УЖАС

Слово «ужас» обычно и повсюду употребляется в связи с ежедневными и тривиальными обстоятельствами. Поэтому оно вряд ли способно передать свой подлинный смысл. Вот почему мне бы хотелось дать вам кое-какое представление о том, что такое ужас, настоящий ужас для пятидесяти тысяч жителей, населявших Гарвал на площади в пятьсот квадратных миль, где действовал людоед, и для шестидесяти тысяч паломников, ежегодно проходивших по этой территории с 1918 по 1926 год включительно. Я хочу привести несколько отдельных случаев, показывающих, какие были основания у жителей и паломников ощущать этот ужас, почему они постоянно находились в страхе…

Никакой набат не оказывал такого категорического действия, как сигнал тревоги, подаваемый при появлении леопарда-людоеда из Рудрапраяга.

На этой территории жизнь текла обычным образом, пока светило солнце. Мужчины отправлялись на большие расстояния по своим делам, на базары или в другие деревни навещать родственников и друзей; женщины ходили к горам срезать тростник и дерн для сушки и покрытия крыш или для корма скоту; дети шли в школу или в джунгли пасти коз и собирать сухие ветки. Летом паломники в одиночку или большими партиями с трудом тащились по дороге.

Но как только солнце приближалось к горизонту на западе и тени начинали удлиняться, поведение всех людей, находившихся в это время в ближайших окрестностях, претерпевало резкую и заметную перемену: мужчины, которые прогуливались по базарам или гостили в соседних деревнях, торопились по домам; женщины, тащившие тяжелые вязанки тростника и дерна, спотыкались, спеша спуститься с крутых горных склонов; детей, замешкавшихся по пути из школы домой или опоздавших пригнать стада коз и овец, а также тех, кого посылали принести вязанку сухих веток, сзывали обеспокоенные матери. Усталым паломникам местные жители напоминали о необходимости торопиться в убежища.

Когда наступала ночь, зловещая тишина нависала во всем районе — нигде ни звука, ни шороха, ни движения.

Все местное население хоронилось за крепко закрытыми дверями и во многих случаях обеспечивало дополнительную безопасность, пристраивая вторые двери. Те из паломников, кому не повезло и кто не смог найти приют внутри домов, устраивались на ночлег как можно ближе друг к другу в убежищах для паломников. И все люди — были ли они внутри домов или в убежищах — безмолвствовали, боясь привлечь внимание ужасного людоеда.

Вот что означал «ужас» для гарвальцев и паломников в течение долгих восьми лет.

Сейчас я вам приведу несколько примеров, чтобы показать, какие были для этого основания.

Мальчик, сирота четырнадцати лет, был нанят пасти стадо в сорок коз. Он принадлежал к угнетенной касте «неприкасаемых». Каждый вечер, когда мальчик возвращался с работы, ему давали поесть и потом запирали в небольшом хлеве вместе с козами. Это помещение было на первом этаже двухэтажного строения и как раз под комнатой, которую занимал его хозяин, владелец коз. Мальчик отгородил задний левый угол хлева, чтобы не дать козам залезть на него, пока он спит.

Помещение не имело окон, дверь была только одна. Когда мальчик и козы благополучно загонялись внутрь, хозяин закрывал дверь и пропускал засов с небольшой цепью, укрепленной над дверью, в скобу, приделанную к перемычке двери. Затем, чтобы болт крепче держался, в эту скобу всовывался деревянный клин, а мальчик со своей стороны для большей безопасности приваливал к двери камень. В ту ночь, когда сирота отправился к своим праотцам, дверь, как утверждал его хозяин, была закрыта и укреплена обычным способом, и у меня нет оснований сомневаться в правдивости его рассказа. Это подтверждается и тем, что на двери виднеется много глубоких следов от когтей. Вполне возможно, что, пытаясь открыть дверь, леопард когтями рвал доски и сместил деревянный клин, удерживавший засов на месте, после чего он легко отодвинул камень в сторону и проник в комнату.

