Карлсон вспоминает, что у него день рождения
Карлсону повезло, что его не было, когда мама вернулась из бюро путешествий, потому что она всерьёз рассердилась и из-за исчезнувшей бегонии, и из-за наводнения, хотя Малыш успел кое-как вытереть пол.
Мама сразу поняла, кто всё это натворил, и даже рассказала папе, когда он пришёл обедать.
— Может, это и нехорошо с моей стороны, — сказала мама, — потому что я к Карлсону за последнее время стала понемногу привыкать, но знаете, я сейчас сама готова заплатить десять тысяч крон, только бы от него отделаться.
— Ой, что ты! — воскликнул Малыш.
— Ладно, не будем сейчас больше об этом говорить, — сказала мама, — потому что во время еды надо, чтобы было весело.
Мама часто это повторяла: «Во время еды надо, чтобы было весело». И Малыш тоже так думал. А им, право же, всегда было весело, когда они все вместе сидели за столом и болтали о чём попало. Малыш больше говорил, чем ел, особенно когда на обед была варёная треска, или овощной суп, или селёдочные котлеты. Но сегодня мама подала им телячьи отбивные, а на сладкое — клубнику, потому что начались летние каникулы и Боссе и Бетан уезжали из дома. Боссе — в яхтклуб, учиться парусному спорту, а Бетан — на крестьянский хутор, где много лошадей. Так что это был прощальный обед, и мама постаралась, чтобы он превратился в маленький пир.
— Не огорчайся, Малыш, — сказал папа. — Мы тоже уедем втроём — мама, ты и я.
И он рассказал — великая новость! — что мама была в бюро путешествий и заказала билеты на точно такой же пароход, как тот, что был изображён на фотографии в газете. Через неделю он уйдёт в море, и целых пятнадцать дней они будут плыть на этом огромном белом пароходе и заходить в разные порты.
— Разве это не замечательно? — спросила мама Малыша.
И папа его спросил. И Боссе и Бетан тоже.
— Разве это не колоссально, Малыш?
— Ага! — согласился Малыш.
И он в самом деле думал, что это наверняка будет колоссально. Но вместе с тем понимал, что что-то во всём этом есть и не очень колоссальное, даже знал, что именно: Карлсон! Как он может бросить Карлсона одного именно в тот момент, когда он действительно ему нужен! И хотя Карлсон никакой не шпион, а просто Карлсон, опасность ему всё равно угрожает, если люди начнут за ним охотиться, чтобы получить десять тысяч крон. Малыш думал об этом всё время, пока вытирал пол после великого наводнения. Кто знает, что кому может взбрести в голову. Вдруг они посадят Карлсона в клетку в зоопарке или придумают что-нибудь ещё более ужасное. Во всяком случае они не дадут Карлсону спокойно жить в маленьком домике на крыше. Уж это точно!
И Малыш решил остаться дома и охранять Карлсона. Он тут же, ещё сидя за столом и уплетая телячью отбивную, объяснил всем, почему он не может никуда ехать. Боссе расхохотался.
— Карлсон в клетке, это да!.. Ой, представь себе, Малыш, что ты с классом придёшь в зоопарк поглядеть на разных зверей и вы будете читать, что написано на табличках. Вот ты и прочтёшь на одной: «Медведь белый», а на другой: «Лось сохатый», или: «Волк степной», или там «Бобёр обыкновенный», и вдруг: «Карлсон летающий».
— Не смей! — вскипел Малыш. Но Боссе продолжал хохотать.
— «Карлсон летающий, просьба этого зверя не кормить». Представляешь, как бы он озверел, если бы это написали на его клетке!
— Дурак, — сказал Малыш. — Просто дурак.
— Но, Малыш, пойми, если ты не поедешь, значит и мы не сможем поехать, — сказала мама.
— Спокойно сможете, — возразил Малыш. — А мы с Карлсоном будем вместе вести хозяйство.
— Ха-ха! И затопим весь дом, да? И вышвырнем иp окон всю мебель на улицу! — захохотала Бетан.
— Дура, — сказал Малыш.
На этот раз сидеть за обеденным столом оказалось не так весело, как обычно. И хотя Малыш был мальчиком милым и добрым, он мог иногда вдруг удивительно заупрямиться. Вот и сейчас он стал твёрд как кремень и не проявлял никакой склонности вести переговоры.
