Конец мая
Черепаха Тринити

Полночь. Но Рэд не спит. Ее мучает любопытство. Что-то происходит в пруду, и ей хочется знать что. Она смотрит на расходящиеся клином легкие волны, которые означают, что под тонким слоем воды движется какое-то животное.

Хлюп! Показалась небольшая чешуйчатая морда, над водой торчали только бронированные веки.

Лунный свет выхватывал из темноты гребни легких расходящихся волн. Оп! Веки приподнялись, и пара оранжево-красных зрачков уставилась на берег, где сгорбилась Рэд, неподвижная, но внимательная.

Пип! Пузыри воздуха быстро раздувались у кончика черного носа и через секунду лопались.

Мозг Рэд вошел в автоматически-тревожный режим. Она не могла спать. Сестра свернулась в гнезде, наскоро сооруженном перед наступлением сумерек.

Сссннрррхт! Рэд вздрогнула от громкого храпа сестры.

Плсссх! Пара глаз и выдувающий пузыри нос исчезли под водой.

Рэд разочарована — ей все еще любопытно узнать, чья это была маленькая темная голова. Рэд наблюдала за ней целый час. Она ночной ютараптор. Такой уж она уродилась. Засыпает на закате, но в полночь просыпается. Это генетическая черта, унаследованная от отца. Ее сестра просыпается рано. Она на ногах еще до рассвета, но засыпает через два часа после наступления темноты и храпит всю ночь напролет. Тоже генетика.

Разница поведения в одном выводке обусловлена генетически и гарантирует, что по крайней мере несколько птенцов доживут до взрослого состояния, какие бы испытания ни обрушил на них окружающий мир. Полуночные гены могут помочь выжить, когда изобилие добычи кончается и единственной доступной жертвой становятся спящие травоядные, к которым можно подкрасться в темноте. Ранние гены дают противоположные преимущества — возможность охотиться до рассвета.

Рэд ничего не ведала о теории эволюции. Она свирепо посмотрела на шумно спящую сестру. Как только та вдохнула и приготовилась к следующему хриплому, присвистывающему и фыркающему выдоху, Рэд как следует пнула ее левой ногой.

Фвумп-уууф! Сестра перевернулась на бок, тяжело выдохнула, не просыпаясь, и снова захрапела, но на этот раз потише.

Рэд вернулась на берег, чтобы продолжить наблюдения за подводной головой. Затаившись всего на пару сантиметров под водой, таинственная голова прислушивалась. Широкая овальная барабанная перепонка вибрировала при каждом храпе раптора. Каждое «Хрррт!» посылало в воду энергичные низкочастотные звуковые волны. Какая-то часть энергии отражалась от поверхности воды, но часть проникала внутрь, производя звуковые импульсы. Большие барабанные перепонки были созданы природой как раз для таких низких частот. Это были уши черепахи тринитихелис — черепахи Тройной реки.

Эта была самка черепахи, всего двенадцати лет от роду и пяти фунтов весом. В этом году она впервые спарилась. Ее биологический будильник прозвонил этой ночью. Пришло время самого опасного испытания в ее жизни: время выйти на берег и отложить яйца.

Никакие два сознания не отличались так сильно, как сознание раптора и черепахи. Раптор — это сгусток пылкой и бесстрашной любознательности. Рэд, например, стремилась узнать все обо всех животных, которые ее окружали. Она обнюхивала все незнакомые предметы и совала нос во все дыры. Она всегда старалась исследовать все новое и неизвестное. Ее разум требовал новых стимулов к поиску, к разгадке новых тайн.

Черепаха же вела спокойную монотонную жизнь, от которой Рэд умерла бы со скуки. Черепаха неторопливо плавала и медленно передвигалась по дну озера, подбирая кусочки растений и редкие случайные остатки мертвой рыбы. Она выползала на полузатопленные коряги и грелась на солнце, помогая пищеварению. Скорость пищеварения удваивалась, если внутренности нагревались на 50 градусов F. К вечеру она уползала обратно в воду. И так каждый день, все одна и та же рутина, все одни и те же сто квадратных метров озерного дна. Ничего неожиданного, ничего волнующего и захватывающего. Организм ее был непритязателен. Обмен веществ поглощал всего одну двадцатую часть того количества пищи, которое потребовалось бы динозавру такой же величины. Поэтому она довольствовалась маленьким трубчатым мозгом, которому недоставало неугомонного любопытства раптора.

