Глава девятая
После Блюбелл

Когда осиротело рукотворное гнездо, другие обитавшие там барсуки стали все чаще наведываться в жилище, вырытое Блюбелл в саду. Я решила: коль скоро эта группа барсуков прочно закрепилась на территории нашей фермы, построю-ка я для них еще одно гнездо, а то, первое, предназначу только для временного пребывания поступающих ко мне барсуков. Мы построили новое гнездо при помощи одной строительной фирмы, которая прислала к нам рабочего с лопатой, и при участии добровольных помощников. Все строительство заняло один день, и уже ночью животные справили новоселье.

…Теперь, по прошествии времени, я понимаю, что в ту непростую для меня пору готовилась к самому худшему — продаже фермы. В таком случае, даже если первое рукотворное гнездо, построенное для наблюдений, окажется закрыто, останутся еще одно рукотворное и одно настоящее — места хватит всем! Волновала меня и еще одна вещь: если вдруг все и в самом деле пойдет прахом, что ждет работающих с нами девушек, преданных делу спасения зверюшек, влюбленных в эту работу?

Прошел октябрь, наступил ноябрь, а энтузиазма у меня по-прежнему не прибавилось. Как-то я уехала на весь день читать пенсионерам лекцию с показом слайдов. Лекция прошла хорошо, и я ненадолго забыла о своем горе, демонстрируя фотографии разных живших у нас зверюшек и рассказывая забавные истории, приключавшиеся с ними.

Тут из аудитории поступил вопрос:

— Любезная Паулина, вы, конечно, чувствуете себя в такой обстановке как рыба в воде. Но держу пари, что окружающие вас простые смертные стонут, когда вы пристаете к ним с какими-нибудь заковыристыми просьбами. Как вам удается выкручиваться из подобных ситуаций?

— Хотите самую щекотливую? Пожалуйста. Однажды весной у меня на попечении были две премиленькие серые белочки, девочка и мальчик. Житье у них было прекрасное, да вот беда: девочка пристрастилась… Ну, как бы вам это объяснить? В общем, заниматься со своим братишкой любовью на французский манер. Допускаю, от этого оба получали немало удовольствия, особенно мальчонка, но стручок-то у него от этого стал ненормально красным, как язва. Еще немного — и никогда бы не стать ему мужчиной. И я подумала…

Публика замерла в ожидании.

— …Дай-ка я позвоню знакомому фармацевту. Может, он подскажет, что делать в таких случаях? Я чувствовала, как он густо покраснел, потом хохотал в трубку, как сумасшедший, а затем доложил о ситуации своему ассистенту, который готовит лекарства на заказ. В итоге я смазала бельчонку его мужское достоинство вазелином, к которому добавила капли горького алоэ. Сестренка потом весь день плевалась — что ж, получила хороший урок!

Как здорово, когда другие люди с радостью слушают рассказы о твоей работе — ведь, ко всему прочему, это вызывает интерес к окружающей нас дикой природе!

Когда я вернулась с лекции, уже спускалась ночь. Проезжая мимо клумбы, под которой покоилась моя барсучиха, я обратила внимание, что на стебельках уже появились бутоны. Вот войдет весна в свои права — и вспыхнет целый фейерверк голубых цветов, салютуя в память о ней.

Я медленно катила через двор по шуршащему под колесами гравию и любовалась множеством скворцов, круживших в небесах. Они слетались с разных сторон, криком приветствуя друг друга, так что казалось, будто небо темнеет от них. Скворцы зимуют в наших краях уже много лет. Сплетая в воздухе подобие кружева, стаи птиц то садились на краткий миг на хвойные деревья, то устремлялись вниз, к прудам, то снова взмывали ввысь и возвращались на деревья.

На первый взгляд скворцы, может быть, ничем и не примечательны, но присмотрись повнимательнее — увидишь, сколь красиво их оперение, особенно в брачный период, когда белые кончики оттеняют блестящие, черные до синевы перья. Эти птахи, готовые есть практически все, что подвернется, легко приспосабливаются к жизни как в деревне, так и в городе, и благодаря этой приспособляемости и живучести резко возросла их численность. Бог знает сколько их зимует в наших краях, но известно, что в одном месте на зимовке их может насчитываться свыше миллиона. К ночи они собираются, точно пчелы, и каждому ведомо, где его дерево и даже ветка. На заре они снимаются точно в таком же порядке, как усаживались; группы отправляются в полет с регулярными интервалами, а вечером возвращаются вновь.

