ПОЛЕВОЙ ДНЕВНИК

«2 июня. Привет, Чача!

…Я тебе еще раз повторяю, что полевая работа ― это не просто особый вид деятельности, это особый образ жизни. Потому что, чем бы ты ни занимался, где бы ни находился, ты какой-то частью своего сознания всегда начеку. И всегда должен быть во всеоружии (было время, когда я даже в сортир за домом ходил через огород с биноклем на шее, потому что в окрестных кустах вертелись помеченные мною дрозды с цветными крылометками).

всегда смотришь по сторонам, всегда готов среагировать на новое, не упустив, возможно, самое ценное свое наблюдение. Всегда подспудно продумываешь, чего ожидать за следующим поворотом дороги или реки, или на опушке леса, или за склоном следующего холма. В поле не бывает нормированного рабочего дня или перерыва на обед. Даже глотая первый кус долгожданного бутерброда, ты нередко откладываешь этот бутерброд в сторону, поднося бинокль к глазам. Потому что, работая в поле, ты обязан постоянно наблюдать и испытываешь потребность это делать.

Лишь одна вещь в полевой работе еще важнее, чем само наблюдение: это правильно записать увиденное. Сделать это совсем не просто. Попроси неподготовленного человека описать простейшее наблюдавшееся им событие, и ты сам увидишь, что в этом описании кое-что окажется перепутано, будут упущены многие детали, с легкостью будет перемешано действительно наблюдавшееся и домысленное наблюдателем «по логике» происходящего. Потому что правильно записывать наблюдаемое еще труднее, чем наблюдать, а учиться этому приходится еще упорнее, чем учиться проводить наблюдение. Немаловажно и то, что писанина в экспедиции занимает порой не меньше времени, чем сами полевые маршруты.

Все это заставляет человека, работающего в поле, придумывать десятки маленьких уловок и приспособлений, облегчающих работу и способствующих полноте наблюдения и его описания.

Ты скажешь, мол, делов-то. Достаточно взять видеокамеру, и все в порядке! Ни фига. Видео может помочь во многом, но не во всем. Для целого ряда работ использование видео практически бесполезно по многим причинам. Не говоря о том, что не у каждого эта камера есть. А вот что у каждого полевика есть, так это свой набор особенно удобных в поле инструментов и приемов их использования, маленьких хитростей, без которых он и не представляет себе своей полевой жизни.

Любимая одежда для поля, когда каждый карман на видавших виды штанах или куртке используется для строго определенных вещей. Любимый бинокль, фотик, нож, подсумок на пояс, кофр для аппаратуры и т. д. Все это подбирается с тщательностью и вниманием к незаметным на первый взгляд деталям, доделывается и переделывается, проверяется на практике и, когда выбор сделан, нередко используется потом годами, а то и десятилетиями.

Почему, ты думаешь, я свой старинный «акушерский» саквояж таскаю по горам на автоматном ремне? Потому что это уникальная конструкция, позволяющая за секунду получить доступ ко всем камерам и объективам. Самые шикарные современные кофры прославленных фотофирм такого не позволяют. А уж чего мне только не пришлось наслушаться из-за своей привязанности к этому странному предмету: и ветеринаром человеческих душ меня дразнили, и доводили бравыми армейскими выкриками типа: «Доктор, доктор! Нашей корове надо сделать аборт!..»

Когда я смотрю на полевое оборудование, доступное для работы сегодня, я не верю своим глазам. Не так давно, возвращаясь со Стасом из маршрута, глядя на пролетающую стаю птиц и пытаясь угадать, откуда и куда они летят, мы начали фантазировать, как о чем-то несбыточном на нашем веку, что вот изобрести бы компьютер, позволяющий определить, что это за вид, сколько птице лет, где она родилась и проч. Сегодня это есть. Достаточно мгновенным движением, как уколом шприца, вживить птице под кожу микрочип (как те, что используются для мечения кошек и собак), а потом провести над этим местом сканером, и ты мгновенно получишь всю имеющуюся информацию об этом организме, которая была доступна на момент мечения.

Но даже не касаясь экзотических (на сегодня…) технологических новшеств, возьмем просто рутинный процесс записи наблюдений, т. е. то, с чем сталкивается каждый работающий в поле зоолог. Сейчас ты уже можешь надиктовать увиденное на карманный магнитофон, потом вечером, в палатке, подключить его к портативному компьютеру, и специальная программа сама напечатает текст с надиктованного.

А потом ты можешь через сотовый телефон отправить этот файл по электронной почте в любое место, куда тебе требуется: нажал на клавишу ― и собранная за день информация за несколько секунд, включившись в немыслимое переплетение электронных сетей, окутывающих весь наш (оказавшийся, как и подозревали, таким маленьким) мир, появится на компьютере у тебя в кабинете в центре большого шумного города или на столе у твоего соавтора на другом континенте.

