Глава третья
Про птиц и летучих мышей, или Попался, который клевался

…А виноват во всем деревенский Совет!

В деревне Ист-Хантспилл местный Совет решил полностью заменить на своем здании черепичную крышу. Дело было в мае. Сняв старую черепицу, рабочие обнаружили под ней гнезда скворцов с птенцами. Еще спасибо, что сжалились и спустили вниз в картонных коробках. Ну а дальше как? Многие из них были до того крошечными, что выкормить их вряд ли удалось бы. Все же мы устроили нечто вроде инкубатора и сделали все возможное, чтобы помочь им выжить, полагаясь больше на энтузиазм, чем на опыт: тогда мы еще только-только начинали подбирать и выхаживать покалеченных и осиротевших зверюшек, и нам еще очень многому предстояло выучиться. Мы поместили каждое семейство в отдельную крышку от коробки из-под яиц, куда постелили ткань, и вскоре я набила руку в кормлении их алчущих ртов. Каждый сеанс кормления неизменно заканчивался тем, что птенчик поворачивался ко мне задом и оставлял мне… как бы это поделикатнее выразиться? Ну, в общем, маленький пакет, который он оставляет птице-родительнице, чтобы та поскорее унесла его из гнезда, благодаря чему оно всегда остается чистым и уютным.

Конечно, у каждого вида птиц свой рацион, но мне, было, прямо скажем, не до того, чтобы баловать их разносолами. Я кормила их тем же, чем кормлю собак, — крошила хлеб, сваренные вкрутую яйца, все это хорошенько перемешивала — и представьте, старшенькие кушали с удовольствием. Боюсь, мне не хватило опыта выкормить самых крохотных, но думаю, все, что было в моих силах, я сделала. Чем старше становились птенцы, тем больше они, извиняюсь, пачкали, S так что подстилку приходилось менять после каждого кормления. Но так ли, сяк ли, вот они — одиннадцать взлохмаченных птенцов, которые вот-вот научатся клевать пищу сами..

В это время помещение, где некогда дозревали сыры, у нас пустовало, так что мы удалили коробки из главного дома (о, с каким облегчением я вздохнула), затащили птиц наверх и посадили в большую клетку. Там имелись жердочки, по которым очень хорошо прыгать, и кормушки (правда, птенцы любили бегать по кормушкам куда больше, чем по всей остальной площади клетки). Скворцы чрезвычайно жадны: со страшным галдежом дерутся они из-за пищи и хватают клювом столько, что не могут проглотить, а так как они при этом еще энергично трясут головой, то пища разлетается в разные стороны и пачкает все вокруг, не говоря уже об их собственном оперении; содержать их в чистоте — для этого нужно иметь особый дар. Но главное — они оказали мне особую честь, признав приемной матерью, так что, когда я чистила клетку, все одиннадцать с радостным криком рассаживались у меня на руках, на спине и даже на волосах. Сама удивляюсь, как я после этого не бросила все к черту! Но вот настал счастливый день, когда скворцам пришла пора улетать из гнезда (я говорю — «счастливый», хотя меня, конечно, охватывали смешанные чувства).

День выдался ясным и теплым. Отворив окно в комнате для сыров и дверцу клетки, я поставила ее на подоконник — интересно, решатся скворцы на свой первый в жизни полет или нет? Спустившись по деревянной лестнице, я закрыла дверь, чтобы туда не могли проникнуть кошки. К середине дня из клетки улетело пять скворцов, а к вечеру остался только один. После вечерней дойки нам с Дереком нужно было отвезти соседу мешок корма; садясь в машину, мы радовались, что нашелся повод ненадолго покинуть ферму.

— Держу пари, ты счастлива, что скворцы улетели, — заявил Дерек.

— Пожалуй что так. Во всяком случае, я счастлива, что больше не придется убирать за ними. Надеюсь, с ними все будет в порядке, — сказала я.

Мы, к сожалению, не могли слишком долго задерживаться у соседа — нужно было запереть курятники на ночь, а перед этим хотелось еще выпить чашечку чаю. Въехали во двор — и увидели на пороге такое зрелище, что чуть не лопнули со смеху. На ступеньках сидели все одиннадцать скворцов, и, только я вышла из машины, они тут же бросились мне навстречу! Ну, совсем как в кинокартине «Птицы» Альфреда Хичкока. Поднявшись по деревянной лестнице, вся в переругивающихся между собой скворцах, я засадила их обратно в клетку. Несколько дней спустя они все же улетели насовсем; но теперь всякий раз, когда нам приносят маленьких скворцов, мы вздыхаем про себя: «О, только не это!»

