35
Дверь, на которую указал полковник, вела в проходную комнатку, из которой Гяур попал в еще одну, потом в еще одну… Затем спустился вслед за адъютантом в какой-то цокольный полуподвал, и, наконец, перед ним отворилась массивная дубовая, намертво перехваченная толстыми стальными поперечинами дверь, за которой уже слышался гортанный полубас принца де Конде.
— Пир решено продолжить в интимной обстановке подземелья? — прищурился Гяур на свет осевших в закопченных нишах факелов.
— Но в не менее приятном обществе, — заметил Ян-Казимир. — Там, в зале, мы забыли об одном нашем соотечественнике.
Он и принц де Конде тоже сидели за небольшим столиком, по ту сторону которого, к покрытой мхом стене, был прикован цепями какой-то заросший, исхудавший человек, тело которого прикрывали лишь струпья да лохмотья.
— Кто этот… наш соотечественник? — попытался присмотреться к грязной зловонной щетине князь Гяур.
— Не волнуйтесь, он вас сразу узнал, — зло рассмеялся главнокомандующий. — Ваш старый знакомый, майор Корецкий, покушавшийся когда-то на полковника Сирко.
— Разве его до сих пор не казнили?
— Можете считать, что перед вами восставший из ада дух Корецкого. Садитесь, князь. Разговор у нас будет недолгий. Нельзя нарушать одиночества человека, решившего раскаяться не только в своих собственных грехах, но и в грехах всего человечества.
Гяур сел. Теперь они оказались по три стороны стола, отдав четвертую стоявшему у стены узнику. Адъютант позволил Корецкому взять кубок с вином и кусок окорока, и это странное пиршество в подземелье началось.
— Сегодня мы отмечаем не только ваше повышение в чине, генерал Гяур, но и день ангела, — провозгласил Ян-Казимир. — Не удивляйтесь, я не выяснял, когда наступит тот, настоящий, ваш день ангела. Просто именно сегодня, как откровенно признался наш незваный гость, мы с вами — оба, заметьте, — должны были погибнуть. Вы, я да еще графиня де Ляфер. Я прав, ясновельможный пан Корецкий? — резко оглянулся он на узника.
Тот молчал.
— Палач! — позвал польский принц.
Откуда-то из темноты, из самого мрака, возник, словно бы возродился из подземельного духа, огромный детина с оголенными по плечи ручищами. Мгновенно схватив Корецкого за волосы, он подтянул его вверх, так, что наемный убийца завопил душераздирающим гласом.
— Правда, это правда! — тотчас же признал он.
— Отпусти его, — приказал де Конде палачу. — Впредь он охотно будет отвечать на все наши вопросы.
— И все же, как он оказался здесь? — из вежливости Гяур обратился к Яну-Казимиру, хотя помнил, что казнить его должны были по приказу главнокомандующего французской армией.
— За него, видите ли, вступился мой братец, король Владислав IV. Ясно, что по настоятельной просьбе кого-то из своего окружения.
— Скорее всего, тайного советника Вуйцеховского, — смело предположил Гяур. — «Никому не известного, никем в Варшаве не узнаваемого…». Советовал бы запомнить это имя, ваше королевское высочество. Вам еще придется столкнуться с этим служакой короля.
— Он прав? — грубо потребовал Ян-Казимир подтверждения у Корецкого.
— Прав. Поскольку все еще жив, — ответил тот, опустошая свой кубок, и умоляюще посмотрел на адъютанта, выполнявшего здесь еще и роль слуги. Однако тот со своими обязанностями не спешил.
— Вначале Корецкого вырвали из рук военных, которые должны были повесить его. Потом засадили в тюрьму и начали какое-то следствие. Но в конце концов выпустили за выкуп, словно он был пленным.
— Очевидно, это уже работа одного из парижских «вуйцеховских», — заметил Гяур.
— С которым очень тесно связан посол Польши во Франции. А тем временем Корецкий появился здесь вместе с тремя наемными убийцами. Узнав, что в замке Шарлевиль готовится званый вечер, о котором сгорающая от счастья виконтесса де Сюрнель поспешила раструбить на пол-Европы, они прибыли сюда, наняли себе в помощь еще двух головорезов, служанку виконтессы и решили расправиться с нами без всякого суда и заступничества. С помощью кинжалов и яда. Я сказал что-то не так? — грозно осклабился Ян-Казимир, глядя на Корецкого. — Тебя спрашивают!
— Все так, — мрачно ответил тот. — Будь я проклят.
— За этим дело не станет. Как и за палачом.
Адъютант наполнил кубки всех четверых. И все четверо выпили.
«Мир знал всякие “тайные вечери”, но такие видеть мне еще не приходилось», — осмотрел Гяур мрачное подземелье, в котором их «банкетный зал» занимал лишь очень незначительное место. По обе стороны от каменной перегородки, у которой стоял сейчас Корецкий, это подземелье уходило куда-то вглубь возвышенности, на которой воздвигнут «Шарлевиль».
