«Алстон» и вокруг него

«Алстон» — отель на улице Хуан-Мера. С улицы кажется, что это просто не очень большой двухэтажный розовый дом. Но за домом прячутся двор, и еще один дом, и множество построек. Около полусотни номеров, двадцать пять долларов за номер. Никто, конечно, не помог нам затащить сумки, которых набралось целых пять. Неудивительно — у отеля нет «звездочек». Но зато нет и глупой необходимости заполнять мелким почерком кипу никому не нужных бумажек. Я криво расписываюсь в толстом журнале напротив моей неверно написанной фамилии, оплачиваю за пять дней вперед, и нас ведут по коридору во дворик, а оттуда — в номер на первом этаже.

Итак, мы поселились. Прежде всего я достаю деньги, солидную пачечку, с помощью перочинного ножика поддеваю приклеенный к полу красный палас, укладываю там наш капитал и придавливаю его сверху широкой ножкой кровати. Прекрасный получился сейф. Я всегда делаю что-нибудь подобное. В крайнем случае, засовываю деньги в кресло или лучше в телевизор.

Кстати о сейфах. В Сингапуре был такой глупый случай: в «Кингс-отеле» в номере люкс стоял сейф для личного пользования, очень красивый, похожий на маленький холодильничек, с кнопочками, с дисплейчиком. Я попробовал его приподнять — килограммов сто, наверное! Тогда я решил положить деньги под сейф. Я ведь русский человек, а разве русский человек может доверять сейфам, которые с дисплейчиками? Вот под сейфом искать не станут, решил я и наклонил «холодильничек», совсем немножко наклонил, на несколько градусов, но этого оказалось достаточно — сейф завыл, как тысяча пожарных машин. Звук влетал в голову и превращал ее в резиновый шар. Я рванулся к розетке, выдернул вилку, но это не помогло — сейф работал на аккумуляторах! Смешно.

Правда, сейчас такой сейф можно купить в десятке магазинов Москвы, но тогда мы никак не ожидали подобной подлости. Причем служащие отеля делали вид, что ничего не слышат, — очевидно, не впервой. Так и провизжала эта железка все положенные десять минут, после чего у меня весь вечер болела голова, а деньги я все-таки спрятал в диване.

Как и предполагалось (точнее, было смутное ощущение, основанное на большом опыте), Валентина отказалась от прогулок по городу, сославшись на измученность (ее словечко). Ужинать никто не хотел, так что выманить Валентину на улицу под предлогом посиделки в кафе тоже не представлялось возможным. Короче говоря, нам с Машей ничего не оставалось делать, как переодеться (тоже в нарушение планов) и выйти на прогулку одним, без мамы.

Маше уже тринадцать, она почти москвичка, то есть в Москве говорит совершенно по-московски, но стоит ей уехать, как сам собой возвращается к ней ее «исконный» южнороссийский говор — слова как-то незаметно вытягиваются, не сминаются на окончаниях, не торопятся. Сейчас лето, июнь — в Москве, разумеется, каникулы. В эквадорских школах, как мне известно, учебный год начинается в октябре, так что у нас целых два или даже два с половиной месяца до того момента, когда придется заниматься беготней со всякими справками и медкомиссией. Эти месяцы нужны нам как воздух — их намечалось истратить на визы, компанию и прочие связанные с этим делом проблемы.

Отель «Алстон» находится в центре туристского района. Туристов здесь много, хотя большинство из них — проездом в Амазонскую сельву или на Галапагосы. Остальных интересует только юг, южная часть Кито.

Кстати, я так и не выяснил, что, собственно, означает название города. По-английски это слово пишется через «q» и «u» и до странности близко глаголу qut — покидать. Кто кого покинул в этих горах и ради кого? Впрочем, слово-то наверняка индейское.

