Четвертый помет

И вот уже вскоре Пиппе в четвертый раз предстояло стать матерью, а я, как обычно, внимательно следила за ней. Она пропадала целых четыре дня, поэтому можно себе представить, как я обрадовалась, когда она пришла к нам в лагерь к вечеру 13 июля 1968 года. Она появилась со стороны равнины, где ее первые малыши увидели свет и всего через тринадцать дней были убиты гиеной. Теперь эта равнина заросла непроходимым кустарником и вовсе не подходила для воспитания детенышей: некрупных животных, вроде Пиппы, подстерегали здесь естественные ловушки. Но, к моему немалому удивлению, она провела в этих местах последние недели и, хорошенько поужинав, вновь отправилась именно туда.

Мы с Локалем прошли за ней полмили, но затем она уселась и ни за что не хотела двигаться с места. Когда я погладила ее, провела рукой по набухшим от молока соскам, она перевернулась вверх брюхом; и тут я заметила, что на нас надвигаются четыре слона. Ничего не поделаешь — пришлось спасаться бегством. Оглянувшись, я увидела, что серые гиганты идут прямо на Пиппу, а она, как всегда, даже ухом не повела. Сегодня это меня озадачило — ведь по ее состоянию было видно, что ей предстоит родить в ближайшие двое суток.

Последние пять дней слоны бродили поблизости от лагеря и, несмотря на наши попытки от них избавиться, срывали ветки с деревьев возле хижины, как будто во всем огромном парке именно эти деревья казались им особенно аппетитными.

На другой день Пиппа исчезла. Целых девять дней она не показывалась; до сих пор она никогда еще не скрывала от меня новорожденных так долго. Мы вдоль и поперек исходили равнину, на которой видели ее в последний раз, но не обнаружили никаких признаков их присутствия. А двадцать третьего я вдруг увидела ее на возвышении за лагерем, где я обычно ставила свой лендровер. Долго и внимательно осматривала она местность, и эта осторожность очень меня порадовала, Пиппа, та самая Пиппа, которая в детстве чуть не сделалась завсегдатаем ресторанов в Найроби, теперь вела себя, как настоящее дикое животное, — впрочем, «дикие» гепарды в заповедниках Амбосели и Найроби так привыкли к восторженным туристам, что запросто вскакивали в машины и даже позволяли себя гладить! Мне не нужно было другой награды за то одиночество, на которое я сама себя обрекла, чтобы посетители не тревожили Пиппу с самого начала ее жизни на свободе. Вот она, моя лучшая награда — Пиппа, настороженно высматривающая, нет ли поблизости чужих. Окончательно убедившись, что все спокойно, она подошла к нам попросить мяса. По ее аппетиту можно было судить, как она проголодалась; я заметила, что она страшно исхудала. Насытившись, она отправилась обратно по своему следу вдоль дороги к Скале Леопарда, минуя ту равнину, которую мы обшарили в поисках «детской».

Был полдень, и стояла сильная жара, но Пиппа свернула в заросли только через две мили. Затем она прошла около пятисот ярдов в направлении речки Мулики. Она осторожно принюхалась и повела меня и Локаля к кусту медоносной акации (такую акацию «погоди немного» она всякий раз выбирала для устройства «детской»). Там, в глубине куста, я увидела четверых малышей. У двоих, более крупных, глазки были уже открыты. У детенышей из предыдущих трех пометов глаза открывались на десятый-одиннадцатый день, и я предположила, что этим малышам всего девять дней. Следовательно, они родились 15 июля.

Глядя, как пушистые крохотные зверята на непослушных лапках подползают к соскам Пиппы, я не могла сдержать улыбки: ведь ей опять удалось нас одурачить! Как старательно она притворялась, что непременно устроится на равнине, в полумиле от лагеря! А на самом деле, как только мы ушли и оставили ее рядом со слонами, она преспокойно встала и удрала сюда; трава здесь была невысокая — признаться, трудно подыскать лучшее место для воспитания новорожденных. По всей долине разбросаны колючие кустарники, но место достаточно открытое, так что легко заметить приближение опасности. До обеих речек — Васоронги и Мулики — не больше пятнадцати минут ходу, и от дороги логово хорошо укрыто, хотя Пиппа слышала шум проезжающих машин или приближение львов; они часто пользовались этой дорогой, но всегда заблаговременно предупреждали о своем присутствии ворчанием и пыхтением.

