к северу от Найроби.

Вскоре все приготовления были закончены, но наши автомобили должны были прибыть лишь через несколько недель, и я нанял автобус «фольксваген». Погрузив в него оборудование, мы отправились на север, к Румурути, где в сердце страны кикуйю, у подножия массива Кения и гор Эбердейр, находится ферма Хартли.

Первой трудной проблемой оказалось размещение членов экспедиции. На ферме был большой жилой дом, сараи, загоны, лагеря для животных и несколько маленьких рондавел — построек из прутьев, обмазанных глиной, с соломенными крышами. В доме комнат для всех не хватило, и хозяин поместил меня в рондавеле у главного здания, а остальных — в местном «сельском клубе», в десяти милях от фермы.

Начались съемки, а с ними обычные трудности: дожди, плохое освещение и внезапное исчезновение животных из излюбленных ими прежде мест. Но это профессиональный риск при натурных съемках, и хотя неудачи иногда приводили то одного, то другого из нас в бешенство, мы мирились с ними как с частью нашего труда.

Одной из самых интересных была сцена с Чуй, леопардом. Хартли поймал этого великолепного зверя незадолго до нашего приезда и держал его в крепкой клетке. Хотя леопард еще не был приручен, он казался менее диким, чем звери на воле, потому что с ним хорошо обращались после поимки. Я даже забеспокоился, не стал ли зверь слишком спокойным для съемки хорошего эпизода. Леопард был грациозен и привлекателен, но меня не интересовали кадры с диким зверем, мурлыкающим и лижущим руку человека. Чуй, правда, не мурлыкал, когда я впервые навестил его, но позволил мне просунуть руку между прутьями клетки и почесать у него за ушами. Я решил, что он, вероятно, недостаточно дик.

На следующий день после моего приятного знакомства с Чуй (на суахили так называют всех леопардов) я гулял вокруг лагеря с Делси Ведд. Когда мы приблизились к клетке Чуй, он зарычал, насторожил уши, забил хвостом и бросился на прутья. Я пытался успокоить его ласковыми словами, но безуспешно. У зверя было лишь одно желание: вырваться из клетки и убить нас обоих.

После этого я решил, что Чуй, наверное, подойдет для съемок. Но он был так дружелюбен в первый день! Может быть, Чуй не любит женщин и рассвирепел при виде миссис Ведд? На следующий день я пошел к нему один. Он зарычал на меня, и я убедился, что Чуй может сыграть в нашем фильме роль настоящего леопарда. По крайней мере, стоило попытаться, уж очень мала была вероятность, что мы встретим леопарда на воле в удобном для съемки месте.

Леопарды ведут ночной образ жизни и предпочитают лесистую местность. Поэтому вы не встретите их там, где увидите львов, слонов, бегемотов, носорогов и множество антилоп. Если же вам удастся встретить леопарда, это произойдет в обстановке, не подходящей для съемок: в сумерках или в зарослях.

Чтобы леопард хорошо исполнил свою роль, мы решили сыграть на его горячей любви к мясу бабуинов. У Хартли в зверинце жила самка бабуина с двумя детенышами. Для приманки мы думали использовать не самих бабуинов, а их запах.

Мы пересадили темпераментного леопарда в небольшую клетку и перевезли ее за три мили на арену. Затем мы поместили семейство бабуинов в трехстах футах от клетки. Они сидели, играли и ели на глазах леопарда, и он постоянно чувствовал их запах. Мы видели, как зверь метался в клетке.

Когда леопард как следует «нанюхался» бабуинов, мы увели обезьян в безопасное место, два оператора заняли внутри арены позиции, удобные для съемок, а несколько помощников должны были следить, чтобы леопард не ушел из поля зрения объективов.

Я стоял с Хартли около пути, по которому леопард должен был проследовать к тому месту, где играли бабуины. Перед этим мы засняли бабуинов и хотели создать у зрителей впечатление, что леопард гонится за обезьянами. Очевидно, самое лучшее было действительно пустить леопарда по следу бабуинов.