Когда, будучи еще в Москве, я прочел, что Кито живет-поживает на высоте аж две тысячи восемьсот метров, то сначала принял эти цифры за опечатку. Много лет назад я проработал один сезон фотографом-экскурсоводом в Приэльбрусье, раз сорок поднимался на станцию «Мир» — это три тысячи шестьсот. Не очень-то высоко, конечно, но дышалось с трудом, особенно если не сидишь на месте, а бегаешь высунув язык, развлекая сонных с похмелья отдыхающих из солнечного Узбекистана или еще более сонных (по той же причине) — из несолнечной Сибири. Причем станция «Мир» покрыта вечным снегом, и еще на полтора километра вниз — все снег и снег. А здесь, почти на той же высоте, дышать очень легко. Горы вокруг совсем лысые, бурые, ни малейшего признака белизны. И не бывает здесь ни глубоких снегов, ни кровожадных эльбрусских метелей. Число «двадцать два» описывает местный климат как нельзя лучше — двадцать два по Цельсию весной, двадцать два — летом, двадцать два — осенью и так далее. Правда, никакой осени или лета нет вообще.

Хотя, как выяснилось, погода в Кито непредсказуема до такой степени, что может одарить вас неожиданным осенним дождем, стремительно сгущающимся в плотный ноябрьский холод, а на следующее угро вдруг открыться солнечной, пронзительной кавказской весной, полной птиц и цветов. За одну неделю побываешь и в осени, и в весне, и влете, причем в любой комбинации, вот только зима не наступает никогда. За исключением одного дня, но об этом позже.

А сегодня под быстро темнеющим небом я гуляю с Машей по запутанным улочкам. И непонятно, пока не прочтешь вывески, что это за домики с оранжереями, палисадниками, занавесочками, коваными железными заборчиками, полукруглыми калиточками. Так и ждешь, что выглянет из окошка розовощекая бабуся с большой чашкой чая в руке. Но в домиках никто не живет, все это офисы, офисы, офисы. В основном, разумеется, туристические, в соответствии с районом.

Мы петляли без цели, сворачивали с одной улочки на другую, прислушивались к смешному испанскому говору прохожих, а самым ярким впечатлением того вечера оказалось индейское кафе-столовая, как мы назвали про себя это заведение. Темно-зеленое деревянное строение, длинное и низкое, без дверей, с открытым проемом. Внутри — такие же длинные столы с лавками вместо стульев. Нет, мы не заходим, мы смотрим и медленно шагаем мимо. И наталкиваемся на отвратительный котел, заполненный серыми вареными хвостами неизвестно каких животных, обрезками кишок, всяким ливером… Все кипит, булькает, распространяя мерзкий запах.

Маша смеется, зажимает нос. Проскакиваем. Кошмар! Неужели кто-то будет есть такое, да еще и деньги заплатит?

Кафе, судя по всему, очень рассчитывает на иностранцев. Существуют такие любители все пробовать на своей шкуре, отчаянные головы. Вообще Эквадор — экзотическое место, едут сюда в основном искатели острых ощущений, среди которых каждый второй и есть любитель все пробовать, поэтому, думаю, это смрадное кафе имеет определенный успех. Я же, по слабости нервной системы, хвостов так и не отведал. И слава богу.

Но нас ожидало еще одно развлечение — мы заблудились. Я по-испански — сорок слов, Маша — ни одного. В кармане какая-то мелочь, то есть я вообще не знаю сколько, с усталости перепутал курс доллара и потому как-то неуверен насчет такси. Кроме того, у меня с детства дурной пунктик — никогда ничего не спрашиваю у прохожих, нахожу дорогу сам. В крайнем случае могу обратиться к полицейскому, но полисмены в Кито — большая редкость.

— Это недалеко, — успокаиваю я нас обоих. — Мы гуляли чуть больше часа, бродили кругами, значит, отель где-то рядом.

Заблудились… И вдруг нас накрывает волна смеха. Мы смеемся и не можем остановиться. Действительно, смешно: еще сутки не прошли, как ехали мы на автобусе по Калининскому проспекту, а теперь заблудились на другой стороне планеты в неизвестном нам городе. Но нет худа без добра — выбираясь из переплетения улиц, мы натолкнулись на кондитерский магазин и купили несколько превосходных яблочных пирожных (денег, как ни странно, хватило вполне), два съели сразу же, подумали и купили еще три домой. И вышли на широкую улицу (широкую в сравнении с теми, где домики). Тогда мы еще не знали, что это — лучшая улица города, бесконечно длинная, с красивейшим именем Амазонас. Амазонки — какой поток радужных ассоциаций вызывает это слово…

Но нет, мы пока ничего не знаем, мы просто выходим на уютную улицу, по тротуарам которой маленькими кучками фланируют американцы. Разумеется, среди них есть и австралийцы, и немцы, и кто угодно, и наши тоже, хоть и немного. Но так уж здесь повелось: если три четверти туристов — янки, то и все остальные тоже каким-то образом превращаются в янки.

