ЗАГАДОЧНЫЙ ЛИСТ

На северном берегу Балхаша пустыня начала выгорать. Увяли красные маки, а ревень Максимовича распластал над землей громадные, широкие, уже ржаво-коричневые листья. Среди множества этих листьев вдруг один всколыхнулся, как-то странно затрепетал и понесся над землей, минуя на своем пути кустики солянок, камни, рытвины. Легкий, едва ощутимый ветерок не мог сдвинуть с места такой большой лист. Тут происходило что-то необычное, и я, придерживая на бегу тяжелую полевую сумку и фоторужье, помчался за ним вдогонку.

Вот он, этот загадочный лист, совсем близко. Сейчас схвачу его, и все станет ясным. Но из-под листа выскочил маленький зверек и бросился в овражек, в заросли терескена и саксаула. Зверек — очень красивый, с большими, но коротенькими ушками, черными выразительными глазами, коротеньким, без хвостика, телом. Весь он очень походил на морскую свинку. Это была пищуха — грызун довольно редкий и оригинальный.

Пищухи живут колониями. Многочисленные ходы в земле сообщаются между собою. Зверьки очень осторожны, но крайне любопытны. Они миролюбивы по отношению друг к другу и, как мне удалось подметить, не придерживаются строго определенных нор.

Вот я подхожу к такой колонии. Весь склон овражка изрешечен норками. Из-под земли раздаются тонкие, мелодичные вскрики. Зверьки почуяли опасность и предупреждают о ней друг друга.

В день первой встречи с пищухами испортилась погода и пошли дожди. Озеро ревело от ветра, и серые волны набегали на берега. По небу метались черные тучи, сверкали молнии. Стожки сена оказались заботливо прикрыты широкими листьями ревеня Максимовича и поэтому непромокаемы. Неужели зверьки в предвидении ненастья специально позаботились о том, чтобы их запасы не промокли?

Я долго и безуспешно охотился за пищухами с фоторужьем. Но они, быстрые, только мелькали по хорошо протоптанным тропинкам между норками. Около одной колонии мы остановились биваком. За два дня зверьки освоились с нами и стали более доверчивыми. Оказалось, что в колонии много молодых. Они тоже, как и взрослые, подавали сигналы опасности, только более тоненькими и нежными голосками.

Однажды из норы выполз забавный, усатый, с бородой зверек — наверное, старый. Может быть, один из родоначальников колонии, умудренный жизненным опытом и осторожный.

Потом появилась полная пищуха. Она то рыла землю, то тащила в нее траву, то, с неимоверной быстротой работая челюстями, поедала сочные стебли солянок. Она, по-видимому, готовилась стать матерью.

Когда я сидел неподвижно, многочисленное население колонии постепенно выбиралось наружу. Но стоило кому-нибудь подать тревожный сигнал, как все до единого бросались под землю. После тревоги, полувысунувшись из норок, зверьки долго и внимательно рассматривали меня, и множество застывших глаз поблескивало на солнце.

Пищух еще называют сеноставцами из-за того, что они заготовляют впрок растения, складывая их для просушки маленькими аккуратными стожками.

Пищухи жили не одни в своих многочисленных подземных галереях. У них, оказывается, были и квартиранты. Одну из норок занимала пара забавнейших птиц пустыни — каменки-плясуньи. Птицы строго оберегали свое жилище и прогоняли всех осмелившихся приблизиться к нему пищух. Завидев меня, каменки подняли тревожные крики, а пищухи, отлично их понимая, исчезли. Птицы очень мешали моей фотоохоте, и я старался быть как можно дальше от занятой ими норки.

На самом краю колонии в норах пищух селились еще суслики-пигмеи. Вытянувшись столбиком, они зорко следили за окружающим и при моем приближении тоже подавали сигналы опасности. Суслики были значительно зорче пищух и замечали меня издалека.

Откуда взялись такие ретивые и недоверчивые сторожа, как они мешали мне охотиться!

Каменки-плясуньи, суслики-пигмеи и пищухи отлично понимали друг друга, и это помогало им оберегать себя от различных врагов, и, наверное, рыскающие по пустыне волки, лисицы и парящие в небе орлы не раз испытывали неудачи из-за этой дружной, согласованной сигнализации.

Пищухи доставляли массу хлопот моей собаке. Она не пропускала ни одной норки, в каждую засовывала свой нос. Иногда она принималась лихорадочно разрывать норку, и тогда пыль летела столбом. Если в норке оказывался зверек, то раздавался лай и визг, выражавший негодование. В таком случае проще было, взяв собаку в руки, отнести ее подальше в сторону, чем отзывать или уговаривать пса бросить бесполезное занятие.

В каждой норке кроме ее хозяев жили еще и блохи. Они охотно забирались на собаку, и тогда доставалось и нам от маленьких и больших, светло-желтых и почти черных, мышиных, волчьих и хорьковых блох. Противнее всего, когда блоха забиралась в спальный мешок. Беспокойное насекомое всю ночь металось в поисках выхода и от злости кусалось. Из опасения перед блошиной напастью приходилось ограничивать охотничью страсть нашего спаниеля. Какое страдание для собаки сидеть на поводке возле машины, когда хозяин бродит по пустыне!