21
В Ратоборово Гяур прибыл под вечер. Над усадьбой витала непорочная сельская тишина. Омытые первым весенним дождем деревья сладостно дремали в черной неподвижности все еще не оживших крон, а над Сатанинским холмом медленно полыхало пламя огромного костра.
— Это что за огнище? — насторожился князь, едва оказавшись за недавно выложенной из камня, еще не завершенной надвратной аркой. — Что там происходит?
— Костер, — пожал плечами Хозар.
— Но это костер на Сатанинском холме.
— На Сатанинском, — спокойно подтвердил ротмистр. — Просто так на нем костров не зажигают.
— Просто так — нет, — молвил Хозар, и только тогда словно бы вырвался из своей тягостной дремы. — А что означает это огнище?
Пригнувшись к гриве, чтобы не задевать головой ветки, Хозар помчался выяснять, кто разложил этот колдовской костер. Но Гяур и сам не удержался, пустил коня напрямик, петляя между кронами деревьев. Слишком хорошо запомнился ему погребальный костер на вершине этого холма в ночь смерти слепой Ольгицы. Слишком мрачными представали услышанные потом от слуг княгини легенды.
Подниматься на холм в седле Гяуру показалось святотатством. Оставив коня, он по узкой тропинке взбежал на вершину, обогнав при этом Хозара.
Отсюда, с небольшого плато, холм показался значительно выше, чем был на самом деле. Гяур вдруг ощутил его почти головокружительное поднебесье.
Костер полыхал между землей и небом, и женская фигура в легком коротеньком тулупчике, застывшая на нависшей над водопадом каменной площадке, представала перед ним во всей своей призрачной ирреальности. Хозар и остальные спутники генерала остались там, у подножия, и теперь их тоже словно бы не существовало.
На появление князя Власта внимания не обратила. Она стояла между огнем и водопадом и, плененная этими двумя стихиями, отрешенно всматривалась куда-то вдаль — то ли в разливающийся за пенящимся водопадом плес реки, то ли в небесное видение.
Первым желанием Гяура было подойти к женщине, обнять, но ему вдруг показалось, что стоит приблизиться еще хотя бы на шаг, и случится то самое страшное, что только может случиться на Сатанинском холме.
Не желая испытывать судьбу, Гяур уселся в каменное кресло, которое, по названию холма, тоже считали сатанинским, и несколько минут безмолвно наблюдал за непонятным ему, незримым таинством, проходившим на краю выступа. Абрис фигуры Власты очерчивался пламенем костра. Освещенные луной небеса куполом зависали над холмом и водопадом, озвучивая всю эту огненно-небесную симфонию холодным гулом преисподней…
Князю уже приходилось слышать, что на Сатанинском холме на человека порой снисходит то ли блуд, то ли какое-то неземное озарение, однако воспринял это как еще одну легенду, за которой не стоит ничего, кроме… легенды. Но сейчас, когда перед глазами его неожиданно возникла огромная сиреневато-розовая полусфера, он даже не понял, что сознание его преодолевает ту грань, за которой реальное переходит в полусон.
Это продолжалось недолго, и в то же время будто целую вечность. Поглощенный неведомой силой полусферы, он парил над рекой, над ярко-зеленым лугом, над огромным водопадом, словно бы низвергающимся из-под небес и пенно остывающим где-то в глубине материка. И все, что открывалось Гяуру, представало перед ним величественным и прекрасным.
Но потом зелень луга вдруг покрылась дымкой, и сквозь нее, будто в волшебном зеркале, князь увидел бурлящее где-то вдалеке сражение и как бы со стороны — самого себя во главе большого отряда. Затем последовал ослепительный взрыв ядра, и Гяур ощутил, что предплечье его рассечено осколком. А еще — абордажная схватка на борту какого-то корабля. И он на палубе, посреди штормящего океана… Пальмы на берегу.
«Берег, завещанный тебе командором Морано…» — неожиданно прозвучал неведомо чей голос. Он исходил откуда-то из глубины самой полусферы, негромкий, успокаивающий, завлекающий.