— Но послушай, Козлёнок… — начал было папа, но так и не смог докончить, потому что в эту минуту что-то опустили в почтовый ящик на двери и Бетан выскочила из-за стола, даже не попросив разрешения. Она ждала письмо от какого-то длинноволосого мальчишки, поэтому пулей вылетела в прихожую. В ящике и в самом деле лежало письмо, но не Бетан от длинноволосого мальчишки, а папе от дяди Юлиуса, который был совершенно лысый.
— Во время еды должно быть весело, — сказал Боссе. — А это значит, что во время еды не должны приходить письма от дяди Юлиуса.
Дядя Юлиус был дальним родственником папы и раз в год приезжал в Стокгольм, чтобы посоветоваться со своим врачом и погостить у Свантесонов. Дядя Юлиус не желал жить в гостинице, он считал, что это слишком дорого. Впрочем, денег у него было очень много, но он не любил их тратить.
Никто у Свантесонов не радовался приезду дяди Юлиуса. И меньше всех папа. Но мама всегда при этом говорила:
«Ты ведь его единственный родственник, у него никого нет, кроме тебя, его просто жаль. Мы должны быть добры к бедному дяде Юлиусу».
Но стоит бедному дяде Юлиусу прожить в доме дня два, мучить детей своими непрерывными замечаниями, привередничать за столом и ныть по всякому поводу, как у мамы на лбу появляется складка и она становится такой же молчаливой и напряжённой, каким всегда бывал папа с той самой минуты, как дядя Юлиус переступал порог их дома. А Боссе и Бетан так стараются не попадаться на глаза старику, что почти не бывают дома, когда он у них гостит.
«Только Малыш к нему добр», — говорила мама.
Но и у Малыша стало иссякать терпение, и когда дядя Юлиус гостил у них в прошлый раз, он нарисовал его портрет в своём альбоме, а под рисунком написал: «Болван».
Дядя Юлиус случайно увидел этот рисунок и сказал: «Плохо ты нарисовал лошадь».
Ну конечно, дядя Юлиус считал, что все всё делают плохо. Короче, это уж точно был нелёгкий гость, и, когда он уложил наконец свои вещи в чемодан и уехал домой, в Вестергетланд, Малышу показалось, что дом вдруг расцвёл и в комнатах зазвенела весёлая музыка. Все стали оживлённы и общительны, словно случилось что-то очень приятное, а ведь на самом-то деле ничего не случилось, просто уехал бедный дядя Юлиус.
И вот теперь, как было написано в письме, он снова собирался приехать и пробыть у них никак не меньше двух недель. Пусть они не беспокоятся, он уверен, что приятно и с пользой проведёт это время, тем более что доктор предписал ему курс уколов и массаж: по утрам у него почему-то немеет тело.
— Ну вот, в кои это веки собрались попутешествовать… — вздохнула мама. — А Малыш не хочет с нами ехать, да ещё приезжает в гости дядя Юлиус!
Но тут папа стукнул кулаком по столу и сказал, что лично он непременно отправится в путешествие и во что бы то ни стало возьмёт с собой маму, даже если ему для этого придётся её похитить. А Малыш может поступать, как ему вздумается: захочет — поедет с ними, нет — останется дома. Пусть сам решает. Что же касается дяди Юлиуса, то он волен приезжать и жить у них в квартире и ходить к докторам столько, сколько его душе угодно, а если ему это не подходит, может с тем же успехом остаться у себя в Вестергетланде, во всяком случае — папа это заявил со всей определённостью — он отправится в положенный день на пристань, сядет на пароход, и даже десять дядей Юлиусов его не остановят.
— Да, конечно, — сказала мама, — но всё это надо как следует обдумать.
А когда мама всё обдумала, то сказала, что попросит фрекен Бок: может быть, она согласится помогать по хозяйству двум упрямым холостякам — Малышу и дяде Юлиусу.
— Не двум, а трём, — сказал папа. — Третьего упрямого холостяка зовут Карлсон, который живёт на крыше. Не забудьте про Карлсона, ведь он будет торчать здесь целыми днями.
Боссе так хохотал, что чуть не свалился со стула.
