На высоком сугробе, как на троне, лежал большой пес, гордо держа голову. Он был похож на волка, только крупнее его. От дикого зверя его отличали и необычная стройность, и более рыжеватый, чем у волков, оттенок шерсти.

Витька давно приметил эту бездомную собаку и решил приручить ее. Неподалеку от места, на котором лежал пес, проходила тропинка. Но попасть на нее можно было только в конце поселка. Витька сунул в карман кусок колбасы, веревку и побежал между домов. По тропинке пошел неторопливо — вроде бы идет по своим делам мимо. Но собака поднялась и ушла с бугра. Она явно не хотела знакомиться. Обидно было: бездомная собака — и не хотела к нему идти.

На улице Витька не забывал посматривать по сторонам — небольшая капроновая веревка теперь у него была всегда в кармане.

А на улице приходилось работать часто. Дом, отведенный под научную часть заповедника, стоял на таком месте, что любая пурга заметала его по самую крышу. Витька без конца рыл в снегу колодцы, чтобы пустить дневной свет в окна.

Неожиданно Витьку направили помогать рабочим рыбокомбината. Он пришел на берег лимана. Там уже собрался народ, и все смотрели на чаек, которые стайкой неторопливо летали над свободной ото льда приустьевой частью. Время от времени чайки выхватывали из воды небольших рыбешек. То здесь, то там на обычной ряби появлялись маленькие кружки. Когда они стали частыми, как от дождя, рыбаки оттолкнули лодку и объехали косяк, окружили его неводом. Полный невод не смогли даже вытащить — соединили его крылья, чтобы рыба не могла уйти, и принялись черпать ее сачками. По всему берегу пахло редкостными здесь, на Камчатке, свежими огурцами — это пахла корюшка. Рыбу таскали в большую яму, вырытую в сугробе. Одна уже была полна корюшки размером с мелкую селедку. Ее поймали ночью. Косяк, который зашел в темноте в лиман, весь светился, фосфоресцировал. Этот свет и помог рыбакам.

Витька черпал рыбу вместе со всеми, таскал на носилках в ямы. В поселок он возвращался вместе с пожилым рыбаком. На мосту через речку они увидели собаку. Ту самую, которую Витька хотел приручить. Шерсть на ее загривке встала дыбом.

— Чего это Букет сердится? — удивился рыбак.

Витька с сожалением подумал: «У такой сильной собаки и такое имя — Букет».

Из-за холма выскочила собачья упряжка. Не слушая каюра, кинулась к Букету. Ездовые собаки не выносят псов–бездельников: рвут их в клочья. Человек на нарте втыкал в снег остол — прочную палку с железным наконечником, изо всех сил жал на нее, чтобы затормозить. Из-под железного конца остола летело похожее на веер большое снежное крыло, а упряжка все не замедляла хода. Букет свернул с дороги и потрусил вдоль снежного берега. Убегать от драки, даже смертельной, было, как видно, не в его привычках. Собаки настигли Букета. Он спрыгнул в речку. Каюр, видя, что дело плохо, кубарем свалился с нарты, а собаки кинулись с двухметрового берега на Букета.

Рыбак сказал Витьке:

— Ну, все. Разорвут.

Что было дальше, мешал видеть берег. Витька подбежал к реке. Собаки плотной шеренгой стояли в мелкой воде против Букета, оскалив зубы. Восемь крупных собак замялись в полуметре от одной, а не рвали ее в клочья, как бывает в таких случаях.

Букет припал боком к отвесному берегу и показывал им свои перламутровые ножи. Когда собака показывает клыки, другие отлично понимают их силу. Букету пришлось бы плохо, если бы они всей упряжкой кинулись на него. Но для этого одной из них нужно было броситься первой. И ни одна не решилась — она и погибла бы первой.

Витька был в болотных сапогах и тут же прыгнул в речку. Схватился за нарту и без особого труда оттащил умеривших пыл собак.

Хозяин повел упряжку вдоль речки, туда, где берег был ниже. Букет выскочил там же, где спрыгнул, и неторопливо, с достоинством побежал к поселку…

После этого случая Витька опять долго не видел его.

