Книга: Кумаонские людоеды
Назад: ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Дальше: РОБИН

ЧАМПАВАТСКИЙ ЛЮДОЕД

Я был на охоте в Малани с Эдди Наульсом, когда впервые услышал о тигре, впоследствии получившем официальное наименование чампаватского людоеда.
Эдди, которого долго еще будут вспоминать в нашей провинции как охотника «par excellence» и автора неиссякаемого запаса охотничьих рассказов, был одним из немногочисленных счастливцев, которым всегда везет в жизни. Ружье его было несравненным по точности и силе боя; один из его братьев слыл первым ружейным стрелком в Индии, второй — лучшим игроком в теннис в индийской армии. Поэтому, когда Эдди сказал мне, что его молочный брат, «лучший шикари в мире», был командирован правительством, чтобы застрелить чампаватского людоеда, я был совершенно уверен, что деятельности людоеда будет скоро положен конец.
По каким-то непонятным причинам тигр все же не был убит и доставлял много хлопот еще четыре года спустя, во время моего посещения Найни-Тал. Были назначены премии, посланы шикари и даже команды гурков из гарнизона в Алмора. Несмотря на все эти меры, число человеческих жертв продолжало возрастать.
Тигрица (впоследствии выяснилось, что это была именно тигрица) появилась в Кумаоне из Непала уже вполне сложившимся людоедом. Оттуда ее прогнал целый отряд непальцев, после того как она унесла 200 человеческих жизней. В течение четырех лет в Кумаоне она добавила к этому числу еще 234 человека.
Так обстояли дела вскоре после моего приезда в Найни-Тал, где я встретил Бертауда. Бертауд был тогда заместителем уездного комиссара и пользовался всеобщей любовью и уважением. Поэтому неудивительно, что когда он сообщил мне о страхе, внушаемом людоедом населению уезда, и о той тревоге, которую ему причиняли сложившиеся обстоятельства, я обещал выехать в Чампават немедленно после его сообщения о новой человеческой жертве.
Я поставил при этом два условия: отмену премии и удаление шикари и алморских солдат. Мотивы этих условий в сущности не требуют объяснения, так как всякий охотник поймет мое нежелание быть причисленным к категории охотников за премией и, так же как и я, не хочет быть случайно застреленным. Условия мои были приняты: неделю спустя рано утром Бертауд посетил меня и сообщил, что гонцы-скороходы принесли ему ночью известие о том, что тигр убил женщину в Пали, деревне между Деби-Дхура и Дунагхатом.
Рассчитывая на кратковременное пребывание там, я нанял шесть человек, которые должны были нести мой багаж и снаряжение. Выступив после завтрака, мы в первый день прошли семнадцатимильный путь до Джари. Позавтракав следующим утром в Морнаула, мы заночевали в Деби-Дхура и прибыли в Пали на следующий вечер, через пять дней после гибели женщины.
Население деревни, примерно пятьдесят человек мужчин, женщин и детей, было объято ужасом. Хотя солнце стояло еще высоко, я застал всех жителей в домах за прочно закрытыми дверями. Только после того, как мои люди развели костер, и я сел выпить кружку чаю, двери стали тут и там открываться и начали появляться испуганные крестьяне.
Мне сказали, что в течение последних пяти дней никто не решался выйти за порог своего дома. Антисанитарное состояние двора, где я остановился, ясно подтверждало это. Люди говорили, что продовольствия не стало хватать и что им грозит голодная смерть, если тигр не будет уничтожен или удален из этого района.
То, что тигр все еще находился где-то по соседству, было очевидным. Последние три ночи рев слышали на дороге, ярдах в ста от домов, а в день моего прибытия тигра видели в нижнем конце деревни.
Староста уже приготовил мне комнату, но нас было восемь человек и единственная дверь открывалась в очень грязный двор. Я предпочел поэтому провести ночь под открытым небом.
После легкой закуски, которая должна была заменить мне обед, я, удостоверившись, что мои люди находятся в безопасности в закрытом помещении, занял пост на краю дороги, прислонившись спиной к дереву. Жители деревни рассказывали, что тигр обычно ходит по этой дороге. Было полнолуние, и я надеялся, что мне представится случай сделать удачный выстрел, если я увижу тигра раньше, чем он меня.
Много ночей мне пришлось проводить в джунглях, когда я подстерегал диких зверей. Но это была первая, когда я имел дело с тигром-людоедом. Дорога передо мной была залита ярким лунным светом, и нависшие над ней справа и слева деревья бросали большие тени. Ночной ветерок шевелил ветви, тени перемещались, и тогда мне казалось, что приближается целая дюжина тигров; я горько жалел об увлечении, которое отдавало меня на милость тигра-людоеда. У меня не хватало смелости вернуться в деревню, хотя я понимал, что был слишком напуган для того, чтобы выполнить задачу, которую сам себе поставил. Так я провел долгую ночь. Зуб на зуб не попадал и от страха и от холода. Серый рассвет, поднявшийся над видневшимися передо мной снежными вершинами, застал меня в полусне: я сидел, уткнувшись головой в колени. В такой позе застали меня пришедшие через час мои люди. Тигра я не видел и не слышал.
По возвращении в деревню я хотел попросить жителей (они были изумлены, как я остался живым в эту ночь) указать места, где нападал на них тигр. Желающих не нашлось. Крестьяне только показывали мне со двора те направления, которые вели к местам гибели людей. Последний случай произошел на склоне горы к западу от деревни; сюда меня все же проводили. Женщины с детьми (всех их было около двадцати) занимались сбором листьев для скота, когда одна из них была убита. С волнением передавали мне они детали этого происшествия. Женщины вышли из деревни часа за два до полудня. Пройдя около полумили, они стали влезать на деревья и срезать листву. Жертва людоеда и две другие женщины выбрали себе дерево, растущее у края оврага. В дальнейшем я выяснил, что овраг этот имел в глубину около четырех футов, а в ширину — от десяти до двенадцати. Срезав листья, женщина стала спускаться с дерева. Незаметно подкравшийся тигр схватил ее за ногу. Женщина после неимоверных усилий выпустила из рук сук, за который держалась при спуске, а тигр сбросил свою жертву в овраг. Когда женщина пыталась встать, тигр, схватив ее за горло, убил, а потом выскочил по склону оврага и исчез со своей добычей в густых кустах.