Из всех птенцов, которых мне доводилось вскармливать, самыми милыми были, пожалуй, голубые синицы. Они похожи на миниатюрных пингвинчиков, потому что трутся клювом о надутую грудку. У них очень своеобразный голос, который я различаю издалека, в каком бы конце фермы ни находилась, хотя должна признаться, что голоса других птиц я нередко путаю. У большинства птиц от момента вылупления до становления на крыло проходит всего около трех недель; но как же изматываются за это время бедные родители, таская такое количество пищи все подрастающей ораве!

Лазоревки необычны тем, что откладывают яйца лишь раз в сезон, тогда как многие другие пернатые — два, а то и три. Птенцы вылупляются точь-в-точь в те сроки, когда из коконов вылупляются гусеницы, в частности гусеницы зимнего мотылька. Самка этого мотылька лишена способности летать и откладывает яйца на голые ветки или почки деревьев, отдавая предпочтение груше, яблоне и дубу. Яйца так и зимуют на ветках, а по весне вылупляются гусеницы, которых переносит ветром с дерева на дерево. Возможно, потому, что зимний мотылек охотнее всего откладывает яйца на дубе, на этом же дереве охотнее всего гнездится голубая синица. Они обычно устраивают себе гнезда в дуплах, а то и занимают чужое гнездо, особенно если оно на дубе или возле него.

Нередко голубые синицы поселяются в жилищах сонь, но птенцы успевают улететь задолго до того, как у сонь начинается брачный период. В Мендипсе, где водятся косули, почти все v гнезда голубых синиц устланы характерной зигзагообразной шерстью этих животных.

В окрестностях нашей фермы водится великое множество самых разных птиц, и все они занимают свои особые территории. Близ сарая, где ныне разместился остевой центр, растут большой конский каштан и несколько деревьев ольхи; по их шишковатой коре снуют вверх-вниз в поисках добычи лазящие птицы.

Недалеко от фермы проходит автотрасса. С одной стороны, конечно, хорошо, потому что посетителям удобно добираться, с другой — постоянный шум мешает нашим питомцам. Автотрасса пролегла здесь задолго до того, как я пришла в усадьбу, но лучше бы она осталась, как в минувшие годы, тихой, прихотливо вьющейся дорогой, бегущей от Ист-Хантспилл до Вест-Хантспилл. Вдоль нее и ныне растут ивы, но Дерек рассказывал, что некогда ее украшали могучие вязы, к несчастью погибшие от какой-то занесенной из Голландии болезни.

И вот мы отправляемся на прогулку по маршруту, который предлагаем и нашим посетителям. Наш путь лежит мимо ферм, причем многие из них и ныне принадлежат родовому гнезду Киднеров. Сначала ферма кузена Маркуса, прямо напротив нашей, а далее, у самой реки Бру — ферма дядушки Дена. На реке здесь и там стоят ворота шлюзов; если повезет, увидишь лебедей, а то и больших бакланов. С началом лета над рекою появляются ласточки — они проносятся, хватая насекомых, которых чем жарче, тем становится больше. Береговая грязь идет на постройку их гнезд, похожих на блюдца и расположенных, как правило, в человеческих жилищах, куда птицы залетают через открытую дверь или разбитое окно.

Несколько ласточкиных гнезд появилось и у нас на ферме. Только вот какая вышла оказия — однажды летом мухи особенно нещадно кусали коров за ноги, отчего они сделались очень нервными, а это затрудняло дойку. Дерек решил побрызгать коров специальным препаратом, дающим защиту от мух на целый месяц. Мы проводили эту операцию в течение трех месяцев, когда мухи особенно злые, и, представьте, помогло — коровы начали вести себя гораздо спокойнее. Но на следующий год ласточки не стали строить у нас гнезда. Мухи, которые так надоедали нашим коровам, служили им пищей; отпугнув их, мы, хотели того или нет, отпугнули и ласточек. Прошло еще целых шесть лет, прежде чем ласточки вернулись.

