АКУЛА НА КАФЕДРЕ

«20 марта. Дорогая Светлана Петровна!

Когда хожу по холмам («клик–клик» ― шагомер), хорошо думается про разное. В том числе и про московское. В том числе и про кафедральное. В том числе и про то, как на втором курсе у Вас на занятии доклад делал по хищным птицам. Не понимаю, как Вы тогда это вынесли. Я бы сейчас, как преподаватель, не стерпел бы такого: девяносто минут вместо пятнадцати… Но меня тогда и правда понесло, это я даже сейчас помню.

Часто скучаю по кафедре. Нет, не так. Не скучаю. Чего мне скучать, если я из родных стен в поле еле вырвался. Не скучаю, а ощущаю тылы; это совсем другое. Все-таки эти самые пресловутые родные стены не заменишь ничем.

А коллектив в этих стенах? Доставшееся нам всем по жизни сочетание таких разных людей: Т. А. А. ― К. И. А. ― В. Г. Б. ― Л. И. Б. ― Т. И. Б. ― Д. И. Б. ― В. Т. Б. ― В. М. Г. ― М. С. Г. ― Ю. П. Г. ― В. С. Г. ― В. М. Д. ― С. А. Е. ― А. А. Е. ― И. А. Ж. ― В. Д. И. ― А. А. И. ― В. Е. К. ― Ю. С. К. ― Н. И. К. ― М. П. К. ― В. М. К. ― Н. Т. К. ― A. Б. К. ― Н. А. К. ― А. Л. К. ― А. И. К. ― И. Ф. К. ― С. Д. К. ― О. А. Л. ― Н. Ф. Л. ― Е. А. Л. ― К. В. М. ― B. Р. М. ― А. В. М. ― А. А. М. ― А. В. М. ― С. П. Н. ― И. Б. Н. ― В. И. О. ― В. И. П. ― С. Л. П. ― Ф. Н. П. ― М. Б. П. ― Е. Ю. П. ― А. Г. Р. ― Н. Н. Р. ― Е. Л. С. ― Л. С. С. ― Н. М. Ч. ― М. Е. Ч. ― С. А. Ф. ― Г. И. Ф. ― И. X. Ш. ― С. П. Ш. ― А. О. Ш. ― Н. А. Щ. Перечисление инициалов смотрится как генетический код в нашей общей «кафедральной ДНК»: цепочка букв, но сколько всего за ними! Как и в настоящем генетическом коде, не все здесь друг с другом сочетается, но все необходимо. Со временем что-то на что-то заменяется, что-то исчезает. С факультета уже четверо за бугор отчалили. И не лучшие, и не худшие ― разные. Кто- то готовился, клинья подбивал, у кого-то само сложилось. Это не важно. Важно, что их нет. Могли бы быть здесь, когда каждое подставленное плечо общую ношу облегчает, когда каждый рядовой с саперной лопаткой ― на вес золота.

Ведь образование у нас, какую эпоху ни возьми, всегда ― передний фронт. Где не столько стрелять приходится, сколько окапываться. Но их нет, уехали. Хотя это, может, и не самое главное, уехали и уехали, главное ― чтобы мосты не жгли.

Это у какого же французского театра эмблема ― пчелиный рой? Не помню. Мол, летите пчелы, кто куда, летите хоть по всему свету, но потом собранную пыльцу несите назад в свой улей… Так же и нам наши люди везде нужны, а уж даже плохонький лазутчик «в тылу врага» или толмач в лагере союзника для армии, поди, не меньше рядового в окопе ценятся. Хотя мы такие тонкости лишь задним числом обдумываем (если обдумываем), уже после того, как любого, перешедшего фронт, без суда, за дезертирство или за предательство, к стенке…

Нуда ничего. Бог даст, всегда будут в родных кафедральных коридорах с выщербленными паркетинами такие же студенты с горящими глазами, с увлеченностью природой и с жаждой путешествий, как и много лет назад. Такие же, как и сейчас, неугомонные аспиранты, в которых накопленное за пять студенческих лет сплавляется с радостным предвкушением «всамделишного» вхождения в профессиональную науку. (Помните, как я перед сдачей аспирантского экзамена бороденку отпустил? Цирк).

Будут преподаватели, которые, как вы все, не скупятся на время, уделяемое студентам, и не щадят живота, протаптывая ту самую, порой неприметную и теряющуюся в передрягах будней, спасительную тропинку традиций и связи времен. Тропинку, в конечном счете пробивающуюся через все дебри и колдобины и выводящую всех нас на наш главный жизненный путь, уж как ни сторонись высоких слов.

И будет дух экспедиций и практик, остающихся в памяти пережитыми вместе приключениями, опасностями, счастьем общения, вдохновением открытий, дружбой, любовью, образами дальних стран и предчувствием будущих свершений.

И будут новые и новые достойные буквы, встающие на свое особое место в славный кафедральный «генетический код»… Только так и может быть.

Ведь не зря же корифеи фундамент закладывали. Сергей Палыч, бывало, как посмотрит из-под косматых бровей, сердце сразу холодеет; какие уж там после этого первичные почки или вторичные рты… А он сидит на своем кресле с подлокотниками, в профессорской феске и со спокойствием парящего над реальностью, игнорируя истеричные административные запреты («Курение в здании факультета категорически запрещено!»), отламывает фильтр от сигаретки, вставляя ее в длинный прокуренный мундштук…

А как там Михеич? Все так же с утра за столом, немым укором всем нам ― простым смертным, живущим в суете? Важное это дело ― постоянство.

Вот, например, в зоологической аудитории на боку у чучела акулы всегда мелом написано имя правящего американского президента. Сами знаете: так было в мою бытность первокурсником, так же было и когда я защищал в этой аудитории диссертацию (пришлось перед сбором Ученого совета влезть на стул и стереть надпись мокрой тряпкой, от которой потом выступили белесые разводы), так же и сейчас, когда я сам читаю там лекции. Президенты меняются, многострадальная акула, застыв с зубастой оскаленной улыбкой, бессменно олицетворяет коварный империализм. Надежная акула….

Эх… Правильно все-таки Михеич, Мудрый Дед, пожелал мне на обмыве после защиты проработать на кафедре всю жизнь: дом родной; где ни шляешься–мотаешься, а знаешь, что в конце концов вернешься сюда».