Я смотрела на семейство: малыши сосали изо всех силенок, глубоко зарываясь мордочками в мягкий живот Пиппы, а она то и дело поворачивалась, чтобы им было удобнее сосать.

Я никак не могла оторваться от этой мирной картины, но пришлось возвращаться домой.

Теперь Пиппа уже знала, что мне и Локалю вполне можно доверить новорожденных, и когда вечером мы снова пришли, она даже не встала и все время, пока мы ими любовались, продолжала кормить малышей.

Если судить только по размерам, то в помете было два самца, но, разглядев кожистые наросты величиной с боб, расположенные треугольником — позднее здесь разовьются половые органы самцов, — я обнаружила, что на самом деле их трое. Если это подтвердится, то Пиппа неплохо поддерживает равновесие: во втором помете было три самочки и один самец. В предыдущем семействе мне не удалось изучить отношения между самцами и самками — маленький Дьюме погиб всего пяти месяцев от роду. Я надеялась, что теперь Пиппа с моей помощью вырастит четвертый помет без потерь. Помня по печальному опыту, как легко ломаются хрупкие косточки молодых гепардов, я решила добавлять витамины в пищу малышей, как только они начнут есть мясо, — чтобы застраховаться от таких несчастных случаев. Раньше я начинала подкармливать малышей слишком поздно, не зная, как это важно. Теперь я пыталась помочь Пиппе и прибавляла в ее рацион по 15 граммов лактата кальция ежедневно в течение всей беременности и до тех пор, пока она не кончит кормить.

На следующее утро я позвала Пиппу издалека, чтобы сообщить о нашем приходе. Она вышла из-за куста и прошла около ста шагов до Тенистого дерева, где мы ее кормили. Она с жадностью потянулась к воде, а к мясу почти не прикоснулась. Вскоре она стала принюхиваться и повела меня обходным путем по ветру, пройдя примерно 300 ярдов до логова. Малыши подняли заспанные мордочки, но очень шустро разыскали соски, едва Пиппа улеглась, вылизав всех по очереди. Мы вскоре ушли и вернулись ненадолго уже во второй половине дня, чтобы напоить Пиппу — ее очень мучила жажда. Должно быть, она не решалась оставить малышей и сбегать к реке напиться.

На следующий день все малыши открыли глаза и, моргая, уставились на меня, наморщили носы и зашипели, Я уже знала, как дикие детеныши гепарда относятся к присутствию чужого, понимая, что существо другого вида может быть враждебным, но вот что интересно: ведь до сих пор они понятия не имели о том, что такое опасность. Заинтересовало меня и то, что Пиппа вдруг перестала доверять нашему старому другу Стенли и не желала подходить к еде, пока он был поблизости. А раньше она всегда, не теряя времени и даже не «поздоровавшись» со мной, шла прямо к нему — конечно, когда он нес корзину с мясом. Мне было жаль, что с бедным малым так сурово обходятся, но я вспомнила, что в первые дни после родов Эльса вела себя точно так же: ни один из двух ее друзей-африканцев не смел даже появиться на горизонте.

Стенли очень добродушно отнесся к этому временному охлаждению и по-прежнему, несмотря на ее рычание, таскал Пиппе мясо и воду — а это была нелегкая ноша. С каждым днем Пиппа все дальше обходила логово на обратном пути, причем всегда старалась, чтобы ветер донес ее запах до детенышей. На тринадцатый день она перенесла их в другое место под тем же кустом, а на следующий день опять переместила. Но только через два дня она «переехала» под другой куст в десяти ярдах от первого. Я не могла понять, почему она так осторожничает — ведь второй и третий выводки она перетаскивала по нескольку раз в первые одиннадцать дней, когда у них еще были закрыты глаза.

