ПОСЛЕДНИЙ ОСТРОВ БАЙКАДАМАРАЛ

Оскудевает мир животных. И это особенно заметно тем, кому перевалило за восьмой десяток. Давно прошли те годы, когда на моей родине, в Уссурийском крае, было изобилие птиц и зверей. Теперь, наверное, и там тоже оскудение. В восьмидесятых годах двадцатого столетия, путешествуя по островам Балхаша, на некоторых из них я застал еще идиллию более или менее сохранившегося мира животных. Но и там появление человека вызывало переполох его обитателей.

Вспоминаю один такой небольшой островок, расположенный в соленой и необжитой части озера Балхаш. Это был последний остров из числа многих, проведанных мною на резиновой лодке с моторчиком…

Вечером затихает ветер, озеро становится гладким и ровным. В его зеркальную гладь смотрятся белые облака.

Редкое состояние беспокойного Балхаша. Ночью завыл ветер, зашумело озеро, и под сиянием луны побежали черные волны со светлыми гребешками. Но вот взошло солнце, пригрело, и снова успокоилось, уснуло озеро.

Сегодня оно особенно красивое, бирюзово-зеленое не только потому, что небо сияет синевой, нет, какая-то особенная здесь вода. Тарахтит моторчик, и навстречу вылетают с острова серебристые чайки. Снизу они такие же — бирюзово-зеленые, нереальные по своей окраске. Птицы летят с озера на остров и постепенно белеют.

Этот остров для нас оказался неожиданным, самым последним, а мы полагали, что посетили уже все острова.

Едва я ступаю на берег, как со всех сторон раздается истерический хохот его главных обитателей — серебристых чаек. Других не видно. По берегу заметны уже пустые гнезда, сложенные из мелких палочек, водорослей, всякого растительного мусора. Иногда из нехитрого строения торчит капроновая веревка или обрывок рыболовной сети.

На берегу всюду белеют мелкие кости. Каких только здесь нет! Большей частью — рыбьи. Немало и черепов грызунов, мелких птиц. Сверкает побелевший на солнце череп корсака. Что привело сюда эту маленькую лисичку, отчего она здесь погибла? По берегу острова тянется песчаный вал, заросший джузгуном и тамариском. Некоторые из этих кустов еще цветут, распространяя тонкий аромат.

Едва я перехожу в заросли низенькой эфедры, как со всех сторон раздается тоненькое попискивание, и меня окружает стайка желтых трясогузок. Они явно заинтересовались мною: не желают расставаться и сопровождают меня всюду, продолжая негромко и тонко перекликаться. Но осторожны, к себе близко не подпускают, знакомы с человеком, если не сами лично, то по опыту своих родителей.

Хорошо на необитаемом островке! Почему же здесь так много трясогузок? Меня могут заподозрить в обязательном желании найти на каждом острове что-либо особенное и характерное. Но каждый остров действительно имеет свое население, сложившееся самостоятельно на изолированном от остального мира кусочке земли. Трясогузки избрали этот остров, видимо, случайно. Прижились здесь, размножились, держатся друг друга. Вместе сюда прилетают на лето, вместе и улетают на зиму. В обществе лучше. Еды хватает. Всюду на кустиках висят ветвистоусые комарики, запутавшиеся в паутине алчных пауков.

В зарослях низенькой эфедры, тянущихся параллельно береговой линии, нахожу скорлупу крупных яиц серебристых чаек. Это следы работы ворон-воровок. Здесь, на Балхаше, они большие специалисты подобного разбоя. Но как вороны ухитряются заниматься своим грабежом, обкрадывая такую сильную птицу, как серебристая чайка, наделенную недюжинной силой и наклонностями крупного хищника? А не воровали ли сами чайки яйца друг у друга? Неожиданно из-за песчаной гряды показывается чудесный пологий берег. С него, напуганные моим появлением, взлетают утки-атайки и пеганки. Их здесь собралось немало: нашли потаенный уголок для дневного отдыха. Теперь их покой нарушен. Потом с прибрежной скалы срывается филин. Я бы и не заметил его, спрятавшегося, и прошел бы стороной, да он сам не выдержал. Появились откуда-то и вороны, погнались за филином. Не любят они ночного хищника: достается им от него.

На пологой косе в маленьком заливчике снует куличок-плавунчик. Эта интересная птица гнездится на севере, в тундре. Самочки, отложив яички, сбиваются в стайки и откочевывают к югу, оставив свое потомство на попечение мужского населения. Плавунчики очень доверчивы к человеку, доверчив и этот одинокий, отбившийся от стайки куличок — беззаботная самочка. Пожалуй, единственная во всем птичьем мире, не принимающая участия в воспитании своих детей, не считая, конечно, кукушки.

На влажном песке у самой воды бегают мушки-береговушки. Взлетая целыми стайками передо мною, они тотчас же усаживаются на свое место, едва только я отхожу дальше. В воде у берега мечутся с величайшей энергией крошечные, около сантиметра длиной, тонкие и совершенно прозрачные черви-полихеты. В лупу видны лишь тоненькая полоска кишечника, заполненная серым веществом, мелкими водорослями, да серебристые ниточки трахей. Все остальное, как стекло, неразличимо. Настоящие невидимки.

В озеро вдается узкая гряда крупных черных камней. На ней рядками сидят чайки. В стороне от них возле молодого тростника застыла серая цапля. На большой скале отдыхает орел. Угомонились и трясогузки, отстали от меня, удовлетворив любопытство. Вокруг царят покой и тишина. Черные камни, бирюзовое озеро, далекая полоска желтой пустыни и синее небо — как красиво это водное раздолье! Хочется запечатлеть его на цветную пленку. Но едва я поднимаю с земли палку для опоры к фотоаппарату и кладу ее на плечо, как все чайки до единой в панике взлетают. Взлетает и серая цапля, поспешно размахивая крыльями, покидает скалу орел. Даже милые трясогузки разлетаются в стороны. Все они, оказывается, зорко следили за мной, не теряя бдительности и недоверия, и с палкой на плече приняли за лютого врага своего — охотника с ружьем, безжалостного «царя» природы…