Все это произошло на глазах двух других женщин, находившихся на том же дереве, на расстоянии нескольких футов. Как только тигр со своей жертвой исчез из поля зрения, испуганные женщины и девушки побежали в деревню. В это время мужчины только что вернулись на обед. Вооружившись барабанами, металлическими кастрюлями — всем, чем можно произвести шум, отправилась спасательная партия — мужчины впереди, женщины сзади.
Дойдя до оврага, где была убита женщина, люди остановились и стали совещаться, как быть дальше. Но все споры прекратил тигр, громко заревевший в кустах, отстоявших ярдах в тридцати. Как один человек вся партия повернула и побежала в деревню. Когда отдышались, посыпались взаимные упреки: кто побежал первым, кто вызвал панику? Долго спорили, пока, наконец, кто-то заметил, что если никто не испугался и все были храбры, как утверждали, то зачем же терять время и почему не вернуться, чтобы попытаться спасти женщину.
Предложение было принято, и еще три раза спасательная партия приближалась к оврагу. На третий раз один из ее участников (у него было ружье) выстрелил — тигр в кустарнике опять заревел. После этого всякие попытки спасти женщину были «благоразумно» оставлены. На мой вопрос владельцу ружья, почему же он стрелял в воздух, а не в куст, последовал ответ, что тигр был очень разъярен и, если бы он, стрелок, к несчастью, попал бы в тигра, тот его, конечно, убил бы.
В это утро я три часа пробродил вокруг деревни, надеясь на встречу с тигром и в то же время ее опасаясь. Обходя кусты в лесистом овраге, я поднял стайку темноспинных серебряных фазанов, которые закричали. Сердце забилось в надежде на удачу.
Мои люди расчистили место под ореховым деревом, устроив там для меня столовую. После завтрака староста деревни попросил меня охранять жителей при уборке пшеницы. Он прибавил, что если урожай не будет собран в моем присутствии, то его совсем не соберут — население слишком напугано, чтобы выходить из домов.
Через полчаса все жители деревни с помощью моих людей горячо принялись за работу, а я с заряженным ружьем стоял на страже. Вечером урожай был собран с пяти больших полей, неубранными остались два небольших участка у строений; с ними, по словам старосты, нетрудно было справиться на следующий день.
Санитарное состояние деревни также улучшилось. Для моего личного пользования было отведено еще одно помещение. И в эту ночь, защитив от тигра открытую для вентиляции дверь плотно вкопанным кустом колючки, я смог, наконец, хорошо отдохнуть.
Присутствие мое ободрило население. Люди перестали бояться и приступили к обычным своим занятиям. Все же я не настолько заслужил их доверие, чтобы они согласились провести меня по окрестным джунглям. А я придавал этому известное значение. Крестьяне знали каждый фут местности на несколько миль вокруг деревни и при желании могли указать мне место, где я мог бы встретить тигра или по крайней мере увидеть его следы. Что людоед — тигр, это было твердо установлено, но оставалось неизвестным, самец или самка, старый или молодой зверь. Эти сведения были необходимы для выслеживания зверя, но я мог получить их, только осмотрев следы тигра.
После раннего чаепития я заявил, что мне нужно добыть продовольствие для моих людей, и попросил крестьян указать места, где я мог бы застрелить горалов. Деревня была расположена на вершине большого гребня, тянувшегося от нее на восток и на запад. Прямо под дорогой, где я провел предыдущую ночь, гора, образуя несколько поросших травою террас, круто обрывалась к северу. Мне сообщили, что там было много горалов. Несколько мужчин высказали желание провести меня туда. Я выбрал троих и отправился, предупредив старосту, что если я найду так много горалов, как мне говорили, я застрелю одного для моих людей и двух — для жителей деревни.
Перейдя дорогу, мы спустились по крутому склону. Хотя мы внимательно глядели вправо и влево, но ничего не увидели. На полмили ниже холма было место соединения двух оврагов, откуда открывается чудесный вид на каменистый склон, заросший травой. Я оперся спиной на одинокую сосну и в течение нескольких минут зорко осматривал местность.
Вдруг мое внимание привлекло какое-то движение на вершине холма. Движение повторилось, и я мог рассмотреть, что это горал, шевеливший ушами. Животное стояло в густой траве — видна была только его голова. Спутники мои горала не заметили, и так как голова его оставалась теперь неподвижной и сливалась с окружающей местностью, я не мог направить их, чтобы они гнали на меня зверя. Указав людям, в каком направлении находится горал, я приказал им сесть и ждать, пока я не выстрелю. Я был вооружен старой винтовкой, которая искупала свою сильную отдачу мертвым боем на любую дистанцию. Расстояние примерно в двести ярдов не составляло непреодолимого препятствия. Я лег на землю, оперев ствол ружья о корень сосны, тщательно прицелился и выстрелил.
Дым от черного пороха затянул воздух; мои спутники не видели результата выстрела и думали, что я стрелял в скалу или в кучу сухих листьев. Я остался на месте. Перезарядив оружие, я заметил, что трава немного ниже того места, куда я выстрелил, зашевелилась, из нее появилась сначала задняя часть тела горала, а потом и весь зверь. Он покатился по крутому склону, на полпути от вершины опять исчез среди густой травы, напугав лежавших там двух горалов. Оба они вскочили с тревожным криком и побежали вверх по склону. Расстояние до них сократилось; я прицелился, дождался, пока более крупный горал замедлил бег, и выстрелил ему в спину; когда другое животное поскакало поперек склона, я прострелил ему плечо.
Бывают случаи невероятных удач. Лежа в неудобной позе, я стрелял на двести ярдов под углом в шестьдесят градусов по такой малой цели, как белое пятно на горле зверя: казалось бы, я имел не более одного шанса из миллиона попасть в цель, однако тяжелая свинцовая пуля при заряде из черного пороха ни на волос не уклонилась от цели и положила зверя на месте. А затем по крутому склону, пересеченному небольшими оврагами и выступами скал, убитое животное скатилось прямо туда, где лежали два других горала. Не успел первый подстреленный зверь выпутаться из густой травы, как два других в свою очередь покатились вниз по склону. Все три зверя лежали теперь на дне лощины. Забавно было видеть изумление и восторг моих спутников, которые в первый раз видели стрельбу из ружья. Спускаясь за добычей в лощину, они даже перестали думать о тигре.
