Глава седьмая

На следующее утро, пройдя сквозь густые заросли, мы оказались поблизости от монастыря Сунг-дзонг.

В одной из окрестных деревень только что закончилось чтение Хажиюра, и, погрузив на яков сто восемь толстых томов, из которых состоит это произведение, крестьяне повезли их обратно в монастырь. Шествие замыкала женщина с большим волосатым быком, который плелся так же медленно, как его хозяйка, выискивая взглядом корм по обочинам тропы и останавливаясь время от времени, чтобы сорвать пучок травы.

Славная старушка заговорила с нами; видя, что я жую на ходу сухую тсампа, она достала горбушку хлеба из своего амбага и протянула ее мне. Этот хлеб лежал в кармане бедной женщины рядом со всякой грязью, но я не могла отказаться и была вынуждена проглотить у нее на глазах несколько кусочков. Сначала я хотела дождаться удобного момента, когда моя старая благодетельница отвернется, и зашвырнуть горбушку в кусты, но мне не пришлось прибегать к этой крайней мере. Бурый свежевыпеченный хлеб оказался очень вкусным, и я уплетала его за обе щеки, подобрав все до последней крошки.

Я еще продолжала жевать деревенское угощение, когда мы пришли в Сунг-дзонг.

Группы домов были разбросаны в разных местах очень открытой долины, и поселок казался довольно крупным.

За крепостными стенами на холме теснились многочисленные строения монастыря. Холм был окружен реками с подвесными мостами. В отличие от большинства гомпа с побеленными известью стенами, которые выделяются на фоне окружающей местности, монастырские, большей частью глинобитные постройки не были покрыты штукатуркой. На фоне величественных крутых гор темного цвета, видневшихся на заднем плане, бледно-желтый монастырь, куда спускались дороги со всех сторон, не производил внушительного впечатления.

Географические сведения о верхней части бассейна реки Полунг-Цангпо, где до меня не бывал ни одни иностранец, представляют некоторый интерес, но из-за ограниченного объема данной книги я вынуждена их опустить.

Нам пришлось задержаться в Сунг-дзонге, чтобы пополнить свои запасы продовольствия. В окрестностях монастыря бурлила жизнь. Крестьяне стекались сюда из разных мест, ведя за собой животных, нагруженных дровами, мясом и зерном. Среди них гарцевали верхом либо расхаживали взад и вперед местные вожди, отдавая приказы с важным видом, а озабоченные монахи то и дело сновали в ворота гомпа и обратно. С возвышенности, откуда я наблюдала за всей этой суетой, монастырь с его желтоватыми земляными домами казался мне гигантским муравейником, где неустанно трудятся прилежные насекомые.

Необычное оживление объяснялось присутствием чиновника, который укрылся в гомпа, после того как его забросали камнями в Чё-дзонге. Когда важная особа останавливается где-либо во время пути, местные жители обязаны не только кормить гостя вместе со свитой, слугами и животными, но также преподносить ему ежедневно определенное количество подарков в виде продуктов либо денег.

Поэтому бедные люди-муравьи, которых я видела, шествовали друг за другом, чтобы наполнить мешки пёнпо.

Йонгден пробыл в монастыре около трех часов. Он повстречал там нескольких услужливых трапа, которые, помимо купленных им продуктов, дали ему бесплатно несколько буханок хлеба, сушеные абрикосы и различные сладости. Столь дружеское обхождение не позволило моему спутнику уклониться от долгой беседы и отказаться от приглашения его собратьев по религии выпить чаю.

В то время как он развлекался в веселой компании, я куда менее приятно проводила время, сидя возле наших вещей на голой земле, продуваемой резким северным ветром со всех сторон.

Несколько ребятишек, которые пасли стадо, подошли и присели рядом со мной; я разговорилась с ними, и они простодушно поведали мне кое-что интересное о местном быте. Мимо нас проезжал богатый путешественник в сопровождении множества слуг. Он остановился и осведомился, кого я дожидаюсь: две котомки, лежавшие возле меня, говорили о том, что у меня есть спутник. Я ответила, что мой сын, желонг, отправился в гомпа. Вероятно, близкое родство со священником показалось незнакомцу залогом моей благонадежности, и он спустился на землю, чтобы побеседовать со мной и, разумеется, расспросить о моих родных краях.

В ту пору я в очередной раз сменила родину, остановив свой выбор на далеком Нгари. Путешественник слышал название этой местности, но ничего о ней не знал, однако он бывал в Шигадзе, столице провинции Цанг. Я посетила сей город несколько лет назад, и мне не составляло труда говорить об этом. Мы вели приятную беседу, в которой, согласно старинному обычаю, участвовали также слуги, вставлявшие время от времени свое слово. Путешественник приехал из провинции Конгбу и привез оттуда мешок пирогов с патокой — любимое лакомство тибетцев. Он преподнес мне на прощание два пирожка.

Когда Йонгден вернулся с провизией и принялся с торжествующим видом демонстрировать мне полученные подарки, я показала ему свои трофеи и заинтересовала его, заявив, что получила их от лхамо (богини), спустившейся с небес.

Местность, в которой мы оказались вскоре после того, как покинули Сунг-дзонг, вероятно, великолепна в любое время года, но зима превратила ее в чарующий край из волшебной сказки.

В течение нескольких дней мы шли через сумрачные девственные леса, а затем внезапно увидели в просвете дивный пейзаж, какой может только присниться. Острые пики, вонзавшиеся в небо, застывшие реки, гигантские водопады, замерзшие воды которых висели на гребнях скал блестящей бахромой, — фантастический мир ослепительной белизны неожиданно показался нам темными рядами огромных елей.

Мы молча смотрели на это необыкновенное зрелище, охваченные восторгом, и готовы были поверить, что дошли до края света и находимся на пороге мира духов.

Затем мы двинулись дальше, и нас снова окутал лесной сумрак; видение исчезло, но вскоре новая сказочная картина предстала перед нами.

Мы были горды тем, что первыми попали в эти края. Слабые и жалкие странники с котомками за спиной, одни, без провожатых и помощников, преодолели в разгар зимы множество высоких горных хребтов и проникли в заколдованную страну, усыпив бдительность стражей, охраняющих подступы к ней. От этой двойной победы над зимой и горами долгие переходы казались нам короче и тяжелая ноша становилась легче.

