Глава третья
Крикет

При том, что мы с мужем живем душа в душу, все-таки одно несовпадение есть. У нас с Дереком разные хобби. Я отдаю свое свободное время работе в Группе по защите барсуков, а Дерек… Угадали! Его хлебом не корми, только дай поиграть в крикет. Еще с мальчишеских лет он мечтал о карьере игрока-профессионала и день за днем только и делал, что лупил битой по мячу. К нему часто приезжает в гости кузен Брайан, тоже помешанный на игре, и тогда оба мужчины — два сапога пара, — чуть забрезжит рассвет, уже торопятся на поляну! Может, хоть непогода загоняет их под крышу? Так-то так, да только они сразу достают игру «Настольный крикет» и сражаются. Полагаю, Дерек недоволен тем, что ни один из его сыновей не унаследовал страсти к этой игре, зато три младших сына Брайана — Тимоти, Нейли и Николас — заядлые игроки чуть не с пеленок. Кто знает, может, вскорости мы увидим представителя семейства Киднер в составе сборной Сомерсета!

Вообще-то Дерек неплохо играет, хотя его мечте о профессиональной карьере не суждено было сбыться. Правда, подростком он играл за деревенскую команду, но, увы, крикет оказался несовместимым с фермерством. Сенокос-то ждать не может, а приходится он как раз на самый пик игрового сезона. К тому же заповедь фермера — делу время, потехе час, реальности получается и того меньше.

К середине восьмидесятых годов, когда вместо сена на фермах стали заготавливать силос (его заготавливают в более ранние месяцы года и гораздо быстрее, чем сено), Дереку стукнуло уже 35. Он решил — пока я окончательно не состарился, поиграю за команду Ист-Хантспилла. Вопрос был вынесен на семейный совет: ведь это означало, что все субботы Дерек будет пропадать на игровой поляне, и дойка ляжет на мои плечи. Я решила: ради любимого мужа могу и потерпеть! И нот уже куплен вожделенный белый костюм в комплекте с битой, перчатками, наколенниками и превосходной фуражкой. Ну, команда Ист-Хантспилла, встречай нового классного игрока!

Конечно, поначалу сказывалось то, что Дерек не выходил на поляну столько лет. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Случилась тут нечаянно беда, выкарабкавшись из которой он собрал всю свою волю в кулак и завоевал трофей «Лучший игрок года», чем несказанно гордился. А произошло вот что: кто-то из игроков мощным ударом запустил мяч прямо Дереку в рот. (Забегая вперед, скажу, что операция по протезированию зубов стоила 200 фунтов.) Удар поверг Дерека в такой шок, что все игроки сбежались посмотреть, не подвинулся ли он рассудком. Он весь обмяк и свалился на землю, проглотив при этом язык. Впоследствии он поделится своими смутными воспоминаниями: все, как идиоты, обступили его кругом, не зная, что предпринять. Тут инициативу взял на себя один из игроков, а именно Пол Гэсс, — он мигом сунул руку Дереку в рот и вытащил язык. Дерек и поныне глубоко благодарен Полу за быструю реакцию — если бы не Пол, он бы сейчас не разговаривал с нами… Еще Дерек помнит, как кто-то из команды крикнул Полу: «Остановись, что ты делаешь? Он же тебе руку откусит, видишь, в каком он состоянии?» — «Любопытно, чем бы он ее мне откусил», — сказал Пол уже после проделанной операции. То и говорить, хорошая игра крикет, но иногда может быть очень опасной. Так что самое правильное — надевать защитную маску, по которой сразу узнаешь профессионала.

Со своей стороны должна признаться, что считаю крикет самым скучным видом спорта, и на семейном совете я прямо Казала Дереку: иди играй, черт с тобой, только не вздумай меня таскать на матчи! То обстоятельство, что каждый из нас не до конца понимает интересы другого, оборачивается мелкими сварами и ворчанием…

Несколько лет назад мы ехали на праздник в Корнуолл. Внезапно Дерек увидел из окна машины несколько белых фигур на зеленой лужайке.

— Вот это да! — сказал он. — Тут, должно быть, матч в самом разгаре!

— Коли так, паркуйся и иди смотреть, а я посплю, — сказала я. Обстоятельства приучили меня к тому, что я могу закрыть глаза и заснуть в любых условиях. Каково же было разочарование Дерека, когда при ближайшем рассмотрении оказалось, что белые фигуры — это вовсе не игроки в крикет, а праздно разгуливающие белые индюки! Впрочем, для меня что игроки, что индюки — никакой разницы.

Примерно год назад ранней весной мой старинный приятель Майкл Вудс, консультирующий меня по барсучьей проблематике, спросил, не соглашусь ли я ему помочь при раскладке приманки для барсуков воскресным утром в Дорсете. Я охотно согласилась. Майкла пригласили на исследование, участка, где должна была пройти новая трасса: поскольку барсучьи норы теперь охраняются законом, предстояло выяснить, не придется ли переселять какие-нибудь барсучьи семьи, Все это делается по лицензии, выдаваемой или Английским обществом охраны природы, или министерством сельского хозяйства, продовольствия и рыболовства.

Если вновь проложенная дорога пересечет барсучьи тропки, немало животных могут погибнуть или получить увечья под колесами, а если какой-нибудь сердобольный водитель попытается свернуть в сторону, недалеко и до аварии. Выход — при прокладке дорог строить своеобразные туннели и приучать барсуков пользоваться ими. Таким образом можно спасти целые семьи барсуков. Если постройку туннелей заложить в проект, она обойдется недорого, а спасет, возможно, не только барсучьи, но и человечьи жизни.

При этом важно учесть две вещи. Во-первых, туннели должны быть проложены в точности там, где проходят барсучьи тропки. Если дорога длинная, то совершенно очевидно, что она пройдет по территории, занимаемой не одной барсучьей семьей. Значит, туннели должны быть построены на территории каждой семьи. Как распознать, где кончается одна территория и начинается другая? Хотите верьте, хотите нет, но это очень просто. Барсуки метят свою территорию по периметру, копая ямки и наполняя их пометом. Если же барсук вторгнется на чужую территорию, дело кончится дракой, возможно со смертельным исходом. Наблюдая за жизнью барсучьих семейств, Майкл прежде всего обходил территорию, выявлял все расположенные на ней барсучьи норы и наносил их на карту. При этом он помечал, что за норы: главные, второстепенные, дополнительные или заброшенные. Барсук не живет постоянно в одном гнезде, он меняет жилища в разные времена года. Скажем, нора, выкопанная близ кукурузного поля, используется им по преимуществу тогда, когда лакомый злак поспевает и отпадает необходимость шататься по лесным угодьям в поисках пищи. Тем не менее на территории каждого семейства есть одно главное гнездо, которое чаще всего используется и имеет обычно больше всего входов.

Но вот Майкл взял на учет все основные гнезда и теперь в течение какого-то периода раскладывает около них пищу. Для приманки используются земляные орешки, подслащенные сиропом, к которым примешиваются крохотные шарики (у разных гнезд — разных цветов). Идея заключается в том, что барсук, польстившись на приманку, скушает и меченые шарики. Иногда, правда, пережевывая пищу на ходу, он их выплевывает, и тогда по тропке тянется цепочка из этих шариков (точно как в сказке про Мальчика-с-пальчик!), но большую часть он все же проглатывает.

Что будет дальше, читатель догадается сам. В положенный срок барсук наполняет свежим пометом свои пограничные стол… — прошу прощения, ямы. Тогда наступает черед добровольных помощников, вооруженных палками и ножами, выведать, какого цвета шарики в тех или иных ямах, а значит, кому принадлежит данная территория. Майкл использует для этой цели нож для разрезания книг, большинство добровольцев — перочинные ножи, а один — даже столовый нож (я к такому на чаепитие не пойду, Боже упаси!).

Накануне означенного воскресенья я здорово простыла, но подводить Майкла мне не хотелось: все же в четыре руки дело спорится быстрее. Исполненная решимости пойти «на дело», я пачками глотала антибиотики и фунтами — конфеты от горла. И вот настал субботний вечер — я готовила бутерброды, чтобы взять с собой завтра в дорогу, а Дерек смотрел крикет (опять этот крикет!) по телевизору, время от времени отпуская реплики: «Куда тебе ехать с такой простудой», «Дождешься, схватишь воспаление легких», «Ты еще об этом пожалеешь» и т. п., перемежавшиеся с возгласами «Йе-ес!» и «О-о!» и выбрасыванием ввысь сжатых кулаков, что он проделывал после каждого удачно забитого мяча. Сие казалось мне весьма забавным, я не понимаю, как можно с такой живостью реагировать на столь медлительное действо, за которым к тому же наблюдаешь по телевизору, о чем и не преминула поведать своему благоверному. Дерек за ответом в карман не полез, — мол, каждому свое: кто-то проводит выходной, уставившись в голубой экран, а кто-то очертя голову и рискуя схватить ангину рвется копать навозные ямы. Крыть было нечем. После обмена любезностями мы прослушали программу новостей, а затем прогноз погоды, обещавший порывистый ветер, а возможно, и снег. Зная, какой упрямый характер достался мне от матери, Дерек счел за излишнее комментировать это сообщение.