Сорок коз, стиснутых в маленьком помещении, один угол которого был отгорожен, не могли дать пришельцу возможности свободно передвигаться, и остается только догадываться — пробрался ли леопард к месту, где спал мальчик, по спинам коз или же прополз под их брюхами, так как все козы должны были вскочить и стоять на ногах.

Мальчик, вероятно, спал, несмотря на весь шум, поднятый леопардом, пытавшимся проникнуть в помещение. Козы не помешали людоеду войти в комнату, и мальчику, защищенному от леопарда лишь тонкими планками, не к кому было взывать о помощи.

Когда он был убит в своем отгороженном углу, а козы выскочили наружу, леопард протащил мальчика через опустевшее помещение и дальше вниз через поля, идущие террасами, в глубокое, усыпанное валунами ущелье. Именно здесь спустя несколько часов после восхода солнца хозяин нашел то, что леопард оставил от его слуги.

Как бы это ни казалось невероятным, но из сорока коз ни одна не получила больше, чем простые царапины.

Сосед зашел к другу, чтобы вместе всласть покурить. Комната имела форму латинской буквы «L»; сидя на полу спиной к стене, оба соседа курили, и единственная дверь комнаты им не была видна — она была притворена, но не заперта, так как до этой ночи убийств людей в этой деревне не происходило.

В комнате было темно, и когда ее хозяин передавал кальян своему приятелю, оттуда выпали на пол горящий уголек и табак.

Сказав, что следует быть поосторожнее, иначе можно поджечь одеяло, на котором приятели сидели, хозяин наклонился, чтобы собрать тлеющую золу, и в это время в поле его зрения попала дверь. Она была раскрыта, молодая луна готовилась зайти, и силуэтом на ее фоне вырисовывался леопард, тащивший через дверь тело его друга.

Через несколько дней, рассказывая мне об этом инциденте, оставшийся в живых человек сказал: «Это правда, саиб, когда я говорю, что ровным счетом ничего не слышал, хотя бы вздох или какой-либо другой звук от моего друга, сидевшего рядом на расстоянии только протянутой руки; я ничего не слышал ни тогда, когда его убивал леопард, ни тогда, когда понес. Ничего нельзя было сделать для него, и поэтому, подождав, пока леопард немного отошел, я подполз к двери, быстро закрыл ее и запер».

К жене старосты деревни, которая заболела лихорадкой, позвали двух подруг, чтобы за нею ухаживать.

В доме было две комнаты. Одна из них, проходная, имела две двери: первая открывалась в небольшой замощенный плитками двор, другая вела во внутреннюю комнату. В этой же комнате в стене была узкая прорезь, служившая окном и расположенная на высоте четырех футов от пола. На окне (оно было открыто) стоял большой сосуд с питьевой водой для больной.

Внутренняя комната, за исключением двери, сообщающейся с внешней комнатой, не имела никакого другого прохода или отверстия во всех четырех стенах. Дверь, ведущая во двор, была заперта и надежно укреплена, а дверь между двумя комнатами широко раскрыта.

Трое женщин находились во внутренней комнате, они лежали на полу, причем больная посередине, между подругами. Муж лежал на кровати в проходной комнате около той стены, где было окно. На полу около его кровати стоял фонарь, освещавший соседнюю комнату, хотя для экономии керосина фитиль был прикручен.

Около полуночи, когда находившиеся в обеих комнатах люди спали, леопард пробрался через узкое окошко, каким-то чудесным образом не сбросив медный сосуд, стоявший на окне и почти закрывавший его, обошел низкую кровать мужа, прошел во внутреннюю комнату и убил больную. И только тогда, когда тяжелый медный сосуд свалился на пол при попытке леопарда поднять свою жертву и протащить через окно, спящие проснулись.

