2. Под прицелом
Солдат Бринкли, трясясь от страха, заговорил с лейтенантом и разрушил чары.
— Ради Бога, сэр, давайте уйдем отсюда! У меня внутри все извивается, словно клубок змей.
Оверстрит увел людей из зловещего места подальше в ущелье. Сидя в седле, он перечитал письмо, пожалев, что полковник-янки не точно указал местонахождение ранчо. Хотя, скорее всего, капитан Союза знал, куда двигаться.
Перед глазами лейтенанта стояло имя — Шафтер. «Шафтер и его дочь… должны вернуться…» Оверстрит вспомнил темноволосую, темноглазую девушку из госпиталя. Ее фамилия тоже была Шафтер. Неужели это она? Нет, не может быть. Красивое лицо девушки неотступно преследовало его с тех пор, как он покинул Альбукерке. Но Оверстрит знал, что никогда не увидит ее снова.
В южной части ущелья они остановились, чтобы дать отдых лошадям. Солдат Бринкли снял свой поношенный серый мундир с большой синей заплаткой на правом рукаве.
— Долго еще до форта Блисс, сэр? — спросил он. — Неделя? Десять дней?
Оверстрит нащупал в кармане письмо. Лучшего времени, чтобы сообщить новость, не найти. Он рассказал своим людям о приказе полковника-янки, наблюдая, как в направленных на него взглядах нарастает мрачная злоба. Лейтенант был готов к проблемам, но не ожидал, что они возникнут так быстро. Испуганно расширив глаза, Бринкли дернулся в седле и повернул лошадь назад.
— Только не я, лейтенант! Я не останусь в этой стране и за десять фургонов золота.
Он пришпорил лошадь. Еще один солдат вскочил в седло и, грохоча по камням, поскакал за ним.
Чуть помедлив, Оверстрит достал кольт-драгун, с которым не расставался в отряде техасских рейнджеров, и выстрелил поверх голов убегавших.
Они мгновенно остановились и повернули назад. Смертельная бледность проступила на их лицах даже сквозь грязь и щетину.
— Забери у них оружие, Васкес, — приказал Оверстрит темнокожему солдату. — Они отправятся в форт Блисс вместе с остальными.
Он почувствовал на себе взгляд водянистых глаз Хатчета.
— Мы далеко от дома, лейтенант, — сказал тот небрежно, так небрежно, что у Оверстрита холодок пробежал по спине.
Он вспомнил адский полдень неделю назад, когда они заставили отступить отряд янки в заваленном камнями каньоне. Мимо его уха просвистела пуля и ударила в камень, обдав лицо гранитной пылью. Она была пущена не из ружья Союза. Обернувшись, лейтенант увидел, как Хатчет опускает карабин. Но что он мог доказать среди всего этого крика и шума?
Все еще ощущая холодок в спине, Оверстрит прервал стоянку и поднял людей. Отряд двигался в полной тишине, темы для разговоров исчерпались. На закате они остановились, чтобы приготовить легкий ужин, затем продвинулись еще на несколько миль вперед и разбили лагерь, не зажигая огня.
Когда заря окрасила розовым цветом восток, Тоби Уиллер потряс Оверстрита за плечо.
— Два человека исчезли, сэр.
Лейтенант вскочил на ноги и торопливо огляделся в холодном полумраке.
— Бринкли и Толлмэн, сэр, — Уиллер потер заросший щетиной подбородок. — Из-за нехватки людей нам пришлось вернуть Бринкли оружие и поставить его на карауле в ночь. Чтобы он не сбежал, мы оставили с ним Толлмэна. По всему выходит, что он уговорил Толлмэна уйти с ним. — Грубоватое лицо Уиллера сердито скривилось. — Хуже всего, сэр, что они забрали с собой солидную часть продовольствия. А у нас его и так было мало. Хотите догнать их?
Оверстрит стиснул зубы, подавив проклятие.
— Пусть уходят. Если мы их поймаем, нам придется выделить еще двух человек для их охраны. Поднимайте людей, надо двигаться дальше.
В бессильном гневе лейтенант ударил кулаком по ладони. Что еще можно ожидать от людей, которых дал ему майор Сканлинг?
Отряд двинулся дальше, проведя верхом весь день — с того момента, когда восток окрасился в персиковые тона и до той минуты, когда последний красный луч исчез в темнеющем западном небе. Каждый раз, когда они проезжали поселение или встречали темнокожего колониста, Оверстрит посылал Элайю Васкеса, чтобы тот по-испански расспросил о ранчо Шафтера. В течение трех дней ответом было лишь пожатие плечами.
Но однажды они встретились с мексиканцем, пасшим небольшое стадо овец. Когда Васкес вернулся от пастуха, на его усталом лице сияла улыбка.