— Разве я когда-нибудь достигну его? — спросил Гяур.
— Судьба занесет тебя к нему не по твоей воле. Но ты не противься этому. Ты через многое должен пройти и через Африканскую Нормандию — тоже.
— Зачем?
Вопрос оказался бы неожиданным не только для существа, владычествующего божественной полусферой, но и для самого Господа. Поэтому молчание Божьего гласа не удивило князя.
— Так предначертано.
— Почему? — Вновь длительное молчание. Поняв, что вопрос его снова оказался за некоей чертой рокового запрета, Гяур изменил его: — Кем предначертано?
— Высшими Силами.
— Кто же тогда вы? Кто повелевает мною?
— Высшие Силы. Те, кому мы покровительствуем на земле, называют нас только так.
— Значит, вы — Бог.
— Бог сотворен вами, грешными, — даже в этом суровом космическом полубреду Гяур уловил в вещавшем ему голосе откровенную иронию. — Молится тот, кто верит, а верит тот, кто молится…
Перед князем вновь и вновь возникали какие-то картины, словно бы выхваченные памятью из его собственного прошлого, но еще никогда не прожитые им. И постепенно Гяур начал понимать, что кто-то, всезнающий и всемогущий, прокручивает перед ним его будущее, будто бы призывая: «Будь смел! Не бойся своей судьбы. Несмотря на все опасения и тяготы, она величественна и прекрасна. Как величественна и прекрасна сама жизнь».
…Стены крепости или замка. Нет, скорее все же замка. Усеянное цветами поле. Он и Власта ловят коня и, смеясь, подсаживают на стремя мальчишку лет двенадцати. Со стороны за этим наблюдает черноволосая девушка.
— Это моя семья? — удивленно спросил Гяур.
— Приучай сына к седлу. Князь Одар-Гяур Второй будет великим воином.
— Но у меня нет сына.
Молчание.
— У меня нет сына! — крикнул Гяур, чувствуя, что мистический полусон развеивается, значит, отвечать будет некому.
— Сына? — ласково спросила Власта. Очнувшись, Гяур увидел, что она присела перед ним и, обхватив ладонями его лицо, всматривается в глаза. — Почему ты кричишь на весь мир, что у тебя нет сына? — рассмеялась она. — Кому жалуешься?
— Но там… сейчас ты ее увидишь. — Гяур взглянул в поднебесье, однако никакой полусферы, вообще чего-нибудь такого… там не было. — Понимаешь, мне явили сына. Те, Высшие Силы, явили мне…
— Да будет у тебя сын, будет! — все еще смеясь, заверила его Власта. — Возможно, даже не один. А дочь уже есть.
— Но там… Я видел. В сфере…
— Ты видел, как мы приучали к седлу гордого князя Гяура-Победителя? Я тоже видела. Только к подобным видениям я уже привыкла. И потом, кто сказал, что у нас не может быть сына? Коль уж ты вспомнил обо мне и не поленился навестить мое убогое имение.
Гяур потер ладонью лицо и яростно повертел головой, словно пытался развеять остатки сна. Однако ему это не удавалось.
— Я не мог не заехать. Меня все время тянуло сюда. В конце концов я должен был увидеть тебя…
— И свою дочь.
— И дочь, — рассеянно подтвердил Гяур. — Ярлгсон рассказывал мне, как ты спасалась в Грабове… вместе с дочерью.
— С твоей дочерью, милый, — прикоснулась челом к его челу.
— С моей дочерью, — словно завороженный повторил князь. — С нашей.
— Ну, слава Богу, дошло, что с нашей.
Власта потерлась кончиком носа о его нос. Прикоснулась губами к его губам, припала к груди.
— Как же я боялась, что ты не признаешь ее своей.
— Почему боялась? — попытался отшутиться князь. — Ты ведь у нас всевидящая.
— Там, где начинаются сугубо женские страхи, там кончается не только здравый человеческий смысл, но воля Высших Сил, поэтому приходится оставаться наедине с собой.