Когда в фонаре прибавили огонь, скрюченную женщину нашли под окном с четырьмя глубокими ранами от клыков на горле. Один из соседей, жена которого в эту ночь была с больной, описывая это происшествие, сказал: «Эта женщина была очень больна и, вероятно, все равно умерла бы; значит, это счастье, что леопард избрал именно ее».

Два брата гуджарата перегоняли свое стадо из тридцати буйволов с одного пастбища на другое. Вместе с ними была двенадцатилетняя дочка старшего брата.

Братья были незнакомы с местностью; они или не слышали о людоеде, или, по всей вероятности, думали, что сами буйволы защитят их.

Недалеко от дороги, на горе в восемь тысяч футов, находилась узкая и ровная полоса земли, ниже которой лежало серповидное, спускающееся террасами поле в четверть акра; его давно не засевали. Мужчины избрали это место для разбивки лагеря. Они наломали кольев в ближайших зарослях, забили их поглубже в землю и привязали к ним своих буйволов в один длинный ряд. После того как ужин, приготовленный девочкой, был съеден, все трое, завернувшись в одеяла, легли спать на узкой полоске земли между дорогой и буйволами.

Была темная ночь. Перед рассветом братья проснулись, разбуженные треньканьем колокольчиков, привязанных к шеям буйволов, и храпом испуганных животных. Зная по долгому опыту, что эти звуки предупреждают о близости хищного зверя, пастухи зажгли фонарь и подошли к буйволам, чтобы их успокоить и посмотреть, не порвалась ли одна из веревок, которыми они были привязаны к кольям.

Мужчины отсутствовали всего несколько минут. Когда они возвратились к месту, где лежали, то обнаружили, что оставленная спящей девочка пропала. На одеяле, на котором она лежала, были видны большие пятна крови.

Как только рассвело, отец и дядя пошли по кровавому следу. Они обошли привязанных буйволов, потом след повел их через узкое поле, дальше они спустились на несколько ярдов вниз по склону крутого холма к месту, где леопард съел свою жертву.

«Мой брат родился под несчастливой звездой, саиб. Он не имел сына, у него была только одна эта дочь, которая вскоре должна была выйти замуж. Полный надежд, он рассчитывал, что в скором времени у него будет наследник… а теперь появился леопард и съел ее».

Я мог бы продолжать рассказ в этом духе и дальше, так как подобных происшествий было очень много и каждое имело свой собственный трагический конец, но думаю, что сказал достаточно и убедил вас в том, что у народа Гарвала имелись серьезные основания испытывать ужас перед леопардом-людоедом из Рудрапраяга. Это особенно станет понятным, если вспомнить, что гарвальцы очень суеверны и что вдобавок к их страху перед физическим соприкосновением с леопардом примешивался еще больший страх сверхъестественного. Такой пример я сейчас приведу.

Однажды рано утром я вышел из небольшого однокомнатного бунгало рудрапраягской полицейской инспекции и как только появился на веранде, увидел в пыли, там, где почва была истоптана человеческими ногами, следы лап людоеда.

Следы были вполне свежие. Очевидно, леопард сошел с веранды всего за несколько минут перед моим появлением; направление следов показывало, что после бесплодного посещения бунгало людоед прошел расстояние примерно в пятьдесят ярдов в сторону дороги паломников.

Тропить дальше между бунгало и дорогой было невозможно из-за очень твердой поверхности грунта, но как только я дошел до ворот, заметил, что следы идут в направлении на Голабраи. Вчера вечером большое стадо овец и коз прошло по дороге, и на осевшей пыли, поднятой ими, следы леопарда вырисовывались так же ясно, как на свежевыпавшем снегу.

К тому времени я прекрасно ознакомился со следами лап людоеда, и мне было нетрудно отличить их от каких-либо других следов целой сотни леопардов.

Массу сведений можно получить, глядя на следы хищного зверя: по ним можно определить, например, пол, возраст и величину животного. Когда я увидел следы людоеда первый раз и тщательным образом изучил их, я узнал, что это самец, более крупный, чем обычно, но далеко не первой молодости.