Вылазка была успешной во многих отношениях. Я не только добыл продовольствие для жителей деревни, но и заслужил их доверие. Всякому известно, что охотничьи рассказы ничего не теряют при их образном изложении. Когда с горалов были сняты шкуры, а туши их разделаны, мои спутники дали полную свободу своему воображению. А потом, сидя за завтраком на свежем воздухе, я мог наблюдать удивление собравшейся толпы при рассказах о том, как горал был застрелен на расстоянии более мили и как заколдованные пули не только убили зверей, но и принесли их к ногам саиба.
После обеда староста спросил меня, куда я хочу идти и сколько мне нужно провожатых. Из возбужденно теснившейся вокруг меня толпы я выбрал двух из моих прежних спутников и направился с ними на место последней трагедии.
Индийцы здесь твердо придерживаются своих обычаев. Если кто-либо похищен тигром-людоедом, долг родственников разыскать хотя бы часть трупа, будь это кусочки костей, и предать их сожжению. В отношении последней жертвы эта обязанность все еще не была выполнена, и, когда мы уходили, родные обратились к нам с просьбой принести какие угодно останки, если только мы их найдем.
С раннего детства моей страстью было чтение следов в джунглях. В настоящем случае я слышал рассказы очевидцев смерти женщины, но на свидетелей не всегда можно положиться, а следы дают точную картину того, что произошло в джунглях. При первом же взгляде на местность я убедился, что тигр мог подойти незамеченным к дереву, только поднявшись по оврагу. Спустившись в овраг ярдах в ста от дерева, я нашел на рыхлой почве между двумя камнями отпечатки лап. Следы указывали, что зверь — тигрица, едва вышедшая из молодого возраста. Немного далее по склону оврага, ярдах в десяти от дерева, тигрица залегла за камнем, видимо, в ожидании того, когда женщина начнет спускаться с дерева. Когда женщина, нарезав листьев, стала слезать, держась за сук толщиной около двух дюймов, тигрица подползла и, встав на задние лапы, схватила ее за ногу и сбросила в овраг. На суку видны были следы, показывающие, какие отчаянные усилия делала несчастная, чтобы задержаться: на твердой коре дуба и даже на пучках листьев, которые женщина пыталась захватить, остались полоски содранной с пальцев и ладоней кожи. На том месте, где тигрица убила свою жертву, были видны следы борьбы и пятно высохшей крови. Оттуда кровавая дорожка, уже засохшая, вела на противоположную сторону оврага. Выйдя по этому кровавому следу из оврага, мы нашли место, где тигрица съела свою добычу.
Широко распространено мнение, будто тигры-людоеды не трогают головы, рук и ног своих жертв. Это неверно. Если людоеда не тревожат, он ест все, включая пропитанную кровью одежду, как я наблюдал в одном случае.
На этот раз мы нашли одежду женщины и несколько кусков костей, которые и завернули в чистую ткань, захваченную с собой для этой цели. Как ни жалки были эти ничтожные останки, их было достаточно, чтобы выполнить обряд сожжения.
После чая я посетил место другой трагедии. Небольшой хутор в несколько акров был расположен за дорогой, отделявшей его от деревни. Прямо над дорогой на склоне холма владелец хутора построил себе хижину. Жена его — мать двоих детей, мальчика четырех лет и девочки шести, — была младшей из двух сестер. Как-то раз обе сестры заготовляли траву на холме, когда внезапно появилась тигрица и схватила старшую. Младшая целых сто ярдов гналась за тигрицей, размахивая серпом и умоляя тигра-людоеда отпустить сестру и взять ее взамен. Вся деревня была свидетелем этого невероятного героизма. Протащив мертвую женщину сто ярдов, тигрица бросила ее и обернулась против своей преследовательницы. С громким ревом зверь бросился на храбрую женщину. Та повернулась, побежала вниз по холму, перебежала через дорогу, очевидно, в намерении сообщить жителям о случившемся. Но те все видели сами. Непонятные звуки, которые издавала прибежавшая женщина, приписаны были сначала тому, что она запыхалась, была взволнована и испугана. Только после того как быстро организованная спасательная партия вернулась, не добившись никакого успеха, выяснилось, что женщина утратила способность речи. Всю эту историю мне рассказали в деревне.
Когда я впервые увидел эту женщину, она была абсолютно немой уже целый год. Если не считать тревожного выражения глаз, женщина казалась совершенно нормальной. Когда я остановился, чтобы поговорить с ней, и сообщил, что прибыл для того, чтобы попытаться застрелить тигра, убившего ее сестру, немая сжала руки, опустилась на землю и коснулась моих ног, — я почувствовал себя негодным обманщиком. Правда, я прибыл с твердым намерением застрелить тигра. Но шансов на выполнение этого намерения было не больше, чем при поисках иголки в двух стогах сена: я имел дело со зверем, относительно которого было известно, что он никогда не убивает два раза подряд в одной местности, никогда не возвращается к добыче, а район его действий простирается на несколько сотен квадратных миль.
По пути из Найни-Тал я обдумал множество планов. Один из них я испробовал, и никакие силы не заставили бы меня повторить подобную попытку. Другие варианты, после того как я попал на место действия, казались мне теперь такими же непривлекательными. К тому же здесь не было никого, кто мог бы помочь мне советом — это был первый случай появления в Кумаоне тигра-людоеда. Но все же надо было что-то предпринимать. Поэтому в течение трех последующих дней я с восхода до заката солнца бродил по джунглям, обойдя в окрестности все те места, где, по рассказам жителей, можно было бы встретить тигрицу.
Я вынужден тут несколько прервать свой рассказ: мне хочется опровергнуть распространившиеся в наших горах слухи, будто бы я переодевался в женскую одежду и, уходя в джунгли, подманивал тигров-людоедов, убивая их серпом или топором. Единственно, что я действительно делал для маскировки, — это надевал сари (женское покрывало) и в таком костюме резал траву или взбирался на дерево и обрывал листья. Но такая хитрость не принесла мне успеха.
Впрочем, как оказалось, тигры следили за моим деревом из укрытия (в одном случае из-за скалы, а в другом — из-за упавшего дерева), так что стрелять я не мог.