— Домомучительница, дядя Юлиус и Карлсон — вот какая компания подобралась!
— И плюс Малыш. Не забывайте про него, пожа луйста, — сказала Бетан.
Она обхватила Малыша обеими руками и с непод дельным изумлением поглядела ему в глаза.
— Ведь бывают же на свете такие люди, как мой младший брат! — сказала она. — Он отказывается от замечательного путешествия с мамой и папой ради того, чтобы остаться дома в обществе домомучительницы, дяди Юлиуса и Карлсона, который живёт на крыше.
— Раз у тебя есть лучший друг, его нельзя бросать.
Не думайте, что Малыш не понимал, как ему будет трудно! Немыслимо трудно будет с Карлсоном, который начнёт летать вокруг дяди Юлиуса и фрекен Бок. Нет, что и говорить, кто-нибудь должен остаться дома и всё распутывать.
— И этим «кто-нибудь» буду я, больше некому понимаешь, Бимбо? — сказал Малыш, когда он уже лежал в постели, а рядом, в корзинке, сопел Бимбо.
Малыш протянул указательный палец и почесал Бимбо под ошейником.
— А теперь нам лучше всего поспать, — сказал он, — утро вечера мудренее.
Но тут послышался шум мотора, и в комнату влетел Карлсон.
— Ну и история со мной приключилась! — воскликнул он. — Решительно всё надо самому держать в голове: если что забудешь — конец, рассчитывать не на кого!..
Малыш сел в кровати.
— А что ты забыл?
— Я забыл, что у меня день рождения! Весь длинный сегодняшний день у меня, оказывается, день рождения, я просто об этом совершенно забыл, и никто, никто не сказал: «Поздравляю тебя, дорогой Карлсон».
— Не понимаю, — удивился Малыш, — как у тебя может быть день рождения сегодня, восьмого июня? Я же помню, что у тебя день рождения в апреле.
— Точно, был, — подтвердил Карлсон. — Но день рождения должен у меня быть всегда в один и тот же день, когда есть столько других прекрасных дней. Восьмого июня, например, — вполне прекрасный день, почему же мне его не выбрать для дня рождения. Может, ты против?
Малыш рассмеялся.
— Нет, я «за»! Пусть у тебя будет день рождения всегда, когда тебе хочется.
— Тогда, — начал Карлсон и умильно склонил голову набок, — тогда я попрошу дать мне мои подарки.
Малыш вылез из постели в глубокой задумчивости. Не так-то легко было тут же найти для Карлсона подходящий подарок, но он решил всё же попробовать.
— Сейчас погляжу у себя в ящиках, — сказал он.
— Хорошо, — согласился Карлсон и приготовился терпеливо ждать. Но тут взгляд его упал на цветочный горшок, в который он посадил персиковую косточку. Недолго думая Карлсон кинулся к горшку и пальцем быстро выковырял косточку из земли. — Нужно посмотреть, растёт она или нет. Ой, гляди, по-моему, она стала намного больше, — отметил он и, снова сунул косточку в землю, обтёр грязные пальцы о пижаму Малыша. — Лет через двадцать тебе будет здорово, — сказал он.
— Почему? — удивился Малыш.
— Потому что ты сможешь спать днём в тени персикового дерева! Здорово, правда? Да, кровать тебе, конечно, придётся выбросить, мебель вообще как-то не подходит к персиковому дереву… Так, а где мои подарки?
Малыш вытащил одну из своих маленьких машинок, но Карлсон покачал головой. Тогда Малыш показал ему сперва игру-головоломку, потом «Конструктор», потом мешочек с разноцветными камушками, но Карлсон всякий раз молча качал головой. И тогда Малыш наконец догадался, что Карлсон хочет получить: пистолет! Он давно уже лежал в верхнем ящике письменного стола в спичечном коробке. Это был самый маленький в мире пистолет и, конечно, самый прекрасный. Папа привёз его Малышу из-за границы, и Кристер, и Гунилла в своё время ему очень завидовали, потому что они в жизни не видели таких малюсеньких пистолетов. Он выглядел точь-в-точь как самый настоящий, а стрелял почти так же громко, как большой. Совершенно непонятно, говорил папа, как эта малютка может так громко стрелять.