— Он говорит, что это на юге, недалеко от Рио-Пекос. Говорит, что Шафтер со своим стадом проходил здесь не так давно.
Оверстрит отсалютовал пастуху и повернул отряд на юг. Пастух лишь мельком глянул на солдат, как глянул бы на караван груженых мулов или вереницу запряженных в телеги быков. Для этих людей война уже давно стала привычной.
Солдаты осторожно пересекали каньоны и овраги, змеившиеся в поисках щелочного течения реки Пекос. Наконец люди, натянув поводья, остановили лошадей, и глазам их предстали бурные коричневые воды, которые прокладывали себе путь между горами и внушающей страх Льяно-Эстакадо, Мечеными Равнинами.
Здесь имелись определенные свидетельства пребывания индейцев, поэтому Оверстрит послал разведчиков дальше вдоль склона горы и запретил охотиться за свежим мясом.
Через некоторое время Уиллер вернулся.
— Впереди поселение, сэр. Судя по всему, какая-то фактория. По мне, так это скорее лагерь индейцев, чем что-либо другое.
Оверстрит взобрался на небольшой холм и достал бинокль. Ни малейших признаков отрядов янки. Единственное длинное, Г-образное здание с небольшим сараем позади. С одной стороны к нему примыкал заросший кустарником загон, в котором паслись несколько индейских малорослых лошадей. Валявшиеся повсюду мусор и грязь свидетельствовали о том, что лагерь давно заброшен.
Служа на границе, Оверстриту не раз доводилось испытывать внезапное ощущение опасности — точно такое же чувство охватило его и сейчас. Нахмурившись, он свернул бинокль и присоединился к отряду.
— Васкес, мы с тобой пойдем туда одни. Остальные останутся здесь. Если начнутся проблемы, — обратился он к своим людям, — спасайтесь бегством. Если нет, присоединяйтесь к нам через десять минут.
Поразмыслив, он вручил Уиллеру бинокль. Затем два человека в грязной и изорванной серой одежде въехали в поселение.
Настороженность не покидала Оверстрита. Судя по выражению лица, то же самое чувство испытывал Васкес. Нервы у Васкеса были из такой же крепкой стали, как и длинный нож, висевший у него на поясе. Однажды он по самую рукоятку вонзил этот нож в плечо другого солдата в Альбукерке, потому что тот солдат приставал к девушке, чья кожа была такой же темной, как у Васкеса.
Из средней двери здания вышел смуглый тучный мужчина и в нерешительности остановился около грубой глиняной стены. Засунув большие пальцы рук за пояс невероятно грязных брюк, он изучал приближавшихся всадников в серой одежде. Затем он перевел взгляд на их лошадей. По выражению лица мужчины Оверстрит понял, что за каждого животного он не пожалел бы отдать зуб.
— Спроси его сначала, нет ли здесь в округе каких-нибудь отрядов янки, — обратился лейтенант к Васкесу.
Солдат быстро заговорил на испанском. Торговец пробормотал что-то в ответ, сопровождая слова жестами, и отрицательно покачал головой.
Васкес повернулся к лейтенанту.
— Говорит — нет, нет здесь северян. Говорит, что люди в сером всегда были для него друзьями. Еще спрашивает, одни ли мы.
Внезапно Оверстрит осознал, что нечто в лице мужчины совершенно не было мексиканским. У него были голубые глаза. И теперь, приглядевшись, он увидел, как рыжим отливали на солнце спутанная борода и волосы, скрытые широкополым сомбреро. От этого открытия у него мурашки побежали по коже.
В следующую секунду лейтенант увидел около дюжины смуглых мужчин, молча стоявших у дверей по всей длине глинобитной постройки. Среди них было несколько мексиканцев, но большинство были индейцами. Все были вооружены; они медленно образовали вокруг двух солдат широкий круг. Оверстрит подавил паническое желание схватиться за кольт. Он не успеет даже вынуть его из кобуры.
Один из индейцев был одет в серый солдатский мундир с синим пятном на правом локте. У Оверстрита волосы зашевелились на затылке. Мундир Бринкли! Двум дезертирам не удалось уйти далеко.
Торговец перешел на английский.
— Нет причин для тревоги, лейтенант. Здесь все — хорошие друзья для южан.
При этих словах губы его сложились в подобие улыбки, обнажив желтые зубы. Торговец шагнул по направлению к солдатам. Внезапно он протянул руки и схватил поводья обеих лошадей прямо под уздцы.
Выругавшись, Васкес схватился за нож на поясе.
— Отставить, Васкес! — рявкнул Оверстрит. Зияющая пасть смерти глядела на них из стволов дюжины мушкетов.
— Будь я на вашем месте, я бы тихонько слез с лошадей, — продолжал торговец, и в голосе его слышались торжествующие нотки. — Стоит мне подать сигнал, мои мальчики прирежут вас обоих. Они любят смотреть, как течет кровь.