Новый дом оказался гораздо просторнее прежнего, и малыши резво ползали, не натыкаясь на колючие ветки. Пиппа не спускала с них глаз, и стоило одному из четверки отправиться в небольшое путешествие, как она мгновенно затолкала его обратно и дала шлепка.

Как-то утром, когда Пиппа сидела под соседним деревом и осматривала окрестности, я попыталась определить пол детенышей на ощупь, но в густой пушистой шерстке мне было трудно установить разницу; тем не менее я по-прежнему считала, что в помете три самца, причем один из них гораздо мельче самочки. Я воспользовалась возможностью и потрогала их коготки, чтобы проверить, правда ли, что в этом возрасте они втягиваются, — по крайней мере работники Крефельдского зоопарка утверждали, будто в первые десять недель когти у гепардов втяжные. На предыдущих детенышах Пиппы я не смогла проверить эти данные, но теперь решила удостовериться окончательно — и убедилась, что когти у маленьких гепардов не втяжные.

Когда малышам исполнилось семнадцать дней, я впервые услышала их тоненькое «чириканье», на которое Пиппа сразу же отозвалась. Первого августа Пиппа явилась, как обычно, к Тенистому дереву, и, пока она ела, я пошла взглянуть на детенышей. Они крепко спали. Потом я последовала за Пиппой к речке Васоронги; там она отыскала мелкое место, где можно было напиться, не опасаясь, что в тебя вцепится крокодил, а оттуда длинными прыжками понеслась к дороге и хорошенько выкаталась в пыли, после чего не торопясь прошла по широкой дуге обратно к детям. Почему она так спокойна, думала я, неужели знает, что они еще спят? Детеныши проспали после нашего возвращения около часа, а мы с Пиппой сидели поблизости.

Последнее время Пиппа поджидала нас на дороге — заодно она принимала там утреннюю «пыльную ванну». Это мне не нравилось: меня не так уж пугали машины, а вот хищники могли почуять запах Пиппы и выследить ее логово. Однажды утром я окончательно расстроилась: через мой лагерь проходил свежий след трех львов и шел вдоль дороги целую милю прямо к логову Пиппы. Но она преспокойно ждала нас у Тенистого дерева, а потом, наевшись, повела к новой «детской», расположенной дальше от дороги, — место было гораздо укромнее прежнего. Я смотрела на малышей, ползающих в кустах; они частенько натыкались друг на друга или кувыркались. Потом Пиппа стала кормить их, а мы пошли домой.

Не успели мы отойти и на пятьсот ярдов, как навстречу нам попались три льва. Мы остановились и поглядели на них, и тут они бросились с дороги на равнину — а ведь там, чуть подальше, была Пиппа с малышами!

Мы встревожились и постарались заставить львов повернуть в другую сторону. Должно быть, это нам удалось, потому что на следующее утро мы нашли наше семейство под тем же кустом, и, судя по всему, Пиппу никто не беспокоил, кроме павианов, чей лай слышался невдалеке. Она не стала есть мясо под Тенистым деревом, едва прикоснулась к нему, когда я подтащила еду ближе к логову, и поминутно тревожно озиралась. Как ни странно, на другое утро она перестала обращать внимание на павианов, хотя они все еще держались поблизости, и даже надолго ушла от спящих детенышей, чтобы поразмяться.

Пока ее не было, я осмотрела их зубки и обнаружила, что нижние резцы и клыки уже совсем большие. В этот день малышам исполнилось три недели. Через два дня прорезались верхние резцы и клыки. А Пиппа тем временем переселила их ярдов на 250 в крохотный кустик, который почти не давал никакого укрытия. Правда, малыши уже кое-как передвигались без ее помощи, но все же расстояние для них было великовато. Мне было совершенно непонятно, с какой стати Пиппе так приглянулся этот убогий кустик, особенно когда я и в следующий раз нашла семейство там же; Пиппа была очень встревожена, потому что рядом бродили два льва, следы которых мы видели на дороге.