— Будь осторожен и не стреляй, а то люди вокруг будут пугаться, — сказал папа, когда положил эту крохотульку Малышу на ладонь.
По понятной причине Малыш решил тогда не показывать этот пистолетик Карлсону. Впрочем, Малыш и сам знал, что не очень красиво с его стороны таить от друга игрушку. Да к тому же это оказалось бессмысленным, потому что Карлсон сам обнаружил пистолетик, когда рылся в его ящике.
Карлсону этот пистолетик, конечно, тоже необычайно понравился. «Может, поэтому он и решил устроить себе сегодня день рождения», — подумал Малыш и, глубоко вздохнув, достал коробок из ящика.
— Поздравляю тебя, дорогой Карлсон! — сказал он.
Карлсон издал дикий вопль, бросился к Малышу и поцеловал его в обе щеки, потом открыл коробок и с радостным кудахтаньем вынул пистолетик.
— Ты лучший в мире друг! — сказал он.
И Малыш вдруг почувствовал себя счастливым, таким счастливым, словно у него было ещё сто таких пистолетиков.
— Понимаешь, — сказал Карлсон, — он мне в самом деле нужен. Сегодня вечером.
— Зачем? — с тревогой спросил Малыш.
— Чтобы, лёжа в постели, считать овец, — объяснил Карлсон.
Тут надо сказать, что Карлсон не раз жаловался Малышу, что плохо спит.
— По ночам, правда, я сплю как убитый, — говорил он. — И по утрам тоже. Но вот после обеда я лежу и ворочаюсь и не могу сомкнуть глаз.
Тогда-то Малыш и научил его, как надо бороться с бессонницей. Если вам не удаётся сразу заснуть, то нужно притвориться спящим и представить себе, что видишь стадо овец, которые прыгают через заборчик. И всех овец надо пересчитать одну за одной, как раз в момент, когда они взлетают над заборчиком, и в конце концов сон тебя обязательно одолеет.
— Понимаешь, я никак не мог заснуть сегодня вечером, — сказал Карлсон. — Я лежал и считал овец. И вот среди них была одна паршивая овца, которая никак не хотела прыгать, ну никак.
Малыш рассмеялся.
— Почему она не хотела прыгать?
— Чтобы меня помучить. Стоит себе у заборчика, переминается с ноги на ногу и ни с места. Тогда я подумал, что, если бы у меня был пистолет, я заставил бы её прыгнуть. И вспомнил, что у тебя, Малыш, в ящике письменного стола лежит маленький пистолетик, и тогда я решил, что сегодня у меня день рождения, — сказал Карлсон и радостно потрогал пистолетик.
Конечно, Карлсон тут же захотел испытать свой подарок.
— Проверка! — сказал он. — Сейчас как бабахну, знаешь, как будет весело! А не то я не играю.
Но Малыш сказал очень твёрдо:
— Нет! Мы перебудим весь дом.
Карлсон пожал плечами.
— Ну и что ж? Пустяки, дело житейское! Снова заснут. А если у них нет овец, чтобы считать, я им одолжу своих.
Но Малыш упёрся и ни за что не соглашался на испытание пистолета. Тогда Карлсон придумал такой выход.
— Мы полетим ко мне, — заявил он. — Всё равно ведь надо отпраздновать мой день рождения… Не найдётся ли у вас пирога?
Но пирога на этот раз не было, а когда Карлсон стал ворчать, Малыш сказал, что это, мол, пустяки, дело житейское.
— Запомни, — строго оборвал его Карлсон. — «Пустяки, дело житейское» про пироги не говорят. Но делать нечего, попробуем обойтись булочками. Беги и неси всё, что найдёшь!
Малыш пробрался в кухню и вернулся, нагружённый булочками. Мама разрешила ему в случае необходимости давать Карлсону булочку-другую. А сейчас необходимость в этом была.
Правда, мама не разрешала летать с Карлсоном на крышу, но об этом Малыш совсем забыл и искренне удивился бы, если бы кто-нибудь ему об этом напомнил. Он привык летать с Карлсоном и совсем не боялся, и даже сердце у него не ёкало, когда он, обхватив Карлсона руками за шею, стремительно взлетал ввысь, прямо к домику на крыше.