Мы пошли за туристами и очень скоро вышли на уже знакомую улицу Хуан-Мера. И — о счастье обретенного дома! — вот он наконец-то, отель «Алстон».

Зря это я сказал, что нас ожидало еще одно развлечение, — развлечений в ту ночь было значительно больше. Стоило нам с Машей переступить порог нашего номера, как тут же…

Но все по порядку: мы входим, и на наши головы обрушивается шквал отчаяния и горя. Ну, не то чтобы большого горя, а так, средненького горюшка. И даже не горя вовсе, а скорее обиды. Хотя и не ясно, на кого. Дело в том, что нас обокрали. Валентина — в шоке.

— Обокрали?! — Мое сердце останавливается. Мягко, подобно теплому пластилину, оно отрывается от аорты и скатывается в бездну, к пяткам. По крайней мере, я чувствую именно это. В глазах прыгают яркие зеленые звездочки и зеленые бумажки. Я как бешеный зверь прыгаю на красный палас.

— Нет! Постой! Нет же! Сумки! Сумка! — кричит Валентина.

Я ничего не понимаю. После этого следует набор совершенно бессвязных фраз, и до меня наконец доходит, что пострадал Машин ранец. Он очень кстати валялся здесь же на полу. В него, между книгами, мы положили классный канадский фотоаппарат, CD-плейер «Айва», подарочный, с сингапурской выставки, электронную записную книжку и не менее электронный тестер, причем мой любимый. В Москве все эти вещи были в целости, до «Шереметьева» они доехали тоже, а вот что с ними случилось после — мрак неизвестности. Совершенно невозможно определить, кто же так постарался — наши или их друзья-коллеги кубинцы. Проверить вещи на Кубе мы как-то не додумались.

Конечно, кража средняя, почти мелочная, в общей сумме что-то около пятисот долларов. У других крадут куда поболе. Но с нами это был первый случай. Несмотря на многочисленные вояжи по миру, мы не теряли ничего и не были обворованы даже в Индии.

В общем, мы сидим расстроенные, «как в воду опущенные» — так моя бабушка любила говорить (возможно, она имела в виду утопленников, я не уточнял).

Сидим, с горя жуем обалденные пирожные, запиваем их фантастически вкусным молоком из огромной пластиковой бутыли. Молоко я купил там же, у пироженщиков. Но трапеза не поднимает наше упадочническое настроение. Я пытаюсь обрадовать всех хотя бы тем, что обворовали нас уж точно не в Кито: багаж нам выдали сразу же, прямо на выходе из самолета — просто открыли его брюхо и стали подавать оттуда чемоданы. Кстати, нигде ничего подобного я не видел. Не видел больше и в Кито. Кто знает, почему так угорело спешили грузчики, но пассажиры остались очень довольны.

Чтобы отвлечься от тоски по навсегда утраченной собственности, мы включаем телевизор. С удовольствием обнаруживаю, что каналов никак не меньше пятнадцати, даже больше, но другие плохо настроены. И все на испанском языке. Уверенно понимаю только «буэно» и «грасияс». Правда, я давно убедился, что на этой планете языковых проблем нет, достаточно знать только инглиш. На английском можно говорить и в Центральной Африке. Если вы очень чисто, идеально и классически говорите по-английски, то все различие между Танзанией и штатом Оклахома будет для вас лишь в том, что в первом случае вас понимает каждый двадцатый прохожий, а во втором — каждый пятнадцатый. На практике это все равно.