Отправляясь вечером вдоль реки приглядеть за пасущимся стадом, Дерек нередко наблюдает за летучими мышами, которые появляются над поверхностью воды, едва спустится мгла. Наступает их время — они носятся над рекой, хватая насекомых, а то и мелких рыбешек.

Пересекаем поле — и сворачиваем на старый проселок, почему-то именуемый Вули-Беггар-лейн, то есть улица Попрошайки Вули. Время от времени встречаются семейки длиннохвостых синиц, перепархивающих с куста на куст — сядут на миг и снова взлетят. Огибая по периметру расстилающиеся поля, проселок вливается в большую дорогу, которая, в свою очередь, пересекает автомагистраль. Хотя шоссе № 5 весьма портит пейзаж, но с моста, который специально построили для этой трассы, открывается прекрасный вид на земли Сомерсета.

Многие путешественники считают здешнюю местность малоинтересной и проскакивают ее, не замедлив хода. Но сверни с магистрали — и окунешься в медленную, размеренную жизнь, не менявшуюся много десятилетий, особенно на торфянистых землях. Здесь фермеры нередко доят коров прямо в полях, потому что фермы расположены слишком далеко и гонять коров туда и обратно просто лишено смысла. На тракторе привозят портативный подойник, бидоны для молока — и доят. В здешних торфяниках добывают торф, а земли, не используемые для хозяйственной деятельности, оставляют для диких зверей и птиц. Так, Природоохранный трест Сомерсета устроил заповедник Уэстхей — дикая фауна быстро обжила его и процветает. Там теперь встречаются даже выдры. Я уже упоминала об ивах — в здешних краях из них издавна плели корзины, это ремесло сохранилось и поныне.

Спускаемся с моста, ступаем на малохоженую дорогу — и потихоньку шагаем обратно к ферме. Застигнутые врасплох, ныряют под укрытие кустарников шотландские куропатки. По их могучим зеленым лапам можно судить, как прекрасно приспособлены эти птицы для плавания, бегания по болоту и даже лазания по деревьям. Если повезет, увидишь стоящую в реке цаплю — она превосходный рыболов и нередко хватает даже крупных угрей. Неподалеку от нас расположено гнездовье этих птиц. Многие не знают, что такая крупная птица живет в дикой природе, — были даже случаи, когда посетители, вернувшись с прогулки по предложенному нами маршруту, сообщали, что от нас улетела цапля и стоит, как часовой, в реке недалеко от дороги!

Многие приносили нам птиц, но однажды принесли яйца. После катастрофического наводнения 1981 года необходимо было возвести новую прибрежную стену для защиты от приливов. За дело взялся местный подрядчик Артур Дакетт, владелец мощных американских грузовиков. Как-то в промозглый ветреный день он обнаружил, что в том месте, где он собирался продолжить работы, птица устрицеед отложила два яйца. Это очень обеспокоило Артура: он знал, что яйца этой птицы охраняются законом. Но не останавливать же из-за этого работу! Он тут же позвонил в Департамент по охране окружающей среды, получил разрешение на перемещение яиц с места кладки и привез их мне — может быть, удастся вывести птенцов? К счастью, мой домашний инкубатор был в рабочем состоянии; я запихала туда яйца и почти забыла о них.

Между тем в инкубаторе вылупились цыплята бентамки, и, к своему удивлению, я увидела среди них очень милого птенца с длинным клювом, одетого в коричневый и белый пух. Из второго яйца так никто и не вылупился. К счастью, птенцы устрицееда появляются на свет отнюдь не беспомощными — они сразу рождаются зрячими, могут бегать, быстро учатся добывать себе корм. Таковы птенцы болотных птиц и уток. И вот наш птенец сидел со счастливым видом среди попискивающих приятелей — хорошо, что они появились на свет одновременно, радовались мы, будет кому научить его клевать и находить пищу! Иногда можешь и сам научить птенца клевать — возьми пинцет и постучи им по блюдцу с пищей, подобно тому, как птицы-родители учат своих детей. Вскоре он вытянулся и стал по крайней мере на два дюйма выше дружков, но те словно не замечали этого — «гадкий утенок» оставался с ними как равный. Мы добавили в его рацион личинок, мяса, которым кормили собак, иногда давали рыбу — конечно, в дикой природе эта птица питается моллюсками, но не ловить же специально для него! «Гадкого утенка» прозвали Олли.