Прижавшись друг к другу, они сидели, овеваемые дымом угасающего костра и рокотом водопада. Им было хорошо вдвоем, как бывает хорошо только людям, познавшим, что такое разлука, и не желающим больше расставаться ни на один день.
— И все же, что это было, Власта, — сиреневый шар, некая полусфера, какие-то видения…
— Мне очень хотелось, чтобы ты увидел все то, что увидел.
— То есть ты знала, что я приехал. Мне показалось, что ты не заметила моего появления.
— С трудом удалось уговорить Учителя, чтобы слегка озарил тебя будущим.
— «Озарил будущим»… Какая это непостижимая способность. Как часто мы со страхом и любопытством заглядываем в него, осознавая свое полное бессилие перед судьбой.
— Но сегодня это произошло.
— Сегодня — д…?а. Где она… дочь?
— На дворе уже наступила ночь, милый, — мягко улыбнулась Власта, поднимаясь и беря его за руку. — Самым большим открытием для тебя станет то, что в такое время дети обычно спят.
Они еще немного постояли, глядя в огонь, и начали медленно спускаться вниз. Прежде чем ступить на тропу, Власта низко поклонилась костру и прошептала какие-то слова — то ли молитвы, то ли заклинания.
— Это в память об Ольгице? — кивнул он в сторону пламени.
— Время от времени мы встречаемся на этом холме, у нашего вещего костра.
— И сегодня тоже встречались?
— Когда я зажигаю костер на Сатанинском холме, ей легче и спокойнее появляться в этом мире.
— «Спокойнее»? Ты имела в виду именно это? Как тебя понять?
— Мне трудно объяснить, что и как происходит.
Проходя в комнатку княжны, они неосторожно разбудили дежурившую в соседней комнатке няню, однако Власта быстро успокоила ее и куда-то отослала.
Ребенок лежал под голубоватым шелковым куполом, сквозь который едва проникал свет. Личико его было спокойным и благодушным. Едва заметная улыбка, игравшая на губах, представала отблеском только ей доступных сновидений.
— Тебе все еще не верится, что это твоя дочь? — прижалась к Гяуру.
— Зато я точно знаю, что она твоя. И этого достаточно.
— Неправда. Только осознав, что здесь растет твоя дочь, ты осознаешь и то, что здесь находится твой дом. Именно здесь, и нигде больше.
Гяур склонился и неумело, опасливо поцеловал малышку в щечку. Она была удивительно похожа на Власту. «Продолжение колдовского племени», — с нежностью подумал он. С тех пор как Гяур познакомился с Властой и понял, что за ней, как и за Ольгицей, стоят не злые духи, а творящие добро Высшие Силы, их колдовство воспринималось им совершенно по-иному, чем трактовала церковь.
— Но ты ведь понимаешь, что семьянин из меня не получится. Сегодня я здесь, завтра в Диком поле, послезавтра — во Франции.
— Иногда у меня создается впечатление, милый, что, где бы ты ни находился, все равно остаешься во Франции, — незло, с шутливой грустью упрекнула его Власта. — Это-то меня больше всего удручает. Но должна предупредить тебя…
Гяур насторожился, почувствовав, что по спине его прошла струя внутреннего холодка.
— Хоть сейчас ты могла бы не пророчествовать? Хоть на какое-то время способна отречься от своего дара?
— Колдовской дар здесь ни при чем. Такое тебе предскажет любая женщина, которая когда-либо рожала. Рано или поздно тебе захочется, чтобы это удивительное создание, которое со временем превратится в первую красавицу Польши, считало тебя своим отцом. Так вот, мой тебе совет: позаботься об этом уже сейчас.
Их взгляды встретились, и князь уловил на ее лице едва заметную улыбку — доверительную и в то же время упоительно-хитрую.
— Тебе нужны еще какие-то разъяснения, милый?
— Коварная ты. Впрочем, как и все колдуньи.
— Чтобы прослыть коварной, вовсе не обязательно быть колдуньей, — пожала плечами Власта.