Черепаха скрылась бы в своем панцире и никогда не выглянула бы из него, если бы ей пришлось иметь дело с таким количеством испытаний и раздражителей, с каким Рэд сталкивалась каждый день.

Пип! С едва уловимым звуком черепаха высунула голову из воды. Настораживающий храп прекратился. Рэд подкралась поближе к воде, чтобы лучше рассмотреть неведомое существо.

Сухие папоротники зашуршали под ее ногами. Рэд замерла. Но ей не стоило останавливаться: черепаха не улавливала тихие высокочастотные звуки. Толстая барабанная перепонка и большая ушная кость не могли передавать такие колебания. Но черепахе это было и ни к чему. Ей не приходилось подкрадываться к добыче по лесной чаще, ей не требовалось вслушиваться в тончайшие вариации зова самца и детей. Черепашья жизнь бесшумна. Эти животные не общаются между собой посредством звуков, а пищу себе находят под водой. Черепаха Тринити не была исключением. Звук легко передается в воде. Когда крокодил хватает рыбу, звуковые волны быстро распространяются в водной среде и беспрепятственно проходят сквозь тело черепахи. Звук проникает сквозь кожу, сквозь мышцы и достигает мозга. Подводные жители без труда улавливают низкочастотные звуки. Поэтому черепахе не нужны тонкие ушные кости и сложный слуховой аппарат раптора. Единственное время, когда ей понадобился бы чуткий слух, — это сезон размножения, ведь она должна выбраться из своего спокойного водного убежища и отыскать подходящий песчаный берег для кладки яиц.

Рэд наблюдала, как голова черепахи снова скрылась под водой. Полоса расходящихся волн показывала, что черепаха плывет к берегу. Рэд еще теснее приникла к земле, ноги ее задрожали от волнения. Сейчас она не охотилась — вечером они с сестрой досыта наелись мяса игуанодона. Открытие чего-то нового — вот что волновало ее.

Черепаха же испытывала совершенно противоположное чувство — страх перед неизвестным.

Черепаха Тринити не выходила на берег с тех пор, как вылупилась из яйца. Маленькая и беспомощная, она пробивалась сквозь скорлупу, ощущая тысячи незнакомых пугающих запахов. Она была одной из пятидесяти черепашат, которые отчаянно боролись со скорлупой, а выкарабкавшись из нее, еще должны были выбираться из песка, который мать насыпала кучей поверх каждого яйца. Потом инстинкт переключался, и черепашат непреодолимо тянуло под уклон вниз, к воде.

До воды добрались только двое. Черепаха Тринити видела, как ее брата в нескольких сантиметрах от нее схватил зубастый птеродактиль. Потом две сестры переползли через нее, но через мгновение тоже были убиты. Как только запах воды стал сильнее и ближе, она сама оказалась оторванной от земли на четыре фута, крепко схваченная за ногу чьими-то острыми зубами. Боль, первая боль в жизни, парализовала всю ее заднюю половину. Но вдруг захлопали огромные крылья, защелкали челюсти: два птеродактиля стали драться за лакомый кусочек черепашьего мяса. Она упала в воду. В тот момент, как теплая летняя вода поглотила ее, включился новый инстинкт — плыть вглубь.

Отчаянно молотя тремя ногами, она стремительно нырнула под углом 45 градусов, врезаясь в заросли водорослей на дне пруда. И зарывалась все глубже, пряча в ил свое поврежденное тельце, которое родилось всего полчаса назад.

Она не горевала о своих потерянных братьях и сестрах. Они для нее ничего не значили. В том месте мозга, где у рапторов коренились родственные привязанности, у черепахи был почти полный пробел. Погибшие братья и сестры были для нее лишь объектами окружающей среды. Их внезапная гибель послужила для нее лишь предупреждением об опасностях, повсюду подстерегающих их, никакого другого значения это для нее не имело.