Наконец Олли и его приятели-бентамки выросли достаточно большими, чтобы их можно было выпускать из загона, который находился рядом с сенным сараем. Мы надеялись, что вскоре он станет на крыло и полетит искать себе подобных, благо устье реки находилось в пределах радиуса полета устрицееда. Это произошло вечернею порою, когда я закрывала кур, — Олли помахал крыльями и взлетел. С каким наслаждением созерцала я его полет над нашей фермой, а затем над фермой нашего соседа Майкла в лучах заходящего солнца! Вернувшись в дом, я сообщила Дереку, что Олли наконец-то улетел.

Однако на следующий день Олли вернулся. Майкл увидел, как он что-то клюет возле его сенного сарая, и притащил его нам.

Пару недель спустя он улетел снова; потом его нашли разгуливающим по проезжей части Хай-стрит городка Бернгэмон-Си и передали в Отдел дикой природы Общества покровительства животным. Нам позвонил сотрудник отдела Колин Сэддон и сообщил:

— Слушай, не вашего ли Олли мы тут подобрали? Помнится, вы давали ему собачьи консервы. Когда мои коллеги пришли его кормить, он сразу узнал банку!

Очевидно, ему еще нужно было привыкнуть к своим сородичам, поэтому его на время поместили в загон с другими устрицеедами, а затем выпустили на острове Стиэрт-Айленд, где эти птицы водятся в немалом количестве.

Что ни говори, а все-таки удивительно — почему зверь или птица появляются на свет с какими-то врожденными задатками, а чему-то им приходится учиться? Мы обсуждали этот вопрос на лекции, которую нам читал в Бристоле мясник-пенсионер Даг Вудс — настоящий кладезь знаний о дикой природе. Он рассказал, что стрижи и цапли прекращают заботу о птенцах, как только те оказываются в состоянии сами позаботиться о себе. Первое, что требуется от юной цапли, — то вылететь из родительского гнезда и найти воду. Затем — научиться ловить рыбу. Ситуация со стрижами кажется еще более невероятной. С момента, когда молодой стриж покидает Родное гнездо, он остается в полете в течение по крайней мере двух лет, за все это время ни разу не коснувшись земли. В воздухе он добывает себе корм, спит, чистит клювом перья. Подросший стриж должен сам найти путь в Африку; он возвращается на следующий год, но даже и к тому времени он остается слишком юным, чтобы производить потомство. Только на втором году жизни стрижи устраивают гнездо — и после толь продолжительного полета впервые садятся на землю.

Предполагается, что за спою жизнь десять и более лет — стриж пролетает более миллиона миль. Ну, не чудны ли дела твои, Природа?

Многие газеты охотно публикуют материалы о жизни животных. Когда нам в очередной раз позвонили корреспонденты — узнать, что у нас новенького, мы рассказали о недавно появившихся на ферме летучей мыши пипистрели и птенцам малиновки. На следующий день передовая статья в местном газете была озаглавлена так: «На ферме Нью-Роуд летучим мышам не жизнь — малина!» Однако в действительности выхаживать летучих мышат очень трудно — все, что нам известно по этому поводу, мы узнали от Чери Винсента, который годами возился с различными видами летучих мышей. Нам приносили только пипистрелей, хотя графство Сомерсет может похвастаться пятнадцатью видами, прекрасно себя чувствующими в здешних лесах и пещерах. Крошка пипистрель весит не больше, чем три 20-пенсовые монеты; невероятно, но в этом крохотном организме заключается все — и летательный аппарат, и внутренние органы, и превосходная эхолокационная система.

Вообще-то по вечерам на ферму прилетают летучие мыши, но немного, и гнезда здесь не устраивают. Очевидно, территория фермы слишком мала, чтобы их прокормить. Детенышей летучих мышей мы выкармливаем козьим молоком, но все трудности начинаются тогда, когда им пора переходить на взрослый рацион. Летучая мышь съедает за одну ночь две-три тысячи насекомых. Мелких мошек и комаров она лопает прямо на лету, но если ей удается схватить мотылька, она тащит его к себе в гнездо и там уписывает за обе щеки; при этом остатки трапезы скапливаются на полу. Поначалу было очень трудно подобрать им рацион, подходящее питание, но вскоре выяснилось, что летучие мыши охотно едят мучных червей. Но их надо еще приготовить! Отрезаешь голову и выдавливаешь содержимое, как из тюбика с зубной пастой. Впрочем, я сделала из этого небольшое «шоу» — показываю людям, как я кормлю летучих мышей. Пусть убедятся, что на самом деле эти существа отнюдь не страшны и пугаться их не надо.