Направляясь этим утром по следам людоеда, я понял, что он обогнал меня всего на несколько минут и движется вперед медленными шагами.

В эти ранние утренние часы на дороге, извивавшейся по неглубоким лощинам, не было движения. Возможно, именно по этой причине леопард изменил своей привычке никогда не показываться при дневном свете. Поэтому я крайне осторожно огибал каждый угол, пока не обнаружил, что на расстоянии мили леопард сошел с дороги и большими шагами направился в густые джунгли.

В ста ярдах от места, где леопард покинул дорогу, находилось небольшое поле, посередине которого была установлена ограда из боярышника, сделанная хозяином поля, чтобы побудить гуртовщиков останавливаться здесь на привал. Хозяин получал возможность собирать помет коз и овец на удобрение. Внутри ограды находилось стадо, проходившее по дороге накануне вечером.

Судя по обветренному лицу человека — владельца отары, можно было сразу предположить, что он занимался своим ремеслом гуртовщика и коробейника, бродя взад и вперед по дороге паломников, никак не меньше полстолетия. Когда я подошел, он как раз убрал колючую изгородь, закрывавшую вход в ограду. Отвечая на мои вопросы, он сказал, что не заметил никаких признаков леопарда, правда, как только занялась заря, две его овчарки подали голос, а чуть позже немного дальше по дороге, в джунглях, были слышны лающие звуки, издаваемые каркером.

Когда я спросил старого гуртовщика, может ли он мне продать одну козу, он захотел узнать, для чего она мне нужна. Когда я сказал, что хочу привязать козу как приманку для людоеда, гуртовщик вход в ограду закрыл, взял у меня одну сигарету и сел спиной к дороге на небольшом скалистом выступе.

Некоторое время мы молча курили; вопрос мой все еще оставался без ответа. Потом он начал говорить: «Без сомнения, саиб, вы именно тот человек, о котором я слышал по пути из моей деревни около Бадринатха. Меня весьма опечаливает, что вы проделали этот очень длинный путь от своего дома совершенно напрасно. Злой дух — виновник всех человеческих смертей в этом районе, а не животное, как вы думаете. Он не может быть убит пулей, или дробью, или какими-либо другими способами, которые пробовали вы или кто угодно до вас. В доказательство того, что я говорю правду, расскажу вам, пока выкурю вторую сигарету, один случай.

Эта история поведана мне отцом, а как известно каждому, никто не мог сказать о нем, чтобы он лгал.

Мой отец был тогда молодым человеком, а я еще не родился, когда злой дух, подобный тому, что теперь тревожит эту землю, появился в нашей деревне, и все говорили: это леопард. Мужчины, женщины и дети то и дело погибали в своих домах, и люди делали все возможное, как и сейчас, чтобы убить хищника. Расставлялись ловушки, и лучшие охотники с деревьев стреляли пулями по леопарду. Но когда все эти попытки убить его оказались тщетными, великий ужас охватил народ, и никто не осмеливался покинуть убежище или дом между закатом и восходом солнца.

Тогда староста деревни, где жил отец, и старосты окрестных деревень созвали всех людей на панчаят — местный сельский суд, — и, когда все явились, судьи обратились к присутствующим с просьбой придумать какие-нибудь новые средства, чтобы избавиться от леопарда-людоеда. Тогда один старик, только что пришедший с места, где сжигали умерших, чей внук предыдущей ночью был убит, поднялся и сказал, что вовсе не леопард вошел к нему в комнату и убил спящего рядом с ним внука, но один из членов их деревенской общины, который, как только почувствует голод и жажду до человечьего мяса и крови, принимает обличье леопарда; вот почему его нельзя убить обычными испробованными способами и это было уже достаточно хорошо доказано. Его можно уничтожить только огнем. Он подозревает одного толстого садху, который живет в лачуге около разрушенного храма.