Мы надеялись, что зверь немедленно бросится к тому месту, где он видел бабуинов. Затем он пойдет по их следу к дальним воротам, через которые мы вывели обезьян с арены. Там его остановит ограда. Он не получит мяса бабуинов, но для него приготовят другую вкусную пищу. Это был бы хороший план, если бы он осуществился. Но когда вокруг люди, животные редко ведут себя так же, как в естественной обстановке, а это было необходимо для удачной съемки. В последний момент я подумал о возможности другого исхода подготовленной нами сцены.

Я обернулся к Хартли и спросил: «А что, если леопард пойдет на одного из нас?»

Хартли ответил: «Стойте спокойно. Не шевелитесь. Вероятно, он пройдет мимо. И во всяком случае, я позабочусь об этом».

Леопарда выпустили из клетки, и он быстро выбрал между деревьями и кустарниками тот путь, который мы ему предназначали. На воле Чуй выглядел еще более эффектно, чем в клетке. Он как бы струился вперед, и я был рад, что двое операторов снимают его под двумя различными углами. На мгновение леопард замер и метнул быстрый и недружелюбный взгляд на людей вокруг, но запах бабуинов манил его, и он бросился прямо вперед, к тому месту, где только что сидели обезьяны. Чуй прошел в пятнадцати футах от меня и Хартли, и я затаил дыхание, но зверь не удостоил нас даже взглядом и продолжал свой путь.

Чуй обнюхал место, где сидели бабуины, огляделся и двинулся по верному пути еще быстрее, чем прежде: он не желал упускать добычу. Затем он внезапно повернул вправо и чуть не исчез из поля зрения объективов. Может быть, ветер изменил направление и обманул зверя, а возможно, его отвлекло наше присутствие.

Хартли сигнализировал помощнику-африканцу, стоявшему на холме, чтобы тот перерезал путь леопарду и загнал его обратно на приготовленную для него дорогу. Самые опытные помощники Хартли знали, что животные обычно сворачивают в сторону, когда к ним приближается человек.

Но, к несчастью, стоявший на холме парень не обладал должным опытом. Он быстро сделал несколько шагов наперерез леопарду. Чуй должен был повернуть налево. Но он этого не сделал. Зверь остановился, злобно посмотрел на человека и раздраженно забил хвостом о землю.

Это было уж слишком для неопытного парня. Его охватил ужас. Хартли и я почувствовали это за несколько сот футов, и, к сожалению, то же самое почувствовал леопард.

Ужас сделал с человеком самое худшее — обратил его в бегство. Если бы он мужественно стоял на месте, Чуй, наверно, пошел бы своим путем. Но парня охватила паника, и он показал зверю пятки. В то же мгновение леопард бросился за ним. Двумя гигантскими прыжками зверь догнал африканца и ударом лапы опрокинул его на землю. Хартли помчался к месту схватки. Когда мы подбежали, леопард уже перевернул парня на спину и вонзил клыки в его горло.

Зверь и человек сплелись в смертельном поединке, и Хартли было трудно стрелять, но он не колебался. Первая же пуля попала в леопарда, он отпрыгнул от тела африканца и бросился прочь. Три новых выстрела уложили зверя в десяти футах от нас.

Африканец был жестоко истерзан и истекал кровью, но все еще был жив. Хартли приказал отправить его на грузовике в больницу — только там могли помочь раненому.

Много недель жизнь африканца висела на волоске, но в конце концов он выздоровел.

Осознав гибель своего замечательного леопарда, Хартли по-настоящему расстроился. Он плакал, глядя на безжизненное тело блестящего пятнистого создания. И меня очень огорчило случившееся: тяжелое ранение африканца и гибель леопарда. Это был первый серьезный инцидент за время всех моих экспедиций.

Мы не засняли нападение леопарда на африканца: Чуй выпрыгнул из поля зрения объективов. На пленку он вернулся уже мертвым, распростертым на земле.

Итак, мы очутились перед серьезной проблемой: что делать с удачными, но отрывочными кадрами о леопарде? Как бы хороши ни были отдельные кадры, они не годились для фильма. Чтобы связать их воедино и восполнить пробел, нужен был новый леопард. У Хартли не было другого Чуй, а поимка леопарда — это не такое дело, которое можно выполнить за день-два.