Встреча с Майклом была назначена на восемь. Я проснулась от завывания ветра. Утра в эту пору еще темные — до весны еще далеко. Натянув на себя одеяло, я подумала, что Дерек говорил дельные вещи и мне лучше всего отлежаться дома. Но чувство вины вытолкнуло меня из постели и погнало по холодному коридору. Я механически зажгла газовый обогреватель и стала одеваться. Тут я вспомнила летний наплыв посетителей, каждый из которых не преминул заметить, как нам счастливо живется в этом старом доме без центрального отопления и как я не задумываясь с улыбкой соглашалась с этим! Теперь требовалось натянуть на себя жилет, вязаные колготки, шляпу и перчатки. Упаковавшись и по-прежнему кашляя, как старая ведьма, я покатила к Чеддеру на свидание с Майклом.

Я никогда не была «жаворонком» (кроме того периода, что проработала дояркой на ферме) — так не хочется вставать ни свет ни заря, особенно когда намаешься за предыдущий день. Но согласитесь, есть что-то завораживающее в картине, когда угрюмые облака расступаются перед светом нарождающейся зари. Ради этого хочешь не хочешь, а продерешь глаза. И вот я уже несусь по извилистой дороге через Мендип, в золотом свете фар видно, как зловеще раскачиваются на пронизывающем ветру голые ветки, но меня это ничуть не пугает.; А вот и Майкл — как всегда пунктуален. Он мой ровесник. Высокий, стройный, подтянутый, как и положено мужчине.! Шикарная борода и густая черная шевелюра с проседью посредине (в самом его облике есть что-то барсучье!). Страсть к исследованию природы приучила его быть «жаворонком».

В тот час, когда я еще нежусь в постели, он уже скитается по холмам, наблюдая оленей и прочую дикую живность. Вдобавок он мастерски владеет пером — только недавно его снарядили в командировку в Израиль для написания серии путевых заметок.

Правда, разговор начался не с барсуков. У Майкла забарахлила машина, и он спросил меня, нет ли случайно запасной шестерни. Погрузив к себе нужную деталь, Майкл саркастически заметил: как хорошо иметь попутчицей женщину, у нее всегда все есть! В ответ я прошлась по поводу его новой машины на гидравлической подвеске — у нее всегда что-нибудь да летит! По пути мы подобрали еще одного добровольного помощника и взяли курс на Дорсет. Погода портилась на глазах, и вскоре снежные хлопья так залепили ветровое стекло, что пришлось включить дворники. Я надеялась, что снегопад скоро пройдет; так оно и произошло, когда мы добрались до пункта назначения, где встретились еще с одним человеком.

Мы разделились на пары, вооружились каргами и разошлись по разным направлениям, сговорившись собраться в половине первого на ленч. Моим партнером был, естественно, Майкл. Чаще всего граница территории барсуков проходит по линии кустов, окаймляющих поля, поэтому в поисках «разметки» я двигалась по одну сторону линии, а Майкл — по другую. Но не успели мы пройти и нескольких шагов, как небесная канцелярия решила сквитаться со мной за невнимание к предупреждениям о плохой погоде и обрушила снежный заряд. Закутавшись как следует в шарф, я сказала Майклу, что, если так будет продолжаться, придется давать отбой: под таким снегом не увидишь ни следов, ни меток. Тот согласился.

По пути миновали молочную ферму. Вот пример безответственного хозяйствования: жидкое цементное тесто стекало в большой пруд, и даже снежные хлопья не могли закамуфлировать ветки умирающих деревьев, окружавших его. Загрязнение не только убило жизнь в пруду и разделяющих поля канавах, но и уничтожило росшие по их берегам кустарники, изгнав всю населявшую их живность. Даже если предпринять наги по остановке загрязнения, на восстановление природного баланса все равно потребуются годы. При всем моем чувстве фермерской солидарности, когда я сталкиваюсь с подобными вещами, мне стыдно за тех немногочисленных представителей фермерского сословия, которые допускают подобные вещи. Пусть таких меньшинство, но пресса-то считает — все такие, и подобное же впечатление складывается у широких кругов.

Пройдя ферму и продвинувшись дальше вдоль поля, мы свернули с дороги и последовали вдоль кустарников; стоило мне напасть на барсучий след, как я тут же окуналась с головой в раскапывание «кладов» в поисках цветных шариков (ох, видел бы меня за этим занятием Дерек!). Снег прекратился, сквозь тучи стало вяло проглядывать солнце, но оно не спасало от пронизывающего ветра.

— О-о! — раздался голос Майкла из-за кустов. — Я нашей твоего старинного приятеля.

— Неужели барсука? — недоверчиво спросила я.

— Нет, — сказал Майкл. — Одного из тех пернатых, в которых ты души не чаешь, — Сквозь кусты протянулась рука, а в ней замерзший голодный грач — вот-вот отлетит бедная душенька. Майкл и прежде приносил нам попавших в беду животных, очевидно предполагая, что я с радостью готов принять любого. Единственное, что могло спасти грача, был тепло, так что я быстро засунула его под куртку. Мы продолжали путь, и теперь я одной рукой ковыряла ножом в барсучьем помете, а другой прижимала пичугу к животу.

— Эге! — сказал серьезным тоном Майкл. — А вот и еще один.

Я заворчала. Конечно, то, чем я занимаюсь, — святое дело, но всему же есть предел. Тут из-за кустов показалась улыбающаяся физиономия Майкла:

— Да что ты, что ты. Я только пошутил.

Я не нашла ничего лучшего, как показать ему язык.

От ходьбы и работы в согбенном положении я согрелась и даже стала наслаждаться простором утренних полей и сознанием, что хоть ненадолго отвлеклась от повседневных забот на ферме: мне так редко удается просто пойти погулять! Увлекшись болтовней с партнером, я совершенно позабыла о граче, который между тем тоже отогрелся и пришел в сознание. От удивления, куда же это он попал, он громко крикнул. Не успела я сообразить, откуда крик, как сама исторгла такой вопль, что Майкл залился смехом. Неблагодарная птица так долбанула меня в живот, что мне захотелось схватить ее за хвост и вышвырнуть подальше. Но грач, кажется, успокоился, и мы продолжили наш маршрут. При этом Майкл пытался сдерживать смех, но у него не всегда получалось.

Время летело быстро, и вскоре настала пора возвращаться. К счастью, хозяйка ресторанчика, куда мы приехали обедать, любезно согласилась принять к себе на полдня крылатого постояльца — поместила его в картонную коробку и положила туда грелку, так что во второй половине дня работать было легче. Кое-где приходилось перелезать через ограды, интересно, как бы я полазила с птицей за пазухой. В одном из холмов барсуки устроили себе норы прямо в меловом слое, и горы нарытого ими мела виднелись издалека. Вторая половина дня оказалась приятнее, чем первая: ветер стих, и я стала чувствовать себя много лучше.

Двигаясь вдоль кустарников по другому краю того поля, де мы нашли грача, Майкл обратил мое внимание на канюка, кружившего в небе и высматривавшего добычу. Теперь канюки стали более привычным зрелищем в наших небесах, а ведь в прошлом их численность дважды сокращалась катастрофически. В первый раз это произошло в начале столетия, и виной тому были пресловутые лесники, охранявшие дичь. После Второй мировой войны, когда число лесников резко уменьшилось, популяция канюков быстро восстановилась, но тут ее поджидала новая напасть — эпидемия миксоматоза у кроликов, являющихся их основной пищей. К несчастью, в наши дни дикие кролики оказались под угрозой еще какой-то опасной болезни; отразится ли это природное бедствие и на сарычах, покажет время.

Меня всегда изумляло, что столь крупная птица кружит в небесах почти без усилий, выбирая невидимые глазу восходящие потоки. На своих жестких широких крыльях, работая лишь кончиками, канюк возносится так высоко, что отслеживать его проще по раздающемуся с небес мяукающему зову, нежели визуально. И тут в моем мозгу мелькнула мысль: конечно, хорошо, что я спасла грача, но не отняла ли я тем самым только необходимый обед у канюка?

Майкл попросил меня выйти на середину поля и продемонстрировал, какие он отметил на карте места находок разноцветных шариков. Поле было огромным, и пройти по всему его периметру не представлялось возможным; Майкл предложил отправиться туда, где прежде была линия кустарников, которые ныне выкопаны, — там-то уж точно будут заветные клады цветных шариков! И вправду, вот она, череда ямок с шариками. Хотя кустарников давно не существует, граница барсучьих территорий не изменилась — барсуки из года в год ходят по одним и тем же тропкам и производят «разметку» границ по одним и тем же линиям. Даже если барсучья тропка, пересекающая поле, будет перепахана, точно по тому же месту пройдет новая. На карте, испещренной метками Майкла, возникала удивительная картина того, как складываются барсучьи владения.