Когда он кончил говорить, поднялся большой шум. Некоторые кричали, что горе от потери внука свело старика с ума, в то время как другие уверяли, что он прав, и вспоминали, что садху пришел в деревню примерно в то время, когда начались убийства. Они вспоминали дальше, что на следующий после убийства день садху все время спал, раскинувшись на своей лежанке прямо под солнцем.

Когда был восстановлен порядок, дело долго обсуждалось, и панчаят в конце концов решил никаких немедленных шагов не предпринимать, но в дальнейшем за всеми поступками садху установить постоянное наблюдение.

Собравшиеся люди разделились на три группы — первая группа должна была начать наблюдения примерно с той ночи, когда ожидалось следующее убийство, а они происходили через более или менее определенные промежутки времени.

В течение многих ночей первая и вторая группы были на страже, но садху не покидал своей лачуги.

Мой отец был в третьей группе. Когда настала ночь, он тихо встал на свой пост. Вскоре после этого дверь лачуги открылась, появился садху и исчез в темноте ночи. Несколькими часами позже раздался стон агонии; он пронесся в ночном воздухе сверху, оттуда, где высоко на горе ютилась хибарка угольщика; вслед за этим опять наступила тишина.

Ни один человек из группы отца не сомкнул глаз этой ночью, и, когда на востоке занялась еще серая заря, они увидели садху, спешившего домой; с его пальцев и изо рта капала кровь.

Когда садху вошел в свою лачугу и закрыл дверь, все сторожившие подошли и, пропустив цепь, свисавшую с нее, через скобу на косяке, накрепко замкнули эту дверь снаружи. Потом каждый отправился к своему стогу и вернулся с большой охапкой соломы. Когда поднялось солнце в это утро, там, где была лачуга садху, ничего не осталось, кроме тлеющей золы. С этого дня убийства прекратились.

До сих пор подозрение не пало ни на одного из многих садху, живущих в этих местах, но, когда это случится, тот же метод будет применен и здесь, а пока сей день не придет — народу Гарвала придется страдать.

Вы меня спрашивали, продам ли я вам козу. Я не продам вам ее, саиб, так как у меня нет лишней. Но если вы после того, как выслушали мой рассказ, все-таки хотите привязать животное для того, кого вы считаете леопардом-людоедом, я могу одолжить вам одну из своих овец. Если она будет убита, вы мне уплатите ее цену, если нет — никаких денежных расчетов между нами не должно быть. Этот день и ночь я останусь здесь, а завтра с восходом Бхутиа я должен быть уже в пути».

В этот вечер, в час заката солнца, я снова пришел к колючей ограде, и мой друг гуртовщик радушно дал мне возможность выбрать из своего стада жирную овцу, которая мне показалась достаточно тяжелой, чтобы леопарду хватило еды на две ночи. Эту овцу я привязал в кустарниковых джунглях рядом с той тропой, по которой каких-нибудь двенадцать часов назад прошел леопард.

Наутро я рано поднялся и, выходя из бунгало, снова увидел следы лап зверя на веранде. У ворот я заметил, что он пришел со стороны Голабраи, посетил бунгало и ушел в сторону рудрапраягского базара.

Тот факт, что леопард старался заполучить человеческое мясо, доказывал, что овца, которую я приготовил, не интересовала его. Поэтому я не удивился, увидев, что он не съел ни одного куска от овцы, которую убил, очевидно, очень скоро вслед за тем, как я ее привязал.

«Отправляйтесь-ка домой, саиб. Не тратьте понапрасну ваше время и деньги», — вот такой совет дал мне на прощание старый гуртовщик, когда он скликал стадо, чтобы направиться вдоль по дороге в направлении Хардвара.

Нечто подобное, к счастью без трагического конца, произошло вблизи Рудрапраяга за несколько лет до этого.