Возвращаюсь к моему рассказу. Тигрица, по-видимому, оставила эту местность, и я, к большому огорчению жителей Пали, решил перейти в Чампават, в пятнадцати милях восточнее Пали. Выступив ранним утром, я позавтракал в Дунагхате и к заходу солнца достиг Чампавата; дороги в этих местах считались весьма небезопасными, и люди шли из деревни в деревню или на базар только большими компаниями. При выходе из Дунагхата со мной было восемь человек, в пути количество людей увеличилось, и в Чампават нас прибыло уже более тридцати. Некоторые из моих спутников были из числа тех двадцати человек, которые ходили в Чампават два месяца назад; они рассказали мне печальную историю:
«По эту сторону от Чампавата дорога на протяжении нескольких миль проходит у южного склона гор вдоль долины и примерно ярдов на пятьдесят выше ее дна. Два месяца назад компания из двадцати мужчин шла на базар в Чампават. Проходя этот участок дороги около полудня, мы вдруг услышали крики человека, доносившиеся снизу, из долины. Столпившись у края дороги, люди с ужасом заметили, что крики все приближаются. Вскоре появился тигр, несший обнаженную женщину. Волосы ее волочились по земле с одной стороны тигра, а ноги — с другой. Тигр держал женщину за поясницу, а она била зверя в грудь и призывала бога и людей на помощь. Все это мы хорошо видели: тигр прошел от нас на расстоянии в пятьдесят ярдов. Когда крики вдали стихли, мы стали продолжать свой путь».
— И вы, двадцать мужчин, ничего не предприняли?
— Нет, саиб, ничего, так мы были перепуганы. А что может сделать испуганный человек? И даже если бы мы сумели отнять женщину, не разъярив тигра и не навлекши тем самым беды на самих себя, это все равно не помогло бы ей.
Позднее я узнал, что жертвой тигра тогда была жительница одной из деревень в окрестностях Чампавата. Тигр схватил женщину, когда та собирала валежник. Ее подруги побежали в деревню и подняли тревогу. Двадцать мужчин, шедших в Чампават, пришли в эту деревню как раз тогда, когда оттуда отправлялась «спасательная партия». Так как пришедшие знали, в каком направлении тигр унес женщину, они присоединились к этой партии. Вот продолжение их рассказа:
«Нас было пятьдесят или шестьдесят сильных мужчин, когда мы выступили на помощь женщине; некоторые из нас имели ружья. Примерно в одной восьмой мили от места, где лежал собранный валежник и где жертва была схвачена людоедом, мы нашли разорванную одежду. Тут люди забили в барабаны и стали стрелять. Так мы прошли еще более мили напрямик и вошли в долину. Там мы и нашли женщину — это была почти девочка, она лежала мертвой на большой каменной плите. Тело покойницы было совершенно целым; тигр не тронул его, он только облизал стекавшую кровь. Среди нас не было женщин, и мы, мужчины, отвернув лица, завернули мертвое тело в белье, которое сняли с себя некоторые из пришедших. Девушка лежала на спине, как спящий человек, и нам казалось, что она проснется от стыда при прикосновении мужчин».
Подобного рода истории часто рассказываются в деревнях в долгие бессонные ночи за плотно запертыми дверями. Понятно, что в конце концов и характер, и быт людей, проводящих годы в местности, где действует тигр-людоед, изменяются. Человеку, попавшему туда со стороны, начинает казаться, что он очутился в мире далекого прошлого, в царстве зубов и когтей, когда саблезубый тигр загонял человека в укрытие глубоких пещер.
В те далекие дни Чампавата я был молод и неопытен, но полученное мною убеждение после немногих дней пребывания в Чампавате только укрепилось в результате последующего тридцатидвухлетнего опыта; нет ничего более ужасного, чем жить во власти тигра-людоеда и сознавать, что в таком же положении находятся все близкие люди. Чампаватский тахсилдар, которому я предъявил свои рекомендации, посетил меня ночью в почтовой конторе, где я остановился. Он посоветовал мне перейти в другое помещение — сторожку, расположенную в нескольких милях от конторы. В ближайших ее окрестностях тигр убил несколько человек.
Рано утром на следующий день я в сопровождении тахсилдара прибыл в сторожку. Когда я завтракал на веранде, пришли двое мужчин и сообщили, что тигр убил корову в деревне, отстоявшей отсюда миль на десять. Тахсилдар попросил извинения — спешные дела требовали присутствия его в Чампавате; он сказал, что вернется вечером и проведет ночь с нами. Мои проводники оказались хорошими ходоками; дорога шла вниз по склонам, и мы в рекордно короткое время прошли десять миль. В деревне меня привели к загону для скота, где произошло нападение: теленок примерно недельного возраста был убит и частично съеден леопардом. Не имея ни времени, ни намерения застрелить этого леопарда, я расплатился с проводниками, а сам вернулся в сторожку. Оставался еще час светлого времени, когда я с чоукидаром пошел осматривать место, где, по его словам, тигр имел обыкновение пить воду. Это была головная часть орошавшего сады канала. На мягкой почве у водоема были следы тигра, оставленные несколько дней тому назад, но эти следы были совершенно отличны от отпечатков лап, которые я видел и внимательно изучал в овраге, где была убита женщина из Пали.
Вернувшись в сторожку, я застал там тахсилдара. Мы расположились на веранде, и я рассказал о результатах дня. Тахсилдар, выразив сожаление, что мне напрасно пришлось предпринять дальнюю экскурсию, встал и сказал, что ему предстоит еще длинный путь и поэтому надо выходить немедленно. Это меня очень изумило, так как раньше тахсилдар дважды говорил, что проведет ночь у меня. Дело, конечно, было не во мне, но я понимал угрожающую тахсилдару опасность. Он остался все же глух к моим убеждениям. Когда тахсилдар сошел с веранды среди мрака ночи с единственным спутником, несшим чуть светящийся фонарь, и отправился по дороге, где и днем люди отваживались появляться только большой группой, я, прощаясь, снял шляпу перед весьма смелым человеком.
* * *
На следующее утро я осмотрел фруктовые сады, чайные плантации и выкупался в ручье. Около полудня благополучно вернулся из Чампавата тахсилдар, рассеяв мою тревогу за него.