Но вот последний участок пройден, и мы двинулись назад к машине. Майкл, скрытый кустарниками, шел по полю, по тянувшейся вдоль кустов узенькой тропке. Конечно же мы весело болтали друг с другом, не забывая о поиске барсучьих тропок. Тут я увидела даму бальзаковского возраста, приближавшуюся ко мне по дорожке; на поводке она вела колли. Кустарник тянулся по обеим сторонам, так что назревало столкновение лоб в лоб. Она смотрела на меня явно изучающе, и чем больше между нами сокращалось расстояние, тем явственнее она стремилась избежать встречи; казалось, мое присутствие ее нервирует. Когда мы поравнялись, я учтиво сказала «здравствуйте», она же слегла поклонилась и проскочила мимо.

Я покачала головой в раздумье, что ее так тревожит. Прошло еще мгновение, и вдруг она расхохоталась, вернулась и коснулась моей руки:

— Извините, что я не ответила на ваш поклон. Просто я смотрю, вы идете вдоль кустов и разговариваете. Я не знала, что по ту сторону кто-то есть, думала, может, у вас не все в порядке с головой.

Мы обе рассмеялись; из-за кустов до нас донесся смех Майкла, который слышал весь разговор. «Вот так-то, — подумала я, — Не один Дерек думает, что у меня не все дома».

В общем, я вернулась домой очень довольная — от простуды не осталось и следа, душа полна впечатлений великолепного дня, проведенного на природе, а под мышкой — коробка с грачом в комплекте с водяной грелкой. Ничего не попишешь — таков обычный день Паулины Киднер!

Если вы заядлый игрок в крикет, то лучшего места для проживания, чем Сомерсет, вам не найти, потому что Сомерсет — край ив, из которых делают биты для крикета. Здесь почти все поля окружены заполненными водой канавами, и там, где они сходятся, нередко встречаются небольшие пруды. А ведь столь милые сердцу заядлого игрока в крикет ивы так любят влагу!

Позвольте представить вам такого игрока — Джона Бека, члена команды Ист-Хантспилла. Он немного моложе Дерека и к тому же истинный джентльмен: непременно раскланяется со мною на любой встрече или вечеринке, а по ее окончании расцелует всем дамам руки. Впрочем, как-то мы с ним чуть не поссорились. Дело в том, что он — не только строительный мастер (и притом профессионал), но и превосходный мастер устраивать розыгрыши. Наилучшей шуткой у него считается следующая: звоня по телефону, изменять свой голос. Однажды он позвонил, видимо рассчитывая, что трубку возьмет Дерек, но к телефону подошла я. После непродолжительного разговора ни о чем он в конце концов спросил:

— Вы хоть знаете, кто звонит?

Я вынуждена была сознаться, что нет.

— Ну, парень из крикетной команды, — поддразнил он, — ну этот красавчик! Не узнаете? Ну, этот вот, который строитель.

Мне по-прежнему никакие идеи не приходили в голову.

— Ну как же так, Паулина! — проворчал он, давая понять, что обиделся, — Вы же должны были узнать меня по первым ноткам! — На мое счастье, в этот момент в комнату вошел Дерек, и я поспешила передать ему трубку. — А, Джон, извини, ради Бога!

Как-то рано поутру Джон отправился на поляну для крикета, чтобы посмотреть, все ли готово для матча, который был назначен на послеобеденное время: часто выясняется, что нужно еще скосить траву на удаленной части поля. Придя на место, он увидел, что кто-то запутался в сетях — при ближайшем рассмотрении это оказалась желто-коричневая сова. К счастью, она пробыла в ловушке недолго, но выглядела страшно растрепанной и успела изрядно проголодаться. Джон аккуратно высвободил ее из нейлоновых тенет, укрыл полотенцем и поехал за две мили к нашему Центру — вдруг ей требуется помощь! Мы поместили ее в загон с обогревателем отходить от стрессового состояния; ее огромные черные глаза пытливо оглядывали незнакомую обстановку. Затем она вскочила на большой обрубок пня, который нарочно стоял у нас к загоне, и широко растопырила пальцы с большими когтями, видимо желая почувствовать себя увереннее. Ее ноги, покрытые бледными перьями, казались одетыми в шаровары. Богатое убранство было по-прежнему взъерошенным, но даже в таком виде его обладательница выглядела величественно. Еще бы, тут и коричневый, и черный, и каштановый, и желто-бурый цвета! Усевшись на дневной отдых где-нибудь в развилке ветвей, она делается совершенно незаметной на фоне коры: оперение служит ей отличным камуфляжем. А безопасность ей ой как необходима: если хищница будет замечена днем, то ее окружат целые стаи птиц, начнут гнать прочь и уж, во всяком случае, помешают ее дневному отдыху. Сохраняя полную неподвижность тела, сова медленно поворачивает голову, ловя каждый необычный звук, и при этом медленно поднимает и опускает то одно, то другое веко. Огромные глаза сов видят даже при очень слабом свете. Они смотрят вперед, как и человеческие, но, в отличие от наших, неподвижны. Зато голова поворачивается и влево и вправо чуть ли не на 180 градусов, так что птица способна превосходно видеть, что творится у нее за спиной. (Вот бы и человеку так — сидишь за рулем, на заднем сиденье дети, и ты в любую минуту можешь повернуть голову на 180 градусов и цыкнуть, чтобы, не шумели!)

К счастью, все кости у нее оказались целы — она только изрядно наголодалась и устала, поэтому все, что требовалось, — это оставить ее в покое: пусть придет в себя. Мы продержали ее в загоне несколько дней — хотели убедиться, что происшествие не отшибло у нее аппетит. Проблема заключалась в том, что у нас в тот момент не было просторных авиариев, где можно было бы создать для птицы надлежащие условия. Когда мы время от времени вытаскивали сову из «больничной палаты», она летала как будто неплохо, но по-прежнему держала себя слишком спокойно. Тем не менее, поскольку она не страдала отсутствием аппетита, мы решили: время все залечит.

Следующий понедельник оказался очень суматошным днем. Дерек уехал распространять листовки с приглашениями на наши мероприятия, а я осталась на ферме — то одно, то другое. День почти прошел. Около пяти часов пополудни я приготовила салат. В котором часу мы усядемся его есть — не важно, лишь бы понравился.

Дерек вернулся около шести, и мы решили попить чаю, прежде чем продолжать оставшиеся дела.

— А обедать-то когда будем? — спросил Дерек.

Я предложила ему салат, сказав, что сама поем позже. Я могу долго работать и не есть, но уж если сяду, то после еды меня трудно заставить трудиться. Ничего не поделаешь, годы берут свое! Дерек тоже не был особенно голодным, так что согласился подождать. Но к десяти часам вечера на его лице столь явственно обозначились муки голода, что я со всех ног бросилась в кладовку, где у нас хранится картошка, а оттуда — к микроволновой печи, поскорее приготовить ее прямо в мундире. К кладовке примыкает «больничная палата», и, войдя за картошкой, я услышала, как сова хлопает крыльями — она явно просилась на волю. К тому же, стуча крыльями о стенки, она могла пообломать себе перья. Вернувшись к своему многострадальному супругу, дожидавшемуся меня в кухне, я обрисовала ему ситуацию.

— Как ты смотришь на то, — спросила я, глядя на своего милого умоляющими глазами, — чтобы не откладывая в долгий ящик отвезти сову обратно на поляну для крикета? Полюбуемся, как она улетит на волю, а потом вернемся и поужинаем. Отложив газету, мой дражайший встал из-за стола.

— Ну тебя с твоими животными! — фыркнул он, — У мужа маковой росинки во рту не было, а ты все свое!

Но через пять минут мотор уже фырчал. Дерек сидел за рулем, я держала завернутую в полотенце сову на коленях. Дорога до поляны очень узкая, так что мы ехали медленно; но вот наконец и металлические ворота. Там не было другого освещения, кроме луны да наших фар, но нам вполне хватало и этого. Тут до моих ушей донесся столь необычный звук, что я так и подпрыгнула.

— Что это?! — спросила я Дерека. — Ты слышал?

— Это у меня в брюхе бурчит, — вполне серьезно ответил он.

— Ничего страшного, — сказала я, стараясь сохранять непринужденность разговора. — Я посажу ее на ворота, и поедем домой.

Держа ее за тело так, чтобы она могла схватиться когтями за столб ворот, я медленно развернула полотенце. Мы замерли в ожидании. И в нашей нелегкой жизни бывают минуты наслаждения, а при виде птицы или зверя, возвращающихся в родную стихию, испытываешь настоящий душевный подъем.