Я предвкушала — весна вот-вот заявит о себе в полный голос, и воздух будет напоен их песнями. Где ты, где ты, моя единственная, прилетай скорей! Впрочем, своим пением скворцы легко могут ввести слушателя в заблуждение. Они ведь блестящие подражатели и часто копируют других пернатых, как-то: кроншнепов, лысух и желто-коричневых сов, а иногда даже пытаются имитировать человеческий голос! Брачный период скворцов напомнит о себе множеством неопрятных гнезд, появляющихся на карнизах, и дуплами в старых, сплетающихся ветвями яблонях в нашем саду. Вскоре земля окажется усыпанной бледно-голубыми скорлупками яиц — это значит, что у скворцов вывелись маленькие, а ненужные скорлупки выброшены родителями, чтобы содержать гнезда в чистоте. И снова у скворцов хлопот полон рот — они ведь ротастые, птенцы-то!

…Так повторяется из года в год, из сезона в сезон. А пока я с наслаждением наблюдала каждый вечер одну и ту же картину и думала, как же все-таки блестяще синхронизированы явления жизни дикой природы, о которой мы знаем по-прежнему так мало!

Девушки, окончив рабочий день, надели куртки, взяли сумки и, помахав мне на прощание, пошли через залитый электрическим светом двор. Теперь, когда спустилась ночь, в нем царила тишина. Дерек, как обычно, ушел на вечерний крикетный матч, а я, оставшись одна в доме, прислушивалась к шуму стучавшего в окошко дождя.

Отхлебнув еще глоток кофе, я приподнялась с уютного кресла и оглядела кухню. Все собаки, всласть набегавшись за день, спали без задних ног. Наша маленькая шнауцериха Сэм растянулась у камина, раскинув задние лапы, — усталость и тепло быстро сморили ее. Барни, как всегда, занял другое кресло — под массой коричневой курчавой шерсти не было видно, открыты у него глаза или закрыты. Но то, как он подрыгивал ногами, показывало, что он видит уже, пожалуй, десятый сон: он все гоняется за кроликами и никак не может их настичь. Мой «крошка» Мэрри разлегся у огня бок о бок с Сэм — он занял собой столько пространства, что требовалось большое искусство, чтобы пройти по кухне и при этом не задеть его: чем пытаться, проще сразу искать обходной маршрут. На прошлой неделе к нам приезжали из Общества покровительства животным — посмотреть, как он себя чувствует: он ведь у нас уже полгода. Я мимоходом бросила взгляд на его регистрационную карточку — там в графе «порода» стояло: «Помесь немецкой овчарки с доберманом».

Бедный Дерек! Как сейчас помню: «Пусть будет кто угодно, но только не овчарка!» А тут мало того что собака именно этой породы, так еще ее преданность не больно-то жалующему ее хозяину вполне сравнима с ростом! По утрам Дерек обыкновенно встает первым и первым же сталкивается нос к носу с этой громаднейшей псиной, ибо Мэрри несется по гулкому коридору навстречу каждому, чьи шаги заслышит. Как-то утром Дерек, накинув халат, отправился в кухню поставить чайник — и вдруг я слышу его громыхающие шаги, несущиеся в обратном направлении и сопровождающиеся раскатистыми многоэтажными выражениями, а сзади — гулким топотом собачьих ног! Дереку удалось-таки выиграть бешеную гонку и вскочить в спальню, захлопнув дверь перед самой мордой Мэрри!

— Твоя псина… Знаешь, что наделала твоя псина!!! — ревел мой благоверный (удивительно, как только какое-нибудь животное нашкодит, так оно непременно мое!). — Твоя псина, — в который раз повторил Дерек, дабы убедиться, что я уже точно проснулась и выслушаю все, что у него на душе наболело, — прыгнула на меня, халат расстегнулся, так она мне чуть под корень не оторвала! Вон, посмотри, какая царапина!

Тон его голоса был такой, что я мигом стряхнула остатки сна и сделала все возможное, чтобы выразить своему супругу сочувствие и не расхохотаться при этом.

Несмотря на все, Дерек повторил свой поход в кухню, однако напялил для надежности прочные штаны, готовясь принять на себя новую атаку. Так что свой кофе в постель я все же получила, из чего заключила, что прощена.

Теперь собаки мирно почивали, все вокруг дышало покоем. Я снова оглядела мою кухню, мою тихую пристань… И мне все это оставить, поменять на другую судьбу?