Я беседовал с ним, смотря на пологие горные склоны и деревню, окруженную полями, и вдруг увидел, что какой-то человек выходит из деревни и двигается прямо по направлению к нам. Когда человек стал приближаться, я увидел, что он то идет, то бежит, — очевидно, он нес важные известия. Сказав тахсилдару, что вернусь через несколько минут, я побежал вниз по холму навстречу гонцу. Человек присел, чтобы перевести дыхание. Как только я приблизился на расстояние, с которого можно было расслышать голос, он крикнул мне: «Скорее, саиб, тигр только что убил женщину». «Сиди», — ответил я и побежал обратно в сторожку. Схватив ружье и несколько патронов, я сообщил об этом тахсилдару и попросил его следовать за мной в деревню.
Гонец принадлежал к той досадной категории людей, у которых язык и ноги не могут действовать одновременно. Если он раскрывал рот, то останавливался, а если шел, то закрывал рот. Приказав ему молчать и продолжать путь, я молча бегом спустился по склону.
В деревне нас встретила возбужденная толпа мужчин, женщин и детей. Как бывает обычно в таких случаях, все стали говорить одновременно. Один из присутствующих тщетно пытался успокоить это вавилонское столпотворение. Я отвел этого человека в сторону и предложил рассказать, что случилось. Он показал мне на одинокий дуб, стоявший на низком склоне, примерно в восьмой части мили от деревни, и сказал, что у этого дуба человек двадцать жителей занимались сбором сухих сучьев. Вдруг появился тигр и схватил молодую женщину лет шестнадцати — семнадцати. Все бросились бежать в деревню, и так как было известно, что я остановился в сторожке, ко мне отправили гонца с донесением.
Жена человека, с которым я говорил, участвовала в сборе сучьев, и она показала мне дерево за поворотом склона холма, где была похищена девушка. Однако никто из участников сбора не решился при бегстве оглянуться, чтобы узнать, унес ли тигр свою жертву, и если да, то в каком направлении. Приказав толпе не шуметь и оставаться в деревне до моего возвращения, я направился к дереву. Местность была совершенно открытой, и трудно себе представить, что такое животное, как тигр, могло подобраться незамеченным к группе из двадцати человек и его присутствие было обнаружено лишь после того, как девушка закричала.
На месте убийства была видна кровь, а вблизи, составляя резкий контраст с багровой лужей, валялось разорванное ожерелье из ярко-голубых бус. Отсюда следы вели вверх и за поворот склона.
Следы тигрицы были хорошо заметны. С одной их стороны, там где свисала голова женщины, были большие брызги крови, а с другой — борозда от ее ног. В полумиле выше я нашел женское покрывало, а на вершине холма — юбку. Опять тигрица несла обнаженную женщину, но в этом случае жертва по милости судьбы была мертвой.
На вершине след повел в колючие кустарники; на отдельных колючках висели длинные пряди иссиня-черных волос девушки. Дальше тигрица прошла через заросли крапивы. Когда я пытался обойти это препятствие, за моей спиной послышались шаги. Ко мне подходил человек с ружьем. Я спросил его, зачем он пошел за мной, раз я приказал, чтобы никто не выходил из деревни. Он ответил, что тахсилдар велел ему сопровождать меня и он боялся ослушаться этого приказа.
Было ясно, что человек решил точно выполнить данное ему поручение, а споры с ним привели бы к потере драгоценного времени. Я сказал ему, чтобы он снял свои тяжелые сапоги, и, после того как он запрятал их в кусты, посоветовал держаться ближе ко мне и тщательно следить за всем, что происходит позади нас.
На мне была пара тонких чулок, короткие, с открытыми коленями брюки и обувь на резине; к большому неудобству, пришлось все же пойти по следу тигра через крапиву, так как обходного пути не было.
Из зарослей крапивы следы крови поворачивали влево, а потом спускались прямо вниз по очень крутой горе, густо поросшей папоротником и рингалом (горный бамбук). Ста ярдами ниже след приводил в узкое и глубокое речное ущелье, по которому тигрица продвигалась с большим трудом — это видно было по сдвинутым камням и комкам осыпавшейся земли. Я прошел по этому ущелью пятьсот или шестьсот ярдов. Чем дальше мы шли вперед, тем более встревоженным казался мой спутник. Раз двенадцать он схватывал меня за руку и шептал слезливым голосом, что слышит тигра то с одной стороны, то с другой, то позади. Преодолев половину спуска, мы дошли до скалы футов в тридцать вышиной, и, так как моему спутнику казалось, что за ним гонятся все тигры мира, я приказал ему взобраться на эту скалу и ждать там, пока я не вернусь. Он очень охотно сделал это, осмотрелся и сообщил мне, что все в порядке. Я же продолжал идти вдоль родника, который огибал скалу, а потом на протяжении сотен ярдов тек прямо вниз, исчезая в глубоком овраге. В том месте, где ручей впадал в овраг, вода, разливаясь, образовала небольшой водоем; на берегу этого водоема я увидел несколько кровавых пятен.
Тигрица донесла девушку до этого места, и мое приближение потревожило ее за едой. Осколки костей были разбросаны между глубокими отпечатками тигровых лап, постепенно наполнявшихся чистой водой. У края водоема я рассмотрел предмет, привлекший мое внимание еще при спуске вдоль родника. Это была часть человеческой ноги. Во все дальнейшие годы при моих охотах за тиграми я не видел ничего более потрясающего, чем эта стройная нога молодой женщины, отхваченная немного ниже колена так, как будто ее отрубили острым топором. Из ноги струилась кровь.
Осматривая ногу, я забыл о тигрице и вдруг почувствовал, что мне грозит большая опасность. Быстро вскинув ружье и положив пальцы на оба спуска, я поднял голову и увидел, как с противоположного берега родника высотой пятнадцать футов медленно посыпались комья земли, скатились вниз и упали в водоем. Тогда я был новичком в охоте, иначе я не подверг бы себя такой опасности. Возможно, я спас себе жизнь тем, что быстро вскинул ружье, — тигрица, задержав прыжок или придав ему иное направление, сбросила землю с высокого берега.
Берег был очень крут, единственный способ очутиться на нем был прыжок. Поднявшись немного вверх по течению, я разбежался, перепрыгнул через водоем, уцепился за куст на противоположной стороне ручья и подтянулся на береговой обрыв. Заросли стробилантов, примятые стволы которых только что начали выпрямляться, показали, что здесь еще совсем недавно прошла тигрица, а немного дальше, под нависшей скалой, я увидел место, где она оставила свою добычу, когда начала следить за мной.