Но на сей раз так не получилось. Сова попробовала взлететь, но, очевидно, у нее еще не до конца зажили крылья. Не будучи в силах набрать высоту, она упала в траву. Дерек машинально метнулся в попытке ее поймать, но она поднялась снова, пролетела короткое расстояние и — шлеп! Оказывается, сова, дотянув до края поля, шлепнулась в находившийся там прудик и плавала посредине, словно утка. У Дерека сперло дыхание — происшествие значило для него как минимум то, что ужин придется отложить на более поздний срок.

— Слушай, — сказала я сладким голосом, — не мог бы ты слетать домой и привезти сачки и пару фонарей?

Машина исчезла в ночи, а я безуспешно пыталась разглядеть, где же сова, — я надеялась только, что перья не намокнут так скоро. Ах, вот она где — добралась до торчащего из воды сучка полузатопленной коряги и сидит себе с комфортом. Прошло несколько минут, и Дерек вернулся.

— Ну как, видишь ее? — спросил он, выйдя из машины.

«Какой у меня хороший муж, — подумала я. — Он тоже переживает».

— Так не видишь? — переспросил Дерек, не дан мне ответить, — Утонула? Ну, раз утонула, поедем домой ужинать.

— Да нет, что ты, — сказала я. — Вон она, посредине. Постой, да ты, я вижу, привез только один сачок и один фонарь?

— Ты что, — резко парировал Дерек, — хочешь, чтобы я снова тащился домой и привез еще по одному?

— Да нет, что ты, что ты, — успокоила я супруга. — Как-нибудь справимся.

Но стоило нам сделать малейшее движение, как сова тут же перелетала на противоположный край пруда, всякий раз оказываясь вне пределов досягаемости.

Однако же не зря говорят: если долго мучиться, что-нибудь получится. В конце концов оба отважных ловца, исколотые шиповником и обожженные крапивой, мчали домой в компании до ниточки (вернее, до перышка) промокшей совы.

…В половине первого ночи я доедала последние крохи салата, а мой благоверный сушил сову феном. Все-таки я: иногда недооцениваю его преданность делу заботы о животных.

Опять-таки не зря говорят: на ошибках учатся. После того, как сова окончательно вышла из шокового состояния, мы надели ей на ногу кольцо и передали в Отдел дикой природы Общества покровительства животным, размещавшийся близ Таунтона. Там имелся просторный авиарий, где сова могла летать, набирая силу мускулов. Только когда мышцы крыльев восстановились полностью, сову нам вернули, и мы выпустили ее как полагается. Ничего, думали мы, когда-нибудь и у нас будет просторный авиарий, и если к нам будут попадать нуждающиеся в помощи пернатые, то мы сможем избавить их от стрессов, вызываемых перевозками.

…Летящая сова — зрелище фантастическое. Я вполне понимаю людей, желающих завести сову в качестве домашнего любимца, но куда большую отраду душе доставляет вид полета этой птицы в естественных условиях. Хочется сказать всем вышеупомянутым людям: коли вы действительно готовы заботиться о совах, не лучше ли направлять усилия на то, чтобы поддерживать их естественную среду обитания и воссоздавать ее там, где она утрачена?

Наверное, я чего-то недопонимаю в принципах, на которых зиждется братство игроков в крикет. Мне всегда казалось, что коль скоро вы — сплоченная команда, вам должно хватать такта не напоминать товарищу о его промахах, о которых он сам ряд бы забыть. В команде Ист-Хантспилла все несколько иначе — там только и рады посмаковать оплошности, допущенные тем или иным игроком. Пускай в шутливой форме, о все же, все же… Видимо, поэтому была учреждена премия, вручаемая на ежегодном банкете. Она называется… «Идиот года»!

Как ни грустно, но лауреатом этой премии дважды становился Дерек. Он в команде за «завхоза» и отвечает за то, чтобы все снаряжение, необходимое для игры, было в полной боевой готовности. Как только возникает нужда в битах, мячах или иных причиндалах, он ставит об этом в известность членов Комитета, а уже этот последний принимает решение о закупке новых. В первый год пребывания в должности он заметил, что нужен новый мешок для принадлежностей: имевшийся так и трещал по швам, точно сума нищего. Кроме того, требовалось несколько пар наколенников и кое-что еще. Поразмыслив, Дерек решил доложить о ситуации на очередном заседании Комитета. Как-то он пропустил две недели, передоверив мешок другому игроку; потом, за три недели до очередного заседания, мешок (и всю ответственность) ему вернули.

Заседания комитета проходят обычно в местном кабачке «Бейсон-бридж» — это говорит о том, что дела в команде идут хорошо. Председательствует сам Уоруик — он слишком важная персона, чтобы с ним спорить. С момента создания команды он самозабвенно и с энтузиазмом руководил ею, хотя и не всегда следовал правилам, которые сам же утверждал! За «спикера» у нас — Пол Гэсс, тот самый, который спас моего мужа. Когда он выступает, его слушают затаив дыхание. У него поразительные организаторские способности, он умеет устраивать мероприятия так, что денежки текут рекой. Правда, за это приходится терпеть его слабость — когда выпьет, воображает, будто он — великий Карузо. Всех членов Комитета волнует, чтобы Уоруик не слишком-то крепко брал в руки вожжи, и ему это совсем не нравится. Ведя заседание, он не менее трех раз в минуту смотрит на часы: скоро ли будет готов обед? Лэрри — мастак по художественной части. Он без ума от конкурса песен Евровидения, сам неплохо играет на гитаре, но от его пения мухи дохнут — часто он так и не заканчивает песню, освистываемый товарищами по команде. В Комитет входят также Майкл Белл, известный своими трезвыми рассуждениями, Йан и Расселл. Вот они расселись за столом, пришел черед держать ответ «завхозу».

— У тебя есть что доложить, Дерек? — спросил Уоруик, показывая на часы; тем самым он давал понять, что обед вот-вот будет готов и если они прочешут языками больше чем нужно, то он остынет.

— Да, пару слов, — сказал Дерек, и все глаза уставились на него.

— Ну, во-первых, — сказал он, — нам нужен новый мешок для принадлежностей.

В ответ раздался такой взрыв смеха, что Уоруик забыл про грозящий остыть обед и весь обратился в слух, ожидая, что тот еще сморозит.

— Так ты говоришь — нужен новый мешок? — переспросил Уоруик.

— Точно так, — сказал Дерек. — Наш-то трещит по швам, и одна тесемка оторвалась…

Все смотрели на Дерека в оцепенении, а у него глаза на лоб полезли от удивления, что же такого забавного собравшиеся нашли в его словах. Набрав воздуха в грудь, он продолжал:

— Ну, и еще нужны новые наколенники.

Ответом на это заявление стал новый взрыв хохота.

— Так они же истрепались вдрызг. Что еще?

При этих словах Пол Гэсс повалился на стол, а Уоруик, напустив на себя важность, поднялся и подошел к бедняге Дереку:

— Ты ведь играл последние две недели, верно?

— Да, — ответил Дерек, по-прежнему недоумевая, чем он так развеселил почтеннейшую публику.

— И каждый раз привозил мешок с собой и увозил обратно?

…Заседание было окончательно сорвано. С большим апломбом Расселл объяснил Дереку, что они давно обратили внимание на необходимость приобретения нового мешка для причиндалов, равно как и новых наколенников. Пока он отсутствовал, все означенное было закуплено, и вот этот-то новый мешок Дерек в течение трех недель привозил на каждый матч… Вот так так! Здорово же он опростоволосился!

Второй раз премию «Идиот года» Дереку принесла история с мячами. Как раз перед началом очередного сезона он заказал несколько новых мячей. Фирма потребовала предоплату; вопрос об этом был обсужден на собрании, и в адрес фирмы выслали чек. Однако мячи потерялись при пересылке, и Дерек, хоть в том и не было его вины, доложил о случившемся команде. На его же долю выпало заполнять бесчисленные документы с претензиями к почте и делать по телефону бесконечные запросы, пытаясь проследить судьбу мячей. Наш местный почтарь, зная о ситуации, тряс над ухом Дерека всякую более или менее крупную посылку, приходившую в деревню: «А что, дружище, может быть, здесь ваши мячики?» Поначалу это было забавно, но затем мы уже стали бояться всех больших посылок. Конечно же товарищи по команде при каждом удобном случае подтрунивали над Дереком: мол, по рассеянности потерял мячи, свалил на работников почты и т. д. и т. п. Посылку так и не нашли, пришлось выписывать новую партию.