Но теплую, уютную кухню все же пришлось покинуть. Я сделала над собой усилие и неохотно встала с кресла — время было кормить барсуков, живших в рукотворном гнезде. У нас в эту зиму жили два самца — они поступили слишком поздно, чтобы предыдущим летом можно было включить их в формирующиеся группы для выпуска, и теперь будут выпущены вместе с детенышами, которые к нам поступят.

От моих шагов все собаки проснулись и спустились со мной вниз по лестнице. Я натянула куртку, потому что снаружи дул холодный ветер, и взяла еду для барсуков. Собаки остались в той части двора, где они всегда играют, а я, светя фонарем, отправилась в отдаленную часть фермы.

Когда луч фонаря коснулся загонов с птицами, из глубины раздались хриплые крики маленьких сов. Как всегда, проходя мимо большого конского каштана, я посветила на его крону, методично считая павлинов и цесарок, рассевшихся на голых ветках, — очевидно, им было наплевать на холодный ветер, несущийся с плоской равнины. Длинные цепочки птиц так и раскачивались под его ударами — удивительно, как это они умудрялись не терять равновесия.

Внезапно мне в глаза бросилась полосатая морда, метнувшаяся к сенному амбару. Сколько ни вожусь с барсуками, а все равно волнуюсь, когда вижу, как они носятся по ферме. Выключив фонарь, я оперлась на ограду и стал ждать: при ярком свете луны я могла ясно различать происходящее и без фонаря. Сперва до моих ушей донеслось фырканье, а затем я увидела, как большое серое тело неуклюже движется по направлению к новому искусственному гнезду. Это был Акорн. Из-под подбородка у него свисал пучок золотой соломы, которую он нес себе для постели. Заботясь о сохранности своей драгоценной ноши, он оперся о бетонную ограду, с помощью лапы свернул солому шаром — так целее будет, меньше потеряется по дороге, а то и так уже весь путь от сарая до гнезда устлан соломинками. Превосходно зная направление, он нырнул в нору и, виляя задом, чтобы не застрять, исчез из виду.

Как хорошо тому, у кого есть не только собственный дом, но и мягкая мебель!

Я продолжила путь к старому рукотворному гнезду, где, как я уже сообщала, у меня живут два барсука, и разбросала им еду по всей территории — пусть-ка погоняются за кусочками, как их сородичи на поле гоняются за червяками и жуками. До чего же мне хотелось впоследствии благополучно даровать им свободу!

Дорога к следующим загонам лежала через овечий — там было по колено грязи, потому что туда стекалась вся дождевая вода. Двигаясь дальше, я проведала сипух в «советнике», который построил Симон Кинг, — в этом просторном сооружении они могли летать, как и их сородичи в дикой природе. Пока что они с азартом поедали предложенное кушанье с подноса. В 1994 году они стали героями фильма Симона Кинга «Сипуха Тайто», и надеюсь, доживут свой совиный век в нашей славной компании. А чего еще совам надо? Просторно, летай без опаски, крыша над головой и корм всегда под клювом.

Далее я осмотрела «больничные палаты». В первой у нас жили ежи — мы взяли их на зиму, поскольку они не набрали достаточно веса, чтобы выдержать зимовку в дикой природе. Многих из них я не нашла на месте — очевидно, забились куда-нибудь в уголочке и переваривают пищу, копя жирок. Лучше поздно, чем никогда.

Тут, услышав мой голос, мне ответил наш давний жилец Сейдж. Он уже стар — под старость странствия опасны. Зиму проводит в «больничной палате», наслаждаясь теплом инфракрасной лампы — с такой штукой не страшны самые холодные ночи. Теперь он, как обычно, подлетел к проволочной сетке, чтобы я почесала ему голову.

В одной из «больничных палат» живет барсучиха со сломанной ногой. Я тихо вошла к ней и перевернула ее на другую сторону, чтобы она не отлежала себе бок. Я говорила ей тихие ласковые слова, она же не сводила с меня глаз. Но, как я ни старалась ее утешить, она по-прежнему страшно нервничала, ведь несчастье выбило ее из привычной колеи. Перелом у нее был тяжелый, так что пройдет еще много дней и недель, прежде чем ей станет лучше.

И наконец, в последней «больничной палате» у нас жил барсук-самец, восстанавливавший силы после операции в ухе. Его «палату» можно было не открывать — я ясно видела в окошко, как он растянулся на одеяле под лампой. Его нашли в саду в самом центре городка Уэстон-Сьюпер-Мэр. Хозяин страшно гневался на этого барсука, который через лазейку для кошек забрался к нему в сад, где у него были разбиты цветочные клумбы, и изрядно покопался там, причем разрыл не одну какую-нибудь клумбу, а все, так что их пришлось восстанавливать заново.