К счастью, Тельма Рэндол услышала от кого-то на соседней ферме, что в сорока милях к северу в капкан недавно попался леопард. Мы помчались туда на грузовике в надежде найти заместителя для Чуй.

Зверь был посажен во временную клетку. Когда я увидел его, то поразился, что он еще жив: вся морда леопарда была в крови, он непрестанно бился изо всех сил о прутья клетки. Как только я приблизился к нему, он бросился на меня, ударился о стену клетки, свалился на пол, поднялся и снова бросил свое тело на прутья клетки.

Мы переправили зверя на ферму Хартли, надеясь, что хорошее питание и спокойная обстановка хоть немного успокоят леопарда. Но три или четыре дня он не притрагивался ни к мясу, ни к воде. Леопард хотел только одного — свободы!

Однако в конце концов он отпил немного воды, а на следующий день съел кусок сырого мяса. К концу недели леопард был все еще свирепым зверем, но он уже не пытался ежеминутно вырваться на волю. Он ел, спал и прогуливался по клетке. Если кто-нибудь проходил поблизости, он яростно бросался на прутья, но остальное время был относительно спокоен. Мы решили, что он готов для съемок.

На этот раз операторов поставили за крепкими загородками, похожими на клетки и имевшими отверстия для объективов киноаппаратов. Нам удалось даже получить изумительный кадр с леопардом, прыгающим на крепость оператора. Во всяком случае, мы в конце концов добились успеха, и рассказ о леопарде был завершен.

Это были единственные кадры, для которых мы пользовались ареной. Наш опыт доказал, что съемки диких животных на закрытой арене небезопасны. Дикий зверь остается диким даже внутри арены. Он может быть даже более свирепым, чем обычно, потому что он окружен, загнан в угол и не имеет возможности удрать прочь — первое желание почти каждого животного при встрече с человеком. Пойманных же животных встреча с человеком привела к плену и заключению в клетке, а это, наверное, приводит в ярость любого уважающего себя неприрученного зверя.

Съемки «подстроенных» сцен редко проходят успешно, так как большей частью животные в таких условиях не ведут себя естественно. Если вы используете миролюбивых зверей, они ведут себя как ручные, и это не нравится публике. Она может смотреть на таких животных в цирке или в зоопарке. Зрители хотят видеть драматические, волнующие сцены. Поэтому кинодеятели пытаются снимать эпизоды, где звери дерутся друг с другом или преследуют человека. А снимать такие сцены нелегко.

Если дикие животные не загнаны в угол или не раздражены всерьез, они редко нападают на человека. А чтобы заснять поединок зверей на воле, надо как следует запастись терпением и обладать необычайным везением. Даже в клетках снимать такой бой удается очень редко. К счастью, законом запрещено устраивать бои между естественными врагами: не давать им пищи, а затем выпускать вместе в клетку или за ограду.

Я пытался заснять эпизод со львами на арене Хартли, но львы не вели себя так, как нам было нужно. Они были голодны, и на некотором расстоянии от того места, где их впустили на арену, лежало мясо. По пути к мясу львы должны были пройти перед объективами, и, кроме того, Хартли хотел заарканить одного из львов. Но наши напуганные «артисты» не пожелали играть свои роли. Они не обращали внимания на мясо, а жались к ограде, оставаясь вне поля зрения объективов. Гордон Палмен, двоюродный брат Хартли, предвидел это и поехал в грузовике туда, где львы пытались перебраться через ограду.

Один из львов взобрался по шесту, на котором была закреплена проволочная сеть ограды, и был близок к спасению, когда Палмен храбро попытался голыми руками столкнуть его обратно. Лев крепко вцепился в шест и передней лапой отмахивался от человека. Рука Палмена была разодрана, но в конце концов ему удалось стащить льва вниз.

Это может казаться безрассудной храбростью, но сам Хартли однажды обратил льва в бегство резким свингом правой в нос, когда оруженосец уронил винтовку в критический момент. Хартли вообще избегает стрелять в животных, и не только из-за своей любви к ним, но и потому, что они — ценное имущество, часть его бизнеса.