Дерек подозревал, что эта история сделает его первым кандидатом на премию «Идиот года», но случай, стяжавший ему эту премию бесповоротно, произошел в самом конце сезона. Зимой, когда играть на поляне невозможно, приходится тренироваться в зале. Большинство предпочитали Таунтон, потому что он всего в тридцати минутах езды. Число игроков варьировалось от раза к разу, но в тот злополучный день все ребята, как один, настроились на боевой лад и только и ждали момента, чтобы пустить в ход биты. Наконец Дерек торжественно развязал мешок и… Что за чертовщина! В нем не оказалось ни одного мяча. Сколько ни рылись, все напрасно. Дерек попросту забыл их привезти. Согласитесь, нужна особая тренировка, чтобы играть в футбол или в крикет без мяча — это знаю даже я. Не нужно объяснять, что весь тот день Дерек ловил на себе косые взгляды товарищей по команде и премия «Идиот года» была ему обеспечена.

Сами понимаете, в качестве приза по этой номинации выдается что-нибудь специфическое, например ночная ваза или шут, выскакивающий из коробки, но приз, который достался Дереку в последнем случае, был с подоплекой.

Когда мы только-только открылись для публики, то решили завести киоск по продаже сувениров — как-никак прибыль. Правда, поначалу у нас не было ни малейшего представления о том, какой товар пойдет. Человек, занимавшийся аналогичным бизнесом, сообщил нам, что самый ходовой товар — украшения для собак. Ну, мы поверили да взяли на складе всю партию. Толи наш горе-советчик сознательно ввел час в заблуждение, то ли у него другая клиентура, но только понадобилось три года, чтобы эта партия разошлась! В другой на ярмарке нам дали такой совет: «Самая большая ошибка, какую вы можете совершить, — взять на реализацию товар, который, на ваш взгляд, сделан со вкусом. Потому что разойдется-то как раз самый аляповатый кич». Может быть, Дерек воспринял эти слова как руководство к действию, может быть, его очаровала смазливая милашечка, от которой он их услышал, но только он взял да заказал на фабрике целый воз тарелок и вазочек с изображением собак в окружении цветочных орнаментов. Хотите верьте, хотите нет, но разошлось почти все, лишь несколько самых безобразных изделий долгое время сиротливо стояли на полке, но наконец нашли своих покупателей и они — за исключением одиознейшего блюда, в центре которого красовалась квадратная бульдожья морда, окаймленная белым орнаментом из роз. Право, хоть кого умилит! Но вот настал и его черед покинуть киоск. В крикетном клубе устраивалась лотерея с целью сбора средств, и каждый из членов команды должен был принести какую-нибудь вещь в качестве приза. Долго думать не пришлось — второго такого шанса избавиться от бульдога в белом венчике из роз уже не будет! Дерек его под мышку — и в клуб.

…Розыгрыш происходил в конце вечера, и, ко всеобщему изумлению, выиграл бульдога не кто иной, как Уоруик, — вот уж дал команде повод позлословить! Мистер Уоруик, однако, не был в особом восторге. Но вскоре и у него появился шанс отделаться от сомнительного приза: его мать попросила какую-нибудь безделицу для розыгрыша в лотерею из собраний общества по защите природы. Вечер был масштабный, со множеством публики, и при поддержке местной общественности для лотереи удалось собрать массу призов. Кто вытягивал красный билетик, подходил к красному столику и находил свой приз по номеру, кто желтый — соответственно к желтому, и т. п. Ну, и Уоруик, не упускавший шанса покрасоваться, решил попытать счастья в этой лотерее. Он запустил руку… Так, красный билет, номер такой-то. Счастливый обладатель оного подошел к красному столику — и не мог выговорить ни слова: под номером, написанным на билете, гордо красовалось то самое пожертвованное им блюдо!

Но последним посмеялся все-таки Уоруик. Когда на итоговом заседании Клуба любителей крикета было объявлено, что лауреатом премии в номинации «Идиот года» стал Дерек, он встал с кресла и изрек:

— Позвольте мне как старшему члену нашего многоуважаемого клуба вручить вам столь почетную высокую награду!

Она и поныне находится у нас. Так что если кому-нибудь нужно блюдо с квадратной бульдожьей мордой в белом венчике из роз — обращайтесь к нам, не стесняйтесь.

Замечу, что Дереку представлялся случай завоевать этот престижный титул и в третий раз, но, на его счастье, кому-то товарищей по команде удалось обскакать его на несколько очков и, сцепив зубы, вырвать победу…

Почти каждый год наша крикетная команда выезжает в турне. На этот год была запланирована поездка на остров Джерси. У Дерека масса теплых воспоминаний о Джерси, куда он подростком ездил на каникулы. Семья, где он жил, вспоминает подробности этого пребывания всякий раз, когда по телевизору идет «Сирано де Бержерак». Теперь представился случай полететь туда снова.

…Есть у нашей работы один крупный недостаток. В разгар туристического сезона — конечно же летом — вертишься как белка в колесе: ни позагорать, ни в море покупаться… Дерек любит жаркую пору и очень жалеет о том, что лишен таких простых человеческих радостей. Записавшись в поездку на Джерси, он буквально считал дни до того, как сможет вволю наиграться, а заодно всласть поваляться на солнышке и поплавать в море, тем более что погода обещала быть хорошей. В это время у меня на руках было два осиротевших барсучонка, которых я нарекла звучными именами — Билл и Борис. Пока я кормила их из бутылочки, они жили в кухне; в результате их бурной деятельности шибко досталось и кухонной мебели, и ковру. Наконец пришла пора отучать детенышей от бутылочки; я удалила их из кухни и перевела к другим барсучатам — пусть привыкнут друг к другу и образуют барсучью семью, прежде чем будут определены на место переселения. Теперь я была не так замотана, как раньше, и решила воспользоваться тем, что Дерек какое-то время не будет путаться под ногами. Можно покрасить кухню, поколдовать над своими любимыми блюдами — только для себя! — и вообще перевернуть все вверх дном!

Команда вылетела из бристольского аэропорта в пятницу десять утра. Лететь-то всего ничего, поэтому, если все пройдет удачно, останется масса времени, чтобы устроиться, отдохнуть с дороги и быть в полной готовности к вечерней игре. Суббота оставалась свободной, а весь воскресный день занят играми. Вылет из аэропорта Джерси в 11 утра, прибытие в Бристоль — 11 полдень. Команды договорились о том, кто отвезет их в пятницу в аэропорт, но Дерек попросил меня, чтобы я их встретила в понедельник в аэропорту на пикапе. Я охотно согласилась. В четверг мы тщательно проверили содержимое мешка для принадлежностей — не забыл ли Дерек опять чего-нибудь, — упаковали одежду, а главное, убедились, что очки на месте, ибо без них моему дражайшему Дереку трудно читать всякие там меню и афишки. В общем, так закопались в делах, что забыли прослушать прогноз погоды на уик-энд. Уже потом выяснилось — бюро погоды не напрасно предупреждало, что к южной части Англии приближается холодный атмосферный фронт, неся с собой туманы и дожди.

Утро в пятницу было ясным и солнечным, ни малейшего намека на надвигающуюся непогоду. В положенный час машина увезла Дерека на аэродром — прощай, любезная подруга, я устремляюсь к славе! Хотя мы любим отдыхать вместе, но в условиях летней загруженности поодиночке вырваться легче. Мы так устаем от работы, что, когда кому-то выпадает счастье сменить обстановку на пару-тройку дней, мы за него искренне радуемся. Хорошо хоть Дерек отдохнет немного от хлопот и забот.

Едва машина, увозившая Дерека, скрылась за первым поворотом, я бросилась в кухню, врубила на всю катушку радио и принялась снимать картины со стен и безделушки с полок. Прежде чем приступить к покраске, нужно было отмыть стены от накопившейся пыли и грязи. Ползая на четвереньках, я определяла масштабы ущерба, нанесенного ковру барсучатами Биллом и Борисом. А теперь присмотримся к мебели — так я и знала, они и тут нашкодили! Между тем стрелка на часах 5 приближалась к одиннадцати: время пить кофе. Ну, думаю, Дерек-то уже приземляется на Джерси! Я налила себе чашку кофе и развернула газету. Откуда мне было знать, что и Дерек в это время читал газету в укутанном туманом аэропорту Бристоля!

Оставшись довольна уборкой, я спустилась вниз взять кисти и краски. Но когда я возвращалась, чтобы приступить к покраске стен, то услышала доносившиеся из чайной комнаты голоса. Оказалось, заглянули на огонек родственники, с которыми я не виделась несколько лет. Быстренько спрятав кисти и краски и оглядев кухню — она выглядела как после взрыва, — я решила: пусть гости сюда не суются. Конечно, я была рада, что они приехали, но день-то ускользал, а я так хотела покрасить кухню! К счастью, обедать они планировали у моих папочки и мамочки. Ну ладно, думаю, хоть вторая половина дня будет свободной.