Разгневанная толпа, приведенная в ярость убийством родных и друзей и уверенная, что виновником их смертей является какое-нибудь человеческое существо, схватила одного несчастного садху — Дазьюлапатти из деревни Котхги. Но прежде чем людям удалось утолить свою жажду мести, Филипп Мейсон, бывший в то время специальным уполномоченным Гарвальской администрации и раскинувший поблизости свою палатку, появился на месте действия. Оценив и учтя настроение толпы, будучи человеком с большим опытом, Мейсон сказал, что у него нет сомнений и схвачен настоящий виновник, но, прежде чем садху будет линчеван, справедливость требует, чтобы его вина была установлена. С этой целью он предложил, чтобы садху был посажен под арест и денно и нощно строго охранялся. Это предложение толпа приняла, и в течение семи дней и ночей садху тщательно охраняла полиция; так же старательно стерегли его все местные жители. На восьмое утро, когда постовой и охранявшие его были сменены, пришло известие, что в деревне за несколько миль от этого места был сломан дом и унесен человек.

Население не стало возражать, чтобы садху сейчас же освободили, успокаивая себя тем, что на этот раз был задержан не тот человек и что в следующий раз ошибка не будет допущена.

В Гарвале все убийства, сделанные злодеем, приписывали садху, а в округах Найни-Тал и Алмора — бокхсарам, которые жили в нездоровой местности — полосе травянистой земли у подножия гор, прозванных Терли. Эти люди жили главным образом охотой.

Считали, что садху убивают, утоляя свое вожделение к человеческому мясу и крови, а бокхсары будто бы убивают из-за желания воспользоваться драгоценностями или чем-нибудь другим ценным, что имели их жертвы.

В Найни-Тале и Алморе людоеды убивали больше женщин, чем мужчин, но для этого имелись несколько другие, более серьезные основания, чем только что изложенные.

Слишком долго я жил в мире безмолвия, чтобы дать волю воображению. И все-таки в течение месяцев, что я провел в Рудрапраяге, сидя ночь за ночью — однажды двадцать восемь ночей подряд, — и наблюдая за мостами, скрещениями дорог и подходами к деревням, находясь в засаде у трупов животных или людей, я много раз пытался представить себе людоеда. Он являлся передо мной как крупное светлоокрашенное животное с телом леопарда и головой дьявола-оборотня. Оборотня, который следил за мной в течение долгих ночных часов, трясясь в беззвучном дьявольском хохоте, глядя на мои тщетные попытки перехитрить его, облизываясь в предвкушении того, как он, улучив момент, когда я не буду настороже, вонзит свои зубы в мое горло.

Могут спросить: что делало правительство все эти годы, в течение которых Рудрапраягский людоед угрожал народу Гарвала? Я не являюсь сторонником и защитником правительства, но после того, как я провел десять недель на «территории людоеда», исходил много сотен миль и посетил большинство деревень, я удостоверяю, что правительство делало все, что было в его силах, чтобы предотвратить несчастья. Были назначены награды: местное население знало, что они доходили до десяти тысяч рупий наличными плюс доходы с двух деревень. Это являлось достаточным стимулом для каждого из четырех тысяч людей, имевших разрешение на владение ружьем в Гарвале.

Приглашались лучшие шикари, им платили большое жалованье и были обещаны особые награды, если их усилия окажутся успешными. Было выдано свыше трехсот специальных разрешений на ношение оружия сверх уже имеющихся четырех тысяч со специальной целью застрелить людоеда.

Солдатам из Гарвальского полка, расквартированного в Ленсдауне, было разрешено при возвращении домой в отпуск брать с собой свои винтовки, или же они получали специальные спортивные ружья от своих офицеров. Через печать обратились ко всем спортсменам Индии с просьбой помочь уничтожить леопарда. Множество ловушек типа захлопывающейся дверцы с козами в виде приманки было расставлено на подходах к деревням и на дорогах, которые часто посещал людоед. Патвари и другие государственные служащие были снабжены ядами для отравления человеческих трупов. Последним, но не менее важным делом было то, что часто государственные служащие с большим личным риском проводили все свое свободное от обязанностей по работе время в преследовании людоеда.