Черепаха Тринити, как почти все виды черепах, понимала и ценила только одну персону — себя. Она никогда не видела матери и даже не знала ее запаха. Мать только вырыла гнездо в песке, отложила яйца, закопала их и уползла в воду, чтобы уже никогда не сталкиваться со своим потомством. «Отложи и оставь» — в этом состоял весь ее родительский долг. И черепаха Тринити не была связана ни с одним из братьев, сестер или любой другой черепахой. Ее брачные ухаживания несколько недель назад заняли всего шесть часов. Соперничающие самцы должны были кружить вокруг нее в воде, пытаясь произвести на нее впечатление своим изяществом и координацией. Первых пятерых претендентов она отвергла. Общение с шестым было скорым и формальным. Сразу после спаривания самец уплыл, и впоследствии черепаха не обращала на него внимания, даже если они случайно встречались. Понятие «одиночество» было для черепахи непостижимо. Она всегда была одна, и любое другое положение вещей было немыслимо.

Черепаха высунула из воды голову и внимательно осмотрелась, принюхиваясь ко всем дуновениям. Как и у большинства черепах, у тринитихелис весьма посредственное обоняние на открытом воздухе по сравнению с обонянием длинноносых динозавров или крокодилов. Нос у черепахи короткий, и обонятельному аппарату выделено довольно тесное пространство между концом клюва и выпученными глазами. Эта сжатая со всех сторон камера прекрасно работает в воде, где запах разносится течением. Но на воздухе уловить запах гораздо труднее, потому что плотность запаховых молекул в воздушных потоках гораздо меньше, чем в воде.

Рэд уже приходилось есть протухшее черепашье мясо, когда она рылась в отбросах, выброшенных волнами на берег. Но запах живой черепахи она ощущала впервые. Он был мускусный, влажный и прохладный. Его новизна взволновала Рэд.

Черепаха вытащила на берег свой тяжелый панцирь, перемещаясь медленными, неуклюжими рывками. Ее длинные прямые когти вонзались в землю. Рэд не могла больше выдержать. Она прыгнула на черепаху и приземлилась передними лапами на панцирь. Покрытое водорослями существо выскользнуло и отлетело в сторону.

Хлоп! Шлеп-шлеп! Рэд перевернула скользкую черепаху, подняла ее и еще раз перевернула. Она уселась и попыталась разгадать, что же это такое. Попробовала прогрызть дырку в панцире, но зубы соскользнули с острых краев щитка. Тогда она сунула черепаху себе в пасть, моргнула и изо всех сил сжала челюсти.

Тинг! Один из зубов Рэд обломился у самого корня, черепаха же осталась невредимой. Она не впадала в панику, спрятавшись в своей скорлупе. Такое с ней случалось и раньше. Свирепые динозавры вылавливали ее из воды, колотили по панцирю и грызли его, но в конце концов отступались от нее и бросали.

Зубы Рэд, способные прогрызть шкуру двухтонного игуанодона, были бессильны против пятифунтовой черепахи.

У нее был трехслойный панцирь. Самая верхняя броня — тонкий, но твердый слой отмерших чешуек кожи, плотных, как очень толстые ногти. В наружных слоях нет ни нервов, ни кровеносных сосудов — никаких уязвимых тканей. Панцирь постоянно восстанавливает свой наружный слой изнутри по мере его износа. Царапины, оставленные зубами Рэд, не нанесли панцирю непоправимого ущерба.

Следующий слой состоит из костяных пластинок, выпуклых сверху и плоских снизу. Верхние и нижние пластинки соединяются с боков на перемычке — зоне особо толстых, мощных костей между передними и задними лапами. Плавные очертания пластинок не дают хищнику возможности выломать одну из них, а выгнутая поперечная часть делает панцирь практически не поддающимся раздавливанию.

Внутренний, самый глубокий слой панциря — это кусочек великолепной эволюционной инженерии и главная причина черепашьей неуязвимости. На верхнем слое внутренних поверхностей костяных пластинок находятся искривленные перекладины, своего рода ребра жесткости, которые укрепляют свод панциря и придают ему исключительную прочность. Эти перекладины можно считать ребрами черепахи. В отличие от других позвоночных ребра черепахи неподвижно соединены с позвоночником и пластинами панциря. Таким образом, весь корпус необыкновенно прочен.