В местности, окружавшей ферму, мы засняли много эпизодов, и почти во всех главную роль играл Майк. Часто мы снимали его, когда он кормил различных животных на ферме или ухаживал за ними. Интересные кадры были сняты с бегемотом, попавшем в яму-западню, но их некуда было вставить при окончательном монтаже картины.

Но самое большое удовлетворение принесли нам съемки охоты за жирафом. Стояла сухая солнечная погода, и мы все погрузились в грузовики и отправились за пятьдесят миль на плоскую равнину, поросшую травой.

Там мы колесили до тех пор, пока не обнаружили большое стадо жирафов. При нашем приближении они затрусили прочь своей обычной спокойной иноходью.

Открытый грузовик, где ехали Палмен, Майк и рабочие с шестами и лассо, увеличил скорость; грузовик с операторами пытался не отставать, мчась по ухабистой целине.

Когда первый автомобиль догнал стадо, оно распалось на несколько частей, и грузовик с охотниками получил возможность отрезать от стада двух-трех жирафов. Выбрав одного из них, охотники догнали животное и ехали сбоку и немного впереди него. Майк и Палмен вытянули длинные шесты и молниеносно набросили аркан на шею жирафа. Операторы, сидевшие в другом грузовике, засняли всю эту сцену.

Этот момент — самый ответственный при поимке жирафа. Шейные позвонки животного могут сломаться, если его слишком резко остановить. И даже если его шея уцелеет, от резкого рывка может остановиться сердце.

Постепенно грузовик замедлял ход, а охотники осторожно подтягивали к нему жирафа. Затем, когда скорость уменьшилась до пятнадцати миль в час, двое рабочих, держась за лассо, соскочили с грузовика и побежали рядом с жирафом. Натягивая веревку, они в конце концов остановили животное, и один из них тут же схватил его за хвост. Как только жираф понимает, что попался, он больше не пытается вырваться и, по-видимому, относится к своей участи философски.

Жираф — не подлое животное и лишь в редких случаях пускает в ход свои могучие ноги. Майк ласково заговорил с ним и уже вскоре нежно поглаживал жирафа по бокам.

Затем настал черед грузить жирафа в автомобиль — нелегкое дело. Наши операторы снимали весь этот процесс, а один из них продолжал съемку даже после того, как жираф был благополучно водворен на грузовик. Когда Палмен забрался в кузов, чтобы привести в порядок веревки, и повернулся спиной к жирафу, тот вытянул шею и начал откусывать кусочки от шляпы Палмена. Кадры такого сорта вы всегда жаждете получить, но это обычно не удается, потому что съемки прекращаются минутой раньше.

Выгрузка жирафа и помещение его в загон оказались более хлопотным делом, чем перевозка зверя на ферму. Рабочие вырыли прямо перед входом в загон широкую яму с покатыми стенками. Грузовик въехал в нее, и его кузов оказался на одном уровне с землей. Задний борт почти упирался во вход в загон, и когда жирафа освободили, он мог пойти только за изгородь.

Грузовик со скрежетом выполз из ямы, и ее засыпали землей.

На ферме Хартли работало несколько мужчин из племени туркана, которое обитает далеко на севере на берегах озера Рудольф и вблизи границы Судана. Это были высокие длинноногие нилоты с характерными украшениями в нижней губе и головным убором из белых страусовых перьев. Я заинтересовался ими и решил посетить их далекую родину. Мужчины-туркана участвовали во многих эпизодах, и я решил, что любые кадры, снятые позднее в Турканаленде, можно будет легко вмонтировать в наш фильм. Одна женщина из этого племени сыграла важную роль в сцене, тоже заснятой на ферме Хартли. Однажды, находясь в грузовике, мы заметили львицу с очень маленькими львятами. Мы приближались с подветренной стороны очень осторожно, и львица не заметила нас. Мы снимали эту сцену через телеобъективы, и во время съемки львица, казавшаяся совершенно спокойной, оставила своих малышей — вероятно, она отправилась на поиски пищи. Через несколько секунд появился отец — огромный лев с косматой гривой. Он, очевидно, должен был выполнять обязанности няньки, пока мама охотится. Но это занятие не понравилось ему, и он тоже отправился на прогулку.