Я задержалась здесь надолго, стараясь выбирать окольные пути, и мы неторопливо брели днем, а ночи чаще всего проводили под каким-нибудь деревом или в пещере, если удавалось найти такое пристанище.

Однако, если нам попадался поселок, затерянный в лесу, одинокая ферма или монастырь, мы подчас не могли устоять перед искушением побыть в тепле и просили приютить нас. Не все принимали нас радушно — некоторые хозяева спускали на нас собак, от которых приходилось подолгу отбиваться. Степень жестокости этих животных зависела от районов, через которые мы проходили. Было нетрудно составить определенное мнение по этому поводу, ибо такого опыта у нас хватало.

Некоторые эгоистичные люди в ответ на нашу просьбу о крове ссылались на то, что в их доме кто-то болеет; это было равнозначно отказу. Категоричный запрет входить в комнату больного вызван не заботой о гигиене, как можно было бы подумать, а связан с предрассудками.

Тибетцы, как я уже говорила, не хотели признать, что болезни, от которых они страдают, являются следствием естественных причин, и считали, что все их недуги — дело рук невидимых обитателей других миров. Духи, движимые скорее нуждой, чем злобой, бродят вокруг нас подобно охотникам в поисках дичи и пытаются завладеть «жизненной энергией» людей, которая служит им пищей. Это народное поверье может показаться странным, тем более в столь кратком изложении. Однако изучение теории позволяет познакомиться с некоторыми любопытными традиционными учениями Центральной Азии.

Так, тибетцы полагают, что большинство путешественников тянут за собой одного или нескольких бесов, которые следуют за ними некоторое время, подобно бродячим собакам, увязавшимся за караваном. Когда странника приглашают в дом, эти невидимые и нежелательные гости проникают туда вместе с ним, и стоит им увидеть там легкую добычу в лице больного, как они непременно ею овладевают.

Хитрые селяне нередко ссылаются на это поверье, чтобы не допускать в дом посторонних, даже когда все его обитатели здоровы.

Как-то раз я страшно напугала одну крестьянку, которая прибегла к этой старой уловке. Прежде чем она захлопнула ставни своего единственного окна, я успела заглянуть в него и убедиться, что комната пуста. Когда женщина стала говорить о больном, я прикинулась ясновидящей, уличила ее во лжи и предрекла ей, что, раз она обманула святых паломников, в ее дом действительно придет болезнь. Это обвинение, произнесенное суровым тоном, повергло крестьянку в такой сильный ужас, что она упала на колени и, заливаясь слезами, призналась в своей вине.

Однако в этой местности, как и в бассейне Салуина, не все двери закрывались перед нами, и мне не раз представлялась возможность ближе познакомиться с жизнью и обычаями здешних жителей.

Вечерами, во время дружеских бесед у очага, я слушала забавные истории и трагические легенды, в которых отразилось своеобразное мышление обитателей По. Бесцельное блуждание по лесу подарило мне две в высшей степени волнующие встречи, позволившие увидеть любопытные занятия по приобретению духовной силы.

Теперь следовало вернуться на тропу, пролегающую вдоль реки, и продолжать двигаться в сторону Дашинга, первого крупного населенного пункта, расположенного ниже Сунг-дзонга.

За день до того, как мы добрались до этого селения, нас догнали двое крестьян, муж и жена, которые где-то купили корову и вели ее домой, в Дашинг. Как обычно, Йонгдена попросили погадать — на сей раз речь шла о земельной тяжбе между крестьянами. Во время привала мы провели несколько часов в обществе своих попутчиков. За чаем они предложили нам остановиться у них в доме по прибытии в Дашинг, пообещав принять нас как нельзя лучше.

Однако к концу дня, проходя через какой-то поселок, мы увидели, что они зашли в один из домов, привязав корову к двери, и владелец коровы крикнул нам изнутри: «Ступайте медленно, мы скоро вас догоним». Наступил вечер, а супружеская чета все не появлялась, и мы поняли, что наши знакомые остались в доме своих друзей. Когда мы подошли к другим усадьбам, было слишком поздно, чтобы просить приюта: крестьяне в это время уже спали и не открыли бы дверь нищим бродягам.

Мы привыкли ночевать под открытым небом и, отыскав в лесу впадину, разместились в ней вместе с вещами. Повсюду лежал снег, и мы решили прибегнуть к своему давнему способу маскировки, расстелив палатку над своей ямой.

Небо благоволило нам и, пока мы спали, припорошило белый хлопок снегом; таким образом, наше убежище оказалось надежно скрытым от глаз, и в то же время было тепло.

На следующее утро, когда мы заканчивали завтракать на берегу широкой реки, снова появились супруги с коровой. Они объяснили, что накануне задержались у друзей, и еще раз пригласили нас погостить в их доме несколько дней. Мы отправились дальше вместе, и они вновь стали просить у Йонгдена советов как у провидца, вероятно решив заранее вознаградить себя за гостеприимство. Один из их вопросов касался здоровья некоего больного: их волновало, будет ли еще жив этот человек, когда мы придем в Дашинг? Обычно Йонгден проявлял предельную осторожность в своих предсказаниях, но ему надоели бесконечные вопросы крестьян, и он резко ответил:

— Ваш знакомый умер.

Я не знаю, отчего супруги проявляли такое нетерпение: являлись ли они наследниками предполагаемого покойного или его любящими родственниками и огорчило ли их заявление ламы или порадовало. Они сказали что-то друг другу шепотом и замолчали.

Полчаса спустя нам встретился один из жителей Дашинга. Наши спутники тотчас же осведомились у него о здоровье больного.

— Ему гораздо лучше, — ответил путник.

Авторитет Йонгдена немедленно упал, и, как только показалась позолоченная крыша монастыря Дашинга, супруги прибавили шагу и удалились, не удостоив нас взглядом.

Мы не стали напоминать им о том, что они обещали. По правде говоря, мы могли обойтись без их гостеприимства. В ту счастливую пору моей жизни меня нисколько не заботило, где придется провести ночь и другие подобные мелочи!