О таком никто и не мечтал еще за пять лет до конца столетия; о таком просто не думалось. Двадцатью же годами раньше, начиная работать в Туркмении, я располагал очень хорошим двенадцатикратным биноклем, фотоаппаратом «Зенит» и записной книжкой, лишь мечтая о портативном кассетном магнитофоне, которого нигде не мог купить. При этом, однако, я постоянно старался совершенствовать технологию сбора материала ― проведения самих наблюдений и последующей записи увиденного.

Во время маршрутной работы записывать что-то порой требуется каждую минуту. Когда шестьсот раз за день достанешь из кармана одной рукой записную книжку, другой ― карандаш, а потом так же уберешь все это назад, понимаешь, что экономия этих движений ― не мелочь. Я изобрел для себя, казалось бы, незаметные, но крайне полезные нововведения: сначала перехватил блокнот аптечной резинкой и стал подпихивать под нее карандаш, а потом еще и подвесил саму записную книжку на веревочной петле на запястье руки. Отпала необходимость каждый раз класть ее в карман и доставать обратно. Подобная, казалось бы, ерунда экономила массу сил, придавая работе очень важное удобство. Я придумывал особые карманы и подсумки, совершенствуя снаряжение сезон за сезоном.

Потом я раздобыл-таки, ценой неимоверных усилий, сначала подержанный отечественный кассетный магнитофон (размером с полноформатный кирпич), потом ― карманный японский и в последующем уже никуда не выходил без него. Я часами надиктовывал в поле наблюдения за поведением птиц, а потом тоже часами проигрывал эти записи дома, раз за разом перематывая кассеты взад–вперед и переписывая с них надиктованное в толстые тетрадки (иногда исписывая стандартную общую тетрадь за два дня). Рабочий день удвоился по продолжительности, но в работу пришло новое качество: стало возможным фиксировать детали, ранее недоступные описанию.

Я совершенствовал свои дневники, изобретая множество хитростей, облегчающих их чтение, тематические и видовые указатели, оглавления и пр. Все это сейчас вызывает лишь улыбку, потому что при наличии даже самого простенького компьютера это не требует уже каких-либо специальных хлопот.

Игорь дразнил меня тем, что, приехав в экспедицию, я отсиживаю зад за столом, шурша бумагами, а я упивался этой полевой канцелярщиной, сам удивляясь, что мне доставляет такое удовлетворение быть бумажной крысой: описание на бумаге чего-либо уникального, увиденного в природе, приобретало для меня самодостаточную ценность. Только благодаря этому двадцать лет спустя я имею шанс использовать свои старые полевые дневники для работы, восстанавливая в памяти не только наблюдавшиеся факты, но и буквально зрительно воспроизводя события, места, сцены и эпизоды.

Когда я сегодня пытаюсь угадать, какими возможностями будут располагать полевые зоологи в ближайшем будущем, я понимаю, что предугадать это невозможно. Технология развивается столь стремительно, что каждые полгода в эту сферу вновь и вновь привносится новое качество.

Уже не надо с дрожью в руках, рискуя упустить свой так долго вынашиваемый единственный шанс, наводить неподъемный объектив на летящую птицу: фотоаппарат с мгновенным автофокусом снимет тебе восемь кадров в секунду, позволив выбрать из них потом единственный ― лучший.

Карманный цифровой диктофон уже не требует кассеты с пленкой, записывая все на компакт–диск или на чип–карту, прямо на которых ты расставляешь нужные тебе пометки–закладки, чтобы потом мгновенно найти записанное, переставить записи местами, сгруппировать их по нужному принципу, отредактировать, выкинув ненужное.

Цифровые видеокамеры, по качеству не уступающие телевизионным стандартам, не требуют больше двух ассистентов и ящиков дополнительного оборудования, а легко помещаются за пазуху.

Заблудившись в пустыне, в тундре или в джунглях на тропическом острове, ты достаешь из кармана купленный в обычном магазине ДжиПиЭс размером с калькулятор и через спутник узнаешь с точностью до двадцати метров свои координаты, а стрелка на дисплее показывает тебе, куда надо двигаться в соответствии с исходно заложенным маршрутом.

Сидя на камне бог знает где и подсознательно наслаждаясь (наивный…) удаленностью от суеты цивилизации, ты вздрагиваешь, потому что забыл выключить сотовый телефон, и он вдруг звонит у тебя в рюкзаке… Чертыхнувшись, ты достаешь его, чтобы выключить, но, взяв в руки, вдруг решаешь, что все-таки надо проверить электронную почту, нажимаешь кнопку, выходишь через этот телефон на Интернет и читаешь там пришедшие тебе записки… А большинство из них настолько не вписывается в тот мир, где ты сейчас находишься, сидя на прокаленном солнцем камне, что они даже и не воспринимаются, так что, не дочитав их до конца, ты выключаешь изящный аппарат и засовываешь его куда подальше, удивляясь сам себе, что поддался этому импульсу…

И еще я думаю о том, что через год все эти новшества уже выглядят как экспонаты из лавки древностей и что какие бы технические диковинки мы ни использовали в прошлом, настоящем или будущем, все наши технические прибамбасы ― полная фигня! Они всегда были, есть и будут, по большому счету, вторичны. И ничего не стоят по сравнению с главным ― с увлеченностью человека, находящегося в природе, с его наблюдательностью и трудолюбием.