Проводив гостей в дальнейший путь (проводы были недолгими, ибо на улице вовсю хлестал ливень!), я вернулась в дом и столкнулась лицом к лицу с нашей ветмедсестрой Мэнди, которая огорошила меня известием, что у нас кончается еда для собак, а так как завтра суббота, то все магазины будут закрыты. Вот так, час от часу не легче — лопаются планы мышей и людей! Быстренько схватив в зубы шоколадный батончик — первое, что подвернулось под руку, — я покатила в Бриджуотер за собачьим кормом. В конце концов, Мэнди, это ты недоглядела! Так что отправляйся-ка доить коров, а я вконец смогу заняться покраской кухни! Когда я уже наполовину покрыла стены эмульсией — а дело было к вечеру, — зазвонил телефон: оказывается, Дерек только сейчас прибыл на место. Туман над бристольским аэропортом так и не рассеялся, и их отправили из аэропорта Экситер. Гостиница, где их разместили, как выяснилось, отнюдь не готовилась к их прибытию, но тем не менее оказалась достаточно комфортабельной.

По прибытии они распределили номера; Дереку достался номер на двоих с Полом Гэссом. Прежде чем идти туда, Дерек решил потрепаться с приятелями. Дождь хлестал как из ведра, от холода зуб на зуб не попадал, и было ясно, что игры сегодня вечером не будет. А на завтра запланирован свободный день, так давайте же обсудим, куда пойдем! Пол, однако, спешил подняться и распаковать свои пожитки.

— Какая у нас комната? — крикнул он Дереку через весь холл.

— Восемьдесят четвертая, — бросил Дерек, на мгновение прервав трепотню. И что же? Примерно полчаса спустя вернулся Пол, с саквояжем, и было ясно, что сей предмет больно оттянул ему руки. Все это время он бегал по этажам гостиницы, выспрашивая: где такой-то номер? Ну нет такого, и все тут! Наконец Дерек сообразил надеть очки и присмотреться… Так и есть! Оказывается, в его глазах тройка сомкнулась в восьмерку. Воздерживаясь от комментариев, Пол пошел искать 34-й номер…

— Да он про то давно забыл, — сказал мне по телефону Дерек. Из разговора я поняла, что вечером у них намечается пирушка в баре, а матча не будет. — Да, кстати, как идет покраска?

— Медленно, но верно, — ответила я и перечислила все факторы, тормозившие работу. — Еще пару часов, и первый слой будет закончен.

Обещав позвонить завтра, Дерек положил трубку и отправился в бар. Только я взяла отложенную кисть — звонок: некая леди из Гластонбери подобрала у себя в саду увечную летучую мышь. Она не знает, как ее взять, и просто накрыла ее коробкой. Не могу ли я приехать? Я объяснила, что не смогу, пока не закрою курятники, а сделать это можно только поздно вечером: летом-то дни длинные. Значит, прибуду около одиннадцати.

— Хорошо, — сказала дама, — я буду ждать.

«Значит, так, — подумала я, — пока я позапираю все курятники, прокачусь туда и назад, будет около полуночи. Еще с час на покраску, первый слой закончу, и хватит. В субботу покрою вторым слоем, в воскресенье — лаком, в общем, к понедельнику, когда вернется Дерек, все будет блестеть».

Несясь по дороге на Гластонбери, я включила магнитофон — серьезная музыка за рулем успокаивает нервы. К счастью, дом миссис Джеррольдс нашелся быстро — хозяйка, как и обещала, зажгла окна с левой стороны, указывая, какой из домов с террасой принадлежит ей.

Рассыпавшись в благодарностях, что я прискакала к ней в столь поздний час, хозяйка повела меня в сад. И что я вижу? Летучая мышь давным-давно околела, еще до того, как дама позвонила мне.

— Но я же видела, как она шевелилась, — сказала та, словно извиняясь, что гоняла меня понапрасну. Еще бы ей не шевелиться — там так сладко пировали черви, что от их движений подрагивало все крохотное тельце!

Но как бы там ни было, даже такие происшествия — отнюдь не пустая трата времени. Человек, поставивший тебя в неловкое положение, чувствует себя обязанным — значит, поможет в следующий раз. А главное, отраден сам по себе факт, что человек не поленился позвонить и позвать к дикому существу на помощь — сколько таких равнодушных, которым лень даже пальцем пошевелить! Лучше уж я сделаю холостой пробег — как говорят у нас в Англии, погоняюсь за диким гусем, — нежели допущу, чтобы живое существо осталось беззащитным перед возможной угрозой смерти.

…Едва припарковав машину, я взялась за кисть — покраска не могла больше ждать! Как легко работается ночью — ничто не отвлекает, никаких звонков!

Субботний день в кои-то веки прошел без приключений — но, увы, не для Дерека. Когда он позвонил в воскресенье вечером, то сообщил — мол, вот уж не ожидал, что стану здесь всеобщей притчей во языцех! Отправляясь завтракать, Дерек увидел на доске объявлений афишу о выступлении своего кумира Бернарда Мэннинга в местном ночном клубе. Обратившись к администратору гостиницы с вопросом, где находится этот ночной клуб, Дерек получил разъяснение, что сие заведение находится неподалеку, но считается элитарным, и публику туда пускают только пристойно одетую, уж, во всяком случае, не в джинсах. После завтрака Дерек уломал своих дружков отправиться в ночной клуб послушать Мэннинга; те, кто не привез с собой костюмов, после завтрака веселой шумною гурьбой отправились в город покупать себе «пристойную» одежду специально на этот вечер!

А дальше вышел вот какой конфуз. Видно, Дерек так ошалел от радости, увидев афишу со своим кумиром, что не разглядел главного: концерт состоится только через две недели. Как он теперь посмотрит в глаза товарищам, когда они вернутся со специально купленными по такому случаю костюмами? А, ерунда! Нам приятно уже то, что купили пристойную одежду. Обойдемся и без Мэннинга, все равно сходим!

Итак, под вечер все нарядились в костюмы и втекли гуськом в парадный вход ночного клуба, охраняемый дюжими вышибалами. Последним в этой череде был Йан — он, как и все, купил себе новые брюки, а про ботинки забыл. Прямо как приехал в кедах, так и пошел в клуб. Ну, вышибала его, конечно, остановил — мол, иди надевай ботинки. Йан вернулся в гостиницу в надежде, что кто-нибудь из товарищей хватится его и вернется за ним. Однако никто из товарищей не обратил внимания, что Йана не пустили, а когда хватились, то, со свойственной им всем безалаберностью, ни один не дал себе труда выяснить, куда же делся товарищ. Одолжить ботинки было не у кого, и бедняга Йан так и провел ночь в гостиничном номере в одиночестве.

В воскресенье Дерек совершил только одну небольшую оплошность — посеял где-то свою куртку. Играть команде Ист-Хантспилла пришлось против первой сборной Джерси — те уже имели опыт игры с дурачками из Сомерсета и заранее праздновали победу. Ничего, зато потом были чудесное чаепитие и завтрак.

Но вот на Джерси пришел новый серый безрадостный день — понедельник. Да что там говорить, весь уик-энд был холодным и безрадостным, и Дереку так и не пришлось поплескаться в море. Приехав в аэропорт, чтобы лететь обратно и Бристоль, Дерек сообразил, что билет-то остался в посеянной куртке, и страшно запаниковал. Хотя паниковать было нечего — плати 15 фунтов и переоформляй билет.

Зная, что самолет из Джерси прибывает в полдень, я выехала встречать Дерека в одиннадцать. Это я уже потом выяснила, что в пять минут двенадцатого Дерек позвонил и сообщил о переносе рейса, и снова по причине тумана. Прибыв аэропорт, я принялась искать Дерека в зале прибытия и его окрестностях. Обнаружив на табло с информацией, что вылет задерживается, я бросилась за разъяснениями в справочную службу; там ответили: Джерси укутан таким плотным туманом, что рейс оттуда сегодня вряд ли будет. Я была в отчаянии из-за этой зряшной поездки я так и не смогла закончить покраску! А в это время парни на Джерси отправились заливать; свою грусть-тоску вином и ждать новостей. Одного из парней завтра ждали в Голландии, и тогда всю команду отправили на судне на воздушной подушке в Уэймаут, где ребята пересели на автобус; на это ушло еще три часа. Будучи одним из немногих, кто не принимал участия в попойке в баре, Дерек провел под мышки своих не в меру развеселившихся друзей одного за другим на судно.

Короче, измученная и грустная команда прибыла на родную землю в половине третьего пополуночи. Дерек позвонил, чтобы я их забрала и развезла кое-кого по домам.

— Я не разбудил тебя? — спросил он, — Рано же еще, почему ты на ногах?

Я и не ложилась спать, я все это время красила!

Не возьму в толк, какая тут связь, но каждый раз, когда наступает крикетный сезон и Дерек по субботам торчит на поляне, все начинает идти наперекосяк. Возможно, это объясняется тем, что по выходным дням у нас больше посетителей и нам притаскивают больше зверюшек. И конечно же больше вызовов.