Теперь следы — тигрица опять унесла девушку — вели в пересеченную скалистую местность площадью в несколько акров, где преследование становилось трудным и опасным. Трещины и расщелины в скалах были замаскированы папоротником и кустами ежевики. Каждый неверный шаг, результатом которого могла быть сломанная нога, привели бы тем самым к роковым последствиям. В такой обстановке мое движение вперед по необходимости было медленным, и тигрица пользовалась этим, чтобы продолжать еду. Раз двенадцать я доходил до места ее остановки, и каждый раз след становился более и более заметным.
Это была четыреста тридцать шестая человеческая жертва тигрицы, и зверь привык уже к тому, что во время еды его беспокоят спасательные партии. Но, по-видимому, это был первый случай, когда его преследовали так упорно, и он выразил свое недовольство рычанием. Чтобы в полной мере представить себе, что значит рычание тигра, надо находиться в местности, подобной той, где был тогда я: кругом скалы с густыми зарослями; каждый неверный шаг может увлечь в расщелину или пропасть.
Я не могу рассчитывать, что мои тогдашние переживания будут вполне понятны читателю. Рев тигра и перспектива его нападения и пугали меня, и внушали надежду на успех. Если бы тигрица потеряла терпение и совершила нападение, моя задача была бы выполнена, я смог бы положить конец всем мукам и страданиям, причиняемым зверем-людоедом.
Рычание, однако, оказалось только угрозой, и тигрица, поняв, что она меня не отпугнула, а только понудила еще быстрее идти по ее следам, прекратила рев.
Уже целых четыре часа я шел по следу. Хотя я много раз замечал, как шевелились заросли, но ни разу не видел самого зверя. Тени, отбрасываемые противоположным склоном, показали мне, что пора идти обратно, чтобы вернуться в деревню до наступления темноты.
Погибшая от тигра женщина была индуска, следовательно, часть тела нужна была для сожжения. Поэтому, проходя мимо родника, я закопал на берегу ногу, чтобы сохранить для исполнения обычая.
Мой спутник, оставшийся на скале, был чрезвычайно обрадован, увидев меня. Долгое мое отсутствие и доносившееся сюда рычание тигра заставили его предположить, что тигр получил новую добычу. При этом он откровенно признавался, что больше всего боялся необходимости одному возвращаться в деревню.
Спускаясь по течению родника, я думал, насколько опасно идти впереди нервного человека, державшего в руках заряженное ружье. Мне пришлось, однако, переменить мнение, когда мой спутник, шедший впереди, поскользнулся и упал назад; его ружье — калибр 450, без предохранителя — повернулось при этом дулом против меня. С этого дня я установил твердое и непреклонное правило (исключение делалось только для Ибботсона): ходить на охоту за тиграми в одиночку, так как если спутник безоружен, его трудно охранять, а если он вооружен, трудно уберечься самому.
Дойдя до вершины горы, где мой спутник спрятал сапоги, я присел закурить и стал обдумывать план действий назавтра. Тигрица, несомненно, должна была доесть ночью свою добычу и залечь на день в скалах.
Условия местности давали мало надежды взять зверя с подхода. Если бы я при этом поднял тигрицу, не получив возможности стрелять, она, вероятно, исчезла бы, уклонившись от встречи со мной. Единственно правильным решением задачи была организация облавы, если бы только удалось набрать достаточное количество загонщиков.
Я сидел на южном краю широкого амфитеатра скал, в поле зрения не было ни одного жилья. С запада тек ручей, пересекая широкую долину; на востоке ручей, подойдя к большой скале, поворачивал к северу и, вступив в узкое ущелье, покидал амфитеатр.
Передо мной поднималась гора до 2000 футов высотой, покрытая низкой травянистой растительностью, среди которой тут и там росли сосны. На востоке высилась другая гора, по своей крутизне доступная только для горалов. Если бы я сумел набрать достаточное количество людей, чтобы занять хребет на всем его протяжении от ручья до этой крутой горы и поднять тигра, ему оставался бы лишь один путь отступления — через ущелье.
Загон, конечно, был очень трудным, так как обращенный на север крутой горный склон, где я оставил тигрицу, был покрыт густым лесом и тянулся примерно на три четверти мили в длину и полмили в ширину. Все же, если бы загонщики точно выполнили мои указания, я мог бы рассчитывать на хороший выстрел.
Тахсилдар ожидал меня в деревне. Я разъяснил ему положение и попросил немедленно принять меры, чтобы собрать как можно больше людей, назначив встречу у дерева, где была убита девушка, в десять часов утра завтрашнего дня. Пообещав мне сделать все возможное, тахсилдар ушел в Чампават, я же направился в сторожку.
На следующее утро, встав на рассвете, я приказал своим людям собираться и ожидать меня в Чампавате, а сам пошел еще раз взглянуть на место намеченной облавы. Все расчеты показались мне правильными. За час до времени сбора я был на месте, где было назначено свидание с тахсилдаром.
Для меня было ясно, что перед тахсилдаром возникнут при сборе людей большие трудности: страх перед тигром глубоко укоренился во всей местности, уговоров было недостаточно, чтобы заставить людей покинуть дома. В 10 часов появился тахсилдар, а с ним только один-единственный спутник. Но затем люди стали подходить по двое или по трое, потом по десять человек — к полудню набралось 298 человек.
Тахсилдар сообщил загонщикам, что он не только не возражает против взятого некоторыми огнестрельного оружия, на которое у них не было разрешения, но даже снабдит владельцев боеприпасами. Впрочем, принесенные ружья были таковы, что лучшим для них местом был бы какой-нибудь музей.
Когда люди собрались и получили боеприпасы, я направил их к холму, на котором нашел юбку девушки. Указав им на сосну, пораженную молнией и лишенную коры, я приказал загонщикам двигаться вдоль хребта. Мы договорились, что, когда я дам знак платком, стоя под этой сосной, они должны будут начать стрелять, бить в барабаны, кричать и бросать камни. Никому не разрешено было сходить с места до тех пор, пока я не вернусь и не дам соответствующего распоряжения. Убедившись, что все меня слышали и поняли, я отправился вместе с тахсилдаром, который заметил, что будет чувствовать себя со мной в большей безопасности, чем с загонщиками: ружья людей, наверное, будут рваться, а от этого приходится ждать много несчастий.