Таких июньских вечеров, как в Стокгольме, не бывает нигде. Нигде в мире небо не светится этим особым светом, нигде сумерки не бывают такими ясными, такими прозрачными, такими синими, что город и небо, отражённые в блеклых водах залива, кажутся совсем сказочными.
Такие вечера словно специально созданы для празднования дней рождения Карлсона в его домике на крыше. Малыш любовался сменой красок на небе, а Карлсон не обращал на это никакого внимания. Но когда они сидели вот так рядышком на крылечке, уплетали булочки и запивали их соком, Малыш ясно понимал, что этот вечер совсем не похож на другие вечера. А Карлсон так же ясно понимал, что эти булочки совсем не похожи на другие булочки, которые печёт мама Малыша.
«И домик Карлсона не похож ни на один домик в мире», — думал Малыш. Нигде нет такой уютной комнаты, и такого крылечка, и такого удивительного вида вокруг, и нигде не собрано вместе столько удивительных и на первый взгляд бессмысленных вещей, как здесь: Карлсон, как белка, набивал свой домик бог знает чем. Малыш не имел понятия, где Карлсон раздобыл все эти предметы. Большинство своих сокровищ Карлсон развешивал по стенам, чтобы их легко было найти в нужный момент.
— Видишь, какой у меня порядок. Всё-всё висит слева, кроме инструментов, а инструменты — справа, — объяснил Карлсон Малышу. — И картины тоже.
Да, на стене у Карлсона висели две прекрасные картины. Малыш очень любил на них смотреть. Их нарисовал сам Карлсон. На одной в самом углу листа была нарисована крошечная крылатая козявка, и картина называлась «Очень одинокий петух». На другой была изображена лисица, но картина при этом называлась «Портрет моих кроликов».
— Кроликов не видно, потому что они все у лисицы в животе, — пояснял Карлсон.
Набив рот булочкой, Карлсон сказал:
— Когда у меня будет время, я нарисую третью картину: «Портрет маленькой упрямой овцы, которая не хочет прыгать».
Но Малыш слушал его рассеянно, у него кружилась голова от звуков и запахов летнего вечера. Он уловил аромат цветущих лип с их улицы, слышал стук каблуков о плиты тротуара — много людей гуляло в этот ясный вечер. «Какой летний звук!» — подумал Малыш. Вечер был совсем тихий, и каждый шорох из соседних домов доносился до него удивительно отчётливо: люди болтали, и кричали, и пели, и бранились, и смеялись, и плакали — всё вперемешку. И никто из них не знал, что на крыше высокого дома сидит мальчишка и вслушивается в это сплетение звуков, как в самую настоящую музыку.
«Нет, они не знают, что я сижу здесь с Карлсоном, и что мне так хорошо, и что я жую булочки и пью сок», — подумал счастливый Малыш.
Вдруг в ближайшей к ним мансарде раздались какие-то вопли.
— Слыхал? Это мои хулиганы-сороканы, — объяснил Карлсон.
— Кто?.. Кто? Филле и Рулле?
Малыш тоже знал Филле и Рулле. Это были самые отпетые хулиганы и воры во всём Вазастане. Они тащили всё, что плохо лежало. Словно сороки. Поэтому Карлсон их звал «хулиганы-сороканы». Год назад они как-то вечером забрались в квартиру Свантесонов, чтобы обокрасть её, но Карлсон тогда поиграл с ними в привидения и так их напугал, что они это, верно, и по сей день не забыли. Даже серебряной ложечки им не удалось унести.
Когда Карлсон услышал вопли Филле и Рулле в мансарде, он решил вмешаться.
— Я думаю, сейчас самое время их немного попугать, — сказал он. — А не то мои хулиганы-сороканы отправятся на охоту за чужими вещами.
И они двинулись по скату крыши к мансарде жуликов. Малыш не предполагал, что можно так ловко прыгать на коротких толстых ногах: угнаться за Карлсоном было просто невозможно, тем более Малышу, который не так уж часто прыгал по крышам, но он изо всех сил старался не отстать от своего друга.
— Хулиганы-сороканы отвратительные типы, — сказал Карлсон, перепрыгивая с выступа на выступ. — Когда я себе что-нибудь беру, я всегда плачу за это пять эре, потому что я самый честный на свете. Но скоро у меня кончится запас пятиэровых монеток, и что я тогда буду делать, если мне захочется что-нибудь себе взять?.. Просто не знаю…
Окно мансарды Филле и Рулле было открыто, хоть и завешено занавеской. Крик там стоял невообразимый.