Будучи столь маленькими, летучие мыши способны проникнуть почти в любую дыру в крыше — там, где отошел лист железа или черепица. Обычно воображение рисует колонию мышей где-нибудь на затянутом паутиной и открытом всем сквознякам чердаке заброшенного дома; в действительности же они предпочитают новые теплые дома.

Многие и не знают, что у них под крышами обитают такие вот арендаторы-неплательщики. Поскольку летучие мыши пипистрели живут колониями до тысячи особей в одном гнезде, им очень важно чувствовать теплоту другого тела. Я решила и эту задачу: беру водяную грелку, покрываю ее тканью — и они отлично повисают на ней, а иногда я просто балую их — ношу как украшения на своем джемпере. Был такой случай — я, как обычно, выхожу к публике и начинаю кормежку висящих на джемпере летучих мышей. При этом объясняю, что даю им десять — двенадцать червей вместо двух-трех тысяч насекомых, которых они ловят на воле. Но, видимо, объяснение прозвучало недостаточно ясно. Когда посетители расходились, я слышала, как одна леди сказала своему другу: «И откуда у такой крошки берутся силы, чтобы выжать за одну ночь две-три тысячи червей?» Я мигом представила себе бедную летучую мышь с соковыжималкой, а перед ней — гору мучных червей, которых она выжимает одного за другим, приводя инструмент в действие своими крыльями… Разубеждать дамочку я не стала.

Летучие мыши находятся под охраной закона, и всякий, кто найдет их у себя на чердаке, должен знать, какую огромную пользу они приносят. Вас раздражают комары и мошки? Так подумайте, во сколько раз их было бы больше, если бы не летучие мыши. А ведь мы, люди, — порою невольно — отнимаем у них среду обитания, как, впрочем, и у других животных. Например, мы распыляем над лесами средства против червей-древоточцев, от которых летучие мыши гибнут и через Десять лет после их применения. Нередко губят летучих мышей те, кто затевает перестройку в своем жилище. Будьте сознательны — если вы хотите перестраивать или ремонтировать дом и есть хоть малейшие подозрения, что там могут быть летучие мыши, позвоните в Общество охраны природы — там вас внимательно выслушают и, возможно, пришлют представителя группы по защите летучих мышей. Против червей созданы средства, не причиняющие вреда летучим мышам Впрочем, я подозреваю, что больше всего летучих мышей гибнет… в когтях тех, кому сам Бог велел ловить мышей. Догадались? Я имею в виду нашу общую любимицу — домашнюю кошку.

Впрочем, те кошки, которые живут у нас на ферме, прекрасно знают: все живое, что мы приносим в дом или нам приносят, — отнюдь не для еды. На мой взгляд, они даже слишком дисциплинированны: на ферме житья не стало от крыс и мышей, так что пришлось вызвать сотрудников санэпидемстанции и обследовать одну за другой все старые постройки. Так мы познакомились с «флейтистом из Гаммельна» по имени Джим — одним из тех милейших созданий, которых всегда так приятно видеть. Правда, он стесняется своего ремесла и предусмотрительно ставит свой желтый фургончик подальше от глаз посетителей. Но вот однажды, направляясь к одному из дальних сарайчиков, он столкнулся в саду со вновь прибывшей группой детей. Спрятав за спиной ведерко с отравой (само собой разумеется, приманка используется такая, которая действует только на мышей и крыс, — не приведи Господь, чтобы на нее польстился кто-нибудь из наших питомцев!), он стал делать вид, будто ухаживает за садом. И в тот же миг услышал:

— Мое почтение, господин Крысодав!

Это крикнул ребенок, в семье которого Джим как-то побывал, выполняя профессиональные обязанности. Ребенок был явно горд тем, что узнал Крысодава, и 65 пар глаз тут же устремились на Джима. Вяло улыбаясь, он помахал детишкам ручкой и пошел прочь, раздосадованный тем, что его разоблачили…

В обязанности Джима входит также надзор за голубями — когда с ними нет сладу, их приходится отлавливать и истреблять. Такие меры у многих вызывают недоумение — нельзя ли просто отлавливать их и выпускать где-нибудь в другом месте?