Когда Рэд поедала мертвых черепах, у нее не возникало проблем с выцарапыванием мясистых задних ног и хвоста из панциря. Но сейчас и ноги, и хвост этого живого существа скрылись под непробиваемой броней. Рэд осторожно понюхала отверстия, в которые втянулись лапы, уткнулась носом в панцирь и попыталась проникнуть в эти отверстия передними зубами. Она подняла черепаху обеими лапами и издала разочарованный рык. Лапы черепахи так и остались недосягаемыми.

Ютараптор Рэд была совершенно сбита с толку еще одним неизвестным ей доселе триумфом черепашьей анатомии: шарнирным соединением плечевых костей. Лопатки имели осевое соединение с верхней и нижней частями панциря. Чтобы втянуть всю переднюю лапу внутрь безопасной брони, черепахе достаточно лишь пригнуть локоть к шее — и пожалуйста! Лапа полностью исчезала во вместительном панцире.

Ни одно создание во всем Раннем Меле не обладало такими скрывающимися лопатками.

Рэд медленно повернула черепаху. Из переднего отверстия послышалось шипение: «Хсссс!», сопровождаемое пузырями. Рэд разглядела глаз, смотревший на нее из глубины. Тринитихелис и все другие черепахи Раннего Мела были несовершенны в одной из основных зон: они не могли полностью втянуть голову в панцирь, как это делают современные черепахи.

Рэд внимательно присмотрелась к черепашьей морде. Затем подняла тонкий наружный палец левой передней лапы и осторожно потрогала панцирь, наполовину скрывающий голову черепахи. Рэд попыталась пронзить голову когтем, но тот лишь скользнул по поверхности. Голова черепахи была защищена толстым костным и роговым слоем. Здесь действовал дарвиновский Закон Компенсации. Поскольку черепаха не могла втянуть голову в безопасное место под панцирем, ее череп был защищен толстым покрытием костяной брони и жесткой кожи.

Рэд испытала разочарование, знакомое всем хищникам, пытавшимся разгрызть черепаху. Ни одно животное ни до, ни после черепахи не могло похвастаться такой неуязвимой конструкций.

Плоп! Рэд бросила черепаху и зевнула — ей уже опять хотелось спать. Она дотащилась до гнезда, плюхнулась рядом с сестрой и закрыла глаза.

Только спустя добрых десять минут черепаха Тринити отважилась высунуться из панциря, принюхалась, огляделась и возобновила свой путь. Она, переваливаясь, поползла дальше, к особому месту на песчаном берегу.

Несмотря на пережитый страх, когда раптор грыз и бросал ее, преданность делу продолжения рода осталась непоколебимой. Сенсоры в ее маленькой обонятельной камере были настроены на единственный запах — запах того самого песчаного наноса, где двенадцать лет тому назад вылупилась из яйца она сама.

Спустя полчаса нюх подсказал ей, что пора остановиться и копать. Ее короткие крепкие задние лапы начали выгребать песок. Когда яма стала достаточно глубокой, черепаха перестала рыть и отложила одиннадцать круглых яиц. Если бы Рэд еще не спала и понимала, что происходит, она ощутила бы острый укол зависти.

Насколько ясным было черепашье инстинктивное, целеустремленное побуждение к продолжению рода в сравнении с запутанными трудностями теперешней жизни Рэд! Черепахе Тринити не приходилось разрываться между потребностью размножения и родственными привязанностями. У черепахи не было никаких обязанностей, кроме ответственности за свои яйца, да и этот долг был полностью исполнен, как только она засыпала кладку песком.

Так в эту ночь Раннего Мелового периода одна из черепах завершила жизненный цикл своего рода и вернулась к своей монотонной, удобной подводной жизни. А самке раптора пришлось лечь спать со слабой надеждой на то, что запутанные родственные связи в клане рапторов в один прекрасный день все же дадут ей шанс на продолжение рода.