— Далеко ли находится издательская контора этого господина… Барбена, кажется? — как бы между прочим поинтересовался граф де Брежи, когда д'Артаньян и Шевалье вновь оказались у его кареты, только теперь уже неподалеку от северных ворот Парижа.

Друзья многозначительно переглянулись. Они были уверены, что посол уже забыл о своем обещании, поэтому искренне удивились.

— Полчаса езды отсюда, — прикинул расстояние мушкетер.

— Значит, если нам повезет, потеряем не более двух часов, — помассажировал посол свой гладко выбритый подбородок. Он не признавал ни усов, ни бородки, поэтому лицо его казалось значительно моложе, чем должно было бы выглядеть. Хотя в чертах его уже четко улавливалось степенное нормандское мужество.

— Вы хотите повидаться с издателем Барбеном? — спросил Шевалье.

— У вас больше оснований стремиться к этой встрече, мой секретарь, — улыбнулся де Брежи. — Рукопись все еще с вами?

— Она всегда с ним, — поспешил заверить д'Артаньян. — Шпагу он иногда позволяет себе забывать, но рукопись…

— Я бы не сказал, что она готова быть представленной издателю, — смущенно проговорил Шевалье. — А ведь речь, по-моему, идет именно об этом.

— Что, совсем не готова? — иронично покосился на него посол.

— Я бы не стал утверждать, что совсем, однако…

— Да это он сам не готов предстать перед издателем, — снова вмешался д'Артаньян. — С рукописью у него как раз все в порядке.

— Во всяком случае, она не станет хуже от того, что издатель уже сейчас, хотя бы бегло, просмотрит ее, — добавил де Брежи. — И вообще, что такое два часа, потерянные каким-то там послом в Варшаве, когда речь идет об истории целого народа?

— Это уже исторические два часа, — охотно поддержал его д'Артаньян, решительно сжимая локоть несговорчивого летописца.

Им повезло: издатель оказался в конторе. На вид ему было не более тридцати, и для человека, владеющего всего лишь типографией, он выглядел довольно респектабельно. Точнее сказать, он смахивал на молодого преуспевающего банкира, соединявшего в своем поведении столичное аристократическое воспитание с самоуверенностью процветающего провинциального финансиста.

Де Брежи сам вручил ему рукопись. Он проделал это молча, никак не отреагировав на молчаливый вопрос Барбена.

— Садитесь, — предложил всем троим издатель, поняв, что не добьется никаких объяснений, пока хотя бы бегло не просмотрит рукопись.

Иной автор, наоборот, сразу же начинал расхваливать свой труд, говорить о том, как долго работал над ним и какие известные в Париже люди просматривали и хвалили рукопись, прежде чем он решился явиться к издателю. Никакой надежды ознакомиться с сочинением в присутствии автора у Барбена в таких случаях не было. Поэтому он терпеливо выслушивал сочинителя, обещая одно-единственное: высказать свое мнение через неделю. Однако эти трое вели себя иначе.

— У нас мало времени, — предупредил Барбена посол де Брежи. — Очень мало.

— Мне хватит получаса. Всех своих знакомых я потрясаю удивительно быстрым чтением. Если только позволяет почерк автора. И еще замечу: знакомство с рукописью не мешает мне задавать автору кое-какие попутные вопросы. Кстати, кто из вас автор? Вы?

— Бог миловал, — нервно и почти испуганно взмахнул руками генерал. — Хоть в этом. Сочинителем предстает вот этот господин, по имени Пьер Шевалье. С сегодняшнего дня он является секретарем французского посольства в Варшаве, которое мне выпала честь возглавлять.

Барбен с интересом взглянул на историографа, усевшегося дальше всех, и снова начал просматривать написанное. Все трое посетителей переглянулись с такой настороженностью, словно от мнения Барбена будет зависеть не только судьба рукописи, но и их собственные. Д'Артаньян подбадривающе подтолкнул Шевалье локтем, но, кажется, тот уже впал в прострацию и не в состоянии был оценить поддержку друга.

Похоже, Барбен действительно обладал удивительной способностью не просто читать, а мгновенно схватывать текст, позволяя себе время от времени застывать с листом в руке и внимательно всматриваться в лицо поникшего автора, чья голова, по мере приближения издателя к последней странице, опускалась все ниже и безнадежнее.

— Вы давно побывали в Варшаве? — спросил он, в очередной раз оторвавшись от рукописи.

— Сравнительно недавно. Для вас интереснее будет узнать, что сегодня, благодаря доброте графа де Брежи, я снова отправляюсь туда.

— Вот как? И вы уверены, что появится возможность еще раз побывать на Украине, в степях, где нашли свое пристанище казаки?

— Я попытаюсь изыскать такую возможность, — неуверенно проговорил Шевалье, вопросительно взглянув при этом на посла.

— Господин Шевалье получит столько любопытных сведений о казаках, сколько не получил их до сих пор. Как посол, я позабочусь, чтобы в его распоряжении оказались все описания польских и иностранных авторов, которые имеются в пределах земель Речи Посполитой. Кроме того, время от времени из-под Варшавы в запорожские степи уходят экспедиционные полки королевских войск — то ли для войны с казаками, то ли, наоборот, для совместного с ними похода против крымских татар.