Почти с минуту за столом царило тягостное молчание. Все понимали, что это уже не пир, а поминки.
— Не кажется ли вам, что мы оказываем слишком большие почести этому негодяю? — первым его нарушил Гяур: — Свое предсмертное вино он вполне мог выпить в изысканном обществе палача.
— Вы правы, — взглянул на принца де Конде Ян-Казимир, давая понять, что хозяин положения здесь главнокомандующий и что стол был сервирован по его прихоти.
— Дело не в этом негодяе, — спокойно поддержал королевича главнокомандующий. Полковник вновь наполнил их кубки, и принц де Конде поднялся. Гяур и Ян-Казимир последовали его примеру. — Дело вовсе не в нем. Через несколько минут этому наемному убийце отрубят голову, и путь его в нашем грешном мире завершится подземельем Шарлевиля. Однако нам с вами земной путь этот еще предстоит и, хотелось бы надеяться, довольно долгий. Не будем скрывать от себя, что это трудный путь к славе, власти, к трону.
Ян-Казимир понимающе прокашлялся. Если речь идет о пути к трону, то касается это, прежде всего, собственного пути принца к трону Польши.
— Пощадите меня, — неожиданно взмолился Корецкий. — Князь Ян-Казимир! Король! Ваше величество! Я буду служить вам, как не служил ни один раб. Как ни один раб в этом мире!
— Докажешь свою преданность в том мире, куда тебя сейчас отправят, — холодно обронил королевич. — Палач, казнить!
Откуда-то из мрака возник палач, вновь схватил узника за волосы, резкий взмах короткого меча — и истекающая кровью голова оказалась у него в руке.
Все трое внутренне содрогнулись, но не подали виду.
— Исчезни, — приказал палачу принц де Конде.
Удалить палача было нетрудно, куда труднее оказалось оставаться в обществе казненного.
— Мы с вами — те люди, имена которых Европе еще только предстоит узнать и восславить, — продолжил главнокомандующий, стараясь забыть о них обоих. — И не кровь этого мерзавца объединяет нас, но слово дружбы и все то, что мы сделали сейчас, спасая друг друга от подлых убийц, которые сегодня могли убить вас, а завтра меня.
Гяур удивленно взглянул на принца.
— Это так, — подтвердил Ян-Казимир. — Эти убийцы должны были настигнуть и главнокомандующего. Только с этим условием Корецкого и отпустили из парижской тюрьмы.
Гяур вежливо промолчал. Ему не хотелось верить в то, что кому-то в Париже понадобилось избавиться от «французского Македонского».
— В Польше сейчас назревают важные события, господа, — вновь вернулся к своей мысли принц де Конде. — Поэтому я сделаю все возможное, чтобы вы, принц Ян-Казимир, могли в любое удобное для вас время отправиться к берегам Речи Посполитой. Фрегат, захваченный у испанцев полковником, простите, теперь уже генералом Гяуром, — в вашем распоряжении. Кардинал Мазарини об этом уже уведомлен.
«Не разрешил», а всего лишь «уведомлен», — не осталось незамеченным для Гяура. — Так, возможно, майор Корецкий направлен был сюда с такого же «ведома» кардинала Мазарини, да простит Господь все мои подозрения и всех тех, кого я до сих пор так ни в чем и не заподозрил».
— Вы, генерал, с завтрашнего дня получаете месячный отпуск, которым можете распорядиться, как вам будет угодно. А когда принц Ваза решит, что настало время оказаться поближе к трону Польши, можете отправиться в его свите.
— Не как слуга, а как придворный рыцарь, — поспешил уточнить будущий король. — Во главе отряда воинов, составляющих мою личную охрану. О вашей должности в Польше мы подумаем, когда придет время решать не только судьбу трона, но и людей, с помощью которых я к этому трону шел.
«Вот теперь, наконец, стало ясно, кому и зачем понадобился пир в обществе обезглавленного злодея и его палача», — понял Гяур. Нет, он не осуждал Яна-Казимира. Тот избрал свой собственный путь и сейчас подбирал надежных попутчиков. Гяур не видел в этом ничего предосудительного. Другое дело, что он еще не решил для себя: согласен ли оказаться в свите одного из претендентов на польский трон.
— А уж потом мы подумаем, как достичь вашего Острова Русов, — не явились тайной для королевича его сомнения. — Тем более что польская корона давно посматривает на пространство между устьями Днестра и Дуная, справедливо полагая, что оно не должно находиться ни под властью молдаван, ни тем более — под властью турок.
— С чем ни те, ни другие не согласятся, — сдержанно предположил Гяур. — Решительно не согласятся.