Место, где мы оказались, было красивым уголком: густые леса, расположенные поблизости, придавали ему некоторую суровость, но оно не было лишено очарования. Очевидно, ламы Дашинга давно признали его своеобразную прелесть и построили здесь несколько тсхам хангов на склоне скалы, возвышавшейся над дорогой. Казалось, что белые домики отшельников цеплялись за выступы черных утесов и удерживались на них каким-то чудом, а отважные ели, которые росли в горных расселинах, окружали беспорядочно разбросанные жилища пустынников. Зрелище было восхитительным.

Схимники в Тибете в большом почете. Я не могу слишком задерживаться на этом вопросе и подробно рассмотрю его в своей следующей книге, посвященной миру тибетских мистиков. Поистине, этот мир представляет собой настоящую загадку, хотя весь Тибет окутан атмосферой тайны.

Возможно, Страна Снегов вскоре перестанет быть запретной зоной, но маловероятно, что секреты скитов будут когда-нибудь открыты для широкого круга.

В то время, когда я сидела на траве, прислонясь к огромному эрратическому валуну, и пыталась представить жизнь и мысли людей, скрытых за белыми стенами крошечных хижин, мимо проходила большая группа паломников. Они возвращались из Лхасы домой, в долину реки Наг-Чу. Мы попытались выяснить у них информацию о дорогах, которыми они следовали, и краях, которые они видели, но узнали мало интересного.

Когда паломники удалились, мы еще раз перешли через Полунг-Цангпо по очень красивому деревянному мосту и оказались на левом берегу реки. Подходя к монастырю, я заметила впереди наших недавних попутчиков.

Они стояли на вершине дороги, поднимавшейся к селению, и смотрели на нас, не решаясь подойти ближе.

— Это не злые люди, — сказала я Йонгдену, указывая на супружескую чету. — Я уверена, они раскаиваются в том, что не сдержали обещания, и теперь хотят проводить нас в свой дом.

Лама посмотрел в сторону крестьян и заявил:

— Больной умер.

— Откуда вам это известно? — удивилась я.

— Это нетрудно понять, — ответил мой сын. — Разве вы не видите, как смиренно они себя ведут? Не то что раньше, когда бросили нас! Они наверняка считают, что оскорбили великого пророка, и опасаются последствий за свое непочтительное отношение к нему. Это значит, что по возвращении в деревню они узнали: больной умер.

Скорее всего, недоверчивый лама был прав. Как бы то ни было, он отправился к монастырю с важным видом и вошел туда, не удостоив двух грешников даже взглядом… Я же скромно присела на каменистый косогор на краю дороги, окаймляющей монастырь, и стала дожидаться, когда Йонгден сделает покупки у местных трапа и вернется со съестными припасами.

Гомпа Дашинга, расположенный в долине, выглядит не так величаво, как монастыри, гордо возвышающиеся на вершинах. Однако река с зеленой водой, вьющаяся у подножия его древних крепостных стен, и увенчанный деревьями утес напротив него создают великолепный романтический фон для его позолоченных куполов.

За монастырем раскинулась обширная, местами возделанная долина. Здесь начинается тропа, которая через множество перевалов ведет в Южный Тибет. Часть ее ответвлений тянется к границе с Индией на севере Ассама, а другие ведут в Бирму и Юньнань.

По противоположному берегу Полунг-Цангпо, на некотором удалении от Дашинга, пролегает другая тропа, которая устремляется на север, через горы. Она соприкасается с почтовой дорогой из Лхасы в Чамдо, а затем встречается с несколькими дорогами, ведущими в степные районы и в Жакиендо, тибетскую факторию, расположенную на пути караванов, доставляющих чай в Лхасу. Отсюда, следуя на север через пустынные просторы, можно добраться до больших китайско-тибетских рынков Сининга и Данкара в провинции Кансу, а затем попасть в Монголию. Вся эта местность к северу от дороги по направлению к Чамдо мне хорошо знакома, и множество воспоминаний оживало в моей памяти при виде тропинок, которые могли бы привести меня в те края.

Между тем, когда я сидела на обочине дороги, машинально перебирая четки и глядя на реку, мимо проходили несколько женщин. Они направлялись за дровами в лес, который мы миновали по пути в Дашинг, и, видя, что я одна, остановились поболтать со мной. Узнав, что мой сын-желонг отправился в монастырь и мы были в дальних краях, они задержались и принялись меня расспрашивать.

Йонгдена приняли в гомпа так же радушно, как и в Сунг-дзонге. Волею случая он встретил здесь одного трапа из тех мест, где его дед некогда занимал довольно важное положение как лама, входивший в секту «красных колпаков». Мой спутник знавал там немало людей если не лично, то по имени; хотя у него не было от них вестей уже много лет, он удовлетворил любопытство своего собрата, рассказав ему обо всем и вся.

Столь радостная встреча никогда не обходится в Тибете без последующей трапезы. Пока мой сын развлекался в стенах монастыря, зашло солнце, и старая мамаша, сидевшая на камнях, стала дрожать от холода.

Между тем женщины, отправившиеся в лес, вернулись обратно, нагруженные дровами; они очень удивились, застав меня на том же месте. Это послужило поводом для новой беседы, в ходе которой одна из крестьянок пригласила меня переночевать в ее доме и подробно объяснила, как гуда добраться. Как только мои новые знакомые ушли, появился Йонгден вместе с послушником, оба сгибались под тяжестью продуктов.

Молодой монах собирался проводить нас к крестьянам, чтобы передать им приказ одного из лам приютить нас. Но я решила остановиться у доброй женщины, с которой только что познакомилась, и мы направились к ее жилищу.

Хозяин дома был простым крестьянином, но отличался недюжинным умом; кроме того, он много путешествовал и долго жил в Лхасе. Все, что он нам рассказывал, было крайне интересно, но к удовольствию, которое нам доставляло это общение, примешивались некоторые опасения: не раскроет ли сообразительный крестьянин — с более живым, чем у большинства односельчан, умом — наш обман?

Чтобы предотвратить угрозу разоблачения, я всячески демонстрировала свое смирение и бралась за любую домашнюю работу: ходила к ручью за водой, варила суп, чистила котелок после трапезы, в то время как мой лама восседал на коврике и вел разговоры с хозяином.

Мы вышли на рассвете. Было холодно, и, пока мы не вошли в лес, ветер нещадно нас хлестал.