Общий результат от множества усилий свелся к легкой огнестрельной ране. В донесении правительству от специального уполномоченного по Гарвалу говорилось: «Вовсе не следует считать, что леопарду причинено эффективное повреждение; по-видимому, он прекрасно себя чувствует и только возбужден от яда, который им проглочен при поедании отравленных трупов».

Три интересных донесения были помещены в правительственном отчете; я постараюсь суммировать их.

Первое. В ответ на призыв к спортсменам, помещенный в печати, два молодых британских офицера приехали в Рудрапраяг в 1921 году, заявив о намерении застрелить людоеда. Не знаю, какие у них были основания считать, что леопард пересечет реку Алакнанду через рудрапраягский подвесной мост. Во всяком случае они решили ограничиться засадой у моста и застрелить леопарда, когда он ночью там появится. С каждой стороны моста стоят башни, к которым прикреплены висячие канаты. Один молодой офицер засел в засаду на левом берегу, его компаньон — на правом.

После того как они просидели на этих башнях два месяца, спортсмен на левом берегу увидел, как леопард вышел на мост из прохода под аркой башни. Подождав, когда леопард оказался на мосту, охотник выстрелил. Зверь ринулся по мосту на другой берег, и спортсмен, сидевший на башне правого берега, разрядил в него шестизарядный револьвер. На следующее утро обнаружили кровь и на мосту, и далее на холме, куда убежал леопард. Так как предполагали, что рана или раны должны оказаться смертельными, то были предприняты поиски, которые велись в течение многих дней. В отчете сообщалось, что, после того как леопарда ранили, он не убил ни одного человека за шесть месяцев.

Мне это рассказывал человек, который сам слышал семь выстрелов и участвовал в попытках найти раненое животное. Оба спортсмена и человек, сообщивший мне эти сведения, считали, что леопард был поражен первой пулей в спину и, возможно, в голову несколькими следующими. Поэтому так старательно и долго искали труп. Выслушав подробное описание найденных кровавых следов, я решил, что были ранены лапы. Спортсмены ошиблись, думая, что нанесли раны в корпус и голову леопарда. Впоследствии мне было очень приятно узнать, что я оказался прав. Пуля, посланная охотником с левой башни, только слегка поранила подушечку левой задней лапы и оторвала часть одного пальца леопарда, а охотник с правого берега все свои пули послал мимо.

Второе. После того как примерно двадцать леопардов были уже пойманы и убиты в ловушках с захлопывающейся дверцей, еще один леопард, которого все считали людоедом, попал в одну из таких ловушек. Но так как население, состоявшее из индусов, не желало прикончить его из страха, что души людей, которых он убил, будут их мучить, то послали за индийцем-христианином. Этот христианин жил в деревне в тридцати милях от места происшествия; прежде чем он смог появиться, леопард, раскопав землю, внезапно вырвался из ловушки и убежал.

Третье. Убив одного человека, леопард залег со своей жертвой в густых зарослях. На следующее утро, когда начались поиски убитого, леопарда обнаружили, когда тот уходил из джунглей. После короткой погони увидели, как он вошел в пещеру, вход в которую был поспешно закрыт колючим кустарником и нагромождением камней. Ежедневно все более увеличивавшаяся толпа людей посещала это место. На пятый день, когда вокруг собралось около пятисот мужчин, пришел один человек, имя его не сообщается, но в отчете он упоминается как «влиятельный человек». Презрительно сказав: «В этой пещере нет никакого леопарда», он разбросал кустарник. Как только он это сделал, леопард, внезапно появившись, бросился из пещеры и проложил себе дорогу через расступившуюся толпу.

Если бы леопард-людоед был застрелен на мосту, прикончен в ловушке или по-настоящему закрыт в пещере, несколько сот людей не погибло бы, и гарвальцам не пришлось бы страдать от него так много лет.