ВИНТЫ
Часть своего войска отправил он в чужеземные страны, дабы сделать Хорасан государством могущественным, а самому стяжать славу не имеющего себе равных в благородстве и справедливости.
.. (Хорасанская сказка)
«2 апреля. В окрестностях Кара–Калы, являющейся одной из исконных русских крепостей–поселений, в ущелье Багандар на Сюнт–Хасардагской гряде, по скалам вьется серпантин дороги, сложенной из камней вручную на заре освоения (колонизации) Россией этого важного стратегического региона. Местные называют эту дорогу «Винты». Восемь лет назад мы еще ездили по ней на машине с Андреем Николаевым, начавшим нелегкое дело практической заповедной охраны этих мест; сейчас она зарастает порослью инжира и держидерева.
На плоской скале у основания склона до сих пор различается императорский символ Александра III с короной и высеченная рядом надпись, пугающе исчезающая с годами: «Приказанием генерала Куропаткина… в 1892 г. сия дорога пробита текинцами, гокланами… под руководством капитана… Поклевского–Козелла…» (У генерала Куропаткина Зарудный испрашивал финансовой помощи для одного из своих путешествий; Куропаткин денег не дал, а получив потом книгу Зарудного о все-таки состоявшейся экспедиции, был настолько впечатлен талантом и трудолюбием автора, что послал ему внушительную сумму, на которую было организовано следующее путешествие.)
Однажды, когда мы лазали здесь по горам с Зубаревыми снимали на видео эту надпись, все слабее и слабее заметную на легко разрушающемся податливом сланце, я, видя это пагубное воздействие времени, не удержался от соблазна и потащил в карман отвалившийся от скалы кусок камня с выгравированной на нем буквой, оправдывая сам себя тем, что камень этот все равно уже откололся и почти потерялся среди просто щебня…
Это было не обывательское стяжание раритетов, но гипнотизирующее притяжение символа, за которым скрывалась захватившая мое воображение эпоха. Зубарев тогда наорал на меня, заставил вытащить этот камень из кармана и прилов жить его на то место, от которого он отвалился. Вот для чего, среди прочего, нам нужны надежные спутники ― чтобы удержать иногда от поступка, за который потом будет неловко или даже стыдно».
Сейчас, когда я пишу это, сидя за тысячи километров от Багандара, я не отказался бы хранить у себя этот камень. Я включил бы настольную лампу, достал бы его из коробки и положил бы на ладонь. И еще раз впитал бы в себя детали его фактуры. Провел бы другой рукой по его шершавой серо–коричневой поверхности; проследил бы пальцем желобок надписи, вытесанной сто с лишним лет назад незнакомым мне человеком. Кто знает, может быть, бородатым служивым казаком, который, вырубая эти буквы на опостылевшем солнцепеке, мечтал вернуться домой, в какую-нибудь заснеженную губернию центральной России…
И все же я благодарен Зубарю за то, что он удержал меня тогда. Потому что место этому камню именно на той самой скале, и нигде более. Его фактуру и тяжесть в руке я все равно всегда буду ощущать, как и в тот день много лет назад, а кроме меня, он, сам по себе, никому потом не будет интересен ― просто камень с еле заметной непонятной канавкой…
