33
А само вино оказалось отменным. Независимо от того, поступило ли оно от молдавского господаря или от семиградского князя. Некоторое время Хмельницкий, а также Даниил Оливеберг и как-то незаметно присоединившийся к ним Урбач, смаковали этот божественный напиток, вспоминая Париж, Дюнкерк, приемы у принца де Конде и строгости королевы-регентши Анны Австрийской.
Те, что пировали сейчас за столами, неподалеку от побоища, как бы пребывали в ином мире, не имеющем никакого отношения к миру воспоминаний этих троих. Франция. Париж. Дюнкерк… Анна Австрийская.
— Надо понимать так, — обратился гетман к дипломату Даниилу, — что шведская королева Христина заинтересована, чтобы Польша как можно скорее осталась без короля и как можно дольше оставалась без него. И ваше появление здесь следует считать началом дипломатических отношений Украины со Швецией?
— Разумеется, до официального их установления. Поскольку вы все еще являетесь не гетманом Украины, а всего лишь гетманом войска. Как и страна ваша, Украина, пока еще является не полноценным, независимым государством, а всего лишь одним из бриллиантов в короне Речи Посполитой.
— Надо признать…
— Факты всегда нужно уметь признавать.
— И чего же в таком случае добивается королева Христина?
— Швеция не желает, чтобы Украина входила в состав Польши и тем самым обеспечивала ее мощь.
Хмельницкий застыл с кубком в руке. Взгляд его точно так же застыл на лице Оливеберга.
— Швеция понимает, что, оставшись без Украины, польская держава в тот же год потеряет и Литву. Никто не станет считать Польшу великой с того дня, когда она перестанет быть империей. А империей она перестанет быть сразу же, как только потеряет Украину.
— Все это элементарно, как подбор колод в карте, — как бы про себя заметил Урбач, удивляясь, что Хмельницкий молча реагирует на его рассуждения.
— То есть вы, как посол шведской короны, гарантируете, что, когда возникнет такая необходимость, Швеция придет нам на помощь?
— Которая не обязательно должна выразиться в том, что шведские войска станут занимать линию обороны между вашими полками и чамбулами татарской конницы. Король может двинуть свои войска прямо на Варшаву. Что значительно сократит их путь туда, куда, собственно, и метит Швеция. Ибо собственно Украина, как земля, никакого особого государственного интереса для Швеции не представляет.
— Меня это должно успокаивать, — согласился Хмельницкий, понимая, что таким образом посол хотел объявить, что оккупировать украинские земли правители норманнов не собираются. — Вам приказано оставаться постоянным представителем Швеции при моей ставке?
— Скорее оставаться связным между вашей ставкой, господин генерал, и тайным шведским эмиссаром в Литве, а значит, и шведским королевским двором.
Хмельницкий с недоверием осмотрел Оливеберга: осознает ли этот полумонах, на какие неудобства и опасности он себя обрекает? Вряд ли.
— И вы намерены остаться этим связным?
— Но не потому, что влюблен в королеву Христину — вы уж извините — и готов жертвовать ради нее жизнью.
— Постарайтесь обходиться без намеков, — едва заметно улыбнулся Хмельницкий, давая понять, что его замечание — шутка. — Мне хорошо известно, что королева Христина считает вас своим фаворитом, поскольку вы заставили ее влюбиться в себя.
Оливеберг рассмеялся и загадочно помолчал.
— Неужели слухи об этом дошли до Дикого поля?
— Пока что они не проникли дальше Елисейских полей. Но иногда этого оказывается достаточно, чтобы в любом уголке Европы о той или иной вести немедленно узнали все, кому положено знать.
— За наших королев! — поднял свой кубок Оливеберг. — Независимо от того, достигли они своих корон или пока еще нет.
Хмельницкий задумчиво кивнул. Ему вспомнилось лицо княгини Бартлинской — огромные вишневые глаза под сиреневой вуалью… Это справедливо: за королев! Независимо от того, достигли они своих корон и королевств или еще только находятся на пути к своим тронам.
— Значит, Швеции вы служите вовсе не потому, что влюблены в королеву Христину? Чувств Ее Величества мы касаться не будем, дабы не осквернять их своими огрубевшими словами. Но что же в таком случае заставляет вас служить этой далекой от Греции стране? Какая иная королева?
— Я хочу служить вам, господин командующий.
Появился Савур и доложил, что перехвачен гонец от польского князя Иеремии Вишневецкого, который несколько запоздал к обедне. А если серьезно, он пытался дойти до шатра коронного гетмана Потоцкого, чтобы сообщить, что князь Вишневецкий уже собирает свое собственное войско и вскоре прибудет на помощь. Если только Потоцкий пожелает этого.
— То есть и Вишневецкий со своим войском тоже собирается к нам в гости? — спокойно переспросил Хмельницкий. — Сколько же их еще будет — этих потоцких, оссолинских, вишневецких, калиновских Хотя этот мог бы присоединиться и ко мне. Все же он из православных, украинского корня. Передай гонцу, что Потоцкий по-прежнему ждет его.
— Только сначала покажи ему, где именно и в каком виде ждет, — уточнил Урбач.