Как читатель уже понял, мы живем в весьма густо заселенном и застроенном краю, так что, если барсук средь бела дня сунул свой блестящий нос куда не положено, следует ждать неприятностей. Когда поступил сигнал об этом животном, я пригласила с собой активистку нашего «Общества Блюбелл» Линду Гровс — мы решили посадить животное в ящик, привезти на ферму и там как следует осмотреть. Линде впервые подвернулась возможность участвовать в отлове барсука, и она горела желанием увидеть все собственными глазами. Барсук лежал, свернувшись клубочком, позади кустарника и выглядел совсем небольшим; накрыв его одеялом, я осмотрела загривок и ноги и хотела взять его на руки. Однако чем выше я его поднимала, тем больше ахала: ух, какой же он здоровущий, бродяга! Оказывается, он так зарылся в почву, что глазу оставалась видна только «верхушка айсберга», и маленький, как я думала, детеныш на деле оказался солидным барсучищем. Слава Богу, он не предпринял попыток к сопротивлению и спокойно дал посадить себя в ящик. Линда так и сияла от восторга!

— У тебя получилось так, будто это совсем несложно, — заметила она.

— Поверь, — ответила я, — на сей раз так оно и было на самом деле. Но они не все такие податливые, как этот.

Итак, Урби — как назвала его Линда, потому что его нашли посреди шума городского, — стал новым гостем нашего Центра. Осмотрев его дома, я не обнаружила каких-либо увечий, и мы решили отвезти барсука назад и выпустить — разумеется, подальше от клумб. Но в первую ночь он даже не притронулся к предложенному угощению, и мы решили подержать его еще немного у себя. На следующую ночь — с пятницы на субботу — повторилась та же история, но в субботу было много всякой возни, и мотаться еще куда-то, прямо скажем, не было ни времени, ни сил. Но к воскресенью я поняла, что у него что-то неладно с ухом, по исходившему оттуда тяжелому запаху, и отвезла его к врачу. Оказывается, у бедняги развился абсцесс уха. Разумеется, ему были введены антибиотики, а на следующий день врач под наркозом вычистил ему все по правилам науки. Курс инъекций помог ему справиться с недугом — оставалось только подержать его еще дней пять до полного восстановления сил.

Заглянув в его «историю болезни», я поняла, что животное скоро нужно будет выпускать на волю. Иные зададут вопрос: как можно выпускать зверя в густонаселенном районе? Но раз он там приспособился и жил, кто мы такие, чтобы сомневаться в пригодности этой территории для его проживания? Я записала себе — надо звякнуть Линде, когда придет пора его выпускать.

Тщательно заперев ворота, ведущие к загонам, я еще раз подумала обо всей той работе, которую мы делаем. Эх, каких-нибудь несколько месяцев назад по эту сторону ворот меня поджидала бы моя милая Блюбелл — барсучиха почуяла бы, что я рядом, и терпеливо дожидалась бы моего появления. Да, подчас приходится тяжело, да, порой не знаешь, как достать денег на строительство новых загонов, но во имя животных, которые приходят к нам за помощью и защитой, и во имя людей, которым нужно внушать мысль о необходимости беречь и защищать природу родного края, я готова нести свой крест.

Конечно, я бы не выдержала, если бы не самая разносторонняя помощь стольких людей. Ну вот, к примеру, девушки, что у нас работают. Некоторые из них направлены к нам агентствами по трудоустройству молодежи, и оклады у них не ахти какие, но они искренне преданны братьям нашим меньшим и трудятся, себя не щадя. А добровольные помощники и помощницы — как бы я обошлась без них? Многие из них пришли к нам, влекомые одним энтузиазмом, любовью к животным и слабо представляя себе, что здесь им придется столкнуться и с потоками крови, и с вонючими лужами, и со смердящими кучами. Даже такая простая вещь, как потрошить мертвых замороженных цыплят зверям на завтрак, и то поначалу требует мужества! А ведь молодцы, не испугались и остались с нами.