Гнев пополам со страхом ударил Оверстриту в голову. С пересохшим горлом он подчинился приказу. Но едва успел перекинуть левую ногу через спину лошади, как внезапное волнение охватило мексиканцев и индейцев. Улыбка исчезла с лица торговца. Он отпустил лошадей и попятился.
Оказалось, что солдаты-южане, не дождавшись командира, бесшумно подъехали к фактории и окружили здание. Все они держали в руках оружие. Легкий шепоток всколыхнул разношерстную компанию поселенцев фактории — они решали, опустить оружие или стоять на своем. Наконец один веснушчатый старый индеец опустил свой древний дульнозарядный револьвер, и остальные последовали за ним.
Оверстрит испытал огромное облегчение, глядя, как его люди на конях въезжают во двор. Испуг ушел, оставив после себя секундную слабость. Во главе отряда ехал Уиллер, восседавший на лошади гордо и надменно, словно генерал-янки. Он отсалютовал лейтенанту, затем жестом приказал мексиканцам и индейцам выстроиться в ряд.
Оверстрит повернулся к Васкесу, который довольно быстро взял себя в руки.
— Скажи им, пусть все выйдут из здания во двор. Скажи, что любой, кто замешкается или попытается бежать, получит пулю.
Еще три индейца, две неопрятно одетые скво и растрепанная мексиканка вышли из здания и встали в ряд с остальными.
— Хорошо, ребята, — сказал лейтенант, и в голосе его слышалась жажда мщения, — обыщите все комнаты. Если что-то пойдет не так, стреляйте не медля.
В этот момент Сэмми Мак-Гаффин осадил свою лошадь перед индейцем, одетым в серый мундир.
— Смотрите! — крикнул он, показывая пальцем. — На нем шинель Бринкли!
Индеец, очевидно, решил, что юноша требует предать его смерти, и в отчаянии рванулся к лошади. Он выхватил из рук парнишки карабин. Раздался выстрел, и мальчик, судорожно дернувшись, закричал от боли. В левом плече у него зияла большая рана.
Наблюдая, как парнишку перевязывают, Оверстрит спросил Уиллера:
— Думаешь, он сможет ехать верхом?
Уиллер кивнул.
— У него нет выхода. Во время суматохи двое краснокожих ускользнули. Даже пешком они найдут и приведут сюда подмогу не позже, чем через неделю.
Обыскивая ферму, солдаты нашли только пару старых дульнозарядных ружей, немного пороха, комнату, полную товаров, которыми обычно торгуют индейцы — в основном мерзким виски — и зловонную кипу бычьих шкур.
Оверстрит кивнул на шкуры.
— Здесь не водятся буйволы, Уиллер. Держу пари, их выторговали у степных племен в Техасе.
— Если вы спросите меня, сэр, — сказал здоровяк, растягивая слова, — то я скажу, что мы попали в так называемый «пост команчеро». Грязная компания индейских торговцев, которые выменивают оружие, виски, пленных женщин и детей — словом, все, из чего можно извлечь выгоду. Меня бы вполне устроило разрешение перерезать глотки этой банде, прежде чем мы уйдем отсюда.
Лейтенант поймал за руку Даффи, невысокого тощего забияку, который в этот момент сделал большой глоток контрабандного виски. Солдат подавился, на глазах его выступили слезы.
— Ужасное пойло, сэр, — просипел он — виски все еще жгло ему горло. — Производить такую дрянь просто противозаконно! Выпьете со мной глоток?
Оверстрит покачал головой.
— Нет. И если я еще увижу, что ты пьешь его, я заставлю тебя маршировать до тех пор, пока твои пропитые мозги не взорвутся. Вылить всю эту дрянь!
Солдаты сложили в кучу оружие, порох и остальные товары. Оверстрит велел им взять с собой все, что может пригодиться.
— Остальное сожгите, — добавил он.
У толстого торговца отвисла челюсть.
— Ради Бога, лейтенант! — воскликнул он, отчаянно жестикулируя. — Вы же не оставите нас тут безоружными? Тут полно врагов!
— По взглядам твоих краснокожих дружков, — сквозь зубы процедил Оверстрит, — я бы сказал, что у вас тут достаточно друзей, которые готовы встать на защиту. — Он собрался было отвернуться, но тут ему в голову пришла идея. — Как тебя зовут?
Торговец прищурил обведенные красным глаза.
— Хоуден Тейт Боуден. А зачем вам это знать?
Оверстрит протянул руку и схватил мужчину за грязный воротничок рубашки.
— Ты знаешь, где находится ранчо Уолтона Шафтера?
Толстяк кивнул.
— Как не знать. Все проблемы, какие у нас случаются, всегда приходят оттуда.