— А какой польский полководец станет возражать против появления в его обозе летописца из самого Парижа? — продолжил его мысль Барбен. — Считайте, что вам очень повезло, господин Шевалье.

Завершив знакомство с рукописью, издатель отложил ее, и, подперев кулаками подбородок, несколько минут отрешенно смотрел в узкое, похожее на застекленную бойницу, окно, у которого сидели де Брежи и д'Артаньян.

— Знаете, я начинаю видеть то, что вы описали. В моем воображении возникают степи, казацкая конница, военный лагерь из подвод… А замечу, что многим, очень многим, кто желает посвятить себя перу и чернильнице, это совершенно не удается. Вернее, они так и остаются слугами пера и чернильницы. Вы же можете стать слугой слова, потому что чувствуете его, потому что оно подвластно вам.

— Вы так считаете? — пробормотал Шевалье, окончательно смутившись и стараясь не поднимать головы, дабы не встречаться взглядом с кем-либо из новых друзей. — Слышать такое мне приходится впервые.

— Скажу больше, вы могли бы стать неплохим сочинителем литературных произведений. Ваш талант значительно изящнее, чем требуется для историографа. Но… — предостерегающе поднял указательный палец Клод Барбен, — поскольку вы снова отправляетесь в Польшу и у вас появится возможность побывать в казацких краях… Я верно понял вас, граф де Брежи, у господина Шевалье появится такая возможность?

— Даже если бы он решил избежать ее.

— В таком случае я не советовал бы решаться на публикацию вашего сочинения уже сейчас. Ради того, чтобы, предоставив мне рукопись после возвращения из Польши, вы, по существу, могли сразу же предоставить ее нашим потомкам, самой вечности.

— Я же говорил господину де Брежи, что ее рано показывать издателю, — еще более растерянно поддержал Барбена удрученный путешественник.

— Как и всякий, кто ознакомится с вашей рукописью, я готов согласиться, что вы глубоко познали быт казаков и татар. Но знаете, чего не хватает вашему сочинению? В нем нет людей, нет характеров. Вы не сумели описать хотя бы одно важное событие, благодаря которому перед читателем предстал бы кто-либо из казацких вождей, их сотники и старейшины. Вы так и не смогли литературно «увидеть» казаков в бою, во время празднества, в морском походе… А ведь все это крайне интересно для читателя.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Шевалье.

— Возможно, для этого потребуется всего десять-двенадцать новых страниц, не более. Но это страницы, которые сделают вам честь не только как путешественнику, но и как литератору. Так что в путь, господин Шевалье, — Барбен вышел из-за стола и почти торжественно вручил рукопись ее автору. — Немедленно в путь. И знайте: я буду ждать вашего сочинения. Ждать с нетерпением.

— Весьма признателен вам, — наконец-то ожил Шевалье. Получив рукопись, он почувствовал себя как рыцарь, которому во время турнира великодушно вернули выбитую из руки шпагу.

— Мы все признательны вам за столь обстоятельную беседу, господин Барбен, — откланялся вслед за ним граф де Брежи. — Для литератора мудрое слово советника значит не меньше, чем для дипломата.

— Только не вздумайте брать рукопись с собой на Украину, — успел предупредить Клод Барбен прежде, чем Шевалье оказался за дверью конторы. — Пусть всегда остается в посольстве. Лично вы вполне можете погибнуть во время любого из своих путешествий. Рукопись же погибнуть не должна. Я хочу быть уверенным, что ваши друзья пришлют ее мне хотя бы в теперешнем виде.

— Можете не сомневаться в этом, — вежливо заверил д'Артаньян. — Мы не дадим погибнуть тому, что освящено вами на бессмертие.

Выйдя на улицу, все трое оглянулись на неприметный особняк с потускневшим, полуоблупленным фасадом и потрескавшейся дверью парадной. Несмотря на то что вид его казался более чем скромным, все трое чувствовали себя так, словно разъяренная прислуга только что выставила их, обнищавших дворян-бродяг, из роскошного аристократического особняка.

— По-моему, он сказал какие-то очень теплые слова по поводу вашей рукописи, а, господин Шевалье? — озадаченно проговорил д'Артаньян, надевая шляпу. — Ведь он хвалил ее, разве не так, господин де Брежи?

— По крайней мере, мы знаем, что отныне этому издателю известно о существовании такой рукописи. И что он готов издать ее даже за свой счет или за счет своего издательства «Под знаком креста».

— Разве господин Барбен говорил, что согласен за свой счет? — усомнился Шевалье.

— Он дал это понять, видя, что вы не принадлежите к наиболее богатым людям Франции. Кроме того, господин Барбен не сомневается, что, в крайнем случае, расходы на издание будут оплачены неким графом де Брежи, — с едва заметной улыбкой объяснил посол.

— Но как же талантливо он сумел отругать мою рукопись, а, вы заметили это, господа?! — вдруг рассмеялся Шевалье. И смех его был искренним. — Так хвалить, ругая, а, ругая — так хвалить!.. Вот что значит настоящий издатель .