Сделав большой обход и перейдя верхний конец долины, мы поднялись на лежащий напротив холм и двинулись к засохшей сосне. Спуск отсюда был очень крут; тахсилдар, обутый в легкую обувь из патентованной кожи, заявил, что не в состоянии идти в ней далее. Пока он ее снимал, люди, находившиеся на хребте, подумали, что я забыл дать им условный сигнал, и стали стрелять и кричать. Я же в это время был еще в ста ярдах от ущелья, и не сломал себе шею, спеша на условленное место, лишь потому, что родился в горах и поэтому держался на ногах так же твердо, как любое горное животное.
Сбегая вниз по склону, я заметил у края ущелья заросшую густой травой площадку. Искать более удобного места не было времени, и я сел в траву спиной к горе. Трава была примерно фута в два высотой и закрывала меня в сидячем положении до половины. Оставаясь неподвижным, я мог рассчитывать быть незамеченным. Передо мной высилась гора, где находились загонщики, а ущелье, откуда я ожидал появления тигрицы, было сзади слева.
На горе начался адский шум: стрельба из ружей, бой барабанов и крики сотен людей. Когда шум достиг апогея, я увидел, как тигрица выскочила на травянистый склон справа от меня, примерно в трехстах ярдах. Она прошла короткое расстояние, и за это время находившийся под сосной тахсилдар разрядил оба ствола своего дробовика. Тигрица круто повернула назад и побежала; когда она исчезла в кустарниках, я вскинул ружье и послал ей вдогонку безнадежный, в сущности, выстрел.
Услышав три выстрела, находившиеся на хребте люди, естественно, подумали, что тигрица убита. Они разрядили свои ружья, раздались крики торжества. Когда я с замирающим дыханьем прислушивался, не означают ли крики появления зверя на гребне горы, тигрица внезапно вышла из кустов слева от меня, перепрыгнула через ручей и двинулась прямо по ущелью.
Штуцер 500 калибра с патроном бездымного пороха, пристрелянный в нормальных условиях, в горах дает перелет. Когда тигрица внезапно остановилась, мне показалось, что выстрел дал перелет. На самом деле я целил правильно, но взял немного сзади. Опустив голову, тигрица сделала полуоборот в мою сторону, предоставив мне возможность выстрелить ей в лопатку на расстоянии менее тридцати ярдов. При втором выстреле тигрица вздрогнула, но продолжала стоять с прижатыми ушами и оскаленными зубами, а я сидел с ружьем навскидку и думал, как было бы хорошо, если бы оно было заряжено. Но штуцер был пустым, а патронов у меня больше не было: я захватил с собой только три патрона, так как не предполагал, что мне придется стрелять более двух раз, третий заряд предназначался на крайний случай.
К счастью, раненый зверь по каким-то причинам не решился на нападение. Он медленно повернулся, перешел через поток, поднялся по осыпи и остановился на узком выступе, отходящем перпендикулярно от крутой скалы у места, где лежал большой плоский камень. Здесь, на камне, рос небольшой куст, и я заметил, что тигрица при подъеме на выступ его раздвинула. Отбросив всякую осторожность, я крикнул тахсилдару, чтобы он принес мне свое ружье. В ответ он мне что-то долго кричал, но единственное, что я мог расслышать, было слово «фут». Положив свое ружье, я бегом бросился по склону, схватил ружье тахсилдара и возвратился обратно.
Когда я приблизился к ручью, тигрица вышла из куста на скалу, находившуюся передо мной. Я был от нее в двадцати ярдах, поднял ружье и, к своему ужасу, увидел, что между его казенной частью и стволами было расстояние примерно в три восьмых дюйма. Когда тахсилдар стрелял из обоих стволов, ружье не разорвалось; я надеялся, что оно не разорвется и теперь, но опасность ослепнуть от пороховой вспышки имелась. Однако пойти на риск было необходимо; глядя на бусинку, заменявшую мушку, я выстрелил в открытую пасть тигра. Возможно, что я промахнулся, возможно, что и это ружье не стреляло точно цилиндрической пулей на двадцатифутовую дистанцию. Во всяком случае мой заряд не попал тигру в пасть, а проник ему в правую лапу (оттуда я впоследствии извлек его пальцами). К счастью, тигрица находилась уже при последнем издыхании, попадания в лапу было достаточно, чтобы остановить ее на месте.
С того момента, как тигрица появилась, пытаясь пройти по ущелью, я забыл о загонщиках; об их существовании мне внезапно напомнили доносившиеся откуда-то выше по горе крики: «Он здесь, на скале! Сбейте его оттуда и дайте нам разорвать его на части!» Я сначала не верил своим ушам, когда мне послышалось «разорвать его на части», но я не ошибся; теперь и другие загонщики увидели тигрицу, и крики повторились по всему горному склону.
Выступ, по которому раненый зверь взобрался на скалу, был, к счастью, расположен с противоположной от загонщиков стороны и достаточно широк, чтобы позволить мне подкрасться вдоль его края. Когда я взобрался на скалу и стал над тигрицей, горячо надеясь, что зверь мертв, у меня не было времени выяснить это обычным путем, бросая в зверя камни, — загонщики появились из леса и побежали по открытому пространству, размахивая ружьями, топорами, ржавыми копьями и мечами.
У скалы — высота ее была футов двенадцать или четырнадцать — движение людей приостановилось, так как склон был гладко отполирован селевыми потоками и не давал точек опоры даже для босой ноги. Ярость толпы при виде злейшего врага превосходила всякое воображение. Среди народа не было ни одного человека, так или иначе не потерпевшего от тигрицы.
Какой-то мужчина — он казался безумным и действовал как подстрекатель — все время кричал, размахивая мечом: «Это шайтан, убивший мою жену и двух моих сыновей!» Как иногда бывает в толпе, возбуждение так же внезапно улеглось, как и разгорелось. К чести человека, потерявшего жену и детей, надо сказать, что он первым положил свое оружие. Он подошел к скале и сказал: «Мы обезумели, саиб, увидев нашего врага, но теперь безумие прошло, и мы просим саиба и тахсилдара простить нас». Вынув неиспользованный патрон, я положил ружье на тигрицу и, повиснув на руках, с помощью присутствовавших спустился со скалы. Я сказал людям, как подняться на скалу, и мертвый зверь был с нее снят и перенесен на ровное место. Там могли собраться и видеть тигра все присутствующие.