Джим, которому осатанели подобные вопросы, поставил опыт: утром поймал нескольких голубей, пометил специальной краской и посадил в свой фургончик. «Я делал все, чтобы: сбить их с толку, — рассказывал он потом. — Весь день кружил по самым извилистым дорогам — то в Вуки, то в Мендипс, удивляясь, как у них от этого не закружилась голова! Наконец я выпустил их в Бристоле, дую домой — и, что бы вы думали, голубчики встречают меня на том самом месте, откуда я их вывез!»

Крыть было нечем.

Большинство людей мало знают о птицах. Однажды нам позвонили люди, подобравшие у себя в саду птенца ястреба-тетеревятника, но не представлявшие, как за ним ухаживать. Может быть, мы заберем? В это время на ферме жили мой племянник Линкольн и его подружка Лиз. Они приехали из Кента в отпуск. Линкольн здорово помог нам с ремонтом построек, а Лиз славно потрудилась в саду. Оба не переставали удивляться разнообразию животных и птиц, появлявшихся у нашего порога, а когда я сказала, что нужно съездить за птенцом, попросили взять их с собой.

Линкольн, который едва разменял третий десяток, был весь в отца: стройный, рослый — по крайней мере 6 футов 7 дюймов, так что ему пришлось сложиться, как портновский метр, чтобы залезть в машину. Погода выдалась жаркая, и мы ехали с открытыми окнами. Ветер задорно трепал длинные волосы Линкольна, которым позавидовала бы любая девчонка. «Эй, осторожнее, испортишь прическу!» — поддразнивали мы его. Переводя разговор на другую тему, он объяснил, что всегда интересовался хищными птицами и горел желанием увидеть птенца какой-нибудь из них.

— Это может оказаться вовсе не ястреб-тетеревятник, — предупредила я, — Далеко не все умеют различать птиц. Но, по крайней мере, он у них в коробке, так что свою искать не надо.

Когда мы подкатили к дому, я велела Линкольну забрать птицу, а сама развернула машину. Мы с Лиз нетерпеливо ждали его возвращения. Но вот парадная дверь открылась, и оттуда вышли Линкольн и хозяйка дома, благодарившая его за то, что он забрал птенца, и наказывавшая беречь его как зеницу ока. Линкольн бережно прижимал к груди накрытую платком коробку из-под мороженого. Наконец он забрался в машину, и мы все с нетерпением уставились на коробку — что же в ней? Линкольн торжественно сдернул платок…

— Ну что, довольны? — улыбнулся он.

В коробке гордо восседал яркий, как картинка на белой скатерти, птенец — конечно же никакой не ястреб-тетеревятник, а… щегол!

К хищным птицам обычно относятся с почтением, но только не к сорокам. «Воровка» — это еще самое лестное, что про них говорят. Конечно, стрекотуньи-белобоки в последнее время расплодились, но теперь доказано, что ущерб от них куда меньший, чем от пустельги или того же ястреба-тетеревятника, нещадно ворующих у других птенцов и яйца (эти виды одно время находились под строгим контролем охотинспекторов). В то же время численность других видов сильно сократилась — среди них крапивник, малиновка, черный дрозд: предполагают, что причины тому — изменение климата в последние годы и интенсивные методы ведения сельского хозяйства, начисто уничтожающие сорняки; а раз нет сорняков, нет ни семян, ни насекомых, которых сорные растения привлекают. Но есть надежда, что баланс будет восстановлен — слава Богу, мы все больше понимаем необходимость природоохранной деятельности. Так что давайте не будем сваливать все на бедную сороку.

