Ветерок сдувал с елок зеленый туман. Все тихие затоны озера припудрила пыльца цветущих елок. В тайге сильно пахнет еловая пыльца. Сколько Вадим ни бывал в экспедициях, каждый раз, вновь попадая в тайгу, он не переставал дивиться этим не знающим границ дебрям, этим рекам, с тысячными стаями дикий гусей на плесах, этим бесчисленным, кишащим рыбой озерам. Сравнивать все это с какими-нибудь лесами или озерами в обжитых местах — все равно что сравнивать перевернувшую лодку щуку с каким-нибудь несчастным пескарем.

— Почто на лесину лазил?

— Смотрел, не дымит ли где. Чем черт не шутит. Вот бы и огонь… Знаешь, Федор, посмотрел сейчас сверху: ни конца, ни края тайге. Кажется, и не выбраться отсюда.

— Выберемся. Руки только не опускай. Никто не привез сюда, сами пришли. Сами и выйдем.

— Как у тебя нога?

— Да вроде бы ничего.

— Давай посмотрим.

— Опять тревожить?

— Шины снимать не будем. Может, так что увижу.

В местах, которые можно было осмотреть, нога выглядела нормально.

«Кажется, все в порядке, — думал Росин. — Если бы началась гангрена, пора бы появиться каким-то признакам, хотя бы красноте, что ли… и чувствует себя он нормально».

— Вроде все хорошо, Федор.

Федор не ответил. «Чего уж хорошего — сломана нога».

Росин подошел к ямке, сдвинул траву. Под ней лежали пойманные вершей крупные, как лапти, бронзовые караси.

— Не могу больше есть сырую рыбу.

— И у меня, однако, душа не принимает.

— А есть — жуть охота. Надо как-то добыть огонь. Может, из кремня высечь?

— Фитиль нужен. Или трут. А их без огня не сготовишь.

— А может, трением попробовать?.. Как-то пытался в школе — не вышло. Может, силенки маловато было?.. Попробую! Ведь добывают же индейцы.

Возле шалаша вырос ворох сухого хвороста. Появилась натеребленная тончайшими полосками береста. В дупле добыты сухие гнилушки, которые, казалось, затлеют от малейшей искры.

Росин взял пару палок, сел поудобнее и принялся вначале медленно, потом быстрее и быстрее тереть их одну о другую.

Федор приподнялся на локтях, ожидая, что будет… Палки залоснились. На лице заблестели капельки пота. Дыхание участилось. Двигая руками, Росин как можно сильнее прижимал палку к палке. При каждом движении с лица срывались капельки пота.

Федор приподнялся повыше.

— Кажется, паленым пахнуло?

Росин кивнул и из последних сил продолжал тереть залоснившиеся палки. Руки двигались неуверенно, рывками. Наконец они бессильно опустились… А когда вновь приобрели способность двигаться, Росин встал и с силой отшвырнул палки.

— Больше того, что сделал сейчас, мне не сделать.

— Не похоже, что этак огонь добыть можно. Горящее полено три — огонь сотрешь, а ты хошь, чтобы загорелось. Видно, иначе как прилаживаются.

— Да, пожалуй.

Росин побрел к озеру. Смыл пот, утерся рукавом.

— Стяпай-ка вон ту березку, — кивнул Федор на небольшое, роста в два, деревце. — Полотенце сделаю.

— Полотенце?

— Давай, давай березку. Сучья обруби, кору обчисти.

Лежа Федор соскабливал с березки тончайшие, но длинные стружки, похожие на спутанные ленточки идеально белой материи и ничуть не похожие на древесину:

— У хантов по сю пору эти стружки в ходу. Лишних тряпок на промысел не носят. И лицо ими утирают, и посуду, и патроны этой же строганиной запыживают.

Из-под ножа, ленточка за ленточкой, набрался большой белый комок. Росин приложил комок к лицу.

— А ведь правда утираться можно. Ни за что не скажешь, что древесина! Удивительно: березовое полотенце!

Откладывая березовый кол, Федор вдруг побледнел.

— Опять ногу подвернул?

Федор чуть заметно кивнул.

— Слушай-ка, а если тебя в лодку и волоком через завалы, пока вода держится? — несмело предложил Росин, комкая полотенце.

— Пустое. Сам дорогу видел. Да и лодка — где она? Искать надо, без нее и в другую весну не уйдешь.

…Из трех сухостоин Росин связал узкий длинный плот.

— Ты долбленку и по озеру посматривай, не только по тростникам, — наставлял Федор. — Может, мотается где.

— Хорошо, везде смотреть буду.