Один маленький львенок был особенно жизнерадостен и любопытен. Он заковылял на своих дрожащих лапках прочь от сестер и братьев и забрел так далеко, что Майк подобрался к нему на грузовике и поймал его. Львенок не поостерегся: он был еще слишком мал и не боялся людей.

Мы поспешили уехать, пока львица не обнаружила свою утрату, и доставили львенка на ферму Хартли. Майк наполнил бутылочку теплым молоком и хотел покормить львенка, как он часто кормил других зверят. Но львенок не смог освоить странную резиновую соску, хотя, казалось, он очень хотел есть.

На следующий день повторилось то же самое. Все мы очень расстроились. Если львенок в ближайшее время не поест, он может околеть.

Пока мы обсуждали эту проблему, я неожиданно вспомнил о случае во время моего путешествия к индейцам дживарос в верховья Амазонки. Пантера убила охотничью собаку, имевшую маленького щенка. Дживарос очень ценят собак, они не хотели потерять щенка, и одна женщина-дживарос кормила щенка грудью вместе со своим младенцем. Я заснял эту сцену, цензор вырезал ее из моего фильма о дживарос, но один кадр попал в книгу о моих трех южноамериканских экспедициях.

Я, конечно, не был уверен, согласится ли женщина-туркана кормить грудью львенка, но я знал, что различные народы мира придерживаются сходных взглядов на многие вещи. Во всяком случае, стоило попытаться.

Мы принесли львенка в близлежащую деревню, где Майка очень любили, нашли молодую мать-туркана, кормившую младенца, и рассказали о том, как львенок не смог справиться с бутылочкой. Женщина улыбнулась и кивнула, поняв, с чем мы пришли, еще до того, как Майк начал излагать нашу просьбу. Со спокойным достоинством она взяла львенка и приложила его к своей груди. Она не протестовала, когда я заснял ее с младенцем у одной груди и львенком у другой.

Другим необычным эпизодом была «сцена чаепития», и я уверен, что съемки полуприрученных зверей на ферме Хартли будут с интересом смотреть люди всех стран мира.

Мы сидели за столом на веранде, хорошо освещенные отраженными лучами солнца. Рядом стояла детская кровать. Количество людей-актеров было ограниченно — Делси Ведд, Майк и я. На столе кроме еды и напитков лежала колода карт, в которые собирались играть мы с Делси, пока Майк дремал на кровати. Я положил несколько горстей конфет в карман куртки, висевшей на спинке моего стула. Моя шляпа лежала рядом на скамеечке.

Операторы заняли свои места, и «представление» началось. Когда Делси и я играли в карты, операторы снимали антилоп-куду и эланда, мирно пасшихся на заднем плане и время от времени с интересом поглядывавших в нашу сторону. Потом появилась бабуин Коко, и я притворился, что не замечаю, как она подкрадывается к моему стулу, запускает лапу в карман куртки и ворует конфеты. Затем она с ликованием отпрыгнула на несколько футов, развернула обертки и засунула конфеты в рот.

Следующий номер исполнила маленькая зебра. Она подошла вплотную к Делси, ткнула ее носом, затем взяла со стола бутылку с соской, и операторы снимали, как полосатое животное с удовольствием пьет молоко.

Когда зебра утолила свою жажду, снова появилась Коко, на этот раз с двумя детенышами. Один из них сидел у нее на спине, а другой пристроился на груди. Коко взяла откупоренную бутылку с пепси-колой и, запрокинув ее, начала пить. Немного жидкости пролилось на ее грудь, к радости детеныша, который жадно протягивал губы, пытаясь не упустить ни капли, и жмурился, чтобы жидкость не попала ему в глаза.

Мы цыкнули на Коко с ее потомством и вернулись к прерванной игре. В этот момент на сцене молчаливо появился новый «артист» — животное, пользовавшееся всеобщей любовью из-за своего веселого характера.