Когда тигрица встала на скалу и посмотрела на меня, я заметил, что в пасти ее что-то было не в порядке. Теперь я увидел: у зверя сломаны правые клыки на верхней и на нижней челюстях, при этом на верхней челюсти — наполовину, а на нижней — целиком до кости. Повреждение зубов — результат пулевого ранения — не позволяло ей убивать свою естественную добычу, и в этом была причина того, что тигрица стала людоедом.
Люди умоляли меня не снимать шкуру с тигрицы на месте и просили разрешения пронести зверя до заката солнца по всем деревням, говоря, что их жены и дети только тогда поверят в смерть ужасного врага, когда убедятся в этом своими глазами.
Срезав два молодых деревца, прочно привязали к ним труп тигрицы снятыми чалмами, поясами и набедренными повязками. Когда все было готово, носилки подняли, и мы двинулись к подножию крутого склона. Люди предпочли нести тигрицу вверх по горе, на противоположном склоне которой располагались деревни, а не идти по густо заросшему лесом склону, где происходил загон. При помощи простого способа образовались две людские цепи: каждый шедший позади крепко держался за пояс или другую часть одежды идущего впереди. Когда я решил, что людей для переноса тигра достаточно, то они окружили носилки, чтобы при надобности поддерживать носильщиков и служить им опорой. Вся процессия двинулась вверх по горе.
Это шествие напоминало мне муравьев, переносящих жука через какое-нибудь препятствие. За главными силами шел арьергард под руководством тахсилдара. Если бы людские цепи порвались на тысячефутовом подъеме, несчастные случаи были бы неминуемы. Но цепочки не порвались. Жители вышли на гребень и с песнями направились на восток, а мы с тахсилдаром повернули на запад и пошли в Чампават.
Наша дорога шла вдоль гребня. Возле кустарников, на колючках которых зацепились длинные пряди волос девушки, я задержался и бросил последний взгляд на амфитеатр гор, где недавно разыгралась трагическая сцена.
На пути, вниз по горе, загонщики нашли голову несчастной девушки. Узкий столб дыма, подымавшийся в тихом воздухе из ущелья, указывал, что родные исполняли обряд над последней жертвой чампаватского людоеда на том самом месте, где зверь был убит.
После обеда, находясь во дворе тахсилдара, я увидел большое факельное шествие: процессия зигзагами спускалась по склону горы. Множество людей пело песни горцев, разносившиеся в тихом воздухе. Часом позже к моим ногам была положена тигрица.
Среди теснившейся вокруг толпы содрать шкуру со зверя было трудной задачей. Чтобы ускорить работу, я обрезал голову и лапы, рассчитывая заняться отделкой их позднее. Полицейская охрана была выставлена у туши, а на следующий день, когда собралось все население окрестностей, лапы и хвост тигрицы были разрезаны на мелкие куски и распределены. Эти кусочки мяса и костей были употреблены для ожерелий, которые носят на шее дети горцев. Прибавление кусочка тигра к другим талисманам должно придать храбрость носителю ожерелья и к тому же обезопасить его от нападения диких зверей.
Пальцы девушки — тигрица проглотила их целиком — присланы мне были тахсилдаром в банке со спиртом. Я опустил их в Найниталское озеро неподалеку от храмов Нандадеви.
Пока я снимал шкуру тигрицы, тахсилдар со своими подчиненными при участии старост и почетных стариков соседних деревень и купцов чампаватского базара занимался выработкой программы большого празднества на следующий день. Около полуночи, после того как ушла последняя большая группа людей, издававших громкие крики радости по поводу того, что дороги и тропы между деревнями, закрытые последние четыре года тигром, вновь стали свободными, я покурил на прощание с тахсилдаром и сообщил ему, что не могу больше оставаться. Поручив ему представлять меня на празднестве, я с моими людьми решил отправиться в путь, рассчитывая проделать семьдесят миль за два дня.
На рассвете, приторочив тигровую шкуру к седлу, я поехал вперед, чтобы успеть заняться в Деби-Дхура отделкой шкуры. Там я рассчитывал заночевать. Проезжая мимо хижины на холме у Пали, я подумал, что могу доставить известное удовлетворение немой женщине, сообщив ей, что ее сестра отомщена. Оставив лошадь покормиться (она родилась близ снеговой линии и ела все — от дубовых веток до крапивы), я поднялся по холму к хижине и разложил шкуру тигрицы перед дверью, положив под ее голову камень. Дети, жившие в хижине, смотрели на это зрелище расширенными от изумления глазами. Услышав мой голос, в дверях показалась мать.
Я не рискую вдаваться в теоретические рассуждения по поводу шока и противошока, так как ничего не понимаю в этом вопросе. Все, что я знаю, — это то, что женщина, которая считалась немой в течение двенадцати месяцев и четыре дня тому назад не делала даже попыток отвечать на мои вопросы, побежала от хижины к дороге, приглашая мужа и соседей прийти и посмотреть, что привез саиб. Это внезапное восстановление речи очень озадачило детей, которые не могли оторвать глаз от лица матери.
Пока готовился чай, я рассказал жителям деревни, как был убит тигр-людоед. Через час мы снова двинулись в путь; целых полмили меня провожали благодарные крестьяне Пали.
На следующее утро мне пришлось столкнуться с леопардом. Упоминаю об этой встрече только потому, что она задержала мой отъезд из Деби-Дхура и потребовала от меня и моей маленькой лошадки дополнительной траты сил. К счастью, мой пони был так же тверд на ногах, как и силен. Держась за его хвост на крутых подъемах, сидя в седле на ровных местах и следуя за ним бегом при спусках, я сумел покрыть дорогу до Найни-Тал — расстояние в 45 миль — за время с девяти часов утра до шести часов пополудни.
Несколько месяцев спустя на дурбаре в Найни-Тал губернатор Соединенных провинций сэр Джон Хьюитт наградил чампаватского тахсилдара ружьем, а человека, сопровождавшего меня при розысках девушки, — прекрасным охотничьим ножом. На оружии были выгравированы соответствующие надписи, оно заняло почетное место среди семейных реликвий обоих домов.
Назад: ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Дальше: РОБИН