— Давай поглядим, чего это они так развеселились, — сказал Карлсон, отодвинул занавеску и заглянул в комнату. Потом он пустил на своё место Малыша. И Малыш увидел Филле и Рулле. Они расположились прямо на полу, а перед ними была разложена газета. Видимо, в такое неистовство их приводило то, что они читали.
— Отхватить десять тысяч просто так, за здорово живёшь, представляешь! — орал Рулле.
— И к тому же летает он здесь, у нас, в Вазастане! Поздравь меня с праздником, Рулле! — орал Филле и корчился от смеха.
— Послушай, Филле, — сказал Рулле, — я знаю одного парня, которому охота получить десять тысяч крон, ха-ха-ха!
Когда Малыш понял, о чём они говорят, он побледнел от страха, но Карлсон только захихикал.
— А я знаю одного парня, которому охота позабавиться, — сказал он и вытащил пистолетик.
Выстрел прогремел по крыше.
— Откройте, полиция! — произнёс Карлсон строгим голосом.
Рулле и Филле вскочили как встрёпанные.
— Нулле, рас нет! — закричал Филле.
Он хотел сказать: «Рулле, нас нет», но когда он пугался, он всегда путал буквы в словах.
— Ксорее в робгарде! — скомандовал он, и они оба спрятались в гардеробе и притворили за собой створку, словно их и не было вовсе.
— Филле и Рулле нет дома, они просили передать, что их нет, они ушли! — раздался вдруг испуганный голос Филле.
Карлсон и Малыш вернулись назад и снова уселись на крыльцо, но Малышу уже не было так весело, как прежде: он думал о том, как трудно обеспечить безопасность Карлсона, особенно когда рядом живут такие типы, как Рулле и Филле. А тут ещё в доме будут фрекен Бок и дядя Юлиус… ах да, он ведь совсем забыл рассказать об этом Карлсону!
— Слушай, Карлсон… — начал Малыш.
Но Карлсон его не слушал. Он вовсю уплетал булочки и запивал их соком из маленького голубенького стаканчика, который прежде принадлежал Малышу, — он подарил его Карлсону три месяца тому назад на его прошлый день рождения. Карлсон держал стаканчик обеими руками, как держат маленькие дети, а когда всё выпил, стал его катать по полу, тоже как это делают маленькие дети.
— Ой! — вырвалось у Малыша, потому что это был маленький голубой стаканчик и ему не хотелось, чтобы он разбился.
Но он и не разбился: Карлсон очень ловко придерживал его большими пальцами ног. Дело в том, что Карлсон снял башмаки и из его драных носков в красную полоску торчали большие пальцы.
— Послушай, Карлсон… — снова начал Малыш.
Но Карлсон его тут же перебил:
— Вот ты умеешь считать. Прикинь-ка, сколько стоят мои большие пальцы, если всего меня оценили в десять тысяч крон.
Малыш рассмеялся.
— Не знаю. Ты что, продавать их собираешься?
— Да, — сказал Карлсон. — Тебе. Уступлю по дешёвке, потому что они не совсем новые. И, пожалуй… — продолжал он, подумав, — не очень чистые.
— Глупый, — сказал Малыш, — как же ты обойдёшься без больших пальцев?
— Да я и не собираюсь обходиться, — ответил Карлсон. — Они останутся у меня, но будут считаться твоими. А я их у тебя вроде как одолжил.
Карлсон положил свои ноги Малышу на колени, чтобы Малыш мог убедиться, насколько хороши его большие пальцы, и убеждённо сказал:
— Подумай только, всякий раз, как ты их увидишь, ты скажешь самому себе: «Эти милые большие пальцы — мои». Разве это не замечательно?
Но Малыш решительно отказался от такой сделки. Он просто пообещал отдать Карлсону свои пятиэровые монетки — всё, что лежали в его копилке. Ему не терпелось рассказать Карлсону то, что он должен был рассказать.
— Послушай, Карлсон, — сказал он, — ты можешь отгадать, кто будет за мной присматривать, когда мама и папа отправятся путешествовать?