Один маленький гепард вдруг обнаружил мое присутствие и стал недоверчиво меня рассматривать, а потом решил встать на защиту своего семейства и загородил всех своим телом. Он не спускал с меня глаз, пока мы не ушли.

Вернувшись в лагерь, я получила записку от Джорджа: он видел одну из дочерей Пиппы и писал, что если я потороплюсь, то он сможет мне ее показать. Я немедленно выехала, и мы с Джорджем поехали к тому месту, где он видел ее вчера. Мы остановились на равнине возле Ройоверу, примерно в трех милях от его лагеря. Очевидно, молодая самочка расширила свои владения — раньше мы встречали Уайти и Тату ближе к лагерю. Джордж рассказал, что он, разыскивая своих львов, забрался на машину и звал их, одновременно осматривая местность в бинокль, как вдруг появился гепард и уселся в каких-нибудь двадцати ярдах от машины.

Джордж хотел дать самочке мяса, но она не стала есть — значит, была не так уж голодна. Тогда он поставил перед ней тазик с водой и сделал несколько снимков, пока она лакала. Вскоре она исчезла; Джордж говорил, что выглядела она великолепно. К сожалению, в этот день нам так и не удалось найти молодую самочку, но потом я по фотографиям узнала Уайти.

Я до сих пор была глубоко привязана к Мбили, Уайти и Тату, и мне очень хотелось узнать, как отнеслась бы к ним Пиппа. Пока они были маленькие, она души в них не чаяла, лизала их и баловала, нередко возилась и играла вместе с ними. И она проявляла неизменный такт и бесконечную мягкость, чтобы избежать ссор из-за ревности. Это было счастливое и спокойное семейство — они всегда мурлыкали, стараясь прижаться друг к другу, и всячески выражали свою радость. А теперь жизнь Пиппы целиком была посвящена новым детенышам, и старшие как будто перестали для нее существовать.

Должно быть, сама природа заботится о том, чтобы дикие звери постоянно размножались, и пресекает всякую связь между матерью и потомством, как только оно становится самостоятельным.

Я всегда очень остро сознавала, что на многочисленные загадки, которые задают нам гепарды, необходимо найти верные ответы, и одно время даже пыталась отыскать настоящего ученого, который мог бы участвовать в моей работе и дополнять мои непрофессиональные наблюдения. Найти такого научного сотрудника мне не удалось, и пришлось самой пользоваться некоторыми приемами, которые мне указали ученые: например, проводить целые сутки рядом с животными и тщательно отмечать все мелочи в их поведении. Но наблюдать за Пиппой ночью, не нарушая ее покоя, оказалось совершенно невозможно, так что пришлось ограничиться наблюдениями за жизнью гепардов только в светлую часть суток.

Хорошо еще, что Пиппа к этому времени перевела малышей в большой куст, так что мне было удобно наблюдать за семейством, сидя рядом.

К полудню жара становилась невыносимой, и хотя просвечивающая кружевная тень медоносной акации вполне устраивала гепардов, мне приходилось то и дело перебираться на новое место среди колючих ветвей, чтобы держать в тени голову, которая раскалывалась от боли.

Вот уже целый час я лежала на животе нос к носу с Пиппой, поглаживая ее, а она с мурлыканьем кормила своих детенышей, как вдруг эту идиллию нарушил самолет — он кружил над нами совсем низко, по-видимому, разыскивая меня. Гепарды тут же разбежались, и мне стоило немалого труда собрать обезумевших от ужаса малышей и вернуть их Пиппе.

Немного погодя мы услышали гудки машины со стороны дороги. Я попросила Локаля пойти узнать, что там случилось, и он принес мне записку от группы лондонского Би-Би-Си, которая требовала немедленного интервью — им нужно было сразу же вылетать обратно в Найроби. Их посещение было запланировано заранее администрацией заповедника, меня же оно застало врасплох и положило конец моим наблюдениям над гепардами в этот день. Во рту у меня пересохло от жары, но я отвечала на все вопросы, а вот фотографироваться в своем измятом и грязном костюме наотрез отказалась — мне ведь пришлось все утро переползать с места на место под колючими ветками. Конечно, больше всего приезжим хотелось поснимать гепардов, но мне удалось кое-как от этого отвертеться. Интервью пришлось дать волей-неволей, хотя это шло вразрез с моими принципами, но я еще больше укрепилась в принятом решении: не допускать незнакомых людей к гепардам и избегать всякой рекламы до тех пор, пока работа не будет завершена.