Росин оттолкнулся шестом. Плот медленно развернулся и поплыл вдоль берега.

Изредка, с надрывным кряканьем, вылетали из тростников утки… Солнце и сверкающая рябь мешали смотреть. Шест вяз в иле. Местами полоса тростников была так широка, что приходилось забираться в нее. Подминая тростники, плот оставлял за собой дорогу. С лица Вадима капал пот… Поплескав водой в лицо, он опять брался за шест, и снова монотонно хлюпала в бревна вода.

«Пора, пожалуй, и отдохнуть, — решил Росин и направил плот в разрыв в тростниках. — Тут до самого берега чисто — легко причалить».

Росин приколол плот шестом, перешел поляну и с удовольствием улегся в тени, раскинув натруженные руки…

Но блаженство было недолгим. Появились комары. Росин поднялся и замер: на поляну выкатился медвежонок. Сам меньше собаки, а держался смело. Без опаски подбежал к плоту, понюхал и принялся лакать воду.

«Здесь можно попасть в неприятную историю. — Росин озирался по сторонам. — Появится мамаша… Тут оставаться нельзя. Этот несмышленыш может заметить и затеять игру. Тогда вовсе несдобровать».

С опаской оглядываясь, Росин побежал к плоту. Увидев человека, медвежонок перестал лакать, склонил голову набок.

«Все! Вот он, плот. Теперь наверняка отчалю… А что, если?..»

Росин схватил медвежонка за шиворот. Малыш, обиженный таким обращением, взвыл что есть мочи. Росин оттолкнул плот. На поляну выскочила медведица. От резких, сильных толчков плот оседал в воду, шест гнулся в дугу, вот–вот сломается. Но медведица плыла быстрее. Медвежонок широко расставил лапы и скулил, боясь свалиться с плота. Разъяренная медведица, прижав уши, настигала. Росин отшвырнул ногой медвежонка — пусть забирает! Но тот, вместо того чтобы плыть к маме, карабкался на плот. Мохнатая фурия рядом! Росин бросил шест — и с головой в воду! Медведица ткнула мордой медвежонка и повернула к берегу. Малыш, вовсю работая лапами, торопился за ней.

Звери выбрались на берег, отряхнулись. Медвежонок, получив для порядка затрещину, припустил с поляны. За ним вразвалку пошла мамаша.

Росин взобрался на плот и принялся стаскивать мокрую рубаху. Медведица оглянулась и, увидев его с поднятыми руками да еще с рубахой на голове, как-то по–своему поняла этот жест и злобно рявкнула. Росин чуть не упал, схватил шест и заторопился подальше от берега, поглядывая на медведицу.

Долог день перед белыми ночами. Но и его только- только хватило, чтобы до темноты вернуться к шалашу.

Федор неподвижно сидел у шалаша. Сидел прямо и прямо держал голову, но глаза были закрыты — он спал. Видимо, нашел положение, при котором притупилась боль в спине. Поза для сна, конечно, была неудобной.

— А я поджидал: в лодке приплывешь, — разочарованно сказал он.

— Нет. Весло вот нашел, а лодки в тростниках нету.

— Неужто все по озеру ее таскает?

— Не видел.

— В ту вон траву не утянула ли? Видишь, по правую руку?

— Был там. Нету.

— Вот напасть. Может, под воду уволокла? Вокруг коряги какой лесу замотала. Силы у нее хватит.

— Ты ел чего?

— Карася жевал. Давай и ты поешь.

Росин махнул рукой:

— Давай лучше спать.

…Всю ночь стоял непрерывный, нудный писк комаров. Голову приходилось прятать в сено. Вокруг непроглядная мгла. Шуршали в листьях и траве мыши, лазали в рыхлой подстилке, ворошили сено под ухом.

— В рот заберутся, — ворчал Росин и стучал кулаком по подстилке.

Мыши стихали. Опять совал голову в сено. Душно, пыльно, осока царапала лицо, но зато не было комаров.

Не успел Росин как следует заснуть, крепкие пальцы сжали плечо.

— Где вата?! Ты выбросил ее?! Она была…

— Лежи, лежи, Федор, ты что? — принялся успокаивать Росин. — Какая вата? Ложись, ложись на место.

— Да очнись ты! — рассердился Федор.

— Что с тобой? Я думал, ты бредишь.

— Надо вату. Когда искал спички в твоих штанах, в заднем кармане была.

— Откуда она там?.. А пожалуй, верно, есть. Как-то проявитель фильтровал. Да зачем она тебе?

— Как огонь добыть, припомнил!