— Тогда садись в седло, — выдохнул Оверстрит. — Поедешь с нами.
Торговец начал было спорить, но Уиллер ткнул его в живот дулом карабина, и Боудену пришлось послушаться.
Седлая в загоне толстую малорослую лошадь, он бросал на Оверстрита полные ненависти взгляды.
— Клянусь, ты не уйдешь далеко… — бормотал он, — мои друзья пойдут за тобой, не успеет осесть пыль, поднятая вашими лошадьми… завтра в это же время ваши скальпы будут сохнуть на шестах…
Оверстрит со злостью схватил мужчину за шиворот и грубо толкнул его к лошади.
— Если ты собираешься заманить нас в засаду, лучше забудь про это. Ты умрешь вместе с нами, потому что прежде всего мы перережем тебе горло, как мясник быку. Запомни это. А теперь — вперед!
Они посадили раненого парнишку в седло, и один солдат поехал рядом с ним, поддерживая под здоровую руку. Отряд тронулся в путь. Впереди ехали трое солдат, подгоняя взятых у индейцев лошадей. Оверстрит один раз обернулся назад, чтобы взглянуть на черные клубы, высоко поднимавшиеся в подернутое дымкой небо. Увидев отчаяние на жирном лице Боудена, он испытал мрачное удовлетворение.
Лейтенант знал, что индейцы с фактории не станут преследовать их пешком, и уж точно они не пойдут за помощью к северянам. Но они могут получить подмогу с другой стороны — от темнокожих дикарей с размалеванными лицами, вооруженных мушкетами и короткими луками, а также копьями и ножами для снятия скальпов. Эта мысль заставила Оверстрита пришпорить лошадь.
Они ехали до поздней ночи, затем разбили лагерь, не разжигая огня и не разогревая ужин. Всю ночь Сэмми Мак-Гаффин стонал, ворочаясь в болезненном полусне. До рассвета отряд уже был на ногах и снова двинулся в путь, то и дело оглядываясь назад в ожидании погони.
Это был длинный путь, трудный путь. Устало покачиваясь в седле, Оверстрит позволил памяти вернуться назад сквозь годы и вспоминал другие дороги, которые он прошел в своей жизни. Эти путешествия тоже были длинными, и он проделал их, сидя на лошади стремя в стремя со своим отцом. В детстве расстояния значили для него немного, потому что в дороге всегда находилось что-то интересное. И всегда горел властный огонь в глазах старого Джоба Оверстрита.
Джоб Оверстрит был миссионером. В черном пальто и с Библией в кармане он изъездил границу верхом вдоль и поперек, неся Слово Божие разобщенным поселенцам, которые годами не бывали в церкви. Это была трудная жизнь, которая заставила мальчика оставить все свои слабости на обочине дороги. Но все эти трудности стоили того благоговейного трепета, который охватывал Майлза, когда он внимал полному величественной страсти голосу отца, стоявшего перед толпой слушателей на поляне, склоне холма или на берегу реки.
Но постепенно, исподволь, в нем произошли перемены. У юного Майлза Оверстрита появились другие интересы. Все реже и реже совершал он длинные верховые поездки рядом со старым Джобом. Страстный голос отца больше не вызывал дрожи в позвоночнике, и сомнения постепенно вытесняли веру, которая жила в душе Майлза столько времени.
Он никогда не забудет то день, когда спрыгнул с лошади возле невысокого бревенчатого сруба, служившего им домом, и сказал отцу, что вступил в отряд техасских рейнджеров. С болью наблюдал он, как на загорелом худом лице отца проступает горькое разочарование.
— Не спеши принимать решение, сынок, — тихо сказал Джоб, и только сейчас Майлз заметил, как сильно поседел его отец. — Печально видеть, как человек отворачивается от Библии и берется за оружие. Оружие приносит отчаяние и смерть человеческому телу. Но Библия, сынок, Библия, это пища, вода и жизнь для души.
Но Майлз был молод, дерзок, радостен сердцем, и, повернув коня, он ускакал прочь. Быстрый взгляд, брошенный через плечо — тогда Оверстрит еще не знал, что видит отца в последний раз. Эта картина так и врезалась ему в память — отец, стоявший, словно мощный дуб, слегка ссутулив широкие плечи и склонив голову в молитве.
Вскоре после этого Джоб Оверстрит отбыл на побережье, чтобы утешить поселенцев, умиравших от эпидемии желтой лихорадки. Но лихорадка поразила и его самого. И когда ушла эпидемия, ушел из жизни и Джоб Оверстрит.
Эта новость поразила Майлза словно удар грома. Человеку, который всю свою жизнь отдал служению Господу, пришлось умереть в страдании, выполняя миссию милосердия… Вера Майлза Оверстрита угасла и никогда уже не возвращалась.