Случается, делаешь какое-то дело и не представляешь себе возможных последствий. Однажды в субботу рано утром мне позвонила женщина-ветеринар из Вестона — ей привезли косулю. Бедняжку доставил прямо в операционную нечаянно сбивший ее водитель. Ветеринар зашила раны, осмотрела — как будто все кости целы. Животное еще не пришло в сознание, и врач была обеспокоена, что с ней делать дальше: у нее был только вольер для собак с решеткой из проволоки; если ноги косули в ней запутаются, она их неизбежно поломает. Олени вообще очень нервные животные; очутившись в ограниченном пространстве, косуля начнет метаться как угорелая и непременно что-нибудь себе повредит.

Ну, я тоже оказалась в неловком положении. У нас не было подходящего загона, где можно было бы держать косулю; к тому же, хоть мне и случалось выхаживать детеныша, со взрослым животным я никогда прежде дела не имела. Я посоветовала ей связаться с Обществом покровительства животным, а в случае возникновения каких-либо проблем сообщить мне. Я позвонила полчаса спустя узнать, как дела, — несмотря на загруженность, Общество постарается прислать машину во второй половине дня. Она надеялась, что за это время с косулей ничего не случится. Ну, суббота для Дерека — святой день, и к часу дня он отправился на свою поляну; посетителей о не особенно много, так что я решила подбить дебет-кредит. Только я засела за бухгалтерские книги, в офис вваливается Дерек с мешком для крикетных причиндалов и объявляет, чтобы его ждали не раньше одиннадцати, а то и в половине двенадцатого ночи. Нет, конечно же он не будет все это время лупить по мячу, но надо же обсудить стратегию игры! Обсуждение обычно происходит в ближайшем кабачке, а Дерек не такой невежа, чтобы уйти, пока там еще кто-то остается.

Не прошло и нескольких минут после отъезда Дерека, как врач из Вестона позвонила снова. Она в растерянности сообщила, что в Обществе покровительства животным все в разъездах по вызовам и прислать машину смогут не раньше понедельника. Ну, как их за это винить? В наше время любое дело приходится делать с максимальной эффективностью при минимуме рук и расходов. Хорошо, когда все идет как по маслу, но при слишком большом количестве звонков сидящий на телефоне дежурный вынужден отдавать каким-то из них предпочтение. Возможно, он не знаком со спецификой поведения всех животных и уж наверняка подумал, что раз косуля в руках ветеринара, то ничего плохого с ней не случится. Но в данном случае решение было принято неверное. Косулю нужно было забрать как можно быстрее, причем не только ради ее безопасности, но и ради безопасности людей, в чьи руки она попала. Я обещала врачу что-нибудь предпринять и позвонить через десять минут.

Я мигом набрала номер Колина Сэддона из Отдела дикой природы Общества покровительства животным и, пока в трубке слышались гудки, скрестив пальцы молила судьбу, чтобы он оказался на месте. Слава Богу, вот и он! Колин сообщил, что не может надолго отлучиться из Общества — там просто больше некому сидеть, и, кроме того, во второй половине дня него показательная дойка коров. Мы договорились, что я заберу косулю у ветеринара, привезу ее к нам в Центр, а Колин подъедет и заберет ее у нас.

— Имей в виду, — предупредил меня Колин, — если увидишь, что животное выходит из наркоза, пусть ветеринар сделает ему еще инъекцию. Будь осторожна!

Я тут же позвонила в Вестон, что выезжаю, и побежала искать маму — попросить ее съездить со мной: лишняя пара рук не помешает. Мама, как всегда, возилась в саду, на не были старая одежда и видавшие виды сапоги.

— Как же я поеду таким чучелом? — изумилась она. Но видя, что мне действительно нужна ее помощь, без колебаний села в машину, и мы помчались в Вестон.

…Моей маме за семьдесят, хотя по ней этого не скажешь — вот она хлопочет в саду, а через минуту уже моет посуду в чайной комнате. Пользуясь случаем, хочу еще раз поблагодарить родителей за колоссальную помощь — если бы не они; мы с Дереком пропали бы. Папа иногда сидит за администраторским столиком, а то возится с железяками в мастерской, в которой, правда, столько всякой всячины, что трудно разобраться, где что лежит (и какая удача, когда затерянный было инструмент наконец находится!). Когда он входит в комнату, первое, что от него слышишь: «Не знаешь, где то? Не знаешь, где это?» Когда Дерек уехал проветриться на Джерси, — он спросил: «Слушай, он не прихватил с собой случайно ножовку? Я все обыскал, как в воду канула!» И с этим же вопросом он обратился к Дереку, едва тот переступил порог дома.

Как бы там ни было, мы с мамой получили удовольствие от поездки в Вестон. Ведь даже когда она рядом хлопочет по ферме, поговорить с ней бывает практически невозможно: каждый раз что-нибудь да прервет разговор. На сей раз мы наговорились всласть и не успели оглянуться, как доехали. Врач, у которой была косуля, очень обрадовалась нашему прибытию, так как животное уже начало приходить в себя.

— Так введите ей еще наркоз, — весело сказала я, — Она должна быть смирной, пока мы ее будем везти.

— Не могу, — сказала дама, — Я вообще не вводила ей наркоз. Она была без сознания только из-за шока. Если я введу ей наркоз, она может погибнуть. Могу стреножить ее для вас, в если хотите.

— Наркоз был бы лучше, — возразила я, — Когда стреножишь лошадь, это ее усмиряет, но усмирит ли косулю? Вот в чем вопрос.

Мама осталась в машине, а мы с врачом отправились проведать косулю. Сказать, что она находилась в неподобающих условиях, значит ничего не сказать. Косуля по крайней мере двухлетнего возраста спала в вольере, рассчитанном на крупную собаку. Если бы она встала на ноги, ей было бы некуда деть голову. То, как реагируют эти животные на тесное пространство, я хорошо знала, — следовательно, чем быстрее мы заберем ее отсюда, тем лучше.

Стреножив косуле передние и задние ноги, мы аккуратно несли ее к машине и бережно положили на заднее сиденье, ей-богу, жаль было видеть такое красивое существо в беспомощном состоянии. Ее летняя одежка была приятного цвета красного песка, а о том, что ей исполнилось минимум два года, говорили сильные и вполне сформировавшиеся рога, придет октябрь — и она их сбросит, а к марту вырастут новые, покрытые красивой, похожей на бархат шкуркой. На своих тонких, точеных ножках она может делать фантастические прыжки до шестнадцати метров в длину; но теперь они покоились, связанные, на заднем сиденье, и была одна забота — как бы она чего не отчубучила в дороге и не поломала их.

Врач пожелала нам благополучно доехать и помахала на прощанье. Еще бы — ведь ее забота теперь стала нашей. Мамочка моя нежно поглаживала косулю по мордочке и шептала слова утешения — она представления не имела, в какую ситуацию мы влипнем, если животное проснется! Нет, самое правильное — не рассказывать ей об этом, а между тем я выруливала на автотрассу и разрабатывала стратегию на случай самого худшего. Полчаса — и мы дома. Только бы она не приходила в сознание еще минут сорок, думала я. Какое там полчаса! Все три полосы забиты, скорость не более тридцати миль. Неудивительно — суббота, летний сезон, все едут отдыхать! А, чем черт не шутит, пойду ва-банк! Замигав подфарниками, я выехала на резервную полосу и ошалело понеслась, обгоняя всех прочих граждан — черт возьми, пусть штрафуют, лишь бы не случилось беды!

С колотящимся сердцем и приросшими к рулю руками я вкатила на ферму как раз в тот момент, когда Колин парковал фургончик Общества покровительства животным. Мы тут же перенесли туда косулю. Колин страшно разволновался, когда услышал, что животное не под наркозом, и проинструктировал приехавшую с ним девушку-ветмедсестру: «Значит, так: сядешь рядом с животным на сиденье и, если увидишь, что оно приходит в себя, навались на него всем телом и постучи мне тут же остановлю фургончик и помогу тебе. А пока летим не мешкая!» Когда фургончик отъехал, я мигом представила себе, как мама бросается на пробудившуюся ото сна косулю прямо в своих красных ботфортах…

Те, кому посчастливилось увидеть этих милых, таящихся от людей животных, особенно на заре, когда над землей еще белеет пар, никогда не забудут этого зрелища. И тем более горестно, что столько этих трогательных существ становятся жертвами происшествий на дорогах, — бывает, у оленя или косули еще достает сил уйти с места трагедии, чтобы потом умереть…

Я, конечно, помнила того детеныша косули, которого выкормила несколько лет назад. Как это ни странно, у косуль есть нечто, роднящее их с барсуками, а именно — «отложенная имплантация»: если брачный период длится с июля по август, то имплантация бластоцисты происходит не ранее конца декабря — начала января. Так что детеныши появляются на свет между серединой мая и серединой июня. После рождения детенышей олени часто оставляют их на какое-то время в высокой траве, а сами уходят пастись, иногда довольно далеко. Если детенышей рождается больше, чем один (а близнецы — довольно распространенное явление), они держатся порознь и ждут возвращения мамы. Но когда их находят люди, то думают, что они брошены. Если видишь, что животное не в, состоянии стресса, не трогай его — мама вернется!