Долина По-Цангпо, которая простирается от возвышенности, где мы обнаружили истоки этой реки, до места слияния с Брахмапутрой, отличается разнообразным климатом. Мы начинали путь по глубокому снегу, а в январе увидели в Шова зеленеющие поля и уже высокий ячмень.

По-видимому, здешняя недавно обработанная почва весьма плодородна. Обитатели близлежащих провинций переселились сюда, надеясь на обильные урожаи, выкорчевали несколько гектаров леса и построили незатейливые дома из бревен, напоминающие русские избы; зачастую их окружают большие ели, придающие этой местности сходство с сибирским пейзажем. Большинство крестьянских усадеб очень малы, жилые покои соседствуют в них с хлевом, и размеры дома порой не превышают двадцати-тридцати квадратных метров.

В одной крошечной хижине я с изумлением обнаружила идеальную влюбленную пару.

Супруги, очевидно, уже проделали более половины пути, отделяющего молодость от старости. Шею мужчины обезображивал большой зоб, и женщина была далеко не красавица.

Вместе с ними в хижине обитали корова с новорожденным теленком, еще два теленка и несколько поросят — то были настоящие ясли животного молодняка. Среди этой странной шумной компании мы услышали историю безумной любви наших хозяев. Немо была когда-то замужней женщиной и хозяйкой другого, более уютного дома, откуда она сбежала в лес, ничего с собой не взяв, вместе с неимущим Ромео.

У супругов не было детей, но ни крестьянин, ни его жена не переживали по этому поводу, что не часто увидишь в Тибете. Нежное чувство друг к другу, несмотря на прошедшие годы, по-прежнему безраздельно владело их сердцами.

Эти бедные люди старались принять нас как можно лучше. Мы разделили с ними суп с репой, и они настояли на том, чтобы мы взяли с собой в дорогу немного тсампа.

Разумеется, здесь, как и в других местах, к кудеснику Йонгдену обратились за советом по различным вопросам. Совершив обряд, он в заключение порекомендовал крестьянам призвать лу, угостить их молоком и прежде всего тщательно убрать свое жилище, чтобы достойно принять божественных гостей.

После этого мы отправились спать. Наши хозяева улеглись по одну сторону от очага, мы с Йонгденом — по другую, корова и новорожденный — у дверей, другие телята — у наших ног, и вскоре все обитатели дома, несмотря на тесноту, погрузились в сон. Лишь чумазые поросята продолжали свою возню. Они носились из одного конца хижины в другой прямо по телам спящих, ибо им негде было играть, и очень напоминали в полумраке злобных дьяволят вроде тех, что нарушают покой пустынников.

Пожилые влюбленные, очевидно привыкшие к ночным забавам молодняка, вскоре захрапели. Йонгден, уверенный, что его не услышат, прошептал мне на ухо:

— Не положить ли мне в горшок, стоящий на полке над нашими головами, среди кухонной утвари, несколько монет?.. Когда наш славный немо станет убирать дом, он найдет деньги и подумает, что их положили туда лу.

Это была хорошая шутка, но из осторожности я посоветовала ламе пожертвовать индийские рупии, а не монеты из Сычуани. Мы хранили индийские деньги в отдельном мешочке, и было нетрудно отыскать их даже при слабом свете еле теплившегося огня. Таким образом, если бы хозяева заподозрили нас в этом благодеянии, монеты подтвердили бы, что мы действительно совершили паломничество из Лхасы, где они находятся в обращении, в Восточный Тибет и теперь возвращаемся в столицу.

Мне хотелось бы увидеть, как добрые крестьяне восприняли наш скромный подарок. Вероятно, у них сложилось высокое мнение об искусстве ламы, который снискал им милость лу. В Тибете ходит множество слухов о божественных змеях, разгуливающих порой в человеческом обличье, и, быть может, наши хозяева решили, что именно мы являемся божествами?

Новый год отмечается в разных частях Тибета не в одно и то же время. Жители Лхасы и Центрального Тибета придерживаются китайского календаря, а обитатели По-юл и Кхама справляют Новый год на месяц раньше. В связи с этим мы прибыли в Шова, скромную столицу По-мед, в тот самый день, когда жители По отмечали праздник.

Здешние король и королева находились в Лхасе, но это обстоятельство не могло помешать их подданным веселиться и пировать. Глядя на всеобщее ликование, мы решили последовать примеру других.

И вот мы дерзко направились к королевскому дворцу, вошли в ворота и громко запели псалмы, непрерывно изливая на всех и вся слова всяческих благословений. Я сомневаюсь, что в этом крае, где нищие обладают необычайно мощными легкими, часто можно услышать что-либо подобное.

В окнах дворца появились головы; ошеломленные люди собрались вокруг нас во дворе. Успех придавал нам смелости, и сверхмощный бас моего спутника, изрекавшего новогодние пожелания (именно таким голосом ламы совершают богослужение), звучал все более громогласно.

Собаки, которые сначала принялись лаять, в конце концов замолчали и убежали, поджав хвосты, в самые дальние уголки двора.

Я полагаю, что, хотя это был замечательный концерт, нашим слушателям вскоре захотелось положить ему конец. Слуги принесли кувшин ячменной водки, чая и тсампа, и нам предложили подкрепиться.

Мы отказались от водки, заявив, что ревностно соблюдаем буддийские заповеди и не пьем крепких напитков. В этой стране так мало людей воздерживаются от спиртного, что управляющие дворца тотчас же прониклись к нам уважением, в знак чего прислали еще блюдо сушеного мяса. Когда же мы отказались от него, сославшись на то, что чтим жизнь всех земных существ и не желаем начинать год, участвуя в столь жестоком деянии, как убийство, даже косвенным образом, восхищение наших слушателей достигло предела. Мясо немедленно унесли, положив перед нами взамен гору лепешек.

Вдоволь наевшись и напившись, мы получили в дорогу большое количество провизии и покинули дворец, обитатели которого провожали нас восторженными взглядами.

В Шова главная дорога, пролегающая по долине, вновь пересекает Полунг-Цангпо, возвращаясь на правый берег реки. В одном месте построен широкий деревянный мост, напоминающий коридор с крышей.