Каждый из наших помощников (и, разумеется, каждая из наших очаровательных работниц) готов поведать массу приключившихся с ним историй, забавных и не очень. Ну взять, например, Бекки — она пришла к нам прямо со школьной скамьи. Крепкая такая, здоровенькая пышечка. С жаром взялась за дело и исполняла все до мелочей. Правда, и растолковывать ей приходилось каждую мелочь, а стоило один раз не растолковать — и случилась трагикомическая история…

Читатель понял, что при всей моей любви к животным я не всесильная. Даром воскрешать из мертвых Бог меня не наградил. Такова рутина нашей жизни, от этого никуда не деться! И нашей уютной печке «Рейберн», которая своим теплом спасла стольких пернатых и четвероногих, подчас приходится служить и крематорием, где рассыпаются в прах тела тех, кому Бог не дал счастья выжить… Как-то Бекки возилась вместе с Мэнди с ежами, находившимися на излечении в «больничной палате» и обнаружила, что ночью одного из них Бог прибрал. Зафиксировав факт смерти в его «истории болезни», Мэнди завернула усопшего в газету и сказала Бекки:

— На вот, отнеси на кухню.

Что Бекки мигом и выполнила.

Вернувшись домой из офиса, я зашла на кухню и уловила непривычный, но довольно приятный аромат. «Это Дерек, должно быть, греет рыбу или чипсы, — подумала я. — Вот уж мы ими полакомимся!» А надо вам сказать, что подогревают эти вещи перед тем, как подать на стол, завернутыми в газете.

Я глянула на печку; да, действительно, на плите грелся сверток, причем уже начал сильно дымить. Я распечатала его с помощью плоскогубцев — и поняла, что произошло: Мэнди поленилась подробно объяснить Бекки, что нужно открыть топку и швырнуть ежа в пламя. Фразу «неси ежа на кухню» Бекки поняла так, что его нужно приготовить… Долго еще сконфуженной бедняжке не давали забыть об этом эпизоде.

Но самый забавный и притом пикантный случай произошел с юной красавицей Мартиной, нашей добровольной помощницей. У нее была прелестная, изящная фигура, которой позавидовала бы любая фотомодель. Золотые кудри, убранные, как хвост пони, ниспадали вниз плавными волнами — ну какой мужчина пройдет равнодушно, не окинув взглядом! Куда бы она ни направлялась, за ней всегда волочился кто-нибудь из наших парней, готовый исполнить любое ее поручение, а уж таскать ведра с кормом для животных ей и вовсе не приходилось: мужчины чуть не дрались между собой за право поднести грязное ведро. Но это ее ничуть не испортило — преданности делу и умения находить общий язык с нашими питомцами ей было не занимать.

Как-то раз — это было давным-давно, когда она у нас только появилась, — Дерек был занят беседой с Симоном Кингом и парнями из его киногруппы, снимавшими у нас фильм. Увидев красавицу Мартину, вся компания застыла в изумлении.

— К-к-кто это?! — промямлил первый, к кому вернулся дар речи.

— Наша новая добровольная помощница, — ответил Дерек, пряча хитрую улыбку. — А почему это вас так интересует?

— Ну… — смутился Симон Кинг, — если ей самой потребуется помощь, мы к ее услугам.

В тот вечеря показывала ей, как кормить детеныша летучей мыши из пипетки. Покормив детеныша, я поместила его в специально сшитый кармашек на веревочке, который носила на шее. Летучие мыши — существа общественные, гнездятся огромными колониями, и естественно, детеныш чувствует себя счастливее, когда слышит биение сердца другого живого существа и ощущает тепло, чем если бы он жил один-одинешенек в какой-нибудь картонной коробке.

— Ты сегодня дежурная, — сказала я Мартине, торжественно вешая ей на шею, будто медаль, кармашек с живым существом, — тебе и присматривать за ним!

— Рада стараться, — ответила Мартина, поправляя веревочку на шее и мешочек под пуловером так, как это делаю я. — Будь спокойна, у меня уж он не простынет!

Я наказала ей еще покормить крольчонка, а сама отправилась в «больничную палату» забрать полотенца для стирки.

— Ну как, покормила крольчонка? — спросила я Мартину на обратном пути.

— Все в порядке, крольчонок покушал хорошо, — ответила она. — Только… — запнулась она и пошарила у себя под нижней рубашкой, — Боюсь, мышонок куда-то запропастился.

Я подошла к Мартине. Она с покорным видом стащила пуловер, затем рубашку и осталась голышом до пояса, только женские прелести по-прежнему скрывались под нарядным кружевным бюстгальтером — жаль, такое произведение искусства не покажешь на публике, не такие у нас на ферме нравы! Ну, думаю, у нее начался сдвиг из-за потери.

— Можешь найти его? — спросила Мартина, переживая за детеныша.