— Я думаю, лучший в мире присмотрщик за детьми, — сказал Карлсон.
— Ты что, имеешь в виду себя? — на всякий случай спросил Малыш, хотя и так было ясно, что Карлсон имел в виду именно это.
И Карлсон кивнул в подтверждение.
— Если ты можешь мне указать лучшего присмотрщика, чем я, получишь пять эре.
— Фрекен Бок, — сказал Малыш.
Он боялся, что Карлсон рассердится, когда узнает, что мама вызвала фрекен Бок, когда лучший в мире присмотрщик за детьми находился под рукой, но, странным образом, Карлсон, напротив, заметно оживился и просиял.
— Гей-гоп! — Вот и всё, что он сказал. — Гей-гоп!
— Что ты хочешь сказать этим «гей-гоп»? — с каким-то смутным беспокойством спросил Малыш.
— Когда я говорю «гей-гоп», то я и хочу сказать «гей-гоп», — заверил Карлсон Малыша, но глаза его подозрительно заблестели.
— И дядя Юлиус тоже приедет, — продолжал Малыш. — Ему нужно посоветоваться с доктором и лечиться, потому что по утрам у него немеет тело.
И Малыш рассказал Карлсону, какой тяжёлый характер у дяди Юлиуса и что он проживёт у них всё время, пока мама и папа будут плавать на белом пароходе, а Боссе и Бетан разъедутся на каникулы кто куда.
— Уж не знаю, как всё это получится, — с тревогой сказал Малыш.
— Гей-гоп! Они проведут две незабываемые недели, поверь мне, — сказал Карлсон.
— Ты про кого? Про маму и папу или про Боссе и Бетан? — спросил Малыш.
— Про домомучительницу и дядю Юлиуса, — объяснил Карлсон.
Малыш ещё больше встревожился, но Карлсон похлопал его по щеке, чтобы ободрить.
— Спокойствие, только спокойствие! Мы с ними поиграем, очень мило поиграем, потому что мы с тобой самые милые в мире… Я-то во всяком случае.
И он выстрелил над самым ухом Малыша, который от неожиданности даже подпрыгнул на месте.
— И бедному дяде Юлиусу не придётся лечиться у доктора, — сказал Карлсон. — Его лечением займусь я.
— Ты? — удивился Малыш. — Да разве ты знаешь, как надо лечить дядю Юлиуса?
— Я не знаю? — возмутился Карлсон. — Обещаю тебе, что он у меня в два счёта забегает, как конь… Для этого есть три процедуры.
— Какие такие процедуры? — недоверчиво спросил Малыш.
— Щекотание, разозление и дуракаваляние, — серьёзно сказал Карлсон. — Никакого другого лечения не потребуется, ручаюсь!
А Малыш с тревогой глядел вниз, потому что из многих окон стали высовываться головы — видно, люди хотели выяснить, кто это стреляет. И тут он заметил, что Карлсон снова заряжает пистолетик.
— Не надо, Карлсон, прошу тебя, — взмолился Малыш. — Не стреляй больше!
— Спокойствие, только спокойствие, — сказал Карлсон. — Послушай, — продолжил он, помолчав, — я вот сижу и обдумываю одну вещь. А как по-твоему, может ли домомучительница тоже страдать онемением тела?
Но прежде чем Малыш успел ответить, Карлсон, ликуя, поднял руку с пистолетом над головой и выстрелил.
Резкий звук прокатился по крышам и замер. В соседних домах загудели голоса: то испуганные, то сердитые, а кто-то крикнул, что нужно вызвать полицию. Тут Малыш совсем вышел из себя. Но Карлсон сидел с невозмутимым видом и жевал булочку, уже последнюю.
— Чего это они там расшумелись? — недоумевал он. — Разве они не знают, что у меня сегодня день рождения?
Он проглотил последний кусочек булочки и запел песню, милую песенку, которая так хорошо звучала летним вечером.
Пусть всё кругом
Горит огнём,
А мы с тобой споём:
Ути, боссе, буссе, бассе,
Биссе, и отдохнём.
Пусть двести булочек несут
На день рожденья к нам,
А мы с тобой устроим тут
Ути, боссе, буссе, капут,
Биссе и тарарам.