Правда, тут вот какой парадокс: олени столь широко распространены в Британии, что ежегодно выдаются лицензии на отстрел 15 000 штук: если дать им бесконтрольно размножаться, то они причинят серьезный ущерб деревьям и среде в целом. Все в природе должно быть сбалансировано!

Читатель, возможно, помнит выкормленного мною косуленка по кличке Брамбл, что значит Ежевика, — его нашли запутавшимся в этом колючем кустарнике. Скажу откровенно, у меня сердце кровью обливалось, когда он убежал искать; себе подобных. Но ведь свобода — это лучшее, что я могла ему даровать. Хочется верить, что с ним ничего не случится…

А сейчас у меня молодая самка красного оленя. Ее зовут Дот. Она тоже была подобрана людьми, думавшими, что ее, бросили, и отнесена супружеской паре — почтальону и его жене Франческе. Эти люди, знавшие, как заботиться о диких животных, выкормили олениху. К несчастью, ей никогда не приходилось видеть себе подобных — я про таких животных говорю: они думают, будто они тоже люди! Когда Дот исполнилось полгода, Франческа, понимая, что олениха нуждается в общении с людьми, хотела определить ее куда-нибудь, где ее будут показывать людям и объяснять, почему нельзя трогать найденных оленят.

Отправившись посмотреть на Дот, я взяла с собой Мэнди, нашу главную специалистку по уходу за животными. Мне нужно было удостовериться, что Дот действительно лучше быть с людьми, чем вернуться в дикую природу, где можно носиться как угорелая в лучах заката. Франческа расписала мне во всех подробностях, как до нее добраться, и, прямо скажем, это оказалось нелишним. Машина долго петляла меж холмов у подножья Эксмура, и мы даже стали подозревать, что заехали в такую глухомань, где на много миль вокруг ни деревушки, ни человеческой души.

Но вот наконец и коттедж Франчески, а вот и сама хозяйка с только что пришедшими из школы сыновьями выходит встречать нас, попутно обсуждая с ними вопрос, где лучше выкопать в саду погреб. Франческа и ее супруг имеют большой опыт по выхаживанию диких животных, так что мы быстро нашли общий язык. Хозяйка повела нас тропинкою сада к загону, примыкающему к коттеджу.

Ей не пришлось подзывать Дот — олениха уже нас заметила, стремглав бросилась к нам, а когда казалось, что она вот-вот налетит на нас, резко остановилась. Дот была значительно больше, чем я думала, — она доставала мне до пояса, но при этом элегантности и фации ей было не занимать. И никаких комплексов, если можно так сказать применительно к животному. Все идут в дом выпить чашечку кофе — почему бы и мне не пойти со всеми?!

Так или иначе, но передо мной снова стояла проблема перевозки крупного и — каким бы домашним оно ни было — пугливого животного. Франческа обещала проводить ее до нашей фермы, а если та вдруг занервничает в дороге, она постарается ее успокоить. Хотя Дот выглядела уже совсем взрослой, ей по-прежнему полагалась бутылка молока дважды в день, и мы решили: когда она переселится к нам, кормить Дот будет только Мэнди. Пусть олениха признает именно ее своей приемной матерью после расставания с Франческой.

Наконец настал день переселения. Он прошел без приключений, лучшего трудно было пожелать! Франческа постелила и фургоне соломы для Дот и сама залезла туда; Дот последовала за ней без всяких приглашений. Зная, что в жизненной практике Дот не было дальних путешествий, я вела машину, как говорится, на цыпочках, содрогаясь при мысли, что же будет, если олениха занервничает. Франческа чувствовала себя точно так же: ведь если животное впадет в истерику и поломает себе ноги, его придется усыпить. Не знаю, прочитала ли Дот наши мысли, но только всю дорогу она лежал спокойно и с любопытством глядела в окошко.

Когда мы прибыли на ферму, возникли тревожные вопросы: привыкнет ли Дот к новым условиям и новой среде? Там — покой и тишина холмов, здесь — суетня-беготня, голоса множества различных животных, наконец, отдаленный гул автотрассы. Мы тихонько повели олениху в новое жилье. Там были окна, через которые она могла видеть все пропев ходящее вокруг, но все же мы навесили на них решетки, чтобы ей, не дай Бог, не пришло в голову попытаться разбить стекла и выскочить. А не попробовать ли подселить к ней здешнюю старожилку — козу? Может, привыкнут друг к другу, будут пастись вместе в нашем яблоневом саду? Как бы не так! Дот отнюдь не обрадовалась новому соседству! На ее морде обозначилось такое плохо скрываемое презрение, что стало ясно: никакой дружбы между ними не получится, и мы решили — пусть живет одна. Франческа была сама любезность и побыла с нами еще пару часов, чтобы убедиться, что Дот стала привыкать к новой обстановке. Если бы она прочла в глазах Дот; безразличие, это, безусловно, встревожило бы ее. Но нет, вроде ничего, привыкает! Я пообещала Франческе позвонить и сообщить, как пойдут дела. Бодро улыбнувшись, Франческа взяла под руку супруга, и они направились к выходу; но когда выходя из ворот, она всплакнула на плече у мужа, я прекрасно поняла, что у нее на душе, и сказала: если Дот почувствуем себя несчастной, приезжайте и забирайте ее назад. На этом они и уехали.

Проводив прежних хозяев Дот, я отправилась проведать ее саму. В душе жила надежда, что наш шаг был правильным, и все-таки — будет ли наше жилье принято ею как родной дом? Если удерет, для нее раз плюнуть доскакать до автотрассы; а как вспомнишь, сколько у нас соседей, имеющих; ружья, так дрожь пробирает. Да нет, пока вроде все честь по чести, но это не избавило меня от беспокойства.

Мэнди, как некогда Франческа, дважды в день кормила Дот из бутылочки. Все работавшие у нас на ферме девушки были очарованы ее прелестной питомицей. Когда Дот сосала молоко, становились ясно видны железы, выделяющие секрет, при помощи которого олени метят свою территорию. Когда наблюдаешь подобное со стороны, кажется, будто олени хотят выколоть себе глаза о ветки кустарников. Это не так — просто железы, содержащие пахучий секрет, располагаются у них не в анальной области, как у других животных, а в области глаз. Дне недели мы продержали Дот взаперти, чтобы она совсем привыкла к новому жилью, а затем стали — сперва понемножку, на полчасика — выпускать ее погулять в сопровождении Мэнди, за которой она следовала по пятам, как собачонка. Проблема заключалась в том, в какой момент предпринять последний шаг и разрешить ей уходить, когда пожелает и на сколько пожелает.

Все разрешилось само собой в один прекрасный день, когда все вышеупомянутые девушки быстро сделали свою работу на ферме и могли отправиться на соседнюю наблюдать за барсуками. Та, кто последней заходила к Дот, не закрыла дверь как следует, и олениха незаметно выбралась в яблоневый сад. Как раз в этот день мы наняли молодого парня распилить на дрова для камина в гостиной несколько старых высохших столов. И вот я иду из офиса, а парень мне навстречу: нельзя ли убрать подальше оленя, который все норовит толкнуть его под локоть? Пусть себе ластится сколько влезет, но не тогда, Когда он орудует бензопилой! Согласитесь, это немножечко опасно… Зато мы поняли, что нисколько не опасно выпускать! Дот на целый день.

Она теперь и бегает по целым дням — то носится наперегонки с какой-нибудь из девушек, то сует нос в старую сыроварню — нет ли там какой-нибудь еды? Труднее всего удержать ее от посещений чайной — конечно, гостям приятно, когда она гуда заглядывает, да вот беда — вокруг посажены розы, декоративные кустарники, ивы, а равнодушно пройти мимо этого моя любимица не может. Все бы ничего, если бы она аккуратно «подстригала» кустарники — тогда можно было бы даже сэкономить на жалованье садовнику. Так ведь нет — из-за того, что у оленей отсутствуют верхние зубы, ветки, с которых они общипали зелень, выглядят просто драными. Наш садовник Рэг вечно ворчит на Дот: подстригай за ней!

Как я уже писала выше, в Сомерсете растет много им которые иногда идут на изготовление бит для крикета. Вот только из тех ив, что растут у нас во дворе, бит уже не наделаешь. Моя любимая Дот их так объела, что они теперь ни на что не годны.