Вот это да, подумала я. Птичьи яйца у нас в женском лифчике уже были, так теперь еще и летучая мышь! А надо вам сказать, что Мартина, дабы казаться еще пышнее, носила лифчик на номер больше, так что туда не только детеныш — взрослая летучая мышь и то поместилась бы.

Сказать по совести, мне стоило большого труда отыскать летучего мышонка среди хитрых кружевных узоров бюстгальтера. Снять его было нельзя — а то потеряем живое существо! — можно было только аккуратно прощупать пальцами.

Но вот наконец среди кружков отыскался летучий мышонок, и Мартина с облегчением натянула рубашку, а затем и пуловер.

…Закончив стирку, я пошла по другим делам и увидела, как Дерек о чем-то оживленно беседует со всей мужской половиной коллектива.

— Чему ты так радуешься? — спросил он, и я без утайки рассказала им о случившемся.

— Вот так номер! — ответил один из парней. — Что ж ты нас не позвала, мы бы его мигом нашли!

— Это не для ваших мужских пальцев, — парировала я, — Еще раздавили бы, чего доброго!

Конечно, наш коллектив работает как большая дружная семья, но могла ли вообще осуществляться наша деятельность, если бы не зоркие глаза и отзывчивые души чужих (как не хочется употреблять это слово!) людей, которые дают себе труд позвонить и сообщить о найденных ими животных, нуждающихся в помощи, а порою и сами, жертвуя своим временем, привозят их к нам, дабы мы побыстрее облегчили их страдания. Но и на этом не заканчивается роль отзывчивых сердец. Вылечить зверя — полдела, нужно еще подобрать подходящее место, где его можно выпустить: чтобы животное было в состоянии там прокормиться, чтобы оно не было занято его сородичами. А это требует времени. И здесь опять же большую помощь оказывают нам посторонние (к сожалению — посторонние!) люди.

Возьмем, к примеру, тех же барсуков: в среднем с момента, когда к нам поступает барсучонок-найденыш, и до момента, когда он уже совершенно не нуждается в поддержке человека, проходит 15 месяцев. Сколько раз говорилось на страницах, этой книги, как ревниво барсуки охраняют от пришельцев свою территорию — могут и покусать чужака, и даже убить. Значит, для успешного выпуска барсуков требуются люди, готовые заниматься планированием данной работы. В течение зимних месяцев кто-то должен вышагивать милю за милей в поисках территории, свободной от барсуков и при этом способной обеспечить пищей целую группу этих животных. Особенно трудно отыскивать такие территории на юго-западе Англии, где уже сосредоточена четверть всего барсучьего населения Британских островов. Вот почему очень часто сформированные для выпуска социальные группы барсуков приходится отвозить на другие территории, например в Эссекс или Суффолк. Как только нужные территории найдены, их регистрируют ответственные за выпуски выкормленных людьми барсуков природозащитники — скажем, Колин Сэддон из Общества покровительства животным, — и следующей осенью животных туда выпускают.

Осиротевшие или получившие увечья барсучата начинают поступать с марта, так как именно в это время они и выходят добывать себе пищу. Барсучат подбирают и выхаживают разные люди по всей стране, но важно, чтобы по возможности барсучонок не оставался в одиночестве. Правда, это правило действует для всех зверей и птиц — ведь если животное не имеет контакта с себе подобными, а только с людьми, то в его сознании отпечатывается, что он такой же, как и те, кто его выкармливает. А раз так, его уже никогда нельзя будет вернуть в дикую природу. Особенно применимо данное правило к барсукам — у этих животных чрезвычайно развито чувство семьи, им обязательно нужны сородичи, с которыми можно играть и общаться.

Как только барсучата отучаются пить из бутылочки, их нужно скорее включить в общественную группу, насчитывающую до 10 особей; желательно, чтобы там было сбалансировано число самцов и самок. Такие группы помещают в просторные загоны, чтобы свести к минимуму контакт с человеком, и им должна быть предоставлена возможность самим добывать себе пищу.

Когда барсучата достигают приблизительно шести месяцев от роду, группу перевозят на ее новую территорию. Выпуск обычно начинается с июля. Сначала барсуков держат за забором со слабым током, а внутрь кладут тюки соломы — в качестве временного укрытия, пока они не построят себе гнездо. Обычно они обустраиваются быстро, особенно если есть пригодные для жилья заброшенные кроличьи норы.