Лучшие на сегодняшний день классические полевые работы написаны людьми, у которых не было ничего, кроме потертой записной книжки в кармане, тщательно оберегаемого полевого журнала, завернутого в промасленную бумагу, в рюкзаке и простого карандаша. Но была бесконечная любовь ко всему, что они наблюдали, была настоящая внутренняя культура, не позволяющая допускать неточности, и фанатичное трудолюбие.

Когда думаешь о том, как Зарудный, Пржевальский, Ливингстон или Льюис и Кларк записывали свои наблюдения после долгого дня около экспедиционного костра; когда понимаешь, что, не имея фотоаппаратов, они находили время делать зарисовки растений и животных, горных хребтов и речных каньонов, которые описывали впервые, отчетливо осознаешь, что немыслимые доселе преимущества нашего современного, пронизанного электроникой мира, ― это всего лишь удобный инструмент, который может помочь тому, кто стремится стать мастером, но который сам по себе не заменяет мастерство…

Взять, например, Зарудного. Еще пацаном, живя у тетки в оренбургском поместье вдалеке от родителей, никогда не уделявших ему никакого внимания, он проникся обаянием природы и почувствовал волю, проводя свои дни в степи и в перелесках по берегам рек. Отправленный в кадетский корпус, он сбежал оттуда, был водворен обратно, снова сбежал. И потом уже всю жизнь терпеть не мог канцелярских обязанностей и страдал на службе от казенных порядков, задыхался от служебных инструкций «казенного заведения», рвался на волю ― в свои путешествия. Но в странствиях этих, лишь только доходило до записи наблюдений и научных сборов, не было человека более дотошного, педантичного, более беспощадного к самому себе и более аккуратного, чем Зарудный. Он вел свои дневники с фанатичной обязательностью и аккуратностью. Если по–еле тяжелейшего дня в пустыне, после препарирования ночью, при свете фонаря, добытых за день птиц, еще не был написан дневник, усталости для него не существовало. Он писал и писал часами, занося своим скачущим, как мелкие волны, почерком на бумагу все увиденное. Когда я сегодня читаю его книги, часть которых представляет собой хронологические дневниковые записи путешествий по Иранскому нагорью и прочим, далеко не самым гостеприимным местам, я не могу понять, как он фиксировал в поле весь этот материал (ведь невозможно же на ходу, без диктофона, в записной книжке описывать каждый поворот реки, каждую куртину деревьев и каждое ущелье!).

И еще одно. Это уже чистые эмоции. Каждый раз, распечатывая сейчас на принтере на свежих белоснежных листах нынешние свои полевые дневниковые записи и сознавая незаменимое удобство этого, я с теплой грустью в душе перелистываю страницы своих былых полевых дневников. Со случайно раздавленными между ними комарами. С вложенным когда-то и оставшимся там на десятилетия листиком или цветком растения, которое я тогда определял. Или с подсунутым под обертку найденным на тропе птичьим пером. С пометками и дополнениями, многократно вносившимися уже годами позже. С записями, сделанными во время совместных экспедиций моими былыми соратниками ― студентами и коллегами. Вот старательный округлый девчачий почерк сменяется почти детскими скачущими мальчишескими каракулями, потом размеренным полупечатным шрифтом уже другой, уверенной руки, потом почти нечитаемыми иероглифами, требующими специальной расшифровки, а потом ― страницей, на которой вообще все написано вверх ногами… Калейдоскоп характеров, череда знакомых лиц, переплетение разных судеб, непроизвольное сравнение нас всех тогдашних с нами нынешними… Рукописные записи, такие разные и так много говорящие о каждом из тех, кто их оставил.

Не случайно, наверное, в сегодняшней, все более компьютерной жизни я все больше ценю полученное письмо, если оно написано от руки… Так что тебе за твое послание, написанное за два раза разными ручками, ― особое спасибо (хорошо, что ты рыбу в него не заворачивал…).

Так что для меня страницы старых полевых дневников ― это не отражение и описание жизни, это сама жизнь. Сегодня я жертвую этим ради целесообразности затрачиваемых усилий» понимая, что не имею права рисковать собранными наблюдениями, случайно утеряв потом их единственный экземпляр. Но мне очень не хватает тех клетчатых затертых страниц из обычных общих тетрадей, которые являлись свидетелями и участниками всего со мной происходившего…

А иногда и того больше. Хочется бросить на фиг все эти нынешние технические излишества и уйти наблюдать просто с биноклем, записной книжкой и авторучкой в кармане… Честно говоря, я иногда (очень редко) так и делаю. А потом, когда все же перепечатываю эти записи на компьютер, думаю сам про себя: «Во дурак-то, делать, что ли, нечего?..»