ЕДВА СПАСЛИСЬ
В то время, когда я еще сторожил мост, Ибботсон и его жена Джин прибыли в Паури. Места в инспекторском бунгало было мало, и я ушел оттуда, поставив свою палатку на горе по другую сторону дороги паломников.
Палатка — слабая защита от такого животного, которое оставляло следы когтей на каждой двери и окнах на много миль кругом. Поэтому вместе с моими людьми я соорудил ограду из колючего кустарника вокруг площадки, где мы собирались раскинуть палатку. Над этим участком нависала гигантская дикая груша, и, так как ее ветви мешали нам поставить палатку, я приказал срубить дерево. Когда оно было уже подрублено, я изменил свое решение, так как заметил, что в часы дневного зноя не смогу побыть в тени. Поэтому вместо того, чтобы свалить грушу, я велел лишь подрезать нависавшие ветки. Это дерево, наклоненное над лагерем под углом в сорок пять градусов, стояло на другом конце ограды.
В нашем маленьком лагере находилось восемь человек. После того как мы поужинали, я принялся тщательно затыкать колючим кустарником отверстие в ограде, через которое мы проходили. Тут я заметил, что людоеду было бы легко взобраться на дерево и спрыгнуть с нашей стороны ограды. Однако слишком поздно было что-либо предпринимать, и если леопард не тронет нас одну-единственную ночь, утром дерево можно будет срубить и вытащить за изгородь.
У меня не было палаток для моих людей, и я предполагал, что они будут спать с людьми Ибботсона в пристройке около инспекторского бунгало, но они отказались, уверяя, что находиться здесь для них не более опасно, чем для меня оставаться в палатке под открытым небом. Мой повар, который оказался весьма шумным храпуном, лежал ближе всех ко мне на расстоянии всего одного ярда, а за ним, словно сардины в консервной банке, улеглись шесть гарвальцев, взятых мной из Найни-Тала.
Слабым местом нашей обороны было дерево, и я заснул, думая о нем. Была усыпанная брильянтами звезд и освещенная луной ночь, когда я внезапно проснулся, услышав, что леопард взбирается по дереву. Схватив предусмотрительно заряженное ружье, лежавшее рядом, я спустил ноги с постели и только всунул их в ночные туфли, чтобы не ступить босыми ногами на рассыпанные кругом колючки, как со стороны, где росло дерево, раздался страшный треск, сопровождаемый воплем повара: «Бах-бах!» Одним рывком я выскочил из палатки и, пока поворачивался, немного запоздал прицелиться в леопарда; он успел перепрыгнуть через межу террасы поля и был таков. Выдернув куст с колючками, закрывавший проход, я ринулся на это пустое, незасеянное поле шириной около сорока ярдов и, когда остановился, пристально вглядываясь в сторону горы, покрытой колючим кустарником, оттуда раздался тревожный вой шакала, известивший меня, что леопард ушел.
Несколько позже повар рассказывал мне, что он лежал на спине — с этим обстоятельством я уже хорошо познакомился раньше — и вдруг услышал, как дерево треснуло; тотчас же открыв глаза, он увидел прямо перед собой смотрящего на него леопарда, когда тот готовился совершить прыжок.
На следующий день дерево срубили, а ограду укрепили; хотя мы оставались в этом лагере еще несколько недель, наш сон больше ни разу не нарушался.