Он мог бы еще и напомнить Яну-Казимиру, что все эти земли когда-то принадлежали славянским племенам уличей и тиверцев, а затем входили в состав Галицко-Волынского княжества. Но пир в подземелье, в незримом присутствии палача и казненного им злодея, был явно не тем местом, где следовало решать столь сложные, уходящие корнями в древние века, исторические споры. Только поэтому князь Одар-Гяур оставил их для иных мест и иных времен.
* * *
Выйдя после «тайной вечери» с двумя принцами и палачом из подземелья, Гяур уже не вернулся в банкетный зал, а лишь заглянул в него и, убедившись, что графини де Ляфер там нет, отправился на ее поиски. Прежде всего он поинтересовался у старшего привратника, не уехала ли она, однако тот уверенно сказал, что ни одна душа, живая или мертвая, до утра эти стены не оставит.
— По крайней мере, до тех пор, пока старшим у ворот остаюсь я, — решительно заявил привратник. И добавил: — Вы тоже не оставите их, ибо таков приказ виконтессы де Сюрнель. Как бы вы ни уговаривали выпустить вас.
— Этот приказ касался именно меня? — спросил Гяур, твердо веря в то, что желание оставить замок не только до утра, но до тех пор, пока в нем будет витать — живая или мертвая — душа Дианы де Ляфер, у него не появится.
— Он касается всех, — провозгласил старший охранник. Ему было под пятьдесят. И в нем явно умирал если не великий трибун, то уж, конечно же, знающий свое дело королевский глашатай. Все, что он хотел сказать, он говорил, поднимая вверх правую руку, словно требовал тишины, обращаясь к многотысячной толпе.
— Решительная, однако, женщина эта виконтесса.
— Она заботится о том, чтобы ее гости не рисковали своими жизнями за стенами этой крепости, по окрестным полям и перелескам. И до тех пор, пока старшим у ворот остаюсь я, виконтесса может быть спокойной.
Старший охранник явно был подшофе и представал в собственном воображении последним храбрецом, благодаря которому этот замок все еще не сдался на милость осаждавшего врага. Гяур понимал его. Сам он чувствовал себя человеком, чудом вышедшим из мрачного подземелья, а возможно, и самого ада. Вернувшись в банкетный зал, он вдруг осознал, что вырвался из владения палача лишь благодаря божьему заступничеству. И что следующей жертвой замка Шарлевиль должен был стать именно он. Но что-то там у этих принцев-наследников не сложилось, не сладилось.
— Насколько я понял, вы желаете встретить графиню де Ляфер? — попытался вернуть его к действительности несгибаемый привратник.
— А вы, конечно же, знаете ее в лицо? — пытался отмахнуться от его сочувствия князь Гяур.
— Предполагаю, что речь идет о белокурой фее, решившей прибыть в замок в костюме наездницы.
— Не возражаю, давайте предположим, — простил привратнику «белокурую фею».
— Вначале я посоветовал бы вам выяснить, кто из сидевших за столом мужчин исчез почти тогда же, когда исчезла она. Если речь пойдет о принце Конде, да благословит его Господь, или же о том польском рыцаре-королевиче, тогда вам лучше посидеть с нами в карауле и выпить хорошего гасконского вина. Поверьте, это просветляет и облагораживает.
— Спасибо за совет.
Гяур вошел в караулку, где сидели еще двое полупьяных стражей, взял кувшин с вином и, ничего не объясняя старшему привратнику, отправился с ним на поиски графини.
Небо было звездным и манило к себе, в черную ангельскую высь. Когда рассматриваешь его, запрокинув голову и наполняя свою душу гасконским вином, оно представляется значительно ближе и заманчивее. А мысли о том, что, возможно, уже завтра придется отправиться в его вспаханные молитвами и усеянные звездными розами поля кажутся не такими уж страшными и неправдоподобными, когда на них смотришь не из горлышка винного кувшина.
— Эй, рыцарь, возьми себе в проводники одного из моих дармоедов! — крикнул ему старший привратник. — А нам верни кувшин. Нам еще священнодействовать над ним до утра.
— Согласен.
— Я знаю все места, куда только способна забрести женщина, желающая, чтобы ее во что бы то ни стало нашли, — проворчал привратный дармоед, отбирая у Гяура кувшин и передавая подошедшему вместе с ним другому дармоеду. — А не найдем, у меня есть на примете служанка. Норманнка. Холодная, как айсберг, зато в постели ненасытная, как чума.
Привратник зажег факел, они обнялись и пошли вдоль стен, туда, где мостовая из голубоватого мраморного булыжника исчезала между хозяйственными постройками. Затем поднялись на стену и медленно брели от башни к башне, от одного мрачного перехода к другому.
В одном из таких переходов стражник молча придержал Гяура за предплечье.
— Туда смотри, — едва слышно прошептал он, показывая на смотровую площадку, расположенную слева от них, на стене, защищающей замок со стороны глубокой долины. — Надеюсь, она не бросится вниз прежде, чем вы поцелуете ее, мсье.
— Поди-ка ты, братец, хлебни еще вина, — добродушно избавился от него Гяур.