Дереку приходится возиться с брошенными и обездоленными существами не меньше, чем мне, а поскольку мы живем невдалеке от моря, нам часто приходилось подбирать чаек, Однажды кто-то позвонил и пригласил приехать в Уэстон-Сьюпер-Мэр за морской птицей. Когда Дерек уже собирался садиться в машину, его разговорил один из посетителей, задавший вопросы о животных; в итоге Дерек уехал, позабыв а взять с собой коробку, чтобы поместить в нее нашего нового питомца, и сетки, чтобы отловить его. Когда он приехал на место — это оказался вертолетный музей, — то обнаружил, что его ждет не чайка, как он думал, а морской орел — самая крупная и самая впечатляющая из морских птиц. Но при всем величии и красоте у этих птиц есть свои трудности — когда ветер сдувает их в сторону суши, садиться им нужно только туда, откуда можно взлететь без разбега — например, на утес. Наш красавец, хотя и имел семифутовый размах крыльев, был я совершенно беспомощен и взлететь не мог. Если бы кто-нибудь пришел на помощь Дереку, с птицей быстро удалось бы справиться, но никто не решался — все знали, что у нее мощный клюв и она не преминет им воспользоваться при первой же возможности. Но вот Дереку под аплодисменты толпы зевак удалось загнать птицу в угол — ему дали веревки и прочный картон, который он обернул вокруг тела птицы, а на голову ей надел мешок для денег из мягкой материи, чтобы заставить ее успокоиться. Птице было как минимум четыре года — только с этого возраста оперение у них становится необыкновенно красочным. У этих птиц отсутствуют ноздри на внешней стороне клюва, что позволяет им нырять головой вниз в море с высоты до ста футов — это значит, что при столкновении с водой скорость птицы достигает 60 миль в час. Дерек отвез птицу прямо в Отдел дикой природы, где имелись условия для содержания морских пернатых.

Хотя на выезды по вызовам уходит масса времени, нам всегда интересно посмотреть на самых разных птиц, которых — при нашем образе жизни — нам вряд ли удалось бы увидеть. Дереку приходилось ездить за самыми необычными пернатыми — тут были и гагары, и бекасы, и перевозчики, и даже глупыш.

Этого глупыша наша помощница Мэнди запомнит на всю жизнь, так как именно ей пришлось с ним возиться, прежде чем его отправили в Общество покровительства животным. Внешне он похож на чайку, но на загнутом крючком клюве отчетливо выделяются две ноздревые трубки — через них он выбрасывает темную, плохо пахнущую жидкость, от которой потом очень трудно отмыться, — такой у этих птиц способ защиты. Бедная Мэнди узнала о дурной привычке глупышей только тогда, когда наш питомец как следует «освежил» ее своим «одеколоном». Мэнди немедленно посадила птицу в клетку и кинулась к нам, чтобы выложить все, что думает о нас и о глупыше. Слава Богу, нам с Дереком не занимать чувства юмора, и мы всласть похохотали над неудачницей, что вряд ли было воспринято ею как выражение сочувствия. Глупыши встречаются на большей части побережья, где имеются удобные скалы, с которых можно взлетать. Глупыши — птицы-долгожители: они могут жить до сорока лет. (Впрочем, наш питомец пожил с нами всего два дня, но нам и этого хватило с избытком!)

Когда имеешь дело с птицами, у которых большие клювы, соблюдай предельную осторожность, чтобы они тебя не покалечили. Обычно я надеваю им на клюв резинку — и порядок. Как-то раз мне позвонили и спросили, могу ли я забрать раненую цаплю.

— Какого характера ранение? — поинтересовалась я.

— Огнестрельное, — ответили мне.

— Кто же ее так? — удивилась я.

Стесняясь, собеседник признался, что цаплю подстрелил он сам. Дело в том, что эта птица с завидным постоянством таскала из бассейна у него под окнами золотых рыбок, являясь каждое утро прямо к завтраку. В один прекрасный день он решил, что с него достаточно — схватил ружье и выстрелил у нее над головой. Хотел только пугнуть с расчетом, что она больше не вернется. Но, к несчастью, в момент выстрела цапля вспорхнула, и заряд попал ей в шею.

— Привозите, посмотрим, — сказала я.

— Спасибо, я уже в пути, — с облегчением вздохнул мой собеседник и повесил трубку. (По понятным причинам я не буду называть его имени.)

Тут я вспомнила — надо же было предупредить, чтобы он остерегался клюва! Да нет, все обойдется, подумала я. Из разговора я поняла, что он умеет обращаться с животными, значит, спасение от их клювов и когтей — первое, чему он должен был научиться. Через несколько минут во двор въехала машина. (Забегая вперед, скажу, что цаплю вылечили, и она улетела на волю.) Когда хозяин вышел поприветствовать меня, я увидела, что на носу у него красуется здоровенная царапина, а одно из стекол очков разбито вдребезги — не будь он в очках, остался бы без глаза.

— Ну что, досталось вам от цапли? Теперь вы квиты, — сказала я. Тот нахмурился. Как и королева Виктория, он был не из тех, кто понимает шутки.