Мы спим. Какое блаженство — горизонталь! Только просидев восемнадцать часов в самолете, осознаешь, как бесконечно много теряют лошади, которые не умеют спать лежа. А тишина… Ни турбин, ни крикливых испанцев. Ти-ши-на. Страшно подумать: я лежу в комнате с открытым окном, в самом центре полуторамиллионного города, и ничего не слышу, кроме каких-то шорохов. Стоит закрыть глаза, и воображаешь себя в деревне. Или в гостях у рыбаков на озере Маныч (детское воспоминание, сорри). А в окно плещет волна аромата ночных фиалок — прямо у подоконника аккуратненькая грядочка. Прелесть, прелесть… Сплю…

— Что? Кто там? — это я сквозь сон.

Проспал, самое большее, два часа. Снилась всякая глупость, и не вспомнить уже, что именно, главное — голоса. Зовут меня, спрашивают: мол, можно вас на минуточку?

Нет, никто не зовет, все эти голоса прилетают из дворика — наше окно как раз выходит во дворик. Через минуту к голосам прибавляется иллюминация — зажглись сильные лампы. Потом грохочут стальные ворота, и, рыча, фыркая почти по-собачьи, въезжают два широких джипа с брезентовым верхом. Я стою у окошка, смотрю. Джипы невероятно грязные, заляпанные глиной, в них — американцы, глиняные ничуть не меньше своих машин, усталые, замученные, но горластые от избытка здоровья. Явно южане — говорят полукриком, по-особому, сквозь зубы. Из их слов я понимаю, что были они в провинции, попали в ливень, разнесло речку, выбирались напрямик. Чувствуют себя героями двадцатого века, гордятся вмятинами на бортах и царапинами на носах.

Чудесно. Но спать невозможно. Несмотря на утомление, американцы считают своим долгом перебудить весь отель, что им в конце концов удается с полным успехом. Джипы, между прочим, все еще бурчат двигателями, запах фиалок диктаторски подавлен дизелем. Служащие отеля уже не улыбаются — тоже устали, но просить о тишине не смеют: преклонение перед присутствующим янки, равно как и презрение к отсутствующему янки, — типичный недуг Южной Америки.

Но всему есть конец, даже бесцеремонности сверхпредставителей сверхнации. Все отправляются дрыхнуть. А через час или два — всего-то! — засыпаю и я. Чудесно…

Пробуждение оказывается тяжелым — мы промерзли и отсырели под мокрыми одеялами, как беловежские партизаны. На рассвете город накрыло облако, бесшумно пропитавшее своим телом все китийские постели. Проснулись и американцы, которые тотчас занялись любимым делом — баскетболом. Сетки во дворике не было, но баскетфанам она не нужна — был бы оранжевый мячик.

Я лежу, старательно натягиваю на нос тонюсенькое одеяльце и смотрю в окно: мяч прыгает по двору, ударяет в стены, отскакивает от ступеней, забора, труб, скамеек и никак не попадает в окна. Меня интересует только одно: когда же наконец свершится разбивание стекла? По теории вероятности это событие должно произойти с минуты на минуту, но никак не происходит. Ухающие, орущие, по-бычьему топочущие счастливые американцы грохочут своими кроссовками еще не менее получаса, а потом наконец отправляются на веранду, где их ждет практически бесплатный завтрак — яйцо и булочка с чаем. И как можно вырасти такими слонами, питаясь яйцом и булочкой с чаем? Поразительно.

От холода и сырости мы не околели, но почти простудились. Спать вторую ночь в этом подвале я не желал и потому, одевшись и приведя себя в порядок, пошел жаловаться. Впрочем, ругаться не пришлось. Мне сразу же предложили большой номер на втором этаже. Я сбегал по узкой красной лестнице вместе с мальчиком-прислугой, посмотрел вполне хороший номер, светлый и сухой, и с помощью того же мальчика в три захода перетащил вещи.

А в это время маленькая индианка в серой форме сонно, но тщательно мыла грязные джипы из тонкого шланга. И все время, пока мы не вышли в город на променад, кто-нибудь из прислуги занимался джипами. В конце концов вытащили огромный круглый пылесос и принялись драить сиденья и полы. Меня подмывало спросить, сколько стоит такая комплексная чистка автомобилей, но я почему-то не решился.