Но и на этом забота человека о барсуках, которым он даровал землю и волю, не заканчивается. Кто-то должен в течение шести месяцев кормить их и вести за ними каждодневные наблюдения. За это время животные пророют ходы, уводящие за пределы обнесенной забором территории; замечено, что при этом они выбегают наружу и входят назад, уже чувствуя себя собственниками территории, где их поселили. Забор с током на данном этапе убирается. Теперь остается дожидаться следующей весны, когда они ощутят себя полноправными хозяевами. По мере того как они осваивают новые места и все успешнее кормятся сами, подкормка их человеком уменьшается.

В реализации плана по выпуску барсуков важен каждый человек, занятый на каждой стадии. Сейчас, когда я пишу эти строки, исполняется четыре года с тех пор, как мы начали осуществление описанной выше схемы, и теперь с уверенностью можно говорить, что она принесла успех: выпущенные нами барсуки, которых мы выкормили с младенческого возраста, успешно закрепились на дарованных им территориях и сами обзавелись потомством.

Заметим, что в разных регионах Англии применяются разные методы. Так, например, в Йоркшире, где уровень преследования барсуков человеком особенно высок (любители барсучьих боев раскапывают до 80 процентов гнезд!), не следует строить временные укрытия из соломенных тюков, так как подобные сооружения послужили бы лишь приманкой для негодяев. К несчастью, в этих условиях могут работать только беззаветно преданные барсукам природозащитники, а гнезда приходится укреплять проволочными заграждениями и бетоном! Спросите, что это — дом барсука или крепость? Дом барсука и должен быть крепостью, не следует забывать о двуногом звере! Кроме того, все барсуки, перевозимые из одной местности в другую, должны быть подвергнуты анализу на туберкулез, а в Уэльсе, кроме того, для их транспортировки требуется лицензия.

Сходная проблема и с лисицами — для их выпуска тоже очень трудно подобрать территорию. Недавно были предприняты исследования с целью выяснения, сколь успешно они адаптируются к жизни в дикой природе, будучи выкормленными в неволе. Но мне кажется опасным делать выводы на основании ограниченных исследований, проведенных в пределах одной территории и только в одно время года путем слежки за лисицами, на которых надеты радиоошейники. Конечно, чем больше мы познаем, тем ценнее накопленные нами сведения, но надо принимать во внимание факт, что каждая ситуация требует особого подхода.

Бывало, мне оказывали поддержку люди, с которыми я так никогда и не встретилась. Как-то раз один журнал по сельскому хозяйству опубликовал статью о нашем Центре и моем интересе к барсукам. В этом же журнале несколько недель спустя появилась статья некоего фермера, который негодовал по поводу того, что каждый год теряет из-за барсуков ягнят, и вновь поднимал набивший оскомину вопрос о связи между барсуками, коровами и чахоткой. В течение почти 20 лет правительство так и не смогло доказать существование этой связи и тем не менее продолжает уничтожать до 5000 барсуков в год, что обходится ежегодно в 200 000 фунтов, и все ради одной цели — показать, что оно чем-то занимается.

Но нашелся и другой фермер — мистер Дрю из Шотландии. Прочитав статью о нашем Центре, а затем материал своего коллеги-злопыхателя, он понял, какую рану нанес мне: последний. Мистер Дрю нашел время позвонить мне и заверить, что есть-таки фермеры, считающие ошибочной «выбраковку» барсуков. Сквозь его густой шотландский акцент разобрать слова иной раз было непросто, но разговор с ним пролил бальзам на мою душу.

— Знаю, статья расстроила вас, — говорил он, — но, ей-богу, не все фермеры такие! Вот мой приятель Джимми Мак-Кавиш — он переехал в Сомерсет, выписал здоровых коров из Шотландии — и ничего, не знал никаких проблем! Барсуков убивать не надо. Даже я знаю — туберкулез передается с кровью, слюной и мочой. Барсуки и коровы не кушают друг друга, значит, кровь в данном случае отпадает. Барсуки не целуются с коровами — значит, слюна тоже отпадает. Мы ставим электрические заборы — значит, они не ходят к нам на пастбища и не метят их, так что моча тоже отпадает.

Я поблагодарила мистера Дрю за то, что он побеспокоился и позвонил мне.

— Если вам, — сказал мистер Дрю — потребуется ссылка на фермера, который любит барсуков, звоните мне.

— Вот, мистер Дрю, я и поймала вас на слове! Я уверена, что в один прекрасный день правительство поймет свою неправоту и прекратит уничтожать ни в чем не повинных животных. Как можно продолжать убивать до 5000 барсуков в год, если не доказано, что ситуация с туберкулезом от этого улучшится?!