Ход корюшки кончился. На домах под карнизами крыш белели гирлянды развешанных рыбешек. Эти «сосульки» из корюшки были в поселке первыми вестниками камчатской весны. Снега так сверкали на солнце, что Витька, непривычный к такому свету, ослеп — в глаза будто бросили горсть песка: их саднило, жгло. Трое суток он не мог выйти из дома. Он уже не смеялся, когда старуха соседка выходила кормить кур в больших ультрамодных темных очках — других очков, поскромнее, не было в магазине. Витька и сам потом купил такие же.

За эти дни, пока Витька отсиживался в доме, в поселок пришла настоящая весна. Сугробы осели так, что вытаяли из-под снега все дома. Недавно одни крыши торчали — и вдруг весь поселок оказался поверх сугробов. Старуха, Витькина соседка, подставила шаткую лестницу и пыталась взобраться по ней на столб.

— Вы чего это, бабушка, по столбам лазаете? — удивился Витька.

Старуха воздела руки к небу. Там, почти под самыми проводами, была привязана бельевая веревка, на которой зимой сушилось белье. Пришлось помочь ей перевязать веревку пониже.

Когда Витька вышел на работу, Гераська взял большую двуручную пилу, и они полезли на крышу пилить слежавшийся снег толщиной больше метра: Гераська опасался, как бы снег не проломил крышу. Пила споро входила в заледенелый сугроб.

Сверху было хорошо видно, как вдали, по свободному от снега берегу океана, ползал трактор. Рядом с океанскими волнами он казался игрушечным. Ребятишки ехали на велосипедах по «прибойке» и казались бегущими друг за другом муравьями. А дальше, примерно в километре, бушевала пурга. Ее граница была такой четкой, что вызывала изумление. Среди сияющего нестерпимым светом дня бушевала полоса пурги, будто зажатая в стеклянные берега. Белой змеей протянулась она от гор до океана. Гераська сказал, что «научники» говорят: там проходит ветровая река. Есть, оказывается, и такие реки на Камчатке.

Из этой метельной реки выкатилась маленькая черная точка. Витька вглядывался и все больше убеждался — это бежит собака. Он давно не видел Букета и спросил с надеждой:

— Уж не Букет ли?

— Кто же еще? Всем собакам рыбы у комбината хватает. Он один по тайге мотается. Мяса, что ли, ему надо? Или по лесу скучает?

Узнав, что Витька хочет взять Букета себе, Гераська покачал головой:

— Ни у кого не живет. Никакие цепи не держат… — И он рассказал историю, поразившую Витьку своей жестокостью.

Оказывается, когда-то Букет ходил в упряжке. Хозяин, уезжая с Камчатки, не захотел никому отдать собак. Напился пьяным и всех перестрелял. Думал, и Букета тоже убил… Утром проспался, смотрит — Букет лежит на крыльце, а через весь поселок — красная полоса. Второй раз рука не поднялась. Улетел на материк. А Букет так один и живет в поселке.

Однажды Витька подходил к своему дому и вдруг почувствовал: в ладонь ткнулось что-то холодное, влажное. Он повернулся и увидел Букета. Это он ткнулся своим носом. Витька осторожно погладил собаку и сказал просто так, на всякий случай: «Рядом». К его удивлению и восторгу, Букет пошел рядом. Он знал эту команду и выполнил ее. Может быть, за то, что Витька когда-то оттащил от него разъяренных собак.

В дом Букет вошел осторожно, как вошел бы в него дикий зверь. Витька, будто невзначай, прикрыл дверь. Букет вопросительно посмотрел на него. Витька открыл дверь в комнату. Букет осторожно вошел, встал посредине и, не сходя с места, издали обнюхал каждый предмет. Посмотрел на Витьку, раскрыв пасть и часто дыша, — ему было жарко. Витька выпустил его в сени, снял с гвоздя старую телогрейку и положил в углу. Букет понял — это для него. Потоптался на телогрейке, но ложиться не стал. Подошел к двери, поскреб лапой. Не хотелось выпускать его из дома, но Витька все же открыл дверь. Букет вспрыгнул на сугроб перед домом и, извещая всех о своем новом месте, слегка запрокинул голову и завыл. На его переливчатый и какой-то торжественный вой в разных концах отозвались ездовые упряжки, и воздух над поселком заколебали красивые в стройном, жутковатом хоре собачьи голоса.