На следующее утро Пиппа ждала нас у Дерева Кормления, довольно далеко от куста, где нас вчера напугал самолет. Она не торопясь приступила к еде, как вдруг подняла голову, услышав негромкие чирикающие звуки. Я бы ни за что не отличила их от птичьего чириканья, но Пиппа тут же бросила еду и побежала к своим малышам. Ей пришлось немало повозиться, чтобы собрать всех котят, которые решили пойти за ней, но разбрелись и запутались в густой траве. Самому крохотному из них пришлось хуже всех — он совсем измучился, продираясь сквозь заросли. Я нашла его, увидела, как он запыхался, услышала отчаянный призыв на помощь — и взяла на руки. Впервые прикоснувшись к шелковистой шерстке, я едва удержалась, чтобы не приласкать малыша, пока несла его к тому кусту, где Пиппа уже собрала все остальное семейство. А нести надо было целых пятьдесят ярдов. Это оказалась настоящая крепость из колючих ветвей, которые давали густую тень. Я обрадовалась такому чудесному логову, но Пиппа, как видно, думала иначе: она беспокойно кружила поблизости, потом приказала детям сидеть — своим обычным таинственным способом — и ушла искать более подходящее место. Вернувшись, она резким «прр-прр» приказала им идти следом.

Удивительно приятно было смотреть, как малыши гуськом потрусили за ней, пробираясь замысловатыми зигзагами через травяной лабиринт, но тут самый маленький опять попал в беду, налетев на непреодолимое препятствие. На этот раз Пиппа сразу пришла на помощь и понесла малыша, ухватив за загривок, но то и дело роняла его, чтобы перехватить поудобнее. Наконец она вышла на место, покрытое редким кустарничком, где и решила остановиться. Я считала, что это «дрянное» место — здесь почти не было прикрытия от жгучего солнца, не говоря уж о хищниках. На этот раз Пиппа, видимо, была со мной согласна; оставив детей под моей охраной, она отправилась на поиски хорошего укрытия. Ее не было минут двадцать, и котята стали скучать. Тут самый маленький подобрался и прижался ко мне, приглашая поиграть. Искушение было почти непреодолимое, и пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не поддаться ему, но в разгар этой внутренней борьбы, когда я едва не спасовала, он ушел к другим малышам, и все уснули, сбившись в пушистый мягкий клубок.

Было уже десять утра, а в это время Пиппа всегда кормила детенышей.

Часы ей были ни к чему, она отлично чувствовала время, и явилась точно, минута в минуту. Но странно: вместо того чтобы прилечь рядом с детьми, она прошла в дальний конец полянки и улеглась. Я погладила ее — она замурлыкала, радуясь ласке, но с места не тронулась. Я решила, что она хочет пить после долгой ходьбы, и пошла к Дереву Кормления, чтобы взять воду. Вернувшись, я не нашла гепардов. Долго заглядывала я под кустики, как вдруг увидела Пиппу ярдах в 300: она шла прямо ко мне, совершенно одна. Она так хотела пить, что вылакала всю воду до последней капли, а потом пошла в «дрянной куст» и засела в нем, как в крепости. Никакими уловками я не могла заставить ее возвратиться к котятам, так что пришлось принять намек и уйти восвояси. Я ломала себе голову: чем вызвано это неожиданное беспокойство? Может быть, она старалась спрятать от меня своих детей потому, что я прикоснулась к малышу, или во всем виноват вчерашний самолет, который напугал ее, когда с громким ревом низко кружил над логовом? Как бы то ни было, мне нужно было снова добиваться доверия Пиппы — ведь и в том и в другом случае виноваты все равно были мы, люди.