Я говорю об этом с неохотой, ибо знаю, что мало кто из читателей поверит мне. Однако Эрик был — как это ни невероятно на первый взгляд — очаровательным парнем. Эрик — настоящая гиена, даже если он и совершенно отличен от всех других гиен. Они безобразные, отвратительные создания, и я никогда не слышал ни одного доброго слова о гиенах, пока не приехал к Хартли.

Даже у него я вначале почувствовал к Эрику отвращение, но он вскоре завоевал мою симпатию лукавым огоньком в глазах, дружелюбием и чувством юмора. Эрик любил весело возиться с собаками Хартли и выкидывать всякие штуки.

Несколько раз, когда я сидел за столом у себя в рондавеле и писал, Эрик забирался туда и хватал какую-нибудь вещицу, надеясь, что я погонюсь за ним. Однажды он унес ботинок, уверенный, что я увижу его в последнюю минуту. Мне был нужен ботинок, и я погнался за Эриком. Но он нырнул в недоступный для меня куст кактуса, и я остался без ботинка.

Эрик питал склонность и к фетровым шляпам. Именно поэтому моя шляпа была положена на скамейку и соблазняла его. Эрик, конечно, не выдержал. Шляпа очутилась у него в зубах, и он стремглав бросился с нею прочь. Но на этот раз я поймал его, опрокинул на спину и выдернул шляпу из его пасти. Дырка в шляпе была совсем маленькой платой за эту хорошую сцену.

Вернувшись за стол, я сунул сигарету в рот только для того, чтобы эланд шагнул вперед и мягко вынул ее из моих губ. Он глубокомысленно пожевал сигарету, с удовлетворением проглотил ее и благодарно взглянул на меня. Этот эланд так сильно любил сигареты, что даже забирался в дом и воровал их из открытых портсигаров.

Видимо, сигарета взбодрила его. Он подошел к кровати, на которой дремал Майк Хартли, и опрокинул ее. Майк пришел в ярость, и эланд ускакал, довольный своей грубой шуткой.

Тут мы решили, что с нас хватит, и покинули сцену. Но операторы продолжали съемку в надежде, что куду сыграет предуготовленную ему роль. И он действительно появился на сцене и стал осматривать тарелки, стоявшие на столе. Затем он осторожно огляделся по сторонам, подошел к столу и начал вылизывать тарелки, как бы зная, что делает нечто недозволенное. Время от времени он останавливался и вскидывал глаза на операторов, которые могли в любой момент помешать ему. Зритель мог видеть виноватое, но довольное выражение его морды, занятой очищением тарелок.

И в последний момент я вспомнил про белых сов. Мы посадили их на притолоку над дверью. Совы часто поворачивались друг к другу, негромко ворча, и казалось, будто они рассуждают о чем-то. Затем они поглядывали вперед или вниз на каждого, кто оказывался поблизости. Обычно их глаза были узкой щелью, но при виде кого-либо они широко раскрывались и смотрели неодобрительно или удивленно. Первая сова бросала взгляд на кого-либо или что-либо, затем поворачивалась к подруге, наклоняла голову и что-то неодобрительно бормотала. Подруга в свою очередь также осматривала сцену, поворачивалась и излагала собственное мнение.

Мы сидели у аппаратов и снимали сов; так у нас появилось достаточно кадров с совами, казавшимися шокированными и что-то неодобрительно комментировавшими. Мы смонтировали «сцену чаепития» так: когда Эрик крадет мою шляпу, или Коко проливает пепси-колу, или эланд вытаскивает сигарету из моего рта, на экране появляются удивленные или возмущенные совы. Наиболее неодобрительные взгляды я сохранил, конечно, для куду, вылизывающего тарелки.

После съемки этого эпизода план нашей работы на ферме Хартли был завершен. Я хотел заснять больше диких животных, больше стад диких животных, получить больше драматических кадров с зверями и малоизученными африканскими племенами. Прошло два месяца, а я лишь скользил по поверхности. Уже несколько недель наши грузовики ожидали нас в Найроби. Мы накрутили достаточно кадров с Майком и его отцом, чтобы использовать их как стержень фильма. Нам не терпелось забраться в наши грузовики и отправиться в отдаленные, малоизученные районы континента.