— Реалии следует признавать.
— А потом что, отпустим? — спросил Савур, не любивший каких бы то ни было неясностей.
— Снабдив моим письмом, в котором я прошу беспрепятственно пропускать этого гонца, пока он не достигнет владений князя Вишневецкого.
Савур осмотрел присутствующих, по выражениям их лиц пытаясь утвердиться в мысли, что гетман не шутит.
— Понятно, — расшифровал он замыслы вождя восставших, — пусть о наших победах польские магнаты узнают от собственных гонцов. Тогда не усомнятся.
Сотник вышел, и Хмельницкий вновь обратил свой взор на иного, более важного для него гонца.
— Итак, я хотел бы служить вам, господин командующий, служить Украине, — возобновил прерванный разговор Даниил Оливеберг, он же Грек. — В той же ипостаси, в которой прибыл сюда. Для меня важно, чтобы вы считали меня своим дипломатом. Первым дипломатом освобожденной Украины.
— Значит, теперь вы по-настоящему понимаете, чего я от вас добивался?
— И, по-моему, начали делать это еще во время нашей первой встречи в Париже.
— Не имея ни государства, ни армии, ни надежды.
— Реалии следует признавать.
— То есть вы согласны быть не только шведским послом, но и украинским? — настойчиво поинтересовался Хмельницкий. — Причем сразу же предупреждаю, что утвердительно отвечая на этот вопрос, вы в то же время имеете право выдвигать свои собственные условия.
— Они не будут выходить за пределы тех сумм в золоте, которые необходимы, чтобы поддерживать мой дух в трудном пути между Чигирином и Литвой да вовремя менять загнанных коней.
— Но ведь не славянская же кровь говорит вашими устами? — осторожно поинтересовался Хмельницкий.
— Скорее моими славянскими устами говорит сейчас греческая кровь. Не кажется ли вам, что судьба некогда могучей Греции, которая, словно прародительница, дала жизнь всей европейской цивилизации, в наши дни так же беспросветна, как и судьба Украины? Даже если освобождение Украины — православной, проникнутой греческой верой — и не поможет освобождению Греции, то мужественная борьба ее, несомненно, послужит для нас, греков… ярчайшим примером.
— Что ж, — согласился Хмельницкий, тяжело вздохнув, — ради такого примера иногда стоит служить трем иностранным правителям сразу.
— Реалии следует признавать, господин командующий, — усмехнулся Оливеберг.
* * *
Ранним утром, едва приведя себя в порядок, Хмельницкий тут же потребовал посла Оливеберга к себе.
— Ночью у меня было время поразмыслить над вашим предложением, господин шведский посланник, — суховато, официально молвил он, выходя вместе с греком из шатра.
— Мне жаль, что испортил вам такую прекрасную ночь.
— А думать было над чем, — мрачно продолжал Хмельницкий, не реагируя на шутливое замечание посла. — Со смертью Владислава IV совершенно меняется ситуация в Польше, а следовательно, и характер нашей войны.
— Я это предполагал. Поскольку владел некоторой информацией о ваших особых, тайных взаимоотношениях с ныне покойным королем…
Хмельницкий настороженно взглянул на посланника.
— Но ведь он уже там, — обратил свой взор к небу Грек. — И потом, мы ведь решили, что станем доверять друг другу…
— Именно этого — подтверждения нашей договоренности — я и ждал, а посему хочу уточнить: вы по-прежнему настаиваете на том, что готовы служить дипломатом украинского казачества?
— Ваши высказывания, гетман, становятся все более изысканными, то есть дипломатическими. Но тогда возникает закономерный вопрос: кто здесь настоящий дипломат? И вообще стоит ли так усложнять наше общение? Словом, будьте проще, господин Хмельницкий. Какое задание я должен выполнить? Приказывайте.
— Прежде всего мне бы хотелось, чтобы вы отправились во Францию.
Поручение оказалось настолько неожиданным, что на несколько мгновений Оливеберг буквально замер.
— И когда, по-вашему, я должен тронуться в путь?
— Сегодня же, немедленно. Причем сам вояж из Польши во Францию следует сделать без излишней огласки. Кажется, вы прибыли в Польшу под охраной мушкетеров, с обозом?
— Возможно, мне удастся перехватить этот французский обоз в районе Кракова. Если говорить честно, я предполагал, что вы попытаетесь использовать мои парижские возможности, чтобы заручиться поддержкой Франции, и попросил графа немного подзадержаться в Кракове.
— Анна Австрийская окажется в сложном положении. Новый король, а следовательно, и Мария Гонзага, тоже могут обратиться к ней за помощью. И выбор будет трудным: король дружественной Польши против командующего армией восставшей колонии.
— Короли всегда опасались поддерживать каких-либо повстанцев. Ведь в их собственных странах тоже есть, кому восставать.
— Теперь уже вы не уходите от прямого и ясного изложения мыслей. Вы согласны выполнить мое поручение?
— Письмо готово?
— Через час.
— В таком случае за вами — деньги, припасы, охрана и любая из трофейных карет. Поляки будут уверены, что я еду из лагеря Потоцкого, в котором побывал еще до вашей победы.