…Когда нам сообщили, что мы выиграли приз «Страна зверей», мы были на седьмом небе от восторга. Полагающаяся при этом денежная премия тоже кое-что значила — на нее мы могли достроить загоны. Благотворительная организация «Забота о дикой природе», которая столько делает во имя помощи диким животным по всему свету, также подкинула нам деньжат на строительство загонов — и то, о чем мы могли только мечтать, стало явью.

Активисты созданной нами природозащитной организации «Общество Блюбелл» стараются из всех сил, чтобы поддержать нас в работе, и деятельно участвуют во всем, что бы мы ни затевали. Устраиваются мероприятия, призванные поддержать нас в финансовом отношении, и преданные нашему делу люди своими вкладами — будь они крупными или маленькими — помогают нам продолжать работу. Так, например, член Общества Хейзел Вудс, фанатично преданная нашим любимцам, устроила для нас «Лондонский марафон», который собрал свыше 1200 фунтов.

…А что же здоровенный барсучище Урби, спросите вы? Он благополучно оправился от инфекции, и именно Линде поручили отвезти его назад. Пусть и в густо застроенной городской среде, но все же там его родной дом. В глубине сада, где его когда-то нашли, нашлась большая игровая площадка с короткой травой — вполне достаточно, чтобы барсук мог отыскать здесь себе червей. Туда его и решили выпустить.

…Линда подъехала к нашей ферме в полночь, и мы посадили Урби в ящик, чтобы отвезти домой. Когда я объяснила, что и как нужно делать, Линда даже порозовела от волнения — как в тот день, когда мы с ней поехали отлавливать барсука. Я помахала ей на прощание, пожелала удачи ей и Урби, и у меня отлегло от сердца, когда машина скрылась за поворотом и ее рубиновые фонарики наконец исчезли вдали.

Полчаса спустя Линда припарковала машину возле игровой площадки. В дороге Урби вел себя спокойно, но как только Линда вынула клетку из машины и поставила на лужайку, он принялся яростно царапаться о решетку. Он понял, что он дома! Подождав несколько минут, пока он немного привыкнет, Линда отворила дверцу — и животное пулей вылетело из клетки и помчалось к противоположному краю площадки.

А далее началось самое чудесное. Она увидела, как он бежит вдоль изгороди — но не один, его догоняет сородич! Момент — и барсуки, переживая волнение от встречи, радостно приветствуют друг друга на своем барсучьем языке, и вот они уже резвятся вместе! «Я дома! Я дома!» — радовался Урби. Неожиданно барсуки исчезли, и площадка для игр снова стала пустынной и тихой, как прежде.

— Это было что-то фантастическое! — воскликнула Линда, рассказывая мне об этом наутро по телефону. — Теперь я понимаю, почему ты так любишь свое дело!

Радости и горести — вот чем полна жизнь человека, заботящегося о животных.

И мне… и мне все это бросить? Оставить? Сдаться? Снова вступила в свои права весна, и я снова сижу в своем уютном кресле на кухне, и снова на руках у меня свернулся клубочком крохотный барсучонок — мальчик, которому всего-то недели три от роду и у которого еще не открылись глаза. Его серебристо-серое тельце прекрасно вписалось в изгиб моей руки, а полосатая мордочка доверчиво уткнулась мне в грудь.

Я назвала его Глейд — Полянка. Когда в лесу падает от старости дерево-великан, на образующуюся при этом полянку проникают солнечные лучи — и семена цветов, дремавшие здесь, возможно, сотни лет, возрождаются к жизни. Ветер приносит на полянку семена деревьев, они прорастают — и новая жизнь возрождается на пространстве, где доживало свой век старое дерево. С этого барсучонка начался для меня новый полный хлопот сезон, в который — я в этом уверена — столько предстоит сделать!

ДРУГОЙ БЛЮБЕЛЛ У МЕНЯ УЖЕ НЕ БУДЕТ. ТО ВРЕМЯ УШЛО В ПРОШЛОЕ. НО ОТ НЕГО ОСТАЛОСЬ НЕМАЛО СЧАСТЛИВЫХ ВОСПОМИНАНИЙ. ХОЧЕТСЯ НАДЕЯТЬСЯ, ЧТО КОГДА-НИБУДЬ ТОЧНО ТАК ЖЕ Я СКАЖУ О ВРЕМЕНАХ ГРЯДУЩИХ.