Благодаря двум дверям, над каждой из которых возвышается будка часового, оба его конца запираются. Внутренние стены коридора оклеены множеством плакатов с рисунками и магическими формулами, а также увешаны связками маленьких флажков. Считается, что течение уносит похвальные слова и благословения, напечатанные на плакатах, распространяя таким образом на всем протяжении реки благочестивые мысли и ростки счастья.

Тибетцы, как и китайцы, любят украшать мосты, дороги и памятные места своей страны стихотворениями, религиозными или философскими надписями. Некоторые путешественники сочли своим долгом высмеять этот обычай, но я их не понимаю. Мне кажется, что строки изящной поэзии, в которой китайцы достигли совершенства, мудрые мысли, начертанные на живописных скалах, изображения Будды, погруженного в медитацию, на стенах пещер или флажках, развевающихся на перекрестках, и даже простые бумажные ленты с древней санскритской мантрой «Сарва мангалам» («радость для всех») куда предпочтительнее рекламы, превозносящей окорока и спиртные напитки, что красуется на дорогах западных стран.

По-видимому, у меня примитивный вкус.

Возле моста находится мани лха ханг, окруженный множеством камней с высеченными на них надписями и флагов. Отсюда хорошо виден весь королевский дворец и река, протекающая у его подножия. Это приземистое, почти квадратное здание, без каких-либо архитектурных излишеств.

День только перевалил за полдень, а мы уже ознакомились с достопримечательностями столицы По-мед и решили не задерживаться в Шова.

Когда стемнело, мы остановились в некоем селении, и здешние крестьяне пригласили нас на новогодний ужин. На следующий день праздник продолжался, и мы пировали уже в другом доме.

Наше Рождество было несколько драматичным, зато Новый год, который мы отметили с жителями По, оказался более веселым; но насколько мы были бы счастливее, если бы встретили праздник в Лхасе! В ту пору мы еще не подозревали, какие радости сулит нам святой город.

В этом селении мы гостили в доме крестьян, недавно переселившихся в По-мед, и они принимали нас очень радушно.

Когда мы сидели у очага и Йонгден болтал с непо, я наблюдала за одной из хозяйских дочек, месившей тесто в огромной посуде. Она трудилась в течение нескольких часов. Лама, как обычно, гадал и отвечал на вопросы крестьян; было уже поздно, но юная стряпуха все продолжала свое занятие. Это возбудило во мне любопытство, и я охотно посмотрела бы на результат ее труда, но мой сын попросил разрешения лечь, сославшись на то, что мы устали и вдобавок собираемся двинуться в путь рано утром. Я не могла ему перечить, мы удалились в закуток кухни, служившей общей спальней, и улеглись на полу, укрывшись своей палаткой-одеялом.

Наших хозяев не смущало присутствие таких бродяг, как мы, и они продолжали петь и веселиться, полагая, что шум не помешает нам уснуть, как это было бы с истинными арджопа. Но, разумеется, я не могла спать и продолжала наблюдать за тибетцами и слушать их разговоры. Однако в конце концов усталость одержала верх над любопытством, и я погрузилась в полудрему, но тут запах жареного снова вернул меня к действительности.

Девушка перестала месить тесто и теперь жарила «новогодние лепешки» в восхитительном нежном масле, которое жители По получают из ядрышек абрикосовых косточек. Какая жалость! Если бы мы остались сидеть возле хозяев, то получили бы свою долю сладостей, а теперь, по всей видимости, нам придется довольствоваться только их запахом.

Я не слишком большая лакомка, но питаться ежедневно тсампа было сущей пыткой… Я проклинала ламу, по чьей вине мы легли слишком рано. Спал ли он? Мне очень хотелось, чтобы он разделил со мной танталовы муки, на которые меня обрек. Я протянула руки, чтобы его встряхнуть, но не смогла до него дотянуться. Тогда я медленно поползла к нему под прикрывавшей нас палаткой и обнаружила, что он лежит с широко открытыми глазами.

— Они едят лепешки, — прошептала я ему на ухо.

— Ох! Я и сам вижу, — тихо ответил Йонгден с сожалением.

— Как вы считаете, они нас угостят?

— Даже не надейтесь: они думают, что мы спим.

Я ничего не ответила на эти прискорбные слова и снова улеглась возле своей котомки, заменявшей мне подушку, и стала смотреть, как пируют счастливые крестьяне. Они не успевали съедать все лепешки с пылу с жару, и девушка складывала лепешки в корзину. Вскоре там скопилось изрядное количество лакомства, и мы тотчас же вновь обрели надежду. Быть может, наутро что-нибудь достанется нам к завтраку? Конечно, лепешки будут уже холодными, но насколько они вкуснее нашей извечной тсампа!

Насытившись, все домочадцы улеглись на полу, завернувшись в покрывала; огонь погас, в комнате стало темно, и я уснула.

На следующее утро оказалось, что еще осталось сырое тесто. Мы наелись теплых хрустящих лепешек и взяли с собой в дорогу немало вчерашней сдобы.

До сих пор наше путешествие по местности По протекало чрезвычайно мирно, и я начала думать, что слухи о кровожадности ее обитателей сильно преувеличены. Однако все тибетцы верили в это и считали красивых людей атлетического телосложения с серьезными лицами, которых мы встречали на своем пути и в чьих домах ночевали, сущими разбойниками.

Хотя ничто, казалось, не указывало на дурную репутацию местных жителей, мы смогли убедиться, что, как нас и предупреждали, ни караваны, ни одинокие странники, ни даже нищие паломники, которые якобы отваживаются порой забредать в эти опасные края, не следовали дорогой, которую мы выбрали. Последующие события полностью подтвердили то, о чем нам говорили.

Несколькими часами позже, покинув гостеприимный дом, где готовили вкусные лепешки, мы поравнялись с одиноко стоявшей усадьбой в тот момент, когда из нее выходили несколько человек. Новогодние празднества все еще продолжались, и некоторые из веселившихся здесь гостей были совершенно пьяны, а другие сильно захмелели. У тибетцев, с которыми мы столкнулись, были в руках ружья; кое-кто стал в нас целиться, но мы сделали вид, что ничего не заметили.

Вечером я нашла большую пещеру, и мы так удобно в ней устроились, что проспали слишком долго. Затем решили побаловать себя супом, и стряпня задержала нас еще больше. К концу трапезы появился какой-то человек и спросил, не хотим ли мы что-нибудь продать. Он пристально смотрел на раскрытые сумки и не сводил глаз с двух наших ложек. Затем он сел, достал из амбага кусок сухого сыра и начал есть.

Этот кислый сыр, напоминающий по вкусу рокфор, мог бы стать приятным дополнением к нашему рациону, и Йонгден осведомился, можно ли достать такой сыр где-нибудь поблизости. Незнакомец ответил утвердительно. Он сказал, что у него в доме, недалеко от пещеры, тоже есть сыр и он мог бы обменять его на иголки.

Мы прихватили с собой несколько пачек иголок, предвидя такого рода обмен, и житель По отправился за сыром.

Не успели мы уложить свои вещи, как наш недавний знакомый вернулся в сопровождении мужчины, который сразу же повел себя дерзко и невежливо. Он ощупал ткань нашей палатки, заявив, что не прочь купить ее, схватил ложки и принялся их разглядывать, в то время как его товарищ неотрывно смотрел в сторону выхода, как бы поджидая кого-то.

Вскоре намерения двух хулиганов недвусмысленно проявились. Один из них сунул наши ложки в свой амбаг, а другой попытался вырвать из рук ламы палатку.

По-видимому, они уже предупредили своих приятелей и те должны были прийти им на помощь, чтобы нас ограбить.

Ситуация обострилась; следовало напугать двух воров и поскорее уносить ноги. Возможно, нам удалось бы добраться до деревни, где разбойники не решились бы нас преследовать. В любом случае мы должны были что-то предпринять.

Сначала я стала взывать к совести грабителей, но моя попытка ни к чему не привела. Каждая минута была на счету; надо было как можно скорее дать понять обидчикам, что мы не робкие беззащитные овечки.

— Бросьте немедленно палатку и верните ложки, которые вы взяли, — строго приказала я, незаметно для разбойников сжимая под платьем свой пистолет.

В ответ более наглый из двоих расхохотался и наклонился, чтобы взять еще одну вещь. Он стоял ко мне спиной, и я почти касалась его. Тогда я достала пистолет и направила оружие в сторону, желая только напугать вора. Человек, который ел сыр, увидел пистолет, показавшийся из моего длинного рукава, и от страха потерял дар речи. Видимо, он решил, что я сейчас выстрелю в упор, убью его товарища и никто не придет им на помощь. Разбойник остолбенел и пристально смотрел на меня расширившимися от ужаса глазами. Заметил ли другой грабитель, что его приятель внезапно изменился в лице? Так или иначе, он резко попятился, и пуля просвистела рядом с его головой, опалив волосы.

Разбойник поспешно бросил ложки на землю, и парочка злодеев убежала, скрывшись в чаще.

Несмотря на это бегство, наше положение оставалось сложным. Грабители могли встретиться со своими сообщниками, которых они поджидали, и вместе им было бы нетрудно с нами расправиться. Я велела Йонгдену быстро завязать наши котомки и немедленно уходить.

Когда мы собрались покинуть пещеру, появилась группа паломников, насчитывавшая около тридцати человек. Это были первые путники из дальних краев, которых мы увидели в По-юл, и впоследствии нам не доводилось встречать здесь других странников. Проходя по дороге, эти люди услышали выстрел и поспешили к нам, чтобы узнать, что произошло. Мы присоединились к ним и, очевидно, спаслись благодаря этой неожиданной встрече.

Паломники заявили, что жители По — во всяком случае, большинство из них — заслуженно пользуются дурной славой, и вскоре нам снова пришлось убедиться в этом на собственном опыте.

Большинство наших новых спутников были родом из Дзогонга, расположенного в долине реки Наг-Чу, того самого места, которое мы обошли стороной, переправившись через реку выше по течению от Поранга и добравшись до Жиамо-Наг-Чу по горам. В тот день, когда мы пришли в становище докпа, где нашли проводника и лошадь, чтобы подняться на перевал Айгни, они сделали привал возле другого стойбища, у подножия горы, за которой раскинулась долина Нагонга.

Прежде чем подняться на вершину, некоторые трапа собрались заменить подметки на своих сапогах, и большинство паломников также решили задержаться на день у докпа, чтобы починить обувь. Однако несколько мирян из числа мужчин и почти все женщины предпочли не делать остановки, подняться на гору и подождать остальных внизу на обратной стороне склона.

Они преодолели перевал и переночевали под деревьями чуть ниже вершины. На рассвете появились люди, которые поднимались вверх с яками, нагруженными сухими абрикосами и стручковым перцем; это были жители По, направлявшиеся в соседнюю провинцию, чтобы обменять свои товары на ячмень. Увидев паломников, они бросились к ним и отобрали их одеяла и немного денег, которые те прятали под одеждой. Узнав, что следом идут другие странники, разбойники приказали всем быстро спускаться в долину, не делая остановок. Затем они разгрузили яков, отогнали их в сторону, чтобы те наелись, а сами уселись возле перевала и стали поджидать вторую группу нескорпа.

Трапа увидели людей, подстерегающих их подобно демонам, которые, согласно преданию, прячутся в горных расселинах, а затем набрасываются на путников и пожирают их.

Жители По попросили странников преподнести им подарки: таким образом тибетские и китайские разбойники с большой дороги вежливо выражают свои требования. Большинство монахов были вооружены и дали им отпор своими мечами и пиками. Разбойники тоже обнажили оружие, но паломников было больше; они стали теснить доблестных сынов По-юл и в конце концов одолели их.

Основной отряд воссоединился со своим злополучным авангардом лишь на следующий день и узнал о краже, когда было уже поздно пускаться в погоню за грабителями.

После этого досадного происшествия часть паломников, принадлежавших к духовному сословию, надолго задержалась в монастырях, встречавшихся на пути, а их несчастные спутники-миряне, оставшиеся без средств, ходили по деревням, выпрашивая еду и тряпье, чтобы заменить украденные одеяла. Поэтому они не догнали нас, хотя мы двигались очень медленно.

Трое трапа, служивших проводниками, уже пересекли центральную долину По-мед во время своих предыдущих странствий и входили туда летом через По-Тотза-ла. Они не подозревали о существовании двух соседних перевалов, включая Айгни-ла, которые мы преодолели.

Эти люди, как и большинство жителей провинции Кхам из долин Наг-Чу и Жиамо-Наг-Чу, оказались чрезвычайно любезными, и нам было приятно провести в их обществе несколько дней. Однако затем они значительно ускорили ход, чтобы наверстать время, потерянное в горах По-юл, и прибыть в Лхасу в назначенный день, где им предстояло принять участие в ряде религиозных церемоний и получить за это вознаграждение. Мало-помалу они перешли на спортивную ходьбу, и мы не стали за ними гнаться.

Проведя второй день в обществе этих жизнерадостных людей, мы удалились от берега Полунг-Цангпо и, пройдя через небольшой перевал, спустились в селение Тонг-мед, расположенное возле места слияния Полунга и Йигонг-Цангпо. Последняя из упомянутых рек преградила нам путь, и мы были вынуждены переправляться через нее по воздушному мосту, как делали это на берегах Салуина и Меконга.

Провидение и на сей раз позаботилось о том, чтобы у нас были спутники в тот момент, когда мы в них крайне нуждались. Тупас ни за что не стали бы утруждать себя ради двух одиноких бродяг: столь мизерная плата не вознаградила бы их за труды.

Тупас в По-юл нисколько не походили на тех простых добрых людей, что помогали нам в предыдущих переправах. Своими грубыми повадками и живописным обликом они напоминали персонажей с рисунков Гюстава Доре. Канат — под стать перевозчикам, — казалось, так и жаждал приключений. Река была гораздо шире Салуина, и трос страшно прогибался; вероятно, в период паводков его средняя часть оказывалась под водой.

Сначала перевозчики сказали, что займутся нами на следующий день, но затем они вняли настоятельным просьбам предводителей наших попутчиков и, подсчитав причитавшуюся им сумму, согласились переправить нас в тот же день.

В самом деле, работа была нелегкой. Перевозчиков работало не меньше дюжины. Сперва часть из них перебралась на другой берег, проделывая просто акробатические этюды: никто не перетягивал их как пассажиров и они продвигались вперед с помощью рук по веревке, раскачивавшейся над стремниной.

Затем стали перетягивать вещи, и это заняло много времени. Между тем пожилая женщина, по-видимому руководившая тупас и уже получившая за переправу деньги, принялась взимать дополнительную плату в размере трех иголок с человека или равноценную стоимость наличными. Иголки в Тибете пользуются большим спросом, и в местах, удаленных от караванных путей, их нелегко раздобыть. Матушка тупас, выпрашивавшая иголки у пассажиров, вероятно, неплохо подзаработала.

Я должна была переправляться перед Йонгденом. Меня прицепили к канату за крюк вместе с какой-то женщиной, как и на берегах Салуина, но на сей раз обошлось без происшествий.

Вокруг подвесного моста простиралась дикая и величественная местность, над которой возвышалась гигантская вершина Жьялва-Пе-Ри. На середине реки перед моим взором промелькнуло одно из самых чудесных видений, которые мне доводилось лицезреть за время долгих походов по горам Азии.

Внушительные сугробы нетронутого снега на склоне «победоносного лотоса» в обрамлении лесистых гор белели на краю мрачного ущелья, в которое неистово устремлялась река Йигонг. Казалось, ее бурные воды обезумели и бросаются к ногам невозмутимого горного исполина, стремясь поскорее принести себя в жертву. Здесь, как нигде, особенно ощущалась неизъяснимо таинственная атмосфера, окутывающая любой тибетский пейзаж. Скалы и деревья стояли с многозначительным видом, словно хранили неведомый секрет, а шум ветра в чаще, казалось, был полон загадочных недомолвок.

Как же мне хотелось надолго остаться в этом месте, чтобы дружески побеседовать с природой! Но, к сожалению, мы должны были спешить и провели здесь лишь одну ночь.

Оказавшись на другом берегу, я сразу же отправилась на поиски приюта и обнаружила пещеру, расположенную высоко над узким берегом, усыпанным белым песком. Йонгден переправился через реку одним из последних и присоединился ко мне, когда стало смеркаться.

На следующее утро мы проснулись на рассвете и неприятно удивились, увидев, что расположенная неподалеку большая пещера, где спали наши спутники, опустела. Это было досадно, так как мы рассчитывали, что трапа, знавшие дорогу, поведут нас по лесу, который превратился в сущие дебри наподобие тропических джунглей у подножия Гималаев.

Воздух тоже изменился, утратив специфический аромат и живительную силу, присущие ему на сухих и высоких тибетских плоскогорьях. Несмотря на то что стояла зима, было удивительно тепло: в этих краях температура никогда не опускается низко. Почва была сырой и местами даже топкой, небо — облачным, и крестьяне Тонг-мед предсказали нам дождь.

В этом месте, на берегу реки, вьются несколько едва заметных тропинок. Одна из них поднимается в долину Йигонга, которая простирается на север, до высокогорной местности По (По-мед), соединяясь, как дорога возле Да-шинга, с тропами, ведущими в степные просторы. Другая спускается на юг, обрываясь на берегах Брахмапутры, а третья является дорогой в Лхасу и пролегает через провинцию Конгбу.

После недолгих поисков мы наткнулись на тропу, ведущую в Конгбу, и пошли по ней, а примерно полчаса спустя добрались до развилки. На самом деле одно из ответвлений было главной дорогой, а другое — проселочной, но тогда мы не подозревали об этом, полагая, что надо выбирать между двумя различными путями. Доверившись своему чутью, мы последовали по проселочной дороге, которая, по-видимому, была шедевром неведомого инженера из дорожного ведомства По-юл. Огромные отвесные скалы постоянно преграждали нам путь, и мы перебирались через них то по стволам деревьев, где были сделаны зарубки вместо ступенек — на них умещались лишь пальцы ног, то по шатким камням — из них было сложено некое подобие лестницы. В некоторых местах не хватало земли, и ее заменяли доски, грубо обтесанные топором, или бревна, вдавленные в отвесный склон. Эти сооружения предназначались для здешних великанов, чьи ноги были гораздо длиннее наших, поэтому, когда мы спускались по головокружительным лестницам или пытались преодолеть проломы, которые местные жители могли просто перешагнуть, мы зачастую встречали под собой лишь пустоту. Если опоры на ноги оказывалось недостаточно, приходилось опираться на руки и посохи. Один раз я даже ухватилась за ветку зубами — совершенно бесполезное непроизвольное движение, — и мы с Йонгденом смеялись надо мной еще несколько дней.

Если бы мы шли налегке, такая гимнастика, возможно, доставила бы нам некоторое удовольствие. Но, зная, что впереди долгий путь через безлюдные леса, мы запаслись большим количеством тсампа и рисковали из-за этого груза потерять равновесие во время своих пируэтов.

Хуже того, мы опасались, что сбились с пути. Такая тропинка, вероятно, вела в какую-нибудь деревню, но не могла быть дорогой в Конгбо, по которой, как нам было известно, ходили навьюченные мулы.

Вдобавок мы не находили следов своих недавних попутчиков. На илистой почве неизбежно должны были отпечататься шаги тридцати двух человек. Значит, ватага паломников избрала другой путь. Тем не менее я решила следовать дальше, ибо мой маленький компас показывал, что направление правильное.

Итак, мы снова остались одни. Никто не ждал нас в Лхасе в назначенный день, ведь мы не должны были читать там Священное писание во имя процветания ламаистского правительства. Было бы неплохо попасть в столицу к началу празднеств, но до этого дня оставалось еще немало времени, и мы позволили себе не спешить.

В любой момент нам грозила новая встреча с разбойниками, но мы решили, что, раз уж находимся в опасной зоне и поневоле вынуждены продолжать свой путь, не стоит переживать по поводу вероятных опасностей, которые вдобавок невозможно было предотвратить.

Наша живописная тропа оборвалась у гигантского дерева, посвященного некоему лесному божеству. Здесь она соединилась с дорогой для мулов, и стало ясно, что мы не заблудились.

Священное дерево, разукрашенное флагами с надписями и магическими фигурками, смягчило гнетущую атмосферу тревоги, которую вызывал полумрак, царивший под густой листвой. От этого места, приятно выделявшегося на однообразном лесном фоне, веяло необычайной психической силой, характерной для таких уголков природы; отдыхая у Священного дерева, я думала о незапамятных временах, когда юное человечество жило в согласии со своими богами.

Выйдя на более удобную тропу, мы смогли двигаться быстрее, и я пожалела о том, что, на свою беду, выбрала ужасную проселочную дорогу. Однако вскоре мне было суждено благословить доброго лесного духа, вероятно направившего меня на этот путь.

Немного дальше я нашла посреди тропы ветку цветущей орхидеи, такой свежей, как будто ее только что сорвали. Дело было в январе, и я упоминаю об этом, дабы показать, что не весь Тибет представляет собой бесплодную ледяную пустыню, простирающуюся к югу от Лхасы до самых Гималаев.

В конце дня мы догнали трапа и их спутников, расположившихся на красивой поляне, на берегу притока По-Цангпо.

Увидев нас, паломники пришли в волнение, бросились к нам и принялись расспрашивать о том, чем закончилась наша встреча с грабителями. Мы отвечали, что не видели на своем пути ни единой живой души. Путники были поражены. Ранним утром они столкнулись с шайкой местных разбойников, которые преградили им путь и стали требовать «подарков». Трапа отказались давать что бы то ни было, как и во время спуска в долину Нагонга, и началась схватка. Несколько разбойников были ранены, а другие разбежались. Двое из нескорпа получили удары саблей, и еще один человек, которого толкнули, упал на камень и теперь жаловался на боли в теле.

Когда мы рассказали, что шли проселочной дорогой, все похвалили нас за прозорливость. Если бы мы выбрали дорогу для мулов, то, скорее всего, тоже столкнулись бы с грабителями, раздосадованными недавним поражением, и они обобрали бы нас до нитки.

Встречи с разбойниками в Тибете не редкость, и путники относятся к ним очень спокойно, если только такие встречи не сопровождаются исключительным кровопролитием. Присутствие раненых, лежавших у костра, отнюдь не омрачало веселого настроения их спутников. Скорее наоборот, эта стычка, нарушившая однообразный ход путешествия, даже придала им бодрости.

Большие костры, разведенные на поляне, и стук топоров в лесу привлекли внимание крестьян, обитавших поблизости. Некоторые из них пришли навестить нас. Казалось, что они немного навеселе; беседуя с нами, селяне с любопытством озирались по сторонам. Я спрашивала себя, не разведчики ли это, посланные для того, чтобы оценить наши силы и сообщить своим приятелям, как нас лучше ограбить.

Крестьяне попросили Йонгдена остановиться здесь на денек, чтобы благословить их дома и посевы. Лама, разумеется, отклонил это предложение, сославшись на то, что спешит в Лхасу, где он должен принять участие в мёламе. Причина была уважительная, и жители По не настаивали на своей просьбе, но заявили моему сыну, что пришлют к нему утром жен и детей для благословения.

Несмотря на мирные речи, путники решили стоять ночью на страже: благочестивые искатели благословений или недавние грабители могли воспользоваться темнотой, чтобы напасть на нас. Поэтому часовые ходили вокруг лагеря, сменяя друг друга, и ночь прошла спокойно.

Пока мы крепко спали в своей палатке, которую установили чуть поодаль от всех, странники снова ушли до зари. Когда мы проснулись, поляна была пуста. Я настояла на том, чтобы мы выпили чай, но вскоре Йонгден выразил беспокойство по поводу того, что мы остались одни в опасной местности. Когда мы заканчивали укладывать вещи и я склонилась над котомками, он сообщил мне о приближении отряда разбойников. В самом деле, я заметила какую-то группу людей, но, как только они подошли ближе, стало ясно, что среди них только женщины и дети.

Несмотря на то что наши вчерашние гости были в подпитии, они не забыли прислать к Йонгдену своих родных для благословения. Крестьянки принесли ему немного масла, сушеных фруктов и корзину стручкового перца, который является меновым товаром и весьма ценится на рынках Лхасы. Таким образом, «грабители», напугавшие моего спутника, оказались нашими благодетелями.

Пока Йонгден благословил каждого человека в отдельности, согласно ламаистским правилам, пока мы упаковали полученные дары и поговорили с женщинами, прошло немало времени. Наконец мы двинулись в путь, уже не рассчитывая догнать своих попутчиков